Отзывы на книгу «1984», страница 6

Книга меня напугала. Серьезно. И страх был такой, когда происходит что-то ужасное, ты не хочешь на это смотреть, но не можешь отвести взгляд, смотришь, словно завороженный на тот ужас, что перед тобой. И нет хорошего конца у такой истории, и вся наивность мгновенно испаряется. И сам ужас в том, что по сути, в книге нет выдуманных страшных существ, нет мутантов и нет монстров, есть только люди. Люди, которые творят вещи еще более страшные, чем любые монстры, потому что развлекаются они с психикой и сознанием, ломают человека изнутри, в его голове. Это вторая книга в моей жизни, в которую я вчиталась настолько, что вздрогнула физически от поворота сюжета. Становится страшно, действительно страшно, настолько, что захватывает дух. Страшно от того, на что способны люди. Это великолепно и ужасно одновременно.

И ведь книга не далека от истины.

"1984" - это пронизывающая ужасом, тяжелая, страшная книга. Но самое страшное в ней для меня то, что она из антиутопии все больше становится похожей на реальность. Гибридные войны, подмена прошлого, двойные стандарты, "зомбирование" людей, информационная война - все это описано в романе и все это широко применяется сегодня на арене большой политики. По сути, названием этой книги мог бы стать абсолютно любой год. Войны были и будут. Меняются только лозунги (да и то не всегда) и оружие становится страшнее. Но цель всегда одна - власть и деньги. Большой Брат был и будет всегда. Иногда его плакат висит на каждом углу, иногда он остается в тени. Люди - это всегда разменная монета в жестоких играх Больших Братьев, это инструмент, которым они вершат свои цели.

В некотором смысле мировоззрение партии успешнее всего прививалось людям, не способным его понять. Они соглашаются с самыми вопиющими искажениями действительности, ибо не понимают всего безобразия подмены и, мало интересуясь общественными событиями, не замечают, что происходит вокруг.

Революция - это только иллюзия свободы и независимости человека, видимость того, что простой человек что-то решает, на что-то влияет. Но в результате человек, сам того не заметив, получает еще более тяжелые оковы на свое тело и разум. После каждой революции перепечатываются учебники истории, меняются национальные герои, ставятся новые памятники, проповедуется новая правда.

В применении к оппоненту оно [двоемыслие] означает привычку бесстыдно утверждать, что черное - это белое, вопреки очевидным фактам... Но не только назвать: еще и верить, что черное - это белое, больше того, знать, что черное - это белое, и забыть, что когда-то ты думал иначе.

В итоге у Оруэлла все абсолютно безнадежно и пессимистично. И, несмотря на сильную схожесть с нашим сегодня, мы ни в коем случае не должны принимать такой прогноз как единственно возможный. Такую книгу я бы сравнила с ведром ледяной воды на голову - очень отрезвляет.

Понятия не имею как описать свои эмоции от прочтения этой книги, даже сосредоточиться не могу на нужных словах. Мир Оруэлла жесток, депрессивен и омерзителен, но настолько правдоподобен, что становится страшно. В его мире нет места надежде. Мне страшно именно от того, что возможно когда-то это было, где-то есть, и возможно будет. Может быть звучит бессмысленно, но это единственное, что я могу сказать об этой книги.

#постер За этот год было прочитано уже много книг, были среди них и очень хорошие. Но эта однозначно стала книгой года. Та самая ситуация когда книга великолепная, а описанный в ней мир страшный. Зато заставляет задуматься об окружающей нас действительности. Однозначно рекомендуется к прочтению.

Книга мне понравилась. Это моё первое знакомство с автором. Не очень люблю книги которые связаны с политикой, но эта история меня заинтересовала. В ней как то всё в тему, и политика ничего не портит. Из героев понравились конечно же Уинстон и Джулия. Меня поразило их бунтарство, стремление сохранить культуру, старый язык (новый язык, это просто ужас, как вообще можно его использовать в общении), старинные вещи, книги (которые по мере нахождения переписывались, превращаясь в бесполезные брошюрки, а которые не нужные для партии сжигались в срочном порядке), и при этом зная, что их могут в любой момент поймать и жестоко наказать, и даже казнить! Это стремление принадлежит в большей степени Уинстону, но и Джулия хочет чтобы жизнь изменилась к лучшему. Когда я читал, задумался о том, как люди вообще умудрялись выживать под правлением такой жестокой, ослеплённой властью партии. Но тем не менее, они выживали, работали, женились, рожали детей, если это было угодно партии. Но вот наши бунтари влюбляются друг в друга вопреки всяческим запретам партии. К чему приведут их бунтарство, любовь, свободомыслие?... Может быть я ошибаюсь, но на мой взгляд, нет никакой войны, а партия всего лишь хороший спектакль.

Долгое время я хотела взяться за эту книгу, но меня пугали мои же высокие ожидания. И как же было приятно, что все они оправдались. "1984" для меня - шедевр. Как и все авторы фантасты, Джордж Оруэлл не стеснялся смотреть в будущее. Техническая, социальные и психологические аспекты жизни, моменты работы и быта - все в книге цепляет, не было для меня ни одной вещи, которая бы просто проскочила мимо, не оставив после себя следа. 1984 год... Общество тотальной идеи, общество всеобщей несвободы, общество полностью подчиненное системе. Автор описывает то будущее, которое действительно пугает. Но к сожалению, такое будущее было настолько реально... Вечное слежение за человеком, за его жизнью, действиями, даже мыслями... Жизнь людей, чувства, пресса - все подчиненно государству. И пугает больше всего то, что автор написавший свой роман за 36 лет, до времени действия в книге, был настолько близок к тому, что происходило в СССР в ХХ веке. Книга пропитана иронией, сатирой, болью, но при этом и огромной надеждой. Невероятное произведение. Теперь - одно из любимейших.

Вот откуда черпают вдохновение современные создатели антиутопий. Но у Оруэлла главный герой хотя бы не подросток, а тридцати девятилетний мужчина. Закупоренный мир с закупоренными в своих квартирках людьми. Шаг влево, шаг вправо - расстрел, точнее, распыление. Только та ежедневная порция лживой информации, которую выдают за единственно возможную и самую настоящую правду. Если она в твоей голове не укладывается - тебя распылят, потому что ты мыслепреступник и когда-нибудь выдашь себя. Жестом, взглядом, задумчивым выражением лица, неосторожным словом или даже разговором во сне - они услышат всё, потому что Большой Брат следит за тобой. Мало того, в семье хватает своих Павликов Морозовых. Даже родным детям не кажется зазорным настучать на отца или мать, ведь это их долг перед партией. Главный герой Уинстон ещё застал то время, когда всё было по-другому, но обрывки воспоминаний порой похожи на сон, так что сложно понять, правда ли был мир, где можно было лежать у себя в кровати в обнимку с любимой женщиной, пить настоящий кофе, а не какую-то пыльную дрянь и просто любоваться закатом, или всё это плод его воображения. Он этого не узнает никогда, поскольку прошлое, как и настоящее находится под неусыпным контролем.

Прошлое не просто было изменено, оно уничтожено.

Ему претит вся эта "правильность", напускная привязанность и увлечение идеями партии. Его не прельщает чистота и невинность людей, потому что в его мире это признаки лжи и притворства, ну или тупизма, но если ты нечист помыслами, если ты хоть на чуть-чуть отклонился от системы, ты - настоящий.

Если соблюдать мелкие правила, можно нарушать больше.

Система бонусов в действии. Так и живём. Так живут оруэлловские люди. Именно люди, а не роботы, напичканные портретами Большого Брата и сводами правил. Помимо мыслей они захватили ещё и язык. Теперь даже вслух нормально пообщаться нельзя. Слов всё меньше и меньше, а значит и мыслей всё меньше и меньше.

Чем меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься.

Низший класс - пролы, единственные к кому все эти правила не имеют отношения. Живут своей бедной жизнью, жалуются, мучаются, но живут. Мужчина может после работы заглянуть в бар и прилично накидаться, не боясь встретить полицию мыслей, женщина может сделать макияж и нарожать кучу детишек от любимого мужчины. Может просто быть женщиной, а не товарищем, которого со спины и от мужчины не отличишь. Оказывается, какой-то там низший класс живёт лучше, чем партийцы, потому что они свободны.

Думаешь, не сможешь предать?
Никого? Никогда?
Думаешь, что сможешь обмануть ИХ?
ОНИ всё видят.
Тебя сломают.
Всё, за что ты держался, перекрутят в мясорубке.
Нет ничего твоего, даже мыслей.
Ты станешь тем, кем ОНИ хотят тебя видеть.

Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила.

"1984" — самая жуткая книга, которую я читала. Она пронизана беспомощным и подсознательным страхом.
Роман должен был стать предостережением, а стал руководством к пользованию.

Пытки, переписывание истории, государственная пропаганда, запретительная политика, мыслепреступление, двухминутки ненависти, тотальный контроль...
продолжите список сами.

У Оруэлла нет надежды. Его антиутопия, без света в конце туннеля. Правдивая, реалистичная, пугающе узнаваема и сейчас. Ведь диктатуру невозможно причесать или умыть, чтобы придать ей человеческие черты. Под потоком пропагандистской лжи всегда будут проступать кровавые пятна, потому что

Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть.

Жутковатая книженция о тоталитарном режиме, о строгой власти, о несвободе. Надежды нет, не было и не будет. По мере прочтения в воображении рисуются лишь две гаммы красок - серая и болотно-зелёная, и лишь Министерство Любви изнутри выглядит белым и светлым - кошмар, но ведь на то и расчёт. Это пример адекватной хорошей антиутопии: буквально весь роман можно растащить на цитаты, почти каждая страница заставляет задуматься о времени в которым живёшь ты, ведь то, что описано в книге до сих пор актуально (а написана она была в 1948-м году). Вещь определённо стоящая, но и в ней есть небольшой косяк: ну не верю я в то, что человек, сорок лет проживший в злом тоталитарном государстве, привыкший скрывать даже выражение лица, опасающийся даже волос на книгу положить, ибо слишком заметно, вдруг выкладывает высокопоставленному члену Внутренней Партии все карты на стол, при этом основываясь только на слухах о том, будто тот - оппозиционер. Почему Уинстон не дал О'Брайену самому начать разговор, когда они сидели в его доме? Нужно было лишь слегка подождать, это же так просто. Слишком эта ошибка нелогична при расписанном нам уровне паранойи и осторожности главного героя. Я, конечно, могу это оправдать, сказав, что человек уже до того устал от паскудной жизни и так рьяно желал перемен к лучшему, что попросту потерял чувство осторожности и решил довериться первому встречному-поперечному кто хоть бы даже взглядом дал ему, пусть и ложный, но намёк на своё несогласие с Партией. Тем не менее, книга безусловно хороша, хоть и читать её тяжело, и далеко не каждый захочет и будет её читать. Оруэлл большой молодец, даже косяк в сюжете можно истолковать так, что он будет выглядеть естественно :) Это и называется "проработка произведения". Детальная. Не даром у сего произведения такой высокий статус.

Эта рецензия появилась, потому что меня уже бомбит от бесконечных рецензий типа "Как мощно Оруэлл изобразил СССР" и "Государство — зло ай-яй-яй".

Не будучи поклонником СССР формата 30-х годов, я всё же не думаю, что Оруэлл изобразил в Океании только СССР. Срисовывал с рассказов о СССР, да, но в той же мере что и с чекистских тюрем в Испании, и со слухов о нац.-соц. Германии — но всё это не исчерпывает основного замысла книги; он изобразил доведённое до абсурда тоталитарное общество не для того, чтобы приравнять государство как таковое к мировому злу или разоблачить конкретно товарища Сталина (ведь последнее уже было сделано в "Скотном дворе").

Во время чтения мы узнаём, что, несмотря на страстное желание главного героя свергнуть Старшего Брата, Уинстон Смит для этого ничего не делает, зато, представьте себе, ведёт дневник, трахается ради удовольствия, покупает пресс-папье, читает трактат о революционной борьбе (и не дочитывает). И какой бы даже самый упёртый диссидент не желал видеть в нём в Оруэлле — Войнич, в Смите — Овода, а в О'Брайене — Монтанелли, Ежова, Ягоду, но всё же и ему по ходу сюжета придётся понять, что книга не про бунт, точнее не про классический бунт. Смиту в отличие от метавших когда-то бомбы подпольщиков нужна не справедливость, а свобода, которая зачастую ошибочно понимается как возможность делать, что хочешь. Но для Смита, живущего в постоянной атмосфере страха и подозрения, свобода — это возможность не делать того, чего делать не хочешь. Итак, Оруэлл писал не о пламенной борьбе с государством, но тогда о чём?

Известно, что Оруэлл не любил интеллектуалов, и, тщательно скрывая свою высоколобость, держал позиции не замордованной гуманитарным образованием бедноты; он, кстати, даже периодически переодевался в лохмотья, скитался по ночлежкам, тем самым наступая на горло итонскому воспитанию. Совсем иное дело его современники: в переломные годы на его глазах десятки писателей, пускаясь в изощрённые софизмы, бежали под крыло идеологических режимов: немцев, итальянцев, большевиков, — и неудивительный переход интеллектуалов в ряды идеологических функционеров продиктован не только соображениями безопасности и выгоды. Один из героев «1984» Сайм, умница и интеллектуал, корнал язык искренно, видя в этом залог прогресса человеческого общества, ведь уменьшение словаря и усекновение «лишних» интерпретаций обещали не одну лишь упорядоченность быта — они обещали ясность мышления.

Причины жажды ясности, развращённой двоемыслием, замутнённой ложью о прошлом и настоящем, подкреплённой разрывом доверительных семейных отношений и сублимацией сексуальных импульсов в пятиминутки ненависти, причины её — в человеческом, слишком человеческом.

Цель пыток, происходивших в комнате 101, заключалась не в том, чтобы подопытный, испытывая боль и страх, сломался, нет, а в том, чтобы прозрел. В чём же недостаток свободомыслия? "Слабость свободомыслящих", — писал Рюноскэ Акутагава, — "состоит в том, что они свободомыслящие".

Уинстон предаёт Джулию не только из-за страха, но и из-за растерянности: ему-то в отличие от О’Брайена не на что опереться, у него нет ни точки опоры, ни вектора. Желание быть хоть в чём-то твёрдо уверенным — такое желание присуще каждому, и потому в таких условиях идеология воспринимается не как средство угнетения, а как освобождение из темницы. Заметьте, принципиальное отличие борьбы оруэлловской Океании от чекистов и гестаповцев с инакомыслящими заключается не в том, чтобы добиться изоляции преступника, предварительно выбив чисто формальное покаяние угрозами или напирая на жертву ради священного дела (см. «Слепящую тьму» ), а в том, чтобы заставить его покаяться искренно, что на первый взгляд кажется фантастикой: ведь бывали же случаи, когда вся стальная карательная система неожиданно ломалась на гранитных людях вроде Андреаса Нина, Александра Андреева, Юрия Домбровского или Варлама Шаламова, которые спустя годы выживали или умирали убеждёнными в своей правоте. Оруэлл учёл и это.

В диалоге О'Брайен всегда оказывается на шаг впереди Уинстона, и не только потому, что он может убеждать болью или психотропным воздействием. "Вот пять пальцев. Видишь — их пять?" В этой сцене важно всё: и то, что Уинстон действительно какое-то время видит вместо четырёх пальцев пять, и то, что он видит именно пять, а не два или шесть.

Логика и память оказываются рудиментами в новом шизофреническом типе мышления. Незнание — это сила, потому что, если истина не является самоцелью, то нет смысла определять истинность газетной статьи с фотографией, или с кем воевала Океания, нет смысла даже заботиться о логичной стройности утверждений, и война может быть миром, а свобода — рабством. В конце концов, если ты один знаешь правду, то откуда тебе знать, что это правда? Иными словами, если объективной истины нет, то стремление к ней — ошибка, искривление, болезнь. Оруэлл, читавший Достоевского, с дьявольской проницательностью угадал, что нигилист куда ближе к тоталитарному психозу, чем кажется на первый взгляд. О’Брайен, упоминая коллективный солипсизм, который в философии лишь оксюморон, всё же уточняет, что нет, и это не то, потому, что у чистого сознания нет ни цели, ни задач, ни курса. А вот у него, ведомого идеей единой власти, они есть.

Изначальное название романа «Последний человек в Европе» кажется мне хотя и менее интригующим, зато более точным: Партия лишила Смита обычных человеческих слабостей: способности сомневаться в своих решениях, способности ошибаться в своих поступках, способности любить, выбив голос инстинктов пытками и предательствами, и способности сострадать — Партия лишила Смита слабостей, которыми были источниками обычных человеческих достоинств.

Происходящее в «1984» многие воспринимают, как анти-эталон отношения государства к обществу, как схватку несправедливой машины государства с героями-одиночками, однако это ведь не о них, а о нас, государство – не ОНО, но МЫ. «1984» — не столько признание силы за идеологией, сколько констатация нашей перед ней слабости.