Читать книгу: «Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая», страница 4
Глава 7. Бриан
Собственно, – Мориньер улыбнулся, вспомнив эти «учебные» дни в Марселе – это был, кажется, последний брошенный Саватом вызов. Убедившись, что пробить броню его, Мориньера, самообладания не удастся, Сават отступился с лёгкостью, с какой отступается всякая шпана, получившая соразмерный вызову отпор.
Только однажды ещё, оказавшись свидетелем беседы Мориньера с Рене, пробормотал он угрюмо:
– Ну уж, прям «монсеньо-ор». Бандит бандитом.
Мориньер засмеялся тогда:
– Одно другого не исключает. Займись-ка делом.
*
Мориньеру понадобилось около двух месяцев, чтобы усвоить все эти злодейские приёмчики. И, надо сказать, знание их уже дважды спасло ему жизнь. Поэтому он считал нелишним обучить им мужчин, обитавших теперь в форте.
Так что когда Обрэ, заглянув в комнату, проговорил:
– Ну и ну! Удивили вы моих парней, монсеньор!
Он ответил:
– Я рассчитываю, что с завтрашнего дня удивлять меня будут они.
Старик-знахарь, просочившийся в комнату следом за Обрэ, взялся обрабатывать свежие царапины, полученные Мориньером в драке. Прижёг ромом ссадину на скуле, принялся смазывать какой-то мазью бровь. Бурчал:
– И что вам вздумалось, монсеньор? Если так уж надо было их поучить, можно было обойтись словами. Или вы соскучились по моим припаркам и настойкам? Или вы хотите, чтобы ваши раны опять воспалились? Зачем вам новые травмы? Прежние-то ещё не до конца зажили.
Мориньер сидел, прикрыв глаза. Пока лекарь возился с его ссадинами, размышлял. Скоро в форте их останется всего несколько человек: он сам, старик-лекарь (тот наотрез отказался возвращаться в Квебек), да слуги, прибывшие в Новую Францию вместе с ним. Обрэ со своим экипажем отправится домой, в Бретань. И хоть он теперь обещает к следующей зиме вернуться, расчёт делать на это нельзя. И на летнее время форт без защиты оставлять – тоже нельзя. А это значит, что, едва позволит погода, ему придётся отправляться в Труа-Ривьер. Завершить, наконец, сделку. Передать тамошнему коменданту обещанные тому в последнюю их встречу лёгкие испанские кремнёвые ружья. Прекрасные ружья, которые он приобрёл в одной из голландский факторий, расположенных на берегу Пенобскота! И вернуться обратно во главе отряда…
Бертен прервал его размышления. Приоткрыл дверь, сунул в образовавшуюся щель голову, о чём-то заспорил с Обрэ. Очнувшись, Мориньер открыл глаза.
– Что, Бертен? – прервал он тихую, но яростную их перебранку. – Что тебе нужно?
– Я хотел уточнить, монсеньор, вы сегодня сядете за общим столом? Или подать ужин сюда?
– Сюда. Ты составишь мне компанию, Жак?
Обрэ склонил голову:
– Конечно, монсеньор. С удовольствием.
Мориньер улыбнулся.
– Вот насчёт последнего – не уверен. Я намерен испортить тебе аппетит парой неудобных вопросов.
*
Он спрашивал уже однажды об этом, едва возвратившись в последний раз из Квебека. Тогда ответ не удовлетворил его. Но он так отвратительно чувствовал себя, что не стал уточнять. Всё равно заняться этим вопросом в тот момент он не мог. Теперь же он готов был слушать.
– Расскажи мне о Леру, – сказал, когда они оба утолили первый голод.
– О Леру?
– Ты забыл, кто это?
– Нет, монсеньор. Но я не знаю, что я мог бы о нём рассказать.
Мориньер посмотрел на него внимательно.
– Он ушёл весной, не так ли?
– Совершенно верно.
– Почему?
– Сказал, что жизнь в такой компании его не устраивает, и он будет строить себе дом, как и планировал прежде.
– Где?
Обрэ повёл плечом:
– Я не знаю.
Мориньер приподнял бровь – неужели? Смотрел на него настойчиво, с лёгкой усмешкой, не сводил взгляда.
Обрэ вздохнул:
– Я покажу примерно. Уходя, он милостиво ткнул пальцем в карту.
– Хорошо.
Мориньер наполнил вином кружку Жака, налил себе.
– Он враждовал с кем-нибудь?
– С кем-нибудь? – Жак усмехнулся. – Проще сказать, с кем не враждовал.
– С кем же?
– С Рене.
Мориньер кивнул иронично:
– Я был почти уверен. Рене умеет держать себя в руках.
Жаку нечего было на это возразить. Рене в самом деле оказался единственным, кто умел общаться с этим несносным, неуживчивым типом. Из прочих – не было ни одного, кто хотя бы раз не повздорил с ним. Ни дня в форте не проходило без конфликтов. По ерунде ссорились – из-за косого взгляда, недостаточно любезного тона, не на месте брошенных снегоступов. Он должен признать, его ребята тоже не ангелы. Но Леру – просто дьявол. Вспыхивал на пустом месте.
– Ты не мог с ним справиться? – дослушав, спросил насмешливо Мориньер.
– Леру – хищник. Ему непременно надо знать, кто в стае вожак.
– А разве остальные твои парни – не такие же?
Мориньер усмехнулся.
– Не обольщайся насчёт их смиренности. Каждый из них – зазевайся только! – откусит тебе голову.
Обрэ улыбнулся в ответ:
– Я давно их знаю, монсеньор.
*
Когда Мориньер сообщил о намерении задать ему, Обрэ, пару неприятных вопросов, он напрягся. Пытался сообразить, о чём может пойти речь, вспоминал, где он мог проштрафиться.
Мориньер никогда не был груб и крайне редко по-настоящему отчитывал провинившихся. Но одним взглядом, словом одним он ухитрялся заставить самого толстокожего из виноватых краснеть. И больше всего Мориньер не любил, когда ему отвечали: «не знаю».
Именно поэтому, произнеся это идиотское «не знаю», Обрэ готов был самолично откусить себе язык. Надо же было так опростоволоситься! Хорошо ещё, что он догадался спросить у этого чёртова Леру, куда тот направляется. Не факт, что тот в самом деле выстроил дом в том месте, которое указал. Но, по крайней мере, у него, Обрэ, чиста теперь совесть.
Обрэ усмехнулся – и Рамболя с ним рядом нет, чтобы разделить ответственность.
– Что? – спросил Мориньер, не отрывая взгляда от разложенной на столе карты. – Что тебя забавляет?
Одновременно Мориньер поманил Обрэ, подозвал его:
– Показывай.
Тот быстро нашёл нужное место.
– Он сказал, что собирается выстроить дом здесь.
– А чему ты ухмыляешься?
– Вспомнил Бриана.
– Что именно вспомнил?
– Да вот… – Обрэ замялся. – Вспомнил, как досталось нам тогда с Рамболем от вас, монсеньор.
Мориньер выпрямился. Лицо его выражало удивление.
– Досталось?
– Вы не знаете своей силы, ваша милость, – саркастически ответил Обрэ. – После той выволочки Рамболь ещё неделю озирался – всё старался не попадаться вам на глаза.
– Не говори глупостей, – пожал плечами Мориньер. – Я только сказал, что знать всё о своих людях – обязанность всякого ответственного человека.
– Именно, – улыбнулся Жак.
*
Так оно и было. Именно это он, Мориньер, тогда и произнёс. Мог бы сказать и больше, но, говоря откровенно, он был зол не только на Рамболя. И ещё менее – на Обрэ. Он был зол на себя.
Бриан, этот глупый мальчишка, ухитрившийся стать причиной – не главной, не очевидной, но все-таки причиной – казни одного из членов команды Обрэ, сидел в памяти Мориньера занозой.
Долгое время, пока команда «Целестины» находилась в форте, имя его не сходило с уст насмешников.
Бриан был главным объектом для шуток. Если он не опрокидывал на себя миску с похлёбкой, значит, он проливал вино, если он, входя в дом, не бился головой о низкую притолоку можно было быть уверенным, что он приложится об угол, впечатается в косяк, наступит на ногу рядом стоящему.
Стоило ему появиться в компании, моряки принимались подтрунивать над ним – припоминали его ежедневные промахи, потешались, заставляли краснеть. Пытаясь противостоять насмешкам, мальчишка начинал пререкаться. И, конечно, проигрывал. Смущаясь, становился ещё более неповоротлив и нескладен.
Неловкость Бриана так раздражала Мориньера, что он старался не поручать тому никаких дел. В конце концов, в форте находилось две корабельные команды. Очень просто было исключить из зоны внимания одного нелепого подростка.
Всё изменилось в один день. Он, Мориньер, приказал устроить очередные учения. Капитаны выстроили свои команды на главной площади. Вывесили мишени, раздали порох и пули. Мориньер стоял сбоку, наблюдал за тем, как отрабатывали моряки стрельбу.
Те стреляли по-разному. В целом, лучше, чем он ожидал.
Когда подошла очередь Бриана, он, Мориньер, почувствовал сильнейшее желание уйти, отвернуться, не смотреть. С трудом заставил себя остаться.
Он был готов к тому, что мальчишка опять проявит свою неуклюжесть, поэтому и бровью не повёл, когда Бриан, взявшись заряжать мушкет, просыпал порох. Не двинул ни единым мускулом, когда тот достал зачем-то из подсумка несколько пуль разом. Услышав смешки, мальчишка дёрнулся, покраснел, выронил пули. Те упали, раскатились по сторонам. Бриан наклонился, чтобы поднять их, зашарил рукой по утоптанному снегу. И тут горячая волна понимания обожгла его, Мориньера, лицо. Он наблюдал ещё какое-то время, как неловко, неуверенно собирал тот свинцовые шарики. Потом подошёл к нему.
Бриан при его приближении вскочил. Смотрел на него смущённо, едва заметно дрожал губами. Мориньер забрал у него мушкет, передал подошедшему Обрэ.
– Продолжайте, Жак!
Посмотрел снова на мальчишку:
– Иди за мной.
*
Он был тогда зол на себя так, как не был зол никогда. Думал: как случилось, что он столько времени не обращал внимания на то, что не заметить было просто невозможно?
Поговорив с Брианом и удостоверившись, что догадка его оказалась правильной, он отправил того отдыхать. Вызвал к себе Рамболя.
Он стоял тогда у стола. Когда вошёл Рамболь, он, Мориньер, какое-то время молча смотрел на него. Потом спросил:
– Что вы могли бы сказать о Бриане, господин Рамболь?
Заметил удивление в лице молодого помощника капитана.
– Парень как парень. Несуразный, но добрый.
– Что ещё?
Рамболь пожал плечами:
– Это первый его рейс.
– Чем он занимался на судне?
– Да чем… Палубу драил, матросам помогал. Труслив он. Неловок. Высоты боится. На мачты лез, дрожа, зубами клацал, белел. Так что всё, что делал – всё внизу.
– Труслив?
Он стиснул зубы. Проговорил жёстко:
– Мальчишка ни черта не видит. Как получилось, что вы этого не знаете?
Он помнит: именно тогда он и произнёс то самое, о чём напомнил ему теперь Обрэ – «знать всё о своих людях – обязанность всякого ответственного человека».
Говоря по правде, он говорил тогда о себе больше, чем о Рамболе. И корил – себя.
*
С того дня в форте глумиться над Брианом перестали. Иногда, изредка, по старой привычке, случалось, комментировали насмешливо очередной его промах, но тут же прикусывали языки. Что при этом они вспоминали: его, Мориньера, приказ или пылающее от стыда лицо Рамболя, – Мориньер не знал. Да и ему это было безразлично. Его интересовал результат.
Мориньер усмехнулся: следствием сделанного им «открытия» стало то, что Бриан принялся ходить за ним по пятам. Готов был услужить чем угодно. Едва заслышав очередное распоряжение Мориньера, бросался его исполнять. И не было больше никакой возможности его от этого отстранить.
Мориньер посмотрел на Обрэ. Тот крутил в руках деревянную ложку с причудливо изрезанным черенком.
– Не таким уж никчёмным оказался этот мальчишка, – проговорил легкомысленно Обрэ. – Вон каких узоров навырезал.
– Не таким уж, – сухо ответил Мориньер.
*
Обрэ отдал Мориньеру эту ложку уже после того, как судно капитана Моленкура покинуло берега Новой Франции, после того, как он, Мориньер, окончательно пришёл в себя.
По зиме вернувшись в форт, он провалялся ещё какое-то время в постели. Восстанавливал силы, истраченные в пути. Справлялся с проклятым жаром, который не отпускал его всю дорогу. Лекарю Натаниэлю, преодолевшему вместе с ним долгий путь, пришлось немало потрудиться, чтобы снова поставить его на ноги.
И вот в один из первых после выздоровления дней к нему в комнату постучался Обрэ. Зашёл, улыбаясь смущённо.
– Простите, монсеньор, я к вам – с подарком.
– С каким подарком?
– Да вот… – он протянул ему ложку. – Бриан просил передать вам. Несколько дней ковырялся – всё вырезал что-то, поправлял.
Мориньер долго смотрел тогда на Обрэ. Потом протянул руку, взял ложку.
– Спасибо.
Вспомнил, как Моленкур, явившись к нему в Квебеке, произнёс:
– Монсеньор, Бриан умолял замолвить за него слово… Он просит позволения остаться с вами.
– Нет, – сказал тогда Мориньер.
Взглянул в глаза капитану.
– Нет, – повторил твёрдо. – Вы должны понимать, господин Моленкур, что это невозможно. Позволить ему остаться – всё равно, что самолично совершить убийство. В этой стране он не выживет.
Моленкур кивнул.
– Я сказал ему то же. Но он так настаивал.
Глава 8. Ужин с Обрэ
Сумрак за окном сменился темнотой. Бертен принёс свечи, разжёг посильнее очаг. Обнаружив, что его господин и Жак Обрэ о чём-то продолжают тихо говорить, сидя за столом, вернул на стол кружки и кувшин с вином. Мориньер поблагодарил его движением головы.
– Если устал, можешь ложиться спать, – сказал.
Бертен кивнул – хорошо. Вышел, прикрыл за собой дверь. Однако ложиться не стал. Уселся в соседней комнате, взялся чинить одежду. Вздыхал привычно, мечтал о времени, когда они смогут вернуться в Париж.
Думал: хорошо, что он подал в хозяйскую комнату вина. Беседа господина с этим упрямцем-капитаном, кажется, грозила затянуться. А разве не приятнее вести её, когда есть чем промочить горло?
Он взглянул в затянутое бычьим пузырём окно – будто бы можно было через него что-то рассмотреть. Подумал, поздно уже.
Большая часть обитателей форта уже спала. Бодрствовали только часовые на вышках, господин его с капитаном, да сам он, Бертен. С полчаса назад он прошёлся по форту, перебросился парой словечек с вахтенными, поглядел, что делается вокруг. Тишина над фортом стояла мёртвая. И не было в этом ничего странного. С тех пор, как они с хозяином вернулись в Сабин-Бопре, здесь так тихо каждую ночь. Это в прежние времена – как рассказывали ему матросы – они, случалось, играли в кости допоздна, рассказывали всякие байки, бывало, что и ссорились. Теперь на всё это у большинства не хватает сил. Долгие тренировки на морозе утомляют самых неистовых.
И сегодняшний день не был исключением. С самого утра все они ни на минуту не оставались без дела. Дежурные занимались хозяйством, остальных капитан отправил проверять расставленные на тропах силки и капканы. Потом все, как один, отрабатывали на площади продемонстрированные его господином новые приёмы. Неудивительно, что, намахавшись руками-ногами на морозном воздухе, а затем, выпив по чарке горячего грога да плотно поужинав, все с таким удовольствием, едва наступил час, бросились в свои постели.
Бертен усмехнулся. Никто сегодня, кажется, не пострадал слишком сильно. Но старик-лекарь, удостоверившись, что драка не нанесла здоровью его хозяина ощутимого вреда, отправился осматривать-врачевать остальных. Те, в большинстве своём пытались отмахнуться: синяки да ссадины – вот беда! Но капитан Обрэ взглянул только – и все успокоились. Ну, раз надо – значит надо.
*
Бертен взялся вдевать в иглу нить. Щурился. Никак не мог попасть в ушко. Наконец, справившись с непослушной, выдохнул удовлетворённо. Вернулся к своим размышлениям.
Этот капитан великолепно управляется со своими людьми. Когда все они только поселились в форте, ещё можно было представить себе, что какому-нибудь из его парней придёт в голову замешкаться, получив приказ. Но с тех пор они сильно переменились.
Между собой матросы ещё, конечно, брюзжат втихомолку, случается. Но чтобы ослушаться – о том и речи быть не может. И Бертену кажется, что во многом это произошло благодаря его хозяину. И не потому вовсе, что тот взял на себя управление обитателями форта. Все приказы своему экипажу отдаёт Обрэ. Но сам капитан заметно переменился за эти полтора года. Стал спокойнее, увереннее. Будто набрался спокойствия и уверенности от его, Бертена, хозяина. Даже замашки у них стали схожими. Обрэ и сам этого, возможно, не замечает. Но в движениях, в мимике, в интонациях то и дело проскальзывает нечто неуловимо схожее с движениями, мимикой, интонациями господина де Мориньера.
И Бертена это одновременно веселит и немного раздражает.
*
Ужин получился длинным. Разговор, который они затеяли во время него – ещё длиннее.
Мориньер видел, что Жак с каждой кружкой вина всё больше пьянеет, но не останавливал его, как и не мешал тому говорить. Все они, понимал он, какими бы сильными, уверенными в себе, непобедимыми ни казались, в конечном счёте, очень уязвимы. И эта уязвимость может открыться в самый неожиданный, самый неподходящий момент. Он наблюдал такое не однажды. Ссоры, драки, стрельба, дуэли. Всё это – результат того бесконечного напряжения, которое все они испытывают на этой земле. Запертые в стенах форта, вынужденные на этом небольшом пятачке постоянно общаться друг с другом, не имея возможности отгородиться от тех, с кем в иной ситуации ни за что не стали бы иметь дела, они все рискуют однажды потерять выдержку, лишиться хладнокровия. И если сегодня пришёл черед его пирата-капитана – так тому и быть.
Поэтому, выяснив про Леру всё, что было нужно, Мориньер позволил беседе течь как придётся. Сначала они обсудили проведённые учения, потом поговорили о запасах продовольствия, наконец, Обрэ рассказал о последней охоте. Потом замолчал на какое-то время.
И Мориньер молчал. Наблюдал, как Обрэ с мрачным видом крутит в руках деревянную, подаренную Брианом, ложку. Когда тот, положив её наконец на стол, спросил с едва заметной агрессией в голосе:
– Почему, монсеньор, вы не позволили Бриану остаться в форте? – он, Мориньер, только брови вскинул – изобразил удивление.
– Каким образом это касается тебя?
– В общем, не касается, – смутился Обрэ. – Но вы могли бы ответить.
Мориньер чуть склонил голову набок. Улыбнулся едва заметно. Даже если бы он вдруг решил теперь отвечать на вопрос Жака, ему некуда было бы вставить и слова, потому что Обрэ, тот самый Обрэ, который никогда не позволял себе ни одного лишнего вопроса или комментария, в этот вечер изменил своим принципам и говорил, практически не делая пауз.
Взялся вдруг рассказывать о том, каким чудесным мальчишкой был этот недотёпа Бриан, – в сущности, они и подтрунивали над ним так… ради смеха, а вообще-то ничего дурного не предполагали. Снова и снова допытывался, отчего Мориньер не позволил тому остаться, сетовал на то, что Бриану теперь и податься некуда. Говорил, что тот – сирота, живёт у тётушки, что та будет очень недовольна, когда мальчишка вернётся в её дом – без ремесла, без перспектив. Соглашался, что мальчишке нечего делать в море, но здесь, на суше, он мог бы…
Он говорил бы и говорил, если бы Мориньер не прервал его.
– Успокойся, – сказал, улыбнувшись. – Капитан Моленкур обещал позаботиться о нём.
Обрэ покраснел. Вскочил. Снова сел.
– Вы смеётесь? Я слишком много говорю, да? Возможно. Даже наверняка. Но вам придётся потерпеть, монсеньор, потому что я хотел ещё спросить… сказать… нет, всё-таки спросить.
Мориньер убрал с лица улыбку. Сделался образцово внимателен.
– Ну? Я слушаю.
Обрэ налил себе ещё вина. Сделал один глоток, потом второй. Наконец, опустил кружку на стол. Взглянул на Мориньера угрюмо.
– Я часто думаю… И давно хотел спросить вас… Меня очень беспокоит Мари.
– Что тебя беспокоит? – Мориньер сделал упор на слове «что».
Он задал свой вопрос легко, даже легкомысленно, как если бы речь шла о совершенно не важном, именно потому, что по лицу Жака видел, что тот вдруг стал очень напряжён.
Мориньер почувствовал – Обрэ дрогнул на мгновение. Засомневался, сумеет ли продолжить.
Заметив это, Мориньер поднялся, взял со стола одну из свечей, перенёс её на тумбу, установленную у изголовья кровати.
– Очень долгим сегодня получился вечер, – сказал негромко.
Давал возможность собеседнику отступить. Если бы тот передумал говорить, он мог бы воспользоваться случаем и распрощаться с ним, Мориньером, без малейшего для себя ущерба. Но капитан продолжал сидеть с жёсткой спиной. Не оборачивался. И Мориньер счёл за благо вернуться к столу. Уселся на своё место. Покрутил в руке трубку – будто раздумывал, закурить или не стоит.
Наконец, посмотрел на Обрэ. Тот уверенно встретил его взгляд.
– Меня беспокоит Мари, – повторил твёрдо.
Мориньер усмехнулся:
– Странную тему ты выбрал для обсуждения. Ты удивляешь меня, Жак!
– Вы отказываетесь говорить со мной, монсеньор?
Мориньер откинулся на спинку стула. Набил трубку табаком, закурил.
– Нет, не отказываюсь. Но уверен ли ты, что завтра не пожалеешь об этом разговоре?
Жак Обрэ покачал головой – не пожалею.
– Я всё время думаю о ней.
– Это нормально. Полтора года в разлуке – большой срок.
Обрэ покраснел. Скривил губы.
– Любовная тоска? Этим я не стал бы занимать ваше время. Я взрослый человек и в состоянии справиться с чувствами. Но я… я не могу справиться с сомнениями. И развеять их можете только вы. Или утвердить, превратить их в уверенность. Объявить мне, что я прав.
Мориньер продолжал безмятежно пускать к потолку колечки дыма. Молчал. Смотрел на Обрэ спокойно. Тот продолжил говорить:
– Я никогда не жалел о том, что встретил Мари и никогда не жалел и не пожалею о том, что мы поженились. Хотя меня и удивляло то, что вы тогда не воспротивились нашей свадьбе, несмотря на то, что имели возможность и, я уверен, интерес.
– Какой интерес?
– Мари работала на вас. Разве нет?
Мориньер улыбнулся.
– Допустим. Но что я мог? Когда вмешиваются чувства… – он развёл руками. – Ты преувеличиваешь мои возможности.
– Ничего я не преувеличиваю, – буркнул Жак. – Я думаю даже, что ещё не до конца в состоянии их оценить. Но это неважно. Важно другое. Я чувствую, что она не доверяет мне. Я многое про неё знаю. Кое о чём я могу догадываться. Я ведь не идиот. Мне с самого начала казалось… и теперь кажется, что она что-то скрывает от меня. Что-то постыдное. То, что, как она думает, может разрушить наши отношения. Но она не понимает, что их скорее разрушат ложь и недомолвки. Я пытался ей объяснить – она и слушать не хочет. Говорит, что я всё придумал, что я глупый ревнивец, что я всё порчу. И я подумал… вы не можете не знать. Скажите мне, она совершала что-нибудь… предосудительное… бесчестное? Что-нибудь, в чём она могла бы бояться признаться? Она что-то украла? Кого-то убила? Она скрывается от правосудия? Я не боюсь никакой правды. Я просто хочу знать!
Он вдруг уронил руки на колени. Замолчал. Уставился на сидящего напротив Мориньера. Тот покачал головой.
– О-о, – протянул.
Усмехнулся.
– Ты пьян сильнее, чем кажется со стороны.
– Я не пьян. А если и пьян… Пусть. Неважно. Я задал вам вопрос.
– Вопрос? – Мориньер докурил. Взялся выбивать трубку. – Ты забросал меня вопросами.
– Вы не хотите отвечать?
– Отчего же, я отвечу.
Мориньер оставил, наконец, трубку. Положил её рядом с собой. Плеснул себе вина.
– Я отвечу. Но сначала, расскажи мне о себе, пожалуйста.
– О себе? Разве вы, монсеньор, не знаете обо мне всего?
Мориньер снова улыбнулся.
– Если судить по вопросам, что ты задал мне минуту назад – я знаю тебя плохо.
– В них нет ничего дурного, – вскинулся Обрэ с укором.
– Разумеется, – Мориньер кивнул. – Так ты расскажешь мне? Например, ту печальную историю твоего ареста.
Обрэ, кажется, был удивлён. Но после минутного замешательства, всё-таки заговорил. Потускнел немного, ушёл в себя. Говорил, впрочем, ровно. Не раздумывал, рассказывал всё – как просил Мориньер. Наконец, остановился в растерянности:
– Что было потом – вы знаете. Вы ведь вытащили меня оттуда!
Мориньер смотрел на него – без улыбки. Обрэ показалось, что тот сделался неприступен и холоден.
– Вы молчите, монсеньор? Я рассказал недостаточно?
– Достаточно, – ответил Мориньер спокойно. – Вполне достаточно. Скажи, Жак, доверяешь ли ты мне?
– Как вы можете спрашивать, сударь?! – воскликнул Обрэ.
– Тогда объясни, – Мориньер смотрел на него, не отрываясь, – почему, рассказывая мне свою историю, ты умолчал о том, как рвало тебя после очередного приёма пищи в камере на заплесневелую солому, которая была одновременно твоей постелью? Почему не рассказал о том, как били тебя твои тюремщики, требуя назвать имена сообщников? Почему не стал говорить о том, как мочились вы в угол камеры, потому что не могли больше терпеть, а ведра вам не принесли? Почему не рассказал о крысах, что бегали каждую ночь по вашим телам? О звёздах, которые вы выискивали в маленьком окне во всякую ночь, проведённую без сна? О страхе, который терзал тебя те два месяца, что ты пробыл в Нантской тюрьме? Почему?
Обрэ смотрел на него. Молчал.
– Ты не понял вопроса?
– Я понял ответ.
Мориньер кивнул. Поднялся. Задержавшись на мгновение за спиной Обрэ, положил руки ему на плечи.
– Доверие, Жак, – штука взаимная. Пока ты требуешь доказательств доверия, ты его не заслуживаешь.
Обрэ повернул голову, взглянул снизу на стоявшего Мориньера. Тот обошёл стол, присел на табурет сбоку, чтобы Обрэ не приходилось задирать голову.
– И ещё одно… Коль скоро мы сегодня заговорили о Мари. Ты собираешься в Бретань. И рассчитываешь, надо полагать, застать Мари в том домике, в котором оставил её. Возможно, она тебя там в самом деле дожидается. Но если её в доме не окажется, поезжай в Париж. Там ты её найдёшь.
– Вы знаете что-нибудь о ней? Она собиралась уехать? – Обрэ выглядел подавленным.
Мориньер покачал головой.
– Не знаю. Но могу предполагать. Мари – актриса. И она не привыкла к одиночеству. Ты оставил её одну. Она, безусловно, будет стараться выдержать. – Мориньер улыбнулся. – Но если ожидание покажется ей нестерпимым, она наверняка захочет вернуться в театр.
