Читать книгу: «Пьяная Россия», страница 2
6
Прошел день, два и Анатолия Сергеевича было не узнать. Он ходил, говорил тихо, но внятно. Дочь его, Вера следила круглыми, заплаканными, но абсолютно счастливыми глазами за передвижениями отца. Ученые вместе с доктором не отставали и беспрестанно докучали профессору своими измерениями, выстукиваниями и анализами.
Анатолий Сергеевич, между тем, наслаждался жизнью и самостоятельно выходил в сад, где ему каркала ворона и, где посреди асфальтовых дорожек, деревянных скамеечек можно было встретить редких пациентов, что держались на ногах. Случаи с колясками-инвалидками не про Россию да и таких средств передвижения, как инвалидные коляски Колесников что-то не наблюдал, разве каталки или как говорили медики – трупоперевозки, но кто же из больных, будучи в трезвом уме и ясной памяти добровольно согласиться лечь на них, даже если речь пойдет всего-навсего о прогулке по саду.
Жалея лежачих больных, Колесников прогуливался, опираясь на плечи своих друзей, молодых ученых. Изредка вел беседы на научные темы и, отдыхая на скамейке, с наслаждением подставлял лицо теплым лучам летнего солнышка, с трудом прорывающегося сквозь плотную листву скученно растущих деревьев.
– Это чудо какое-то! – однажды плакала над ним, Вера.
Она вообще стала необычайно сварлива и напугана. Ожидание большой беды так и плескалось в ее больших выпученных глазах.
– Ну, ну, не стоит расстраиваться! – покровительственно похлопал ее по плечу, Колесников и прищурился, вглядываясь.
Он плохо видел вдаль, но очков не носил, предпочитая разглядывать мир немного размытым. Кто-то торопливо шел по дорожке, явно стараясь поскорее приблизиться к нему.
Не зная от чего, но Колесников содрогнулся, выпрямился, а в следующее мгновение подскочил, вскакивая со скамейки.
– Папа, что с тобой? – вскрикнула Вера.
Перед Анатолием Сергеевичем стоял внук, Сергей. В тюремной робе, маленький, тщедушный, больной, он вызвал у Колесникова массу противоречивых чувств.
– Борешься со старухой? – подмигнул ему Сергей.
– Что еще за старуха! – разгневался Анатолий Сергеевич, думая, что внук так нелестно отзывается о своей матери.
– Смертью! – пояснил тут Сергей.
Анатолий Сергеевич упал обратно, на скамейку, не спуская глаз с внука.
Дочь что-то кричала, но Колесников не слышал, до него не доходило ни одного ее слова.
– Откуда ты? – спросил он у внука.
– Зарезали меня в зоне, – деловито доложил Сергей, присаживаясь рядом.
– Кто? – сразу поверил, что зарезали, устало спросил Анатолий Сергеевич.
– Кореш! – оскалился Сергей и добавил весело, – но я на него не в обиде, надоело жить, все тюрьма, да тюрьма.
– Сам виноват! – возразил ему Колесников.
– Нет, не виноват, – не согласился Сергей, – генетика виновата, мамаша слабоумная и папаша алкоголик.
На это Анатолию Сергеевичу нечего было сказать и Сергей, помолчав, продолжил:
– Пойду я!
– Сам? – усомнился Колесников.
– Сам, – подтвердил Сергей и рассмеялся, – можно и самому, не дожидаясь помощников, уйти туда!
– Не боишься?
– Нисколечко! – Сергей встал и, наблюдая за врачами, суетливо бегущими от больницы к деду, ткнул пальцем с обломленным ногтем в мать:
– Жаль ее, я бы попросил тебя о ней позаботиться, но тебе и самому скоро собираться!
– Ой, ли? – усомнился Колесников.
– Будь спок, – кивнул Сергей, – старуха своего не упустит, бороться с ней, что с ураганом в двести метров в секунду, унесет, опомниться, не успеешь!
И повернулся, проходя сквозь столпившихся над Колесниковым врачей, будто их тут и не было.
Анатолий Сергеевич проводил его задумчивым взглядом и залился слезами:
– Верочка, – протянул он к ней руки, – бедная моя, Сереженьку-то убили!
– Откуда ты знаешь? – отшатнулась она, глядя на него с недоверием.
– Он сейчас, приходил ко мне, – рыдал Колесников, – я вижу, я вижу их всех!
И принялся рассказывать.
7
Конечно, к нему направляли психиатров, но никаких особых отклонений в психике они не нашли, разве подавленное состояние, но оно было объяснимо, пришло известие об убийстве внука Колесникова.
Вера ездила хоронить. Вернулась в черном, без слез, но с вопросами, как Сереженька выглядел и хорошо ли ему было после смерти?
Анатолий Сергеевич не удивился, когда она достала из сумки молитвенник и принялась читать воззвания к Богородице, слезно прося за своего сына, нечто подобного он ожидал, но боялся, как бы его недалекая дочь не попала в руки сектантов.
Конечно, он переживал смерть внука, на людях горя старался не показывать, считая своей личной трагедией и ограниченное мышление дочери, и гибель разбойника, но родного, Сереженьки. По ночам, Анатолий Сергеевич размышлял, мог бы он что-либо изменить, скажем, в прошлом? И приходил к выводу, что не мог. Наверное, есть такие петли в жизни, когда вроде и готов изменить судьбу, а не получается, будто попадаешь в топь, болото и пока вырываешься, пока выползаешь на твердую почву, глядь и время прошло, а то, что хотел изменить, выросло, стало непослушным, сделалось человеком самостоятельным, почти взрослым. Вот это слово – почти, всегда смущало Анатолия Сергеевича.
Да, полно, были ли его дети – Вера и Сережа, взрослыми? Нет, ответил он сам себе и еще раз, категорически, нет. Так как же можно было допустить, чтобы Вера, умственно отсталая, не перешагнувшая рубеж, скажем развития подростка, стала жить, будто взрослая женщина с мужиком, да еще и ребенка родила?!
Измученный угрызениями совести, Анатолий Сергеевич засыпал лишь под утро.
Между тем, дни шли за днями, состояние Колесникова улучшалось, сделалось стабильным и наконец, отпущенный на свободу, он смог покинуть больницу. Окрыленный воздухом свободы, он смеялся на заднем сидении автомобиля, который пригнали за ним его друзья, молодые ученые.
Проезжая по улицам города, Анатолий Сергеевич с удивлением наблюдал резкий прирост населения, горожан стало значительно больше. И многие вели себя более чем странно. Иные, сплоченно, плечом к плечу, ходили за одним человеком и, сжигая его ненавидящими взглядами, старались подстроить разные каверзы, вышибали из рук сумку или втихомолку вытаскивали ключи, выбрасывая последние, в канализационные люки.
– Чего это они делают? – наблюдая за людьми, с ожесточением преследующими молодую особу, явно зазнайку, воскликнул Анатолий Сергеевич.
– Вы о ком? – проследив за направлением его взгляда, спросил один ученый. – Там только эта девица!
– И больше никого? – не мог поверить Колесников.
– Вокруг нее никого! – подтвердили ученые хором.
Колесников коротко поведал, что он видит.
– Они плюются в нее? – не поверили ученые и рассмеялись.
– Наверное, что-то натворила, – высказал свое мнение, один.
– Убила всех этих людей, – добавил другой.
– Отравила, – предположил третий.
Колесников напряженно наблюдал. Повсюду и тут, и там за живыми людьми ходили мертвые. Некоторые, в редких случаях, оберегали живых, открывали свои, наполненные туманом, зонтики, тем самым, спасая от солнечного удара, потому как день был жарким. Видел Колесников и пару случаев, когда мертвые удерживали живых и те послушно замирали на обочине дороги, хотя и горел зеленый свет, а на красный проносились убийцы, которых очень злобные мертвые подзуживали сокрушить, убить, досадить, все равно кому…
– Но ведь верующие ошибаются! – шлепнул себя по лбу, Колесников.
– В чем, профессор? – обернулся к нему один ученый.
– Это не бесы, а мертвые родственники нападают, сбивают с толку, гадят! – воскликнул так, будто сделал великое открытие, Колесников.
– Значит, есть за что! – кивнул другой ученый.
– Неужели всех преследуют? – задал вопрос, третий.
Колесников вгляделся. Нет, не всех, не у всякого была группа сопровождения. Встречались и такие индивидуумы, что ходили по городу в глубоком одиночестве.
– Чем же они отличаются от других? – допытывались ученые.
Колесников посмотрел, взглянул на своих друзей, подумал и ответил:
– Человечностью, вот чем они отличаются! Милосердием и вниманием! Да, вы взгляните на себя, – вскрикнул он, потрясенный до глубины души, – у вас нет группы сопровождения, возле вас нет ни одной мстительной души, ни одного ангела-хранителя в лице покойной бабушки, а почему?
– Почему? – хором переспросили ученые.
– Потому что вы самодостаточные и чрезвычайно развитые люди! Вы двести тысяч раз подумаете, прежде чем бросить родственника в беде или пройти мимо умирающего в больнице профессора, то есть, меня!
8
Спустя некоторое количество времени, Колесников окреп настолько, что принял участие в экспедиции. Путешествуя по сибирской тайге, сплавляясь в байдарках по чистым лесным речкам, он преобразился и помолодел. Сопровождающие его ученые, с большим удовольствием отметили в своих журналах истинный возраст Анатолия Сергеевича, то есть сорок лет, именно на столько, он себя и ощущал, так и выглядел. Победа была безусловной и неважно, сколько времени профессор еще бы прожил, главное, он мог работать, трудиться на благо своей родины. Болезнь по имени старость отступила, а вот смерть, кто знает!
Под ногами профессора хрустели сухие сосновые шишки. Густой смоляной запах стоял в воздухе. Колесников облизал пальцы, липкие от сладкой малины и улыбнулся. Некоторые сосны истекали желтой смолой. Некоторые поросли мхом настолько, что и ветви оказались мохнатыми, позеленевшими.
Профессор прошелся по мху, устилавшему землю, и оглянулся, тихо смеясь, следы его ног обутых в резиновые сапоги четко виднелись какое-то время, после исчезли.
Было раннее утро. Участники экспедиции еще спали, три байдарки сушились на берегу и мохнатый черный пес, по кличке Джек охранял пожитки, строго глядя на Анатолия Сергеевича.
– А, вот мы сейчас дежурного опередим, – сообщил ему профессор и хитро подмигнул, определяя кучу хвороста к кострищу.
– Пара минут и завтрак готов! – пропел он тихонько.
Джек смотрел уже заинтересованно.
Анатолий Сергеевич, не торопясь, засучил рукава, он недаром ходил по лесу, набрал полное ведро белых грибов!
Вскоре похлебка из «лешьего мяса» закипела. Приправив варево солью и специями, Анатолий Сергеевич взялся за нож, ловко открыл тушенку, высыпал ее содержимое на большую чугунную сковородку, туда же начистил грибов, которых оставалось еще довольно много, нашел в рюкзаке со съестными припасами пакет с картошкой, что накануне они прикупили в попутном селении, быстро справился с задачей очистки и нарезки. Восхитительный запах поднял на ноги не только пса, но и всю компанию туристов.
– А, Коленька проснулся! – приветствовал профессор первого ученого, высунувшего нос из палатки. – И Сашенька, и Ванечка, с добрым утром, Роман Григорьевич!
Приветствовал он своего коллегу, профессора и ученого, седого мужа, который сердито взирал, стоя на четвереньках на Колесникова:
– Что это вы себе позволяете, думаете, если я стар, так не смогу отдежурить! – возмущался Роман Григорьевич.
– Ну, уж и стар, – фыркнул Анатолий Сергеевич, – я вас старее!
– Не хвастайтесь, дорогой коллега! – брюзжал Роман Григорьевич, тем не менее, заглядывая в котелок с грибами и втягивая носом аромат жареной картошки с грибами.
– Ах, как я жареху люблю! – потер руки в предвкушении чудесного завтрака, Коленька.
– Вначале гигиенические процедуры! – строгим тоном, велел Колесников.
– Ишь, раскомандовался! – состроил рожу, Роман Григорьевич, но к реке пошел, не забыв прихватить зубную щетку и пасту, бриться он уже давно не брился, предпочитая носить длинную бороду.
После завтрака, который уничтожили в два счета, на свежем воздухе как не поесть, принялись совместно обсуждать дальнейшие действия.
Перед учеными лежала карта и Роман Григорьевич, сердясь, настаивал на своем:
– Вот, здесь, мы должны проплыть по реке, а после, оставив байдарки и вещи на Джека, – и он ткнул в пса с сытым видом улегшегося спать, – мы поднимемся наверх, пешком, если пойдем по компасу, сразу же и выйдем на ту самую деревню, где живет ста пятидесятилетний долгожитель, не чета нашему профессору.
И он высунул язык, дразнясь.
– Но Роман Григорьевич, – не соглашался Николай, – мы так потеряем много сил, а все к чему?
– К чему? – эхом отозвался Роман Григорьевич.
– Да ни к чему, дурья башка! – рассердился Анатолий Сергеевич. – Доплывем по реке до твоей деревни, тут, за поворотом, она и будет и незачем таскаться по незнакомому лесу!
– Кто бы говорил! – съязвил Роман Григорьевич, указывая на опустевший котелок, где совсем недавно была похлебка из белых грибов.
– Это совсем другое, я не удалялся от места стоянки, – возразил Анатолий Сергеевич.
До деревни, где, по мнению Романа Григорьевича, жил необыкновенный долгожитель, весьма хитрый старикашка, умеющий скрывать свой истинный возраст от паспортистов, они добрались лишь к вечеру. Деревенские встретили их ласково, с поклонами, туристов мало бывало в этих глухих сибирских местах и местные сетовали, говоря, что, мол, ведутся люди на пропаганду, едут на юга, за границу, когда тут, в Сибири такая природа и такой кристально-чистый воздух!
Ученые расположились в избе самого старого человека на деревне, по паспорту ста девятнадцати лет, а по факту, ста пятидесяти. Долгожитель казался человеком неопределенного возраста, с легкостью ему можно было приписать, как тридцать, так и все пятьдесят лет, но не сто пятьдесят, это точно.
Роман Григорьевич, с недоверием покрутив паспорт долгожителя и послушав его речь, с головой выдававшей крестьянское происхождение и старый русский говор времен девятнадцатого века, пошел в лобовую атаку.
– Причина моей молодости? – задумчиво переспросил долгожитель и равнодушно обронил. – Колдун – я!
– И это помогает молодо выглядеть? – не поверил Роман Григорьевич. – Ну, знаете, милейший, разрешите ваши слова, так сказать, подвергнуть сомнению!
– Необычный колдун, – прервал его долгожитель и добавил так, будто это все объясняло, – хожу между мирами. Сноходец!
– Сноходец? – растерялся Роман Григорьевич.
– Энергию ворую у Сатаны, – буднично доложил колдун.
– У Сатаны? – еще более растерялся Роман Григорьевич.
– А как он реагирует? – заинтересовался Анатолий Сергеевич.
– Он-то? – сноходец рассеянно глянул в окно. – Вначале подослал Абадонну, а когда я вывернулся, избежал смерти, оставил в покое. Изредка, правда, проверяет.
– И что тогда? – допытывался Анатолий Сергеевич.
– Птицы перестают петь, воздух начинает дрожать, а я совсем не могу спать, все жду, как он явится?
– И как же?
– В обыкновении жалеет меня, не приходит, но бывает и приходит.
– Сатана? – вторгся тут Роман Григорьевич.
– Он самый, – кивнул колдун.
– И что же вы можете описать его? – прищурился Роман Григорьевич.
– А чего его описывать! – пожал плечами долгожитель. – Ростом всегда громадина, метра три, а то и выше, это как ему вздумается, рога метра полтора, черный весь, лица не видать.
– И это радует! – заключил Анатолий Сергеевич.
Колдун с сомнением покачал головой:
– Главное – не внешний вид, лоск и белые перья, а то, какой он на самом деле!
– И какой же? – потребовал Роман Григорьевич.
– Требовательный, – вздохнул колдун, – терпеть не может предателей, ну да вам это зачем, вы же не колдуны!
Посмотрел он на них ясными глазами.
– Нет, вы подумайте, каков фрукт, – возмущался Роман Григорьевич, отплывая в своей байдарке, которую делил с молодым Ванечкой.
– Мудрец! – засмеялся Анатолий Сергеевич.
– А я не верю, что ему сто с лишком лет, – заметил Коленька.
– Да уж, – кивнул, соглашаясь с товарищем, Сашенька.
– Подделал паспорт и все дела, – решил Роман Григорьевич, загребая веслом так сильно, что байдарка закрутилась на месте.
– Это все вы, Роман Григорьевич, со своим долгожителем! – заметил Анатолий Сергеевич и передразнил, повторив, как видно, слова коллеги. – Надобно учитывать такой фактор, как естественные долгожители!
И добавил, огорченно вздохнув:
– Я понимаю, если бы тот сноходец к ста пятидесяти годам впал в детство, но выглядеть на тридцать лет, в крайнем случае, на пятьдесят и говорить трезво, разумно, увольте!
– Признаю свою ошибку, – поник головой Роман Григорьевич.
Между тем, оставив деревню с чудным «долгожителем» позади, ученые углубились в пленительный край сибирских зеленых лесов и чистых полноводных рек.
9
В тщательно отглаженных брюках и белоснежной рубашке, Роман Григорьевич выглядел, тем не менее, диковато в обществе привычных к костюмам и галстукам светских мужчин, легко и непринужденно ведущих беседы с дамами.
Роман Григорьевич аж передернулся от отвращения, ну, о чем можно разговаривать с женщинами? Разве, о тряпках, бутиках, косметике? Разве, о сопливых и вечно капризных детях? Разве о диетах и проблемах пищеварения? О чем?!
Он прошелся рядом с группой беседующих мужчин и женщин, и остановился сраженный на месте, когда услышал, как женщина в умопомрачительном, явно дорогом костюме, так и сыплет эксклюзивными словечками, присущими разве что президенту страны и его окружению. Кстати, и президент стоял тут же, с вежливым видом выслушивая от молодых ученых, Ванечки, Коленьки и Сашеньки научную белиберду об их открытии.
– Пожалуй, – кивнул президент, – это на нобелевскую премию тянет!
– Да что вы! – несли молодые ученые в полном восторге. – Нас интересует только суть проекта! А ведь суть одна – эликсир молодости!
– А может и бессмертия! – съязвил Роман Григорьевич и смешался, когда общество, включая президента, обернулось к нему в ожидании продолжения речи.
– Ну, уж! – буркнул Роман Григорьевич и поспешно ретировался за кулисы, где томился, сидя в гримерке, профессор Колесников.
– Прямо – артист! – восхитился Роман Григорьевич, наблюдая, как гримеры ловко накладывают на загорелые после похода щеки профессора тоны грима.
– Чтобы не блестели, – оправдывался профессор, – там телевидение будет снимать!
– Поговори мне, – пожурил профессора Роман Григорьевич и спустился в зрительный зал.
Анатолий Сергеевич проводил его задумчивым взглядом. Роман Григорьевич, а попросту Ромка, был старым товарищем Колесникова. Они вместе учились в школе, сидели за одной партой, беспрестанно соревновались в учебе и получении отличных отметок. Вместе, наперекор родным, пошли в армию и вместе поступили после службы в технический институт. Тогда и повелось называть друг друга на «вы» и исключительно по имени и отчеству, это был стиль, их собственная фишка. Оба, почти одновременно женились на сокурсницах и оба народили детей, только у Романа Григорьевича дитя не прожив и недели, скончалась, следом за дочерью ушла и супруга. Роман озлобился, замкнулся в себе, а с обрушением Советов запил, опустился, ходил по дворам, собирал бутылки, сдавал, на эти копейки и жил. С большим трудом вернул его к жизни Анатолий Сергеевич и теперь наблюдал, как добрым ангелом-хранителем следует по пятам за его другом умершая жена, вся в белом. Маленькой дочери Романа Григорьевича не наблюдалось, по всей видимости, у младенцев был другой путь.
– Их путь – есть царствие небесное! – пробормотал Анатолий Сергеевич.
– Что, простите? – наклонилась к нему гримерша.
– Нет, ничего, это я не вам, – рассеянно произнес Анатолий Сергеевич.
Постепенно, к виду призраков, повсюду преследующих живых, он привык. Но все же, испытал состояние шока, когда увидел переполненный зал, где было не столько живущих на этом свете людей, сколько уже отживших. Мертвые едва только на головах у живых не сидели.
– Так вы его друг? – вкрадчиво проговорила женщина из окружения президента.
– С чего это вы взяли? – неприязненно покосившись в сторону женщины, ответил Роман Григорьевич.
– Мне все известно! – категорическим тоном заявила она.
– Что, именно, позвольте узнать?
– Все! – загадочно ответила женщина и провела длинным пальцем по руке ученого, от чего он мгновенно покрылся мурашками отвращения.
– Выкрадите для меня эликсир молодости! – выдохнула она ему в лицо. – И я вся ваша!
Роман Григорьевич замахал руками, вскочил, чихая, ринулся прочь из зала. Женщина попыталась было схватить ученого за рукав пиджака, но промахнулась, и Роман Григорьевич проворно скрылся за спинами чиновников, обсуждавших перспективы использования, а главное, перспективы возможностей, естественно, прежде всего, собственных возможностей исцеления от старости, о нуждах народа можно было подумать, но потом.
– Ну, знаешь, дорого же мне далась твоя презентация! – заявил он, влетев в гримерку и плотно прикрыв двери за собой.
– Что такое, Рома, слезы на глазах? – иронически улыбнулся Колесников.
– Слезы умиления! – действительно вытирая слезы, скорчился Роман Григорьевич. – Просто поклонница твоего эликсира едва-едва меня запахом мятной жвачки не задушила!
– Ну, во-первых, эликсир, отнюдь не мой, – начал Анатолий Сергеевич.
– Отстань! – отмахнулся Роман Григорьевич. – Знаю – это изобретение твоих протеже. Но, все же, твоих протеже!
Поднял он палец кверху, значительно посмотрев на друга.
– И я не одобряю! – ворчливо проговорил Роман Григорьевич. – Что испытания предварительно не провели, хотя бы на обезьянах!
– Обезьян было жалко! – сообщил Анатолий Сергеевич.
– А тебя не жалко?
– Я умирал! – возразил Колесников и махнул. – Оставь ты этот вопрос, Рома. Я отлично себя чувствую, состояние вроде бы стабильное!
– А побочные эффекты?
– Призраков и до приема эликсира видел! – не согласился с другом, профессор.
– Не хватало только дьявола увидеть! – проворчал Роман Григорьевич.
– Лучше ответь мне, ты сам не желаешь омолодиться?
– Я?! – взвился Роман Григорьевич. – Желаю состариться и умереть! У меня и место на кладбище уже есть! Договорился с батюшкой!
– С батюшкой? – переспросил Анатолий Сергеевич.
– В деревне, – пустился в объяснения Роман Григорьевич, – где у нас с женой дом есть. Ты помнишь, там тесть у церкви похоронен, дочка моя и жена. Кладбище закрыто, но я повадился мед батюшке поставлять.
– Неужели, пасека еще жива?
– Двадцать ульев! – загордился Роман Григорьевич и продолжил. – Священник обещал схоронить меня возле родных.
– Зачем ты мне это говоришь? – передернулся Анатолий Сергеевич.
– Ты меня старше! – напомнил Роман Григорьевич. – Стало быть, ответственнее.
– Всего на пару месяцев старше! – подытожил Колесников, выглядевший лет на двадцать пять, в то время как Роман Григорьевич оставался стариком с седой бородой.
