Читать книгу: «Чудодеи Лук-у-Морья», страница 12

Вечник Карлович, Ада Филипповна, Жара Абдурахмановна и Елена Мудрова расположились неподалёку, на скамейке, любезно предоставленной Дом Домычем, который после возвращения из ордынского плена сразу же занялся своими непосредственными обязанностями. Все напряженно ждали начала обряда. Лада вошла в круг, положила кольцо в стакан с водой, окунула туда же голубой подснежник, три раза крутанула стакан по часовой оси и вылила на тлеющий красным огнем корень мандрагоры. Пламя зашипело и загорелось так, словно это была не вода, а масло. Дым из темно-серого стал глубокого бирюзового оттенка. Лада вышла из круга и произнесла: «Ябет удж я».

– Мама, но у тебя же нет больше магии, разве заклинание может сработать? – удивилась Василиса.

– Лиса, здесь не нужна магия. Лель сам хочет прийти.

Словно в подтверждение её слов огонь погас, дым рассеялся и в круге появился красивый молодой мужчина с золотыми волосами и ярко-голубыми глазами.

– Здравствуй, Лада! – широко улыбаясь, сказал он, – Давно не виделись.

– Почти шестнадцать лет, – отрезала Лада.

– Я скучал по тебе! – его улыбка погасла, а глаза наполнились легкой грустью, словно он вспоминал что-то хорошее, но удивительно далекое.

– Сомневаюсь! – в голосе Лады прослеживались жесткие металлические ноты, было заметно, что видеть Леля ей до сих пор больно.

– Ты могла бы вызвать меня, я бы всегда пришел к тебе.

– А ты мог бы сам поинтересоваться, как у меня дела. Мог бы помочь мне, когда я была в плену у Шама Хана.

– Но боги не приходят к смертным сами, – он говорил размеренно и спокойно, как будто заботливо объяснял несмышлёному ребенку простые истины.

– Ах, да! Как же я могла забыть, что ты у нас по совместительству бог. Тебе и дела нет до земных забот, – чувствовалось, что Лада начинает закипать. Вероятно, обида на Леля всё ещё была для неё болезненно-ощутима.

– Может быть мы слегка прервём затянувшуюся семейную сцену? – раздраженно сказал Вечник Карлович, – Вряд ли присутствующим будет уместно погружаться в глубины ваших личных отношений.

– Кто это? – оборачиваясь к Кощееву, всё также бесстрастно поинтересовался Лель.

– Мой муж и отец Василисы, – выпалила Лада.

– Сомневаюсь! – равнодушно ответил Лель, – Он твой муж, здесь спору нет, но он не отец Василисы.

– Извините, – вмешалась Василиса, – но отец прав, нам нужно подумать, как помочь академику.

– Привет, Василиса! – Лель развернулся к девушке, и она сразу почувствовала на себе его пронзительный взгляд. И хотя, смотрел он по-доброму, но у Лисы мгновенно возникло чувство, что она проваливается в синий-синий бездонный колодец. А на дне того колодца сверкают огненные молнии, сплетаясь в невероятные, витиеватые узоры.

– Здравствуйте! – сказала Василиса, и падение прекратилось – на девушку вновь смотрели обычные, сияющие глаза, – Вы Лель? Нам очень нужна ваша помощь.

– Для начала, давай познакомимся поближе. Лада, дорогая, попроси своих друзей покинуть помещение. Я не хочу разговаривать с дочерью в присутствии посторонних. И прошу вас, друзья мои, не стоит принимать мои слова близко к сердцу, – сказал Лель, заметив, как помрачнел Кощеев и побледнела Ада Филипповна (явный признак того, что старушка начинает злиться и может в любое мгновение сорваться в рукотворный ураган), – Лада, если хочет, тоже может удалиться, я хочу поговорить со своей дочерью.

– Никуда я не пойду, – начала было Лада, – я…

– Мама, ты можешь пойти со всеми, – прервала её Василиса, – поверь мне, так будет лучше. Для всех.

Лада быстро глянула на Василису, потом на Леля и, наконец, на Вечника, затем развернулась и, ни слова не говоря, пошла по направлению к выходу. В дверях она вдруг обернулась, посмотрев Василисе прямо в глаза, произнесла: «Ни при каких обстоятельствах не входи в круг!» и, резко хлопнув дверью, вышла вон.

– Переживает! – весело сказал Лель, усаживаясь на пол в середине круга, – Наверное, любит меня до сих пор.

– А почему вы расстались, – Василисе не нравилась самоуверенность Леля. Хоть он и был её отцом, но его она совсем не знала, в отличие от Вечника, который был рядом всю её сознательную жизнь.

– Если я скажу тебе, что, когда я встретил твою мать, я был молод и глуп, то я солгу. Я уже давно не молод, но иногда всё также глуп, – Лель в очередной раз улыбнулся, – Я живу на этом свете великое множество лет, сколько точно уже и не помню, когда живёшь так долго, то время перестаёт существовать. Боги практически не общаются со смертными, как вы, например, не общаетесь с микробами. Порой контактируют, но вряд ли это можно назвать общением. Прости за такое сравнение, но оно достаточно полно отражает суть вещей. Мы разные, хотя в чём-то и схожи. Очень-очень редко боги могут влюбляться в смертных, но практически немыслимо, чтобы от этой связи рождался ребенок. Мой отец очень давно встретил и полюбил мою мать. Её зовут Сумерла. Ты уже встречалась с ней.

В этом месте Василиса утвердительно кивнула головой, с благодарностью вспомнив женщину из своего сна в белом одеянии, которая помогла ей расплатиться за заклинание аннигиляции.

– Моя мать когда-то была верховной жрицей Триглава, моего деда, бога огня. Когда отец увидел её на празднике летнего солнцестояния, он не смог справиться с чувствами, его захлестнула любовь к земной женщине. Но он был богом подземного царства, а она обычной смертной. Им не суждено было быть вместе. Конечно, он мог дождаться, когда она умрет от старости и сама попадет в его царство, но, во-первых, сгорая от любви, он не мог ждать, а во-вторых, все души в царстве Озема бесплотны. Они, как призраки, могут чувствовать и говорить, но у них нет тела, они всего лишь сгустки серебристой мыслящей энергии. Тогда Озем втайне от всех покинул нижний мир, превратившись в земного юношу. Он познакомился с Сумерлой, и она тоже полюбила его. Он не мог надолго оставить свое царство без присмотра. У них было время только до осеннего равноденствия, ровно в этот срок он обязан был вернуться назад, иначе Триглав узнал бы о случившимся и покарал обоих. Озем не хотел смерти для своей любимой. Он рассказал Сумерле правду о себе незадолго до дня их расставания. Сумерла была безутешна, но судьбу нельзя изменить. Она должна была провести на земле еще пятьдесят лет, а потом перейти в царство Озема, как бестелесная душа. Но накануне осеннего равноденствия случилось невозможное – Сумерла узнала, что беременна. Когда она сказала об этом Озему, тот не мог поверить – ведь смертные не могут иметь детей от богов. Он не знал, что и думать. Это известие кардинально меняло всё – он не мог расстаться ни с Сумерлой, ни со своим ребенком. Он упал на колени в храме огненного бога и взмолился о помощи. И Триглав пришел к нему.

– Зачем ты позвал меня, сын мой? – спросил он Озема.

– Отец, случилось неожиданное, у меня будет ребенок от земной женщины. Прошу тебя, не гневайся, в нашей связи виноват только я. Но как такое могло случиться?

– Действительно, это практически невозможное событие. Но чудеса иногда бывают. Ваша любовь должна быть поистине вселенской силы, чтобы нарушить все законы мироздания. Но ты бог, у тебя есть обязанности, ты не можешь остаться в этом мире. У Сумерлы будет девочка. Если она родится на земле, то станет простой смертной, как и многие вокруг. Может быть будет обладать незаурядными магическими способностями. А кого сейчас можно удивить магией, даже самой неординарной. Но если девочка родится в подземном царстве, то она станет богиней, наравне с нами. Я могу, из любви к тебе, перенести Сумерлу в подземный мир, и там она родит тебе здоровую божественного ребенка.

Так моя мать оказалась в царстве Озема. Там родилась Берегиня, моя старшая сестра, богиня плодородия. Там же родились мои братья Святогор и Волот, там же потом родился и я.

Я был беззаботным богом. Меня все любили и обо мне все заботились. Единственной моей обязанностью было разумно играть на флейте, но и здесь я не смог обойтись без озорства.

Однажды я прогневал Озема, и отец изгнал меня из царства. Я поселился в Светлоземье и, как положено, продолжал играть на флейте. Люди меня не видели, полная маскировка – это божественное преимущество. Мне было весело и столетия пролетали совершенно беззаботно. Пока я не встретил Ладу. Ей тогда было девятнадцать лет. На праздник летнего солнцестояния вечером девушки устроили прыжки через костер. Я решил развлечься и сыграл над какой-то светловолосой девушкой мелодию на флейте. Я хотел сыграть такую же мелодию над одним из парней, которые также пришли прыгать через костер. Но когда девушка обернулась, я увидел изумрудные глаза и понял, что влюбился. Я ничего не мог с собой поделать, со мной такое было впервые. Я превратился в смертного, и мы познакомились. Я не мог сыграть мелодию любви второй раз: на меня она не действовала, ведь я бог (хотя и так был влюблен), а отдать Ладу другому парню не мог. Поэтому я позабыл про флейту на всё лето. Мы не могли наглядеться друг на друга, не замечая, как пролетает время, и как стремительно и неизбежно приближается наше расставание. Накануне дня осеннего равноденствия я рассказал Ладе правду о себе и поведал ей историю своей семьи. Если бы я узнал, что она ждёт ребенка, её обязательно бы забрали в подземное царство – ведь внучка Озема должна была стать богиней. Тем более, что у него, так уж совпало, внуков-то не много. Вернее сказать, ты одна. Боги, к сожалению, не плодовиты. К тому же, мы с Ладой могли быть вместе навсегда. Но она промолчала. Я предложил ей любовь, бессмертие и целый мир в придачу. Взамен же я не получил ничего, даже весть о моём ребенке. Выслушав, она сказала: «Уходи!». И я ушел. Не понимаю, почему теперь она злится.

– Я думаю, что Вам будет сложно это осознать. Вы хотели, чтобы она ради Вас изменила свою жизнь и жизнь своего ребенка, а она была к этому просто не готова.

– Вот поэтому боги не влюбляются в смертных – их невозможно постичь. Ценности, мечты, идеалы, сомнения, страдания, преодоления – ужасный набор! Как вы со всем этим живете?

– Это и называется жизнь. Человек чувствует, делает, он борется, к чему-то стремится, он осознает жизнь во всех её проявлениях. Он думает о других, он не выбирает только собственное наслаждение. Он любит, заботится…

– Любовь… я помню это чувство. Мне казалось, что я умираю и возрождаюсь вновь, и так каждый день. Хорошо, что я испытывал её только несколько месяцев. Не понимаю, как вы можете жить с ощущением, называемым Любовью, целую жизнь – когда взрывается мозг и разбивается сердце.

– Но Вы же бог любви, неужели Вам она непонятна?

– Девочка моя, любовь – моя работа. Я – музыкант, я играю на флейте. И не разбираюсь, что происходит с конкретными Машей и Петей, когда закончу свою мелодию. Это не моя проблема. Я разбил своё сердце один раз, думаю, этого более чем достаточно. Но что касается тебя, я не помню, чтобы играл свою музыку для тебя. Хотя этих смертных так много, разве всех упомнишь… Ты уже влюблена?

– Не Ваше дело!

– О, мне знаком этот взгляд. Полагаю, что да. И кто же он?

– Давайте оставим в покое мою личную жизнь и поговорим по делу. Академик Баюнов – директор нашей школы, сейчас в плену у Озема.

– Мой отец не берет пленных, – улыбнулся Лель.

– Вернее там он для исполнения сделки, заключенной с Оземом. Он хотел помочь Жар… точнее одной девушке и добровольно отказался от причитающихся ему лет жизни в её пользу.

– Ну а ко мне какой вопрос? Сделку с отцом разорвать нельзя. Что заключено, то исполнено.

– Но сделка была заключена нечестно. Озем сначала приказал убить эту девушку, а потом обменял её жизнь на жизнь академика.

– Любопытно. Для отца все люди на одно лицо, кроме некоторых, особо выдающихся, таких как твой академик. Но чтобы желать кому-то смерти ранее намеченного срока, это на него совсем не похоже. Что же такого особенного было в этой девушке?

Услышав слово «было», Василиса подумала, что может сказать Лелю правду, ведь магии у Жары Абдурахмановны больше нет, и ей уже нечего бояться.

– Она была Жар-Птицей.

– Я не ослышался? Самой настоящей Жар-Птицей? Меня не перестаёт удивлять этом мир. В бытность моего детства на земле ещё можно было отыскать пару таких диковин, да и то, пришлось бы изрядно постараться. Но чтобы сейчас… Теперь понятно, почему отцу так захотелось пойти против законов Вселенной. Если Жар-Птица умрет своей смертью, а для нас это значит, в положенный ей срок, то в момент смерти её магия рассеивается в воздухе, питая ваш мир волшебством. Но если Жар-Птицу сжечь в огне раньше уготованной ей даты, то в подземный мир она перейдёт в своем истинном обличье, с полной порцией прилагающегося к ней колдовства. Только нестыковочка получается: ваш академик хоть и выдающийся во всех отношениях, но заменой птице быть не мог. С чего бы вдруг Озему согласиться на эту сделку?

– Он не знал, когда её заключал, что девушка Жар-Птица.

– Понятно. Ну что ж, теоретически небольшой шанс, что с Оземом можно договориться у вас есть. Но в подземное царство вам не попасть. По крайней мере живыми.

– Но что же нам делать?

– Вам? Ничего! Правильный вопрос – что делать тебе?! Ты – единственная внучка Озема, он обязательно захочет познакомиться с тобой. Ты сможешь попытаться уговорить его отпустить вашего академика на причитающийся ему срок.

– Но как я смогу попасть в подземное царство?

– Я проведу тебя. Но только тебя. Заходи в круг и дай мне руку.

– Но у меня совсем не осталось магии. Как я смогу защищаться от демонов в подземном мире.

– Ох, как же смертность отупляет. Твой дед – владыка нижнего мира, кто посмеет тронуть хоть кончиком когтя его внучку? Ладно, бери моё кольцо, если тебе будет так спокойнее, оно защитит тебя, – с этими словами Лель вытащил из стакана серебряное кольцо. В его руках трещина, перерезающая букву «Л», вдруг сама собой срослась, лунный камень наполнился внутренним светом. Лель протянул кольцо Василисе. Девушка, вспомнив слова матери не входить в круг, немного опешила. Ведь непонятно, какие у Леля на неё планы.

– Василиса, хватит! – улыбка на губах Леля внезапно померкла, и он, сделав шаг вперед, спокойно переступил меловую черту, – Ваши якобы «охранные» круги, не более чем детские забавы. Я – бог, меня не остановить какими-то нарисованными линиями. Любой из нас легко уничтожит ваш мир одним взмахом руки, но мы не делаем этого, во-первых, потому что существуют банальные законы мироустройства не нами писанные, но обязательные к исполнению даже для нас, а, во-вторых, по большому счету мы равнодушны к вам. Лишь иногда случаются казусы в виде неожиданной любви к смертной и не менее случайного смертного ребенка.

От его слов веяло невероятной силой и какой-то необъяснимой, безразличной жестокостью, что Василиса внутренне сжалась, словно под натиском бушующего урагана. Но тот факт, что у нее опять читали мысли, ей до чертиков не нравился. Придется научиться себя контролировать.

– Извини, Василиса! Я не хотел тебя напугать, – волна безграничной опасности, распространяющаяся вокруг Леля, мгновенно спала, и древний бог опять был улыбчив и самодоволен, – Сказывается отсутствие опыта в общении с людьми. Это не тебе, а мне нужно учиться себя контролировать. Пусть твоя мать не переживает, с тобой не случиться ничего плохого. Я верну тебя в целости и сохранности. Ты мне веришь?

Василиса уже оправилась от легкого потрясения и взяла себя в руки. Как бы ни было, кроме нее некому идти за академиком, поэтому она утвердительно кивнула, протянула Лелю руку и вошла в круг. Как только её пальцы коснулись его руки, в тот же миг мир вокруг погас и наступила кромешная темнота.

****

– Открой глаза, не бойся, – раздался совсем рядом мелодичный голос Леля.

Василиса открыла глаза, и мир наконец-то обрёл цвет. Серый. Если в Чёрных горах чёрным было почти всё, кроме неба, солнца, облаков и жалкой редкой зелени, то в царстве Озема всё было серым. Солнца нигде не было видно, мягкий свет источали пышные барашки серебряных облаков, которые медленно текли по оловянно-серому небу, подгоняемые легким, неспешным ветерком. Могучие графитовые дубы, слегка раскачиваясь верхними ветками в такт этим легким дуновениям, исполняли, позвякивая своими стальными листьями, какую-то заунывную мелодию; и тут, и там, куда бы ни падал взгляд, из угольной травы выглядывали пепельные розы и антрацитовые гвоздики. Невдалеке также неторопливо и бесшумно подземная река Лета несла свои свинцовые воды в серую, непроглядную даль. Стояла полнейшая тишина, не нарушаемая ни птичьими криками, ни звериными возгласами – ни воплей, ни клёкота, ни воя, ни шуршания, ни визга, ни ржания, ни хлопанья, ни свиста, ни хохота, ни хруста, ни треска, ни шума, ни звука. Одна сплошная тишина. Даже в Лихолесье Василиса не ощущала такой тоски и безнадёжности, как в нижнем мире.

– Здесь всегда так? – спросила она.

– Как? – недоуменно отозвался Лель.

– Безрадостно. Однообразно. Пустынно.

– Не знаю, не замечал. Однообразно? Может быть. Здесь время течёт медленно, совсем не так, как на земле. И всегда одинаково. Но это вопрос привычки. Мне не казался этот мир однообразным. Я находил его весьма занятным. Да и с радостью у меня проблем не было. Смотри, – с этими словами Лель достал из кармана флейту и заиграл.

Василиса ахнула: мир вокруг прямо на глазах начал меняться – всё вокруг Леля становилось красочным: трава изумрудной, цветы красными, деревья коричневыми, вода синей, небо голубым, а облака белоснежными и какими-то особенно сияющими.

– Вот это мир моего детства, и он никогда не был безрадостным и однообразным, – сказал Лель, обводя рукой полукруг. В миг, когда он перестал играть, пространство, только что переливающееся всеми цветами радуги, снова поблекло.

– Значит, он стал такой, когда ты ушел? – спросила Василиса.

– Он был таким до меня и остался таким же после. Рано или поздно всё возвращается на положенное место. Местные обитатели привыкли к серости, она часть их повседневной жизни, им не с чем сравнивать. Здесь так всегда.

– А где обитатели? Почему нет никого? Ни душ, ни духов, ни демонов…

– Как ни странно, все заняты своими делами – души осмысливают прожитую жизнь, учатся, работают и готовятся к перерождению, а демоны заточены в Демонарии – что-то типа местной тюрьмы для особо буйных.

– А почему их заточили?

– Знаешь, Василиса, я только сейчас начинаю понимать, как трудно быть отцом смертного ребенка. Не злись, ты не ребенок, я не хотел тебя обидеть, просто с непривычки я забываю, что люди давно разорвали связь с богами и уже не помнят многого из того, что происходило в незапамятные времена. Когда Триглав с сыновьями разделял небо и землю, то в месте разрыва появились белые и чёрные ангелы – это осколки первородной материи, противоположные, как зеркальные отражения. Белые ангелы принадлежат небу, это слуги Сварога, они живут в хрустальных облачных замках, но вы, люди, никогда их не видите. Лишь иногда вы можете услышать в шуме ветра едва уловимые, дивные мелодии их голосов. Чёрные ангелы должны были стать слугами Озема и помогать душам обрести покой в нижнем мире. Но после разрыва они не захотели спускаться вниз и взбунтовались. Их предводитель Вий сам захотел править на земле и на небе. Он совершил обряд отречения, и все чёрные ангелы стали демонами. Тогда и разгорелась война на еще юном Светлоземье. Триглав лично низверг Вия и остальных демонов в подземное царство и заточил их в Демонарии.

– А Морана, она кто? – осторожно поинтересовалась Василиса.

– Морана? – отозвался Лель – Она – дочь Вия, верховного демона. Прекрасная, как жизнь, и коварная, как сама смерть.

– Она тоже заточена в Демонарии?

– Да, в самом нижнем, самом темном подвале. Рядом со своим отцом.

– А Волот? Мой дядя… он тоже в Демонарии? – тихо спросила Василиса.

– Нет, – беззаботно улыбнулся Лель, – Волота рассеяло на триллионы атомов, теперь он постепенно, лет так через тысячу, «соберется воедино» вновь. Не переживай, Волот бессмертен, ему этот отдых только на пользу пойдет. А то за последнюю тысячу лет он порядком надоел всем со своей «всё прожигающей» страстью к «бедняжке» Моране. Сколько отец пресек попыток побега – не счесть. Бесполезно. Талдычит без умолку с утра до вечера одно и тоже: «Жить без нее не могу!». Пусть освежится на ветру, может образумится чуток.

– Но ведь Морана, насколько я помню, умерла у Обсидиановых ворот. В каком же виде она здесь «хранится»? Тоже призрак, как и души всех умерших?

– Не совсем. Морана – чёрный ангел, по сути, почти богиня. И как все боги – сгусток чистой энергии. На земле она ходила в материальном воплощении. А когда умерла, просто вернулась в свое законное обличье демона и на законное место – в Демонарий. Ну хватит о них. Мы уже на месте.

– Но ничего не изменилось, и мы никуда не шли, – удивилась Василиса.

– Разве?! – насмешливо изрек Лель, – Приглядись внимательно.

Ничего не понимая, Василиса обернулась вокруг. Такая же серо-пыльная, неизменная картина, что и пять минут назад. Но присмотревшись к ближайшему дубу, Лиса заметила, что по нему пробежала рябь, как от брошенного в воду камня.

– Брось, не стесняйся! – расхохотался Лель, – Я обожал так делать в детстве!

Василиса поймала себя на мысли, что бессмысленно злиться, когда посторонние читают её мысли, раз сие бестактное занятие происходит с завидной долей регулярности.

– Ну извини, – улыбка Леля засияла с новой силой, – Не удержался. Тебе просто нужно научиться их контролировать.

– А может лучше Вам научиться контролировать неуёмное желание поковыряться в моей голове, – Лиса со злорадством заметила, как с лица самовлюбленного бога медленно сползает спесиво-ироничное выражение.

– Ладно, не сердись. Я постараюсь, больше так не делать. Смотри, – Лель взял валявшийся у ног камень и бросил в сторону дубовой рощи. Камень пролетел сквозь неё, не встречая на своем пути никаких препятствий. По деревьям пробежало волнение, как будто они отражались в водной глади, размывая и рассеивая доселе стройное изображение. Когда дымка полностью развеялась, Василиса увидела, что они стоят перед огромным чёрным дворцом, вершинами своих башен уходящим далеко за светящиеся облака. Дворец был значителен, лаконичен и грандиозен одновременно. Он возвышался изящной, при этом монолитной обсидиановой горой. Он был создан богом, для бога и сам был подобен богу – чарующий и ужасающий разом. Вряд ли хоть один смертный был способен в полной мере постичь его красоту и замысел.

– Ты не простая смертная, ты внучка бога. Пойдем, Озем уже ждёт нас, – с этими словами Лель бодро зашагал к огромным полукруглым воротам из чёрной дракуляндской сосны, возвышающимся над чёрной мраморной лестницей с изящными кованными перилами. Василиса поспешила следом.

Не успели они подойти к лестнице, как двери со скрипом отворились и на пороге появилась женщина в белом одеянии, которую Василиса уже видела в своем сне. Это была Сумерла. Она выглядела невероятным, белоснежным, контрастным мазком волшебной кисти на фоне серого пейзажа и черного замка. Сумерла радушно протягивала руки навстречу гостям.

– Любимый мой сын! Дорогая моя внучка! Как я рада вас видеть! Лель, почему ты не приходишь к нам почаще, мы скучаем, – Сумерла с нежностью обняла Леля.

– Мама, ты же знаешь, отец не умеет признавать свои ошибки, – улыбнулся Лель, – Он опять будет упорно делать вид, что сердит на меня.

– Не беспокойся, дорогой, в этот раз, он будет исключительно доволен, ведь ты привел в гости нашу внучку. Озем уже несколько дней вне себя от радости. Не обращай внимания, милая, – Сумерла заключила в объятия Василису, – на его вечно ворчливый тон – наш мир, с тех пор как Лель покинул его, совсем не располагает к продолжительному веселью. И я очень рада видеть тебя вновь. Пойдемте, он ждёт нас.

Сумерла развернулась и пошла по длинному полутемному коридору, освещаемому светом чадящих факелов. Лель с Василисой молча направились следом. Через несколько минут они вышли к огромному чёрному залу с такими же огромными окнами, через которые пробивался слабый сероватый свет. Свод зала был выложен чем-то, отдаленно напоминающим фосфор, дающий неяркое, люминесцентное свечение. Одним словом, в зале было не темно. Посередине возвышался гигантский, величественный трон, на котором восседал не менее величественный бог.

Озем был изумительно, просто ошеломляюще красив. В высокой, статной фигуре с царственной осанкой одним взглядом угадывалась недюжинная физическая сила и мощь. Длинные, белоснежные волосы, перехваченные золотым обручем, живым, шелковистым водопадом ниспадали на его плечи. Чёрные глаза излучали искреннее любопытство и неподдельный интерес. По божественному обыкновению с головы до ног он был одет во всё белое. Увидев вошедших, Озем лучезарно улыбнулся.

– Лель! Василиса! Не поверите, как я рад вас видеть! – как бы в доказательство своих слов, бог встал с трона и удивительно легкой походкой, которая никак не вязалась с его мощным телосложением, раскрыв объятия, уверенно зашагал гостям навстречу. Василиса заметила, как на секунду опешил Лель, но мгновенно взяв себя в руки, склонил голову в приветственном полупоклоне.

– Отец, мы тоже очень счастливы лицезреть твое неземное сияние! – голос Леля одновременно источал и лесть, и яд, и детскую обиду, и безграничное обожание.

Сумерла, молча стоявшая в сторонке, сделала было шаг по направлению к сыну, но в последний миг остановилась. С домашними Озем не был грозным богом, но, как любой патриарх, семейного непослушания не любил. Не стоило его раздражать без веской причины, тем более, что «мальчики» вели этот спор уже не меньше тысячи лет. Не нужно лишать их привычного «развлечения».

– Лель, сделай одолжение своему престарелому родителю – не паясничай! Если бы ты нуждался в моем обществе, то почаще бывал бы у нас, – хотя Озем говорил с Лелем, но всё его внимание было поглощено Василисой, словно она какая-то диковинная вещица из далекой заморской страны, своей необычностью вызывающая всеобщую, пытливую заинтересованность местного населения.

– После того, как меня выгнали, я не хожу по гостям без приглашения! – чувствовалось, что давний конфликт ещё не перегорел, а его участники, как два барана на мосту, и не думают уступать друг другу. Но в этот раз всё вдруг пошло не по заведенному сценарию – Озем, слегка отмахнувшись от младшего сына, улыбнулся и примирительно сказал: «Прошу тебя, Лель, не сердись. Давай уже забудем былые обиды. Приходи в любое время, здесь тебе всегда рады. Я хочу наконец познакомиться с внучкой.»

Окончательно повернувшись к Василисе, древний бог принялся с какой-то непосредственной дотошностью её рассматривать. Девушке стало немного неуютно. Она не очень любила, когда на нее так откровенно пялятся.

– Извини, Василиса! В мире людей так, наверное, не принято, – усилием воли Лиса подавила в себе желание закричать, что в человеческом мире также считается дурным тоном копаться в чужих мыслях, – О! Не знал. Людские мысли порой так прямолинейны и примитивны, что обычно их никто не читает. Но ты необычная девушка, твои мысли мне очень интересны. Но раз у вас так не принято, я не буду больше этого делать.

– Спасибо, – с некоторым замешательством от происходящего сказала Василиса.

– Озем, прошу тебя, – вступилась за Василису Сумерла, – ты пугаешь девочку, она лишь несколько часов назад узнала, кто её родственники, и ещё не отошла от шока. Она пришла только познакомиться с нами, а ты хочешь замучить ее расспросами. Ты ждал тысячу лет, неужели так сложно дать бедному ребенку хоть немного отдышаться с дороги.

– Ты права, Сумерла, мы должны дать ей отдохнуть. Я надеюсь, Василиса, что ты задержишься у нас? – в голосе Озема проскользнули стальные нотки человека, не привыкшего слышать слово «нет». К его глубочайшему удивлению, Василиса оказалась в большей мере его внучкой, чем можно было ожидать. Услышав, что её планируют поселить в этом мрачном царстве на импровизированные каникулы, Василиса, резко выпрямившись в полный рост, громко и отчетливо произнесла: «Достопочтенный, Озем! Дорогая, Сумерла! Уважаемый, Лель! Надеюсь, никого не забыла. Я бесконечно признательна судьбе, что, начиная со вчерашнего дня, у меня заметно прибавилось кровных родственников, и действительно очень рада со всеми вами познакомиться, но я здесь не только за этим. И уж точно не собираюсь здесь задерживаться. Не хочу показаться невоспитанной и неблагодарной, но это место, на мой взгляд, слишком мрачное. Я хочу домой. У меня там школа, обязательства, друзья и дорогие мне люди. В дальнейшем, я с удовольствием увижусь с вами вновь. Но сейчас у меня есть одно неотложное дело. К Озему. Если присутствующие не против, то я бы хотела поговорить с… (в этом месте Василиса слегка запнулась) дедушкой наедине.

– Присутствующие совсем не против, – весело отозвался Озем, подхватывая Василису под локоть, – Сумерла, дорогая, распорядись насчет обеда и скажи повару, что сегодня у нас особенный гость, пусть уж он постарается. А мы с Василисой пока пройдемся по саду. У нас столько общих тем…

Увлекая Лису за собой, Озем, ни на кого больше не обращая внимания, размеренным шагом пошёл к дверям, ведущим в сад. Только сейчас девушка заметила слуг, которые открывали двери. Высокие, статные и очень привлекательные юноши с какой-то неуловимой странностью в лицах – они были словно ожившие статуи из белоснежного мрамора, волосы из нитей чистейшего серебра, а вместо глаз по два черных брильянта. Зрелище жуткое и завораживающее одновременно.

– Это вегетандры. Они не люди, не души, не ангелы, но и не демоны. Они всего лишь часть земли. Из земли вышли, в землю уйдут, как подойдет их срок.

– А они…

– Конечно, Василиса, они вполне разумны. До определенного предела, естественно. Если тебе что-нибудь понадобится, можешь, не стесняясь, к ним обращаться, они выполнят любое твое приказание. Ну да, Триглав с ними, с вегетандрами, о чём ты хотела со мной поговорить?

Василиса бросила взгляд на дворцовый сад, куда они вышли с Оземом. Он пылал поистине божественным великолепием, если не считать цветовой палитры. Всё вокруг было из разряда «тысяча оттенков серого». Угольные розы стыдливо прятались в пепельных листьях; цинковые кипарисы гордо задирали вверх свои остроконечные головы; гортензии цвета вороного крыла широко раскинули свои графитовые ветки; серебряный фонтан негромко напевал ему одному известную мелодию, оловянные лебеди безмятежно плавали меж жемчужно-дымчатых лилий в антрацитовом пруду; торфяные дорожки, усыпанные ониксовой крошкой, бежали в смоляную даль меж стройных рядов чугунных деревьев и кремниевых кустарников. Всё здесь было идеально выверено и прекрасно подстрижено, сад содержался в безупречной чистоте и порядке. Но каким же он был тоскливым. Василиса поняла, что не сможет провести здесь ни единой лишней минуты.