Читать книгу: «Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая», страница 5
Глава 9. В новом доме
Уже который час они брели по ночному лесу. Шли напролом – после многодневных снегопадов бессмысленно было искать тропы.
Не разговаривали – говорить было не о чем.
Клементина несла на себе Вик. Леру шёл впереди, тянул за собой наспех сооружённые волокуши – две большие ветви, соединённые между собой обрывком кожаного ремня.
Клементина оцепенела от ужаса. Шла, механически переставляла ноги. Вглядывалась в оставляемый волокушами след. Двигалась вперёд. Не вспоминала случившееся, не думала о будущем.
Первую пару часов пути она ещё надеялась, что Леру знает, куда ведёт их. Во время одного из привалов он лишил её этой надежды. Рассмеялся хрипло, когда она спросила, долго ли им ещё идти. Сказал: зависит от того, что случится раньше – иссякнут силы или обнаружится хоть какое-то убежище. Если бы не Вик, у неё, Клементины, случилась бы истерика. Она готова была разрыдаться. Но девочка спала у неё за спиной. И она удержалась. Не произнесла ни слова. Только схватилась за горло, опустилась на колени.
Он подошёл, поднял её.
– Не садись, – сказал сурово. – Отдышись, и пойдём дальше. Сядешь – силы оставят тебя.
*
Они должны были благодарить судьбу за то, что остались живы. За то, что огонь – тот, что лишил их крова, – прежде чем охватить пожаром весь дом, ласково, словно преданный пёс, лизнул языком её руку. Она проснулась в тот момент, когда уже схватились огнём шкуры, расстеленные на полу, но – слава Богу! – до того, как пламя отрезало им путь к отступлению.
В этот же самый момент подскочил на своём лежаке Леру. Ему не надо было ничего объяснять. Он схватил Вик, обернул в одеяло, сунул девочку ей, Клементине, в руки. Вытолкал их за дверь. Вынес бочонок пороха, отнёс подальше.
Потом возвращался и возвращался в дом. Уже занялась крыша, заполыхала пристройка, а он всё никак не останавливался. Выхватывал из огня всё, что мог: ружьё, мешок с пулями, котелок, шкуры. Швырял спасённое на снег. Снова бросался в огонь.
Она тоже хотела помочь. Усадив Вик, завёрнутую в меховое одеяло, в сугроб, она кинулась в дом. Сдёрнула несколько мешков с травами, сохнувших на стене, взялась за волчью шкуру. Леру выдернул из её рук шкуру, выпихнул её саму наружу.
– Не входи! – крикнул.
Снова вернулся в дом.
В какой-то момент надолго задержался внутри. Клементине показалось, что прошла вечность, прежде чем он появился в дверном проёме.
Она бросилась к нему.
– Благодарение Господу! Вы живы!
Он оттолкнул её:
– Иди к дочери! – закричал. – Где ты оставила её?!
В этот момент – она не забудет эту минуту до конца своей жизни – Клементина вспомнила вдруг о доверенных ей отцом д`Эмервилем бумагах. Она закричала, кинулась в дом. Леру ухватил её за талию.
Клементина рвалась из рук:
– Там бумаги! Записи! Пустите!
– Прекрати брыкаться, дура! – прорычал он ей в ухо. – Какие ещё бумаги! Они трижды сгорели уже!
Какое-то время он удерживал её. Потом снова швырнул в снег.
– Убирайся! Ты мешаешь мне!
Впрочем, в этот момент он понимал уже, что больше ничего сделать не может. Отошёл в сторону, прислонился к стволу высокой, распластавшей над ним свои ветви, сосны. Смотрел мрачно на огромный костёр, пожирающий их дом.
Клементина подошла к нему, держа Вик на руках. Встала рядом.
– Простите! – произнесла едва слышно. – Это я виновата!
Он отмахнулся. Взглянул на девочку.
– Закутай ребёнка получше. Мороз собачий.
*
Пожар был в самом деле на совести Клементины. Она заснула, сидя у очага.
Со времени болезни Вик они не гасили огня. Боялись снова простудить девочку – слишком сильно вымораживался к утру дом.
Спали по очереди. В этот час бодрствовать должна была Клементина. Но она, измученная бессонными ночами, согревшись у очага, задремала. Ненадолго и некрепко. Ей казалось, прошло каких-то несколько мгновений. Но их, если это и в самом деле были мгновения, хватило для того, чтобы выскочивший из очага уголёк превратил их дом в груду пепла.
И, осознавая свою вину, она готова была выть от отчаянья. Но слёз не было. И слов – тоже.
Она просто сделала, как сказал Леру: закутала, завернула Вик в одно из спасённых траппером одеял, привязала её на спину. К тому времени Леру соорудил волокуши, уложил на них всё, что сумел вынести из огня. Бросил к её ногам снегоступы.
– Идём, – сказал. – Здесь больше нечего делать.
*
Леру вёл их через лес к одному из маленьких охотничьих домиков. Вёл почти наугад.
Он ночевал в нём однажды, в позапрошлом году по весне, когда в пылу охотничьего азарта зашёл слишком далеко. Весной он провёл в том доме всего одну ночь. И теперь шёл, надеясь, что сумеет найти его и что тот окажется в порядке. Но давать преждевременную надежду бредущей позади него женщине не хотел.
Такие пустующие домики – не дома, а скорее хижины – встречались изредка в этих местах. Небольшие и не слишком хорошо приспособленные для зимовки, они тем не менее не раз выручали охотников.
В них трапперы находили так необходимые им для жизни еду и тепло. В них пережидали метели, набирались сил, залечивали раны.
Каждый, кто приходил в такой дом, мог воспользоваться всем, что в нём находилось. Каждый же, покидая его, оставлял в нём всё, что мог позволить себе оставить. Так было принято.
И Леру теперь думал: если он сумеет вывести их к нужному месту, они спасены.
Конечно, впереди их ждут очень трудные времена. У них почти совсем не осталось провизии. То, что ему удалось вытащить из пристройки до того момента, как там всё заполыхало, – не в счёт. Этого хватит на несколько дней – не больше. Но хуже всего то, что девочка опять осталась без еды. Он боялся, что Клементина поймёт это до того, как они доберутся до места, где смогут передохнуть. Паника могла лишить её последних сил. Поэтому он всё прислушивался и прислушивался к тому, что происходит позади него. Время от времени оглядывался. Ребёнок, судя по всему, спал. Женщина шла, опустив голову, уткнув взгляд под ноги. Он не видел её лица, но понимал степень её теперешнего бесчувствия. И надеялся только на то, что оно продлится до того момента, как они переступят порог их нового дома.
*
Он мог бы гордиться собой. Ему удалось выйти к нужному месту, пройдя по самому короткому пути. Они пересекли по льду небольшое озерко – берега его густо поросли осокой, которая теперь, засыпанная снегом, выглядела зимней крепостью, сооружённой детворой для игр.
Выйдя на берег, они шли ещё какое-то время вкруг озера, держались его края. Добредя до зарослей ивняка, двинули вглубь леса. Прошли строго на запад около полумили. Уткнувшись в скалистый выступ, свернули. Ещё около получаса ушло на то, чтобы обойти его, пройти, держа этот выступ по правую руку. Потом по достаточно пологому склону подняться вверх. Тропы, по которой он поднимался в прошлый раз, теперь совсем не было видно. Но Леру знал: ещё полсотни шагов и там, среди молодых сосен, должна быть хижина – маленькая, неказистая.
Дом, в котором они смогут дождаться весны.
*
Когда они двинулись по тропе, уже стало совсем светло. И Леру, сделав несколько шагов вверх, остановился, обернулся. Смотрел, – ему теперь было прекрасно видно – с каким трудом, хватаясь за ветви, сцепив зубы, шла за ним женщина. Он смотрел на неё и понимал: если сейчас окажется, что дом развалился, сгорел, пропал, она не сможет больше сделать ни шагу. Оттого сам вдруг испугался. И какое-то время, пока она поднималась, стоял, не решался двинуться вперёд. Когда она дошла, встала рядом с ним, он посмотрел ей в лицо.
– Что? – спросила она. – Что вы так смотрите?
Он улыбнулся.
– Ты молодец!
*
Дом был. Стоял на прежнем месте, щерился на свет пустым дверным проёмом. Укрытый снегом, он скорее походил теперь на логово зверя, чем на человеческое жильё. И всё-таки это был их дом.
До того, как женщина вошла в хижину, он ещё проверил, не поджидает ли их там какая-нибудь опасность.
Остановил её, загородил рукой проход. Поднял с волокуш ружьё, зарядил его. Шагнул осторожно внутрь. Через мгновение вышел. Кивнул:
– Всё в порядке.
*
Он, впрочем, сильно преувеличивал. Как раз порядка-то в доме и не было. И Клементина, войдя внутрь, остановилась у порога. Вглядывалась в темноту. От двери ей было видно немного – развороченный очаг, пара опрокинутых табуретов, какие-то осколки на полу. Дальше – темнота.
– Росомаха, похоже, – сказал Леру спокойно, оглядывая устроенный внутри разгром. – Перевернула всё и ушла. Мерзкий зверь.
В это время за спиной закопошилась Вик. Проснулась, наконец. Засучила, застучала по спине ногами, захныкала. Леру освободил девочку из плена, развязал ремни, взял её на руки.
– Спокойствие, – сказал весело. – Не реви! Сейчас всё будет.
Она притихла – поняла будто. Смотрела распахнутыми глазёнками на него, на мать.
– Она голодна… – тут Клементина и пришла в себя.
Раскрыла рот, замерла. В глазах мелькнул ужас. И он понял: момент, которого он боялся, наступил.
Леру сунул ей Вик в руки.
– Держи. Я разведу огонь.
Она вздрогнула. Кивнула. Прижала ребёнка к себе.
Он успел отойти от неё, склониться к очагу, когда Клементина спросила шёпотом, панически:
– Что же теперь делать?
Он поднял голову, взглянул на неё. Произнёс нарочито небрежно:
– А что изменилось? Как и прежде я буду добывать пищу, а ты – следить за домом. Ты ждала чего-то другого?
Клементина не заметила иронии.
– Но Вик… Чем её кормить?
Он хмыкнул, пожал плечами. Поправил, вернул на место очередной камень в очаге.
– Будет привыкать к бульонам и мясу. А тебе придётся только больше и лучше прежнего жевать.
Она смотрела на него непонимающе.
– Ты видела, как кормят своих детёнышей хищники? – он готов был к этому объяснению, потому что всю дорогу только об этом и думал.
Клементина покачала головой. Он махнул рукой:
– Вот так и кормят. Будешь разжёвывать хорошенько и давать разжёванное дочери. Что тут непонятного?
Он разозлился вдруг – огонь никак не хотел разгораться. И Клементина продолжала стоять у входа – застила ему свет. Хорошо ещё, что девчонка молчала. Хотя он понимал, что та давно была голодна.
Наконец, пламя вспыхнуло. И он, повернувшись к Клементине, произнёс:
– Ну, хватит там изображать скорбь. Займись делом.
*
Не раз за последнее время Клементина вспоминала отцовское: «Человек всё может выдержать». Удивлялась созвучию этих слов со словами отца д`Эмервиля: «Каждому даётся по силе его».
Думала: неужели они правы? Неужели она действительно может всё это вынести?
Она могла. С того самого момента, как она вошла в этот странный дом, с той минуты, как она, набрав в котелок снега, бросила в него горсть бобов, спасённых Леру из огня, она больше не испытывала сомнений. Страхи мучили её, сомнения – нет.
Они довольно быстро обжились в доме. Да и требовалось им – всего ничего.
Леру вернул на место дверь, заменив истёртые порванные кожаные петли на новые. Нарубив ельник, соорудил для них постели. Клементина убрала с пола осколки, подмела пол.
Жизнь продолжалась.
Только какое-то время Клементина не находила в себе сил взглянуть в лицо Леру. Ей казалось, он не замечает этого. В том, что это не так, ей довелось убедиться довольно скоро. Она, как всегда возилась с обедом, когда он подошёл к ней. Остановился за её спиной.
– Встань, – сказал тихо.
Она поднялась. Обернулась. Он ухватил её за шею, заглянул в глаза.
– Пожары на этой земле случаются не так редко. Так что прекращай себя винить. Делу это не поможет.
Она расплакалась. Уткнулась носом в его плечо.
– Я заснула всего на пять минут.
Он улыбнулся.
– Когда в прошлый раз сгорел мой дом, я вообще не спал.
– Не спали? Как же это получилось?
Он ухмыльнулся.
– Э-э… не важно.
*
Уже на следующее утро Леру ушёл на охоту. Расставил силки и капканы. Сам взял ружьё и отправился на поиски дичи. Но ему не везло. За неделю ему удалось лишь однажды подстрелить лисицу, да вынуть из силков пару зайцев. Третьего, запутавшегося в петле, успел подрать волк. Так что Леру оставил остатки волчьей трапезы на тропе в качестве приманки. Хоть шкуру добыть, если не мясо.
Они ещё не голодали. Но и оставлять про запас было нечего.
Потом снова навалились метели. Несколько дней дул сильный ветер. Свистел в кронах. Выл, вторя ополоумевшим от голода волкам. Клементина, слыша этот утробный вой, ёжилась, сидя у огня в обнимку с Вик.
Снег сыпал – с утра до ночи и с ночи до утра.
Потом потеплело. Ветер немного стих. Перестал быть порывистым. Стал даже как будто ласковым – так мать дует ребёнку на чёлку, желая вызвать улыбку. Но людям было не до улыбок. Они были измучены долгой зимой и обеспокоены тем, что ожидало их впереди.
*
Озабочен был и Леру. Несколько особенно ненастных дней он не покидал дома. Выходил недалеко – до расставленных силков. Но все они были пусты. Далеко идти не решался – от болезненного жара, наваливающегося на него ближе к ночи, ломило, выкручивало суставы. Он надеялся, что несколько дней передышки добавят ему сил. И очень старался, чтобы нездоровье его не стало заметно. В этом, последнем, он вполне преуспел. Но лучше ему не становилось.
К вечеру четвёртого дня стало ясно, что больше ждать нечего. Всё мясо закончилось, бобов осталось – на одну-две готовки. Клементина молчала. Не спрашивала больше: «Что же теперь будет?» – но вопрос этот стоял в её глазах.
Утром пятого дня Леру стал собираться.
Клементина подняла голову, едва он взялся за ружье.
– Метель, – сказала, будто он не знал.
– В метель охотиться даже удобнее, – ответил. – Зверь ближе подпускает.
Посмотрел на неё.
– Не бойся. Я вернусь.
Клементина боялась. Страх в последнее время вообще не отпускал её. Она боялась огня, боялась ночи, боялась смотреть на дочь, которая с каждым днём все больше истаивала. Вик ела – пила отвары, съедала, сглатывала разжёванное матерью мясо. Но глаза теперь казались огромными на её исхудавшем личике, ручки становились всё тоньше, а кожа всё прозрачнее. И Клементина не видела способа что-то изменить.
А ещё она очень боялась остаться одной.
Оттого, когда Леру, собравшись, приостановился на мгновение на пороге, обернулся, она бросилась к нему.
– Пожалуйста… пожалуйста, возвращайтесь.
Он потрепал её по щеке.
– Я же сказал, что вернусь.
К вечеру снова задул сильный ветер. И снег западал влажный, густой. Валил крупными хлопьями, засыпал всё кругом.
Деревья стали тяжелы. Ветки прогибались под весом снега, опускались до земли.
Клементина, пока не было Леру, несколько раз выходила из дома. Спускалась по тропе вниз, выискивала взглядом хоть что-то, что могло бы пригодиться ей в качестве снадобий. Собрала небольшой мешок сосновых иголок и шишек, ободрала кору у вяза – на несколько кусков у неё ушли все силы. Вернувшись в дом, сделала отвар из игл. Санлата рассказывала, что зимой он лучшее средство для укрепления сил.
Долго перетирала кору – отвар из коры вяза заживлял раны.
Делала, что могла – мечтала избавиться от этого чудовищного чувства беспомощности, сводящего её с ума.
Леру не возвращался.
Глава 10. Охота
Леру рассчитывал провести в лесу одну-две ночи. В его состоянии ночёвки на морозе были небезопасны, но он знал, что наверняка не успеет вернуться домой раньше.
*
Леру рад был бы любой добыче. Но он понимал, что заяц, белка или енот не спасут его и его женщин от голода. Безусловно, один-два дня относительно сытой жизни – тоже немало. Но он решил пойти ва-банк. Задумал добыть лося.
Если ему это удастся, если удастся завалить зверя, он обеспечит свою семью едой на много дней. И заработает себе право отдышаться, отдохнуть, выздороветь.
Приняв решение, Леру направил свои стопы на восток – туда, где охотился много зим подряд. Там, на берегу озера, он рассчитывал найти лосей. Собираясь группами, те устраивали стойбище то в густом ивняке, то уходили чуть правее, в ельник. Протоптав густую сеть троп, они паслись обычно на выбранном ими пятачке, сохраняли силы. Отлёживались.
Он надеялся застать их там. Но ему не повезло. Лоси ушли.
Бесконечные метели намели слишком глубокие сугробы. И животные покинули привычные места, убрались вглубь лесов.
Обнаружив это, Леру и не подумал о том, чтобы повернуть домой. Он не мог возвратиться с пустыми руками. Поэтому, несмотря на неудачу, он продолжал идти вперёд. На второй день ему удалось подстрелить зайца. Поужинав им, он почувствовал себя немного лучше.
К исходу третьего дня Леру наткнулся на припорошённый след не слишком крупного лося-одиночки. Пошёл по нему – не быстро, но с упрямой настойчивостью.
Он доберётся до лося. Непременно доберётся.
Это «непременно доберётся» стучало в его голове набатом. Кажется, он даже примерял к этому набату шаг. Так было легче идти.
*
Уже сгустились сумерки, а Леру всё шёл. Боялся, что эту и так едва заметную нить следов укроет снег.
Когда снегопад прекратился, позволил себе короткий отдых. Едва рассвело, снова двинулся в путь.
Леру с трудом переставлял ноги. Усталость и нездоровье ослабили его значительнее, чем он мог ожидать. Но он не готов был отступиться.
К тому же он видел, что и лось чувствует себя не слишком хорошо. Со временем Леру удалось приблизиться к животному. И теперь он, отслеживая оставляемые лосём отметины на белом полотне, мог с уверенностью утверждать, что тот очень слаб. Лось двигался тяжело. Временами проваливался под наст. Недоступал задними ногами, шёл, как ходят стельные самки.
В целом, самка это или самец – не имело никакого значения. Но Леру почти был убеждён, что перед ним молодой самец – копыта передних ног были невелики, но остры. Да, самец. Только очень истощённый или раненный. А скорее – и то, и другое.
Убедиться в последнем Леру удалось довольно скоро – когда, обрушив настовую корку, провалившись глубже обычного в сугроб, лось окрасил снег красным.
Крови было немного – она не так текла, как по капле сочилась со спины лося. Из чего Леру сделал вывод, что, скорее всего, на молодого двух-трёхгодовалого самца напал хищник. Неудачный прыжок росомахи или рыси, подумал Леру. Это они обычно поджидают свои жертвы на ветвях деревьев. Бросаются сверху.
В этот раз, судя по всему, удача изменила хищному зверю. Возможно, и сам он был болен или истощён.
Леру ещё раз оглядел выпачканный в крови снег. Судя по всему, раны были не слишком глубоки, но они, несомненно, доставляли лосю много неудобств.
*
К полудню снова пошёл снег. Леру счёл снегопад благом. Он и прежде был уверен в том, что не упустит зверя. А теперь, наблюдая за тем, какими неуверенными сделались шаги животного, как стал он вилять из стороны в сторону, двигаться зигзагами, то и дело приостанавливаясь, утаптывая снег то у одного дерева, то у другого, Леру понимал: развязка близка. Животное устало.
В это время они оба двигались по краю леса, чуть в глубине его. Направление ветра, в целом, благоприятствовало охотнику. Но Леру видел, что лось какое-то время назад почуял погоню. Зверь пытался прибавить шагу, но сил не хватало. Каждая попытка сделать рывок вперёд заканчивалась тем, что измученный лось проваливался в сугроб. И потом ему требовалось гораздо больше усилий, чтобы выбраться, снова взять шаг.
По правую руку от Леру вилась река. Не слишком широкая, но, судя по всему, в летнее время весьма бурная. Берег, на котором теперь находились охотник и его добыча, был крутым. Лес практически вплотную подходил к реке. И Леру ушёл немного вглубь. Пошёл параллельным с лосём курсом, прижимая того постепенно к кромке леса.
Леру видел его уже. Временами между стволами, при свете пепельно-серого дня, мелькало тёмное тело зверя. Несколько раз Леру собирался стрелять. Но никак не решался. Он не хотел рисковать. Выстрел должен быть один.
Поэтому ещё какое-то время он шёл за лосем. То приближался к нему, то немного отходил в сторону. В какой-то момент направился наперерез. Он не планировал того, что произошло. Но не мог не признать, что случившееся значительно облегчило ему победу. Только выбравшийся из очередной снежной западни лось, завидев охотника, метнулся в сторону – туда, где по его представлению был простор и относительно твёрдая под ногами земля. Другими словами, он выскочил из чащи на берег – высокий скалистый берег, который прямо тут, в нескольких шагах от кромки леса обрывался, уходил вниз к неровному, будто собранному в складки, речному льду. И, попал неловкой ногой в укрытую снегом расщелину, повалился, перевернулся, взметнув длинными ногами в воздухе, исчез за скалистым краем.
Леру спустился по крутому склону вниз в нескольких шагах от зверя. Тот смотрел на него огромными глазами. Тяжело дышал. Из ноздрей его валил пар. Лось больше не пытался встать. Да он бы и не смог.
Леру, взглянув на него, проговорил негромко:
– Прости.
И вскинул ружье.
*
Потом, взяв, наконец, направление к дому, таща за собою добычу, он всё вспоминал это «прости». И удивлялся себе. Странная, думал, чувствительность. Нелепая даже. Видно, он совсем ослаб, коли взялся просить прощения у собственного обеда.
Но, думая так, он отчего-то не ухмылялся. Шёл, упорно глядя под ноги. Тянул волокуши. Считал шаги.
Он шёл и с каждым преодолённым льё всё чаще думал о том, что взял на себя непосильную ношу. Теперь, когда главным для него стало дойти обратно, он стал отчётливо понимать, что с частью добытого придётся расстаться.
*
На следующий день, во время очередного привала, он отвязал один из мешков. Подвесил его к толстому суку. Это не давало ровным счётом никаких гарантий. Лишь немного снижало вероятность того, что мясом успеют полакомиться звери прежде, чем он за ним вернётся.
Передохнув, двинулся дальше. Он устал так, как не уставал никогда до сих пор. Шёл напрямик. Сокращал, как мог, путь. Если повезёт, думал, он успеет добраться до дома ещё до рассвета. Если повезёт. Если он не станет устраиваться на ночлег. Если дойдёт.
Эти бесконечные «если» кружились в голове. Мешали думать. Несколько раз он терял равновесие, спотыкался, падал. В последний раз упал особенно неудачно. Не успел сконцентрироваться, собраться. Свалился, ободрал лицо ледяной коркой.
Наступили сумерки. А он всё раздумывал, как быть.
Стоило бы, наверное, соорудить «нору», закопаться в снег, переждать хотя бы несколько самых тёмных ночных часов внутри. Тем более, что снегопад не прекращался. А ветер, хоть мороз был и не слишком силён, становился всё более пронизывающим. Но Леру опасался, что, заснув, не сумеет проснуться.
Конец сомнениям положило крайне неприятное происшествие. Пересекая реку, он, измученный горячкой и долгим, утомительным переходом, не заметил едва подёрнутой тонкой плёнкой льда, присыпанной снегом полыньи. Если бы не выработанные за годы жизни в лесу рефлексы, которые заставили его действовать ещё до того, как он понял, что произошло, он бы провалился под воду вместе с волокушами и всем, что с таким трудом добыл. Но он сделал то, что должен был: отпустил груз, выхватил из-за пояса нож. С величайшим трудом выполз на лёд. Не поднимаясь, развернулся лицом к полынье.
Волокуши почти целиком ушли под воду. И течение старательно и неуклонно утягивало их всё дальше. Окончательно унести их мешала лосиная шкура, которая, развернувшись с одного конца, зацепилась за кромку льда. И Леру схватил её коченеющей рукой, подтянул повыше. Подполз ближе, прижал её грудью. Нащупал, лёжа на животе, под водой кожаный ремень, которым один из мешков был привязан к волокушам. Медленно, очень аккуратно, подведя лишённый кисти обрубок руки под ремень, подтянул его повыше. Ухватил зубами жгут, которым было стянута горловина мешка. Здоровой рукой обрезал ремень, одновременно освободил шкуру, скатился с неё в сторону, так что весь остальной груз отправился подо льдом по течению. А в зубах его остался один, последний, мешок.
Леру вытягивал его ещё какое-то время. Медленно. Осторожно. Боясь, обломать тонкий лёд. Наконец, вытащив, отшвырнул в сторону.
Отполз сам. И уже там, свернувшись в комок, завыл, застонал, зарычал от боли, холода и разочарования.
Впрочем, на переживания не было времени. Теперь не могло быть и речи о ночёвке. Он забросил мешок на плечи. И пошёл вперёд.
Одежда на нём скоро сделалась твёрдой, чуть позже он перестал чувствовать ноги. Но он шёл, сцепив зубы. Спускался в овраги, поднимался вверх. Пересекал ручьи. Он знал уже эти места. И знание это давало ему силы.
Он дошёл, когда месяц на небе уже стал светлеть. Дошёл. Толкнул дверь и упал на пороге.
