Читать книгу: «Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов», страница 13

После случая с майором КГБ чекисты перерыли все архивы отделения, устроили повальную слежку за его сотрудниками. Особенно доставал этот следак, с лицом, похожим на лезвие топора, – Алов. Но его «случайно» сбила машина. Сиротин хорошо помнил, что в тот день Зозули на работе не было. Борщёв отправил его якобы на особое задание.

Сиротин, став начальником, сразу же запретил проявлять всякую самостоятельность в работе с цеховиками, кооператорами или их курьерами. Действовали только по указанию свыше и до конца. Нет! – ни одного смертельного случая! Но каждый раз возиться приходилось долго и нудно, чтобы спрятать концы в воду. Действовали крайне осмотрительно.

Именно тогда Сиротин получил карт-бланш на эксперимент. В глухом лесу под Атепцево он нашёл заброшенный командный пункт какой-то расформированной при Хрущёве воинской части. Со своей командой – Лобановым, Поповым и Зозулей – они превратили дом в настоящее отделение милиции, только вывеска каждый раз с новыми реквизитами появлялась на стене при входе, когда в этом была необходимость.

Клиентов под предлогом проверки документов выводили из поезда и сажали в воронок с фальшивыми номерами. Сюда «молодцы из ларца», братья Степановы, привозили клиента и устраивали допрос по полной программе: с протоколом и фальшивыми печатями. Если клиент предлагал откупиться и за реальную долю – отпускали. Если артачился – оставляли весь куш до выяснения обстоятельств. Потом его, как и первых, вывозили подальше от места и бросали там одного. Доходили слухи, что кто-то из них подал жалобу, но его посадили за клевету: ведь такого отделения, название и адрес которого он успел запомнить, в природе не существовало.

И ещё одно – эти трупы женщин. Уходя, Борщёв предупредил Сиротина, что не сможет закрыть дела, так как девицы обслуживали непростых клиентов, и те не уставали «гнать волну» на самый верх. Сиротин лично занялся этими убийствами и, роясь в архиве, неожиданно наткнулся на фотографии тех самых девиц, которые когда-то давно сам же реквизировал на развале на Старом Арбате во время облавы. Всплыла фамилия Алексея Новикова, сына известного генерала.

Наугад раскрыл лежавшее рядом дело о совращении и изнасиловании студенток МГИМО. Вот те на! С подколотой фотографии на него глядел Холин – тот самый наглец, который превратил его первое дело с огнестрелом в фарс. А это кто? Его подружка, Ядвига Полонская – польская шпионка! Так, по крайней мере, было сказано в регулярно поступавшей из главка под грифом ДСП оперативной информации по прогремевшему по всей стране делу насильника студенток МГИМО Холина. Может и не она, – мало ли таких Ядвиг, и снимок не очень качественный, – но очень похожа. Ладно, с ней потом разберёмся. Главное – это Холин. И тут же вспомнил, как один из Степановых недавно пожаловался, что его одним ударом приложил какой-то парень так, что чуть селезёнку не порвал, когда они с братом приехали разобраться с обидчиком их младшего. А обидчик у нас…? Ага! – Чаплыгин. Всё складывается. Так вот где вражина окопался! В лагере «Звёздочка». А что боксёр там делает, если он сидит на зоне?

Сиротин возвращался их архива с твёрдым намерением арестовать главного подозреваемого, но на утро из Москвы пришёл приказ провести облаву на матёрого преступника, подозреваемого в убийстве женщин.

«Холин попался! Опередили! – была первая мысль, и вздохнул с облегчением, когда увидел труп угоревшего Померанцева. – Не он».

Но на следующий день весь охотничий запал Сиротина пропал и осталась только горькая обида – дело закрыли. Холин куда-то исчез вместе со своим дружком, однофамильцем того, погибшего следака. Расследование пришлось отложить. От запоя Сиротина спасло только то, что за успешно проведённую операцию он получил майора.

Эти мысли крутились в голове Сиротина, пока он, включив мигалку, мчался по Киевскому шоссе. На повороте на Боровск его прижала к обочине машина ГАИ. Этого ещё не хватало. Сиротин быстро сорвал незаконную мигалку с крыши машины и застыл в ожидании. Но вместо гаишника на заднее сиденье сел до боли и зуда в кулаках знакомый молодой человек.

– Разворачивайтесь, товарищ Сиротин. Вас ждут, – приказал он.

Сиротин понял, куда его ведёт этот хлыщ со своими «направо-налево-прямо», когда они свернули с Киевского шоссе на указатель «Атепцево».

В доме, обустроенном «вот этими руками», в комнате, где «молодцы из ларца» проводили свои допросы, спиной к окну сидел человек в чёрном плаще и шляпе, надвинутой на глаза. Пробившийся через плотные занавески луч блеснул на мыске лакового ботинка на закинутой на колено ноге и чудесным образом заставил таинственно сверкнуть чёрный камушек колечка на мизинце «патрона».

«Вот оно – счастье! – мелькнуло в голове у Сиротина. – Столько лет он мечтал об этой встрече».

– Присаживайтесь, товарищ сержант, – в командном голосе Сиротин почувствовал насмешку. – Не обижайся, майор, – это шутка.

Сиротин понял, что для этого человека он – раскрытая книга и со смирением присел на краешек стула.

– Ты как относишься к евреям, майор?

– Так точно!

Человек расхохотался. В комнату заглянул молодой человек.

– Всё нормально, Пирумов, – успокоил его «патрон», – мы тут национальный вопрос обсуждаем.

Сиротин не знал, что думать. В голове вихрем проносились разные мысли, он судорожно пытался вспомнить, что у него когда-нибудь было с евреями. Может он кого обидел или наоборот. Так и так выходило, что он виноват.

«Ага! Вот оно! Та жалоба матери этого сосунка, Якова Мещерина. Неужели… Но это было так давно».

– У меня бабушка была еврейка, – ни с того, ни с его ляпнул он.

– По отцу или по матери?

– Нет. Вообще, – Сиротин вытер лицо рукавом и как в омут бросился, – я соврал. Извините, товарищ…?

– Просто – товарищ, – сказал патрон, сложил пальцы рук домиком и подпёр подбородок. – Так-то лучше. Врать вовсе не обязательно, даже если страшно. Что вас тревожит, майор?

– Холин, – вдруг неожиданно для себя выпалил Сиротин.

– Холин?

Сиротин, чтобы избавиться от чувства опасной неопределённости, которое он испытывал с самого начала этой встречи, торопливо, но подробно изложил свою версию маньяка-убийцы. По реакции «патрона» он неожиданно почувствовал, что это его заинтересовало. Когда он упомянул фамилию подельника боксёра, Алова, тот неожиданно встал и прошёлся по комнате. Но Сиротину так и не удалось разглядеть его лица.

– Алов…Алов? А как он выглядит?

– По описанию директора лагеря: высокий, худой, глаза чёрные, лицо узкое, всегда в застёгнутом наглухо чёрном костюме.

– Не может быть! – после небольшой паузы произнёс «патрон»,– он же… Ну тогда это меняет всё дело!

Он вернулся к окну.

– Евреи, майор, они разные бывают, – сказал он, как будто не было рассказа Сиротина, но теперь его командный голос как-то потускнел. – Те, что сейчас воюют с арабами, – враги. Кто честно трудится на благо нашей социалистической родины – если не друзья, то союзники. Но внутри нашего отечества есть такие… Вы слышали об эмигрантах? Они бегут как крысы с корабля. Мало того, вывозят из страны накопленные трудовым народом богатства.

– Да, я знаю. В последнее время к товарищу Фурсову участились обращения… «союзников» по покупке драгоценностей и валюты.

– Вот вам и доказательства. Гм…гм. Ладно, однако, к делу.

Щёлкина

Ирина была счастлива.

Весь вчерашний день и ночь она провела с Павлом Шпагиным. И сегодня она еле смогла расстаться ним и едва успела на предпоследнюю электричку…

Он нашёл Иотну, когда казалось – жизнь кончена: она ушла из школы, из-за неё Трофимов едва не убил Чаплыгина. Слава Богу, что ребята смолчали об истинной причине драки, и её отец ничего не узнал. И, наконец, эта мерзкая Валерия, её мачеха, выкрала из тумбочки колечко, которое подарил ей этот влюблённый юноша, Чаплыгин.

Павел позвонил и сообщил, что он полный балбес и очень хочет с ней встретиться. Они провели прекрасный вечер в кафе, а на следующий день он уехал в Малоярославец тренировать местную сборную по плаванию. И вот уже больше года они каждые субботу – воскресенье проводили вместе. Отцу она закатила целый скандал, когда тот попробовал её остановить, а когда увидела на его мизинце то самое кольцо, то просто его возненавидела.

…Только что поезд отошёл от станции «Балабаново». Мимо неё в тамбур прошла хорошо одетая, высокая девица в модных очках и с большой коробкой с надписью «Paris». Эта нахалка окинула Иру с ног до головы и презрительно ухмыльнулась…

***

…Ядвига достала из пачки сигарету. Родин подскочил к ней с зажженной зажигалкой.

– Разрешите, мадам.

– А где Сергей? – спросила она.

– В вагоне. Он сегодня какой-то не такой. Не знаете, что с ним?

– Мне тоже показалось, когда мы встретились в сквере, что он чем-то страшно недоволен. Впрочем, сегодня, похоже ловить больше нечего. Я сойду в Наре, у подруги переночую. А вы езжайте в Москву.

– А эта девица? Ну та, что в третьем ряду. Я заметил у неё на шее…

– Безделка, побрякушка. Ты снова хочешь всякой дрянью дядю загрузить?

Ядвига вышла на остановке. Родин выкинул бычок под колёса поезда и пошёл в вагон. Он не заметил, как женщина пробежала один вагон и снова вошла в поезд.

***

…В вагоне кроме той девицы, уставившегося в окно Чапы и ещё одного спящего пассажира никого не было. Подъезжали к «Ожигово».

Родин уселся напротив женщины и нагло закурил. После третьей затяжки и струи дыма, выпущенного в лицо, желаемый эффект был достигнут. Женщина встала и вышла в тамбур.

Родин успел схватить её за плечо, когда она уже открыла дверь прохода в другой вагон. Женщина обернулась и вопросительно без страха посмотрела Родину в глаза.

Поезд поравнялся с платформой и почти остановился. Осталось дело техники: сорвать колье с шеи и выскочить на перрон. Но он не услышал шипения открывающихся дверей. Вагон вдруг дёрнулся и поезд снова начал набирать ход.

От неожиданности, что всё пошло не по плану, Родин не выдержал и ударил женщину в живот, а потом ещё два раза по голове другой рукой, с зажатым в ней кастетом. Женщина упала, и Родин наклонился, чтобы сорвать ожерелье. Но вдруг услышал за спиной крик Чапы:«Ира!?», и тут же от сильного толчка откатился к двери вагона.

Чапа отнял руку от головы женщины – на ней была кровь. Родин поднялся и застыл в настороженной позе у двери.

– Ты её знаешь?

– Это наша пионервожатая, Ирина Щёлкина, – он с трудом оторвал взгляд от окровавленной руки. – Ты её убил, придурок!

– Стой где стоишь, – сказал Родин, и показал Чапе кастет. – Откуда мне было знать. Зато, видишь, что теперь у нас.

Он потряс зажатым в руке колье. Сжав кулаки, Чапа бросился на него, но тут же получил удар в пах.

– Ты вот что, Серёга, – сказал Родин стоя над корчившимся от боли Чапой, – перестань бузить, а лучше помоги. Ей помощь не нужна. Но если очнётся, тебя узнает, тогда нам всем хана.

Он схватил женщину, подтащил и прислонил тело спиной к раздвижным дверям. Упёрся ногой в створку двери и с натугой отжал. В тамбур ворвался ветер и шум летящего во мгле поезда.

– Чего стоишь! – крикнул Родин. – Толкай её.

Чапа неуверенно схватился за ступни Ирины и толкнул, но ноги девушки согнулись и тело не двинулось с места.

– Под задницу, идиот…! Пояс…! Тяни!

Чапа неожиданно разогнулся убрал руки за спину.

– Я этого делать не буду, – сказал он. – Отпусти дверь.

Оба застыли в напряжённом молчании. Нога Родина дрожала от напряжения. Взгляд его метнулся по тамбуру.

– Дай сюда огнетушитель.

Сергей понял, что он хочет вставить баллон в проём двери, чтобы дверь не схлопнулась, и демонстративно отошёл к противоположной двери.

Внезапно дверь межвагонного прохода открылась. Они замерли. В тамбур вошла Ядвига.

Ядвига была абсолютно спокойна, только радужка её красивых серых глаз превратилась в чёрную вертикальную щель.

Чапа вспомнил, что уже видел такое там, в милицейском «Уазике», когда их арестовал Сиротин.

– Тебе помочь? – обратилась она к Родину.

Тот кивнул. Ядвига встала напротив, упёрлась в другую створку ногой.

– На счёт «три», – крикнула она.

Родин, глядя на её заголившуюся ногу, шмыгнул носом и плотоядно ощерился.

– Три!

Ядвига, ногой толкнула створку, а рукой неожиданно коротким хуком ударила Родина в ухо. Тот издал жалобный крик и его будто снесло порывом ветра в темноту.

Дверь лязгнула стальными челюстями.

– Что стоишь, помоги, – крикнула Ядвига.

Вдвоём они высвободили руку девушки, зажатую дверью.

– Ядвига, я… – начал Сергей.

– Не оправдывайся. Я всё слышала, – перебила она, – сойдёшь на следующей станции, такси не бери. Добирайся пешком. Молодой – не сдохнешь. А тебя, парень, ещё воспитывать и воспитывать надо. Мы-то уж решили… Ладно, беги.

Сергей ринулся через вагон в голову поезда, на ходу соображая, как она могла всё услышать в этом грохоте и при закрытой двери перехода.

Ядвига

Ядвига коснулась шеи раненой женщины. Пульс слабый, но стабильный. Рана на голове сильно кровоточила. Она дождалась остановки, дёрнула стоп-кран и быстро спустилась с перрона. Сергея она не увидела. В кустах достала из сумки и надела болоньевый плащ и кое-как в темноте приладила на голову чёрный парик.

На станционной площади одиноко стоял москвич. Заметив её, водитель в вытянутых тренировочных штанах с лампасами, звякнул ключами и открыл переднюю дверь.

Ядвига села сзади. Достала сигарету. Водитель обернулся, поднёс зажжённую спичку. Ядвига отметила, что он задержал огонь чуть дольше, чем того требовалось, и пересела к водителю за спину.

Ехали молча. Она была уверена, что парик изменил её внешность до неузнаваемости, к тому же тогда, на площади, как и сейчас в салоне, было темно. Но когда водитель повернул зеркало заднего обзора в её сторону, занервничала: парню лет двадцать пять, небольшого роста, но крепкий, стоял у машины по стойке вольно, значит, служил в армии.

– Простите, – сказал парень и смущённо кашлянул, – вы, случайно, не Ядвига Полонская.

Она подавилась дымом. Рука невольно потянулась к сумке, где лежал американский баллончик со слезоточивым газом.

– Нет, вы ошиблись.

– Вы только не обижайтесь и не бойтесь, дамочка, – сказал парень и вернул зеркало на место. – Значит, показалось. Только был у меня друг, Иван Холин, знаменитый боксёр, может, слышали.

– Ну да, был такой. Только он куда-то исчез.

– Вот именно, что исчез, – хмыкнул водитель. – Мы вместе служили, а потом я его встретил на северах в телогрейке с лагерным номером. Вот ведь как жизнь поворачивается.

– И что этот Холин, – спросила Ядвига и голос её неожиданно дрогнул.

– Невеста у него на воле осталась. Он мне фотку её показывал. Уж очень на вас похожа. У меня память профессиональная, я в армии при штабе работал. Она там чёрная, а он сказал, что на самом деле у неё шикарный пепельный цвет волос с розовым отливом. Но это его любимая фотография, потому что здесь она на ведьму похожа, а она ведьма и есть, если такого парня охмурила. Это у неё парик, как, извините, у вас, только у вас он задом наперёд надет.

Ядвига коснулась парика и тихо ругнулась по-польски.

– Ну точно, – засмеялся парень, – она тоже полячка была. Нет, это точно вы.

– Хым… Допустим, – смирилась Ядвига, – и что дальше?

– Так значит вы живы! А то он боялся, что вы на себя руки наложили.

– Послушайте, остановите машину. Я выйду.

– Пожалуйста, – сказал парень и притормозил на обочине. – Только зря вы так. Если вы действительно Ядвига Полонская, то у меня к вам от него послание. Меня, вообще-то, Васей зовут. Вот, пожалуйста, паспорт: Шелестов Василий.

Вместе с паспортом он протянул ей два потёртых конверта.

– А это он просил отцу передать. Но, когда я до него добрался, он уже, как говорят на зоне, «ласты склеил».

Ядвига достала первое письмо: «Дорогой Ваня…». Её почерк!

Острые чёрные щели зрачков во всю радужку, какими они стали, как только парень назвал её имя, округлились и обрели обычный серый цвет. Йехаб-ях вдруг ощутил, как они быстро наполняются слезами. С ним происходило что-то невероятное, не подвластное Законам, писанным в древних книгах. Бесплотная стальная энергия уходила из его членов, и сосуды вздулись от живой тёплой человеческой крови.

Второе письмо было к ней и отцу. Иван рассказал обо всём, что с ним произошло, до того момента, как его друг Василий исчез в морозной завьюженной степи.

Она читала, а Василий рассказал, что Холин был застрелен при побеге неким рядовым Родиным, но тело его исчезло. Начальство сделало подлог, а дело закрыли и засекретили.

Лёха

Алов рассматривал фотографии, развешанные по всей квартире: вот генерал Новиков на танке в центре Будапешта, а здесь рядом с Председателем, товарищем Акоповым – тот тогда руководил операцией в Венгрии – на охоте, выцеливает дичь; снова он – на лодке в Парке культуры, на корме за вёслами вместе с женой – худощавый мальчишка в шортах.

– А это Алексей, сынок наш, – сказала женщина, жена генерала. – Он буквально был влюблён в отца.

Она поставила перед Аловым чашку и налила чай.

– А где он сейчас?

– Не знаю. У него квартира на Смоленской. Отец подарил, давно. Уже год как мы его не видели. Отец с ним крепко поссорился.

– А это он же?

На фотографии сидел с мрачным злобным лицом мальчик с зажатой между ног виолончелью.

– Да, Лёшенька, – заулыбалась женщина, – отец так хотел, чтобы он стал великим музыкантом.

– И стал?

Внезапно по лицу женщины пробежала тень. Она быстро оглянулась, будто боялась, что сейчас войдёт кто-то. Но Алов знал, что в квартире они одни. Генерал был на собрании ветеранов венгерских событий.

Хозяйка отставила в сторону недопитый бокал с хересом, вдруг сделала большие глаза и наклонилась к посетителю.

– Уж и не знаю что сказать, товарищ следователь, только он её казнил.

– Кого? – оторопел Алов.

– Виолончель… Вот страху-то было. В тот день отец наорал на него. Лёшенька выбежал из дому сам не свой. А через полчаса появился во дворе. Я тогда на балконе стояла. Вот здесь, на детской площадке, облил инструмент – дорогущий! – бензином и поджёг. У товарища генерала с сердцем плохо стало, а ему хоть бы что. Скачет вокруг пламени и орёт, что он всех ненавидит. Хотели его – в психушку, только отец запретил. И ещё кричал, что это жертва отцовской любви.

– Или свидетель, – тихо, про себя, сказал Алов, но женщина услышала.

– Это вы о чём? – насторожилась она.

– Да так. Не берите в голову, уважаемая Нина Петровна. Видно, не дождаться мне товарища генерала. Как-нибудь в другой раз зайду. Разрешите откланяться. Дела.

***

Лёха Новиков смотрел на себя в зеркало в примерочной магазина «Берёзка» у Киевского вокзала.

Перед ним стоял молодой человек в модном западном костюме. Узкоплечий, длинные фалды прикрывают обтянутые узкими брюками широкие бёдра. Он недовольно хмыкнул, но тут же вспомнил, как его новая подружка сказала, что это признак повышенной сексуальности. Пусть так – этим Бог не обидел, но смотрится не очень элегантно. Однако костюма другой модели в этой нищей стране не сыскать, даже в торгсине. Посмотрим, что завтра скажут коллеги, а то придётся менять.

В целом Лёха остался доволен собой. Он скосил рассечённый когда-то струной невпопад моргающий глаз, оглядывая себя в профиль. Подтянул животик. Нет, всё отлично, первый день на работе в консульском отделе МИДа должен пройти удачно.

Старую одежду он оставил в магазине и направился к кинотеатру «Пионер». Там показывали «Лимонадный Джо». Купил билет, вышел на улицу покурить.

К дому подъехал москвич. Из арки вышел необыкновенно грузный мужчина, с огромной лысой головой и с трудом вместил себя на переднее сиденье. Вслед за мужчиной появилась женщина.

Лёха замер, непослушное око вовсе перестало моргать. Он не поверил своим глазам.

– Дядя, – крикнула женщина, – вы меня не забыли?

Это же её голос!

Очень кстати подвернулось такси.

– Гони вон за тем «москвичом». Плачу два счётчика!

Через двадцать минут «москвич» остановился у Дома советских писателей. Толстяк вышел, а машина вернулась на Киевский вокзал. Женщина направилась к кассам. Но теперь она была в светлом парике, скрывавшем, её роскошные пепельные волосы. Но Лёху было не обмануть. Это точно была Ядвига Полоская. Значит, солгал его дружок из посольства в Варшаве. Жива, стерва! Дружок её, Ванька Холин, на зоне срок мотает, а она тут разгуливает. Небось, правду приехала искать! Варька и те две шлюшки теперь ничего не скажут.

Он нащупал в кармане скрученную в кольцо басовую виолончельную струну. Что ж, и эту укоротим, и медлить нельзя. Скрытно подобрался к кассе, где Ядвига покупала билет.

– До Нары, пожалуйста, – услышал он её голос.

«Ну, туда я не поеду, дорогая, ты же вернёшься к родному дяде?»

Лёха почувствовал, как внутри него просыпается обретённое после той, последней, встречи с Варей в парке Измайлово неведанное чувство, с которым он пробовал бороться, но смирился, и теперь оно заставляет его убивать.

Визит Алова к генералу поставил все точки над «i», и Холин уже три дня следил за Новиковым. Его водила был не столь ловок, как тот таксист, что подобрал парня. Поэтому, выскочив из машины, он только в самый последний момент успел разглядеть, как тот вбежал в помещение пригородных касс.

«Хорош! Вдруг рванул ни с того, ни с сего».

Сейчас Хи-Хаак не испытывал к Новикову никаких чувств, кроме как к объекту, которого надо уличить и заставить написать признание в тройном убийстве. Его также абсолютно не трогало, что убийца повинен в его собственной смерти, смерти Ивана Холина. Для воплотившегося ангела это была просто работа.

Парень не собирался покупать билет, он явно за кем-то следил. Холин поймал точку, на которой остановился взгляд Новикова. Если бы сейчас его увидел Аратрон, то его, мягко скажем, слишком гуттаперчевая шея отпустила бы, наконец, голову Алова в пространство, погулять: лицо Холина на мгновение застыло золотой маской, глаза ввалились, оставляя чёрные дыры с мерцающим в глубине голубым огнём.

Стоявшая рядом женщина шарахнулась в сторону и перекрестилась.

Та, за которой следил Новиков, обернулась на шум, но увидела только спину быстро удалявшегося широкоплечего мужчины.

Холин вышел на площадь, не щурясь, посмотрел на солнце, давая глазам быстрее прийти в обычное состояние.

Василий Шелестов как раз разворачивался, чтобы выехать на Студенческую. При виде этого мужчины он, вместо того, чтобы прибавить газу, резко ударил по тормозам, и тут же услышал жуткий скрип тормозов. Затылок врезался в подголовник от сильного удара налетевшей сзади машины.

***

Ядвига зашла в палату областной клинической больницы.

Плотная шапка из бинтов делала голову Ирины Щёлкиной несуразно большой. Лицо в белом окружье почти не выделялось цветом, нос заострился, в углу ссохшихся губ поблёскивает прозрачная капля, почти немигающие глаза неподвижно уставились в потолок.

Рядом на краю кровати сидел Чаплыгин, держа Ирину за руку. Ядвига присела на стул.

– Привет, – сказал он.

– Здравствуй. Ну как она?

– Не говорит, но меня узнаёт.

Неожиданно, губы Ирины пришли в движение в попытке улыбнуться.

– А отца не признала. Он только что ушёл. Хотел в Москву забрать. Но врачи отказали. А вы как?

– Не знаю, – пожала плечами Ядвига и сильно потёрла левую руку, в ней сильными толчками вот уже второй день пульсировала горячая кровь. – Но всё будет хорошо!

Сергей благодарно посмотрел в её мерцающие ярко-голубым огнём глаза и нисколько не удивился, когда Ядвига, не вставая со стула, просто исчезла, растворилась в воздухе.

***

Она скинула туфли и прошла в кабинет Фурсова.

Безобразно расплывшаяся после инсульта фигура писателя заполнила всё кресло. На лице играла довольная улыбка.

– Где ты шляешься, девочка? – спросил он с нарочитой грубостью. – Ты знаешь, мой проект по древним шумерам одобрили. Сначала шумели, но когда я им прочитал с листа ещё ни кем не расшифрованные надписи на скрижалях – замолкли.

– А как же Есенин?

– Теперь это только бизнес, дорогая и ничего личного. Есть добыча?

– Нет, день неудачный. Знаешь что, пойду я прогуляюсь.

– А что у тебя с рукой, – спросил Фурсов и откуда-то справа к Ядвиге протянулось тонкое щупальце.

Ядвига отпрянула.

– Ну, ну, – улыбнулся Фуль, – не бойся. Шутка. Но будь осторожна, милая, – он пошлёпал жирными губами и пробулькал, – во всех смыслах.

В августе к девяти начинает смеркаться. Ядвига пошла по высокому берегу в сторону «тридцатого». У моста к воде шёл широкий спуск. Внизу, вдоль берега – бетонная стена с чугунным парапетом.

Забор запретки кое-где завалился. Ядвига поразилась дикой, манящей красоте десятилетиями охраняемых законом старых яблонь и опутавшего их кустарника. В глубине видны развалины какого-то сарая.

Мысли и чувства путались в ожидании чего-то необычного и радостного. Во всём виноват тот мужчина на вокзале. Его спина, походка, тёмные волнистые волосы… Сейчас она была уверена, что узнала этого человека.

Она ступила за ограду.

Лёха не выпускал Ядвигу из виду от самого «двадцать первого». Когда она углубилась в запретку, он вытащил из кармана струну и быстро свернул петлю.

Ядвига почувствовала лёгкое прикосновение к шее и взмахнула рукой, смахивая паутину. Но пальцы наткнулись на что-то жёсткое, шелковистое, вызывая когда-то знакомое чувство ужаса.

Лёха резко дёрнул струну. Но вместо привычного вскрика жертвы услышал собственный крик: что-то твёрдое проникло в живот, поднялось к грудине и сдавило сердце.

Холин видел, как парень ловко набросил петлю женщине на шею. Он уже собирался броситься её спасать, точнее спасать дело, – если парня сейчас поймают, то не видать Алову его признаний в других убийствах, – но застыл на месте в шоке от происходившего перед его глазами.

Убийца рванул удавку, но женщина даже не шелохнулась. Она медленно повернулась, и вдруг тело парня взлетело высоко в воздух и рухнуло на землю. Газа женщины светились сине-красно в вечернем сумраке как у кошки.

Мгновенно лицо Холина блеснуло золотой патиной – это луч прожектора с моста совершил свой случайный проход по тому месту, где они стояли, и исчез в глубине его глаз.

– Йехаб…? Хи…? …Ях? …Хаак? Ядвига… Ваня… Он мёртв?… Ангелы не убивают.

Сиротин

Эти два дня майор Сиротин разрывался на части.

Клиента придётся снимать с пассажирского поезда. Надо было поставить на дежурство своих людей. Там, на междугороднем, свои заморочки. «Молодцам из ларца» строжайше запретил пьянку и пригрозил пристрелить, если они не перестанут таскать в заповедный дом девиц.

А тут ещё Родин!

Его тело нашли обезображенным на насыпи.

«Вывалился дурачок, или выкинули?»

В тот же день с поезда сняли и увезли в больницу женщину с пробитой головой. Едва успели. Если бы кто-то не дёрнул стоп-кран, ей бы точно – конец.

«Интересно, Родин ехал на той же электричке? Надо бы у Чаплыгина спросить, но он куда-то пропал».

Люди видели, как на перрон выбежали, сначала парень, потом женщина. Хорошо одетая, иностранка – с виду.

«Иностранка!»

– Ядвига где? – спросил Сиротин с порога.

– Сначала, здравствуйте, – Фурсов недовольно поморщился. – Она с час назад вышла прогуляться. А ты что такой борзый? Случилось что?…

Фурсов слушал, как майор, раздуваясь от собственной значимости, излагает новую диспозицию, полученную им лично, – да, да, лично! против всех правил конспирации! – и всё больше приходил к выводу, что всему наступает конец.

Вчера он водил жену генерала на показ мод. Девочка заметно нервничала, даже не надела своё рубиновое колье, которое ей очень шло. На фуршете переборщила с шампанским, пришлось везти обратно на такси. Она проболталась: в доме трагедия – дочь Ирина лежит в больнице с травмой головы, у неё временная амнезия. Говорят, её такой сняли с поезда, как раз на участке, где командует майор.

«Да, в таком состоянии, генерал может сделать ошибку. И доказательство – эта, прямая встреча патрона с Сиротиным! Этот говорит, что лица патрона не разглядел. А, может, врёт!»

–…племянница твоя должна отвлечь охрану, если она будет у этого еврея, а если нет, то… – продолжал излагать диспозицию Сиротин.

– Майор, – перебил его Фурсов, – ты газеты читаешь?

– Да. Нет. А в чём дело?

– Там про тебя пишут. Оборотни в погонах – слыхал про таких…

Сиротин замер. Животный инстинкт подсказывал, что он в суматохе последних событий, пропустил что-то очень важное. И Фурсов после инсульта сильно изменился. Дело было не в его неимоверно раздувшемся чреве. В писателе появилась какая-то ехидность и непочтительность к руководству и к самому Сиротину, а самое главное – бесстрашие.

Но что блазнило Сиротина, так это частые и навязчивые рассуждения толстяка о справедливом распределении дохода.

Фурсов вздрогнул от неожиданности, когда майор неожиданно придвинул стул плотную к креслу и застыл с прямой спиной, положив ладони на колени, как школьник, неотрывно глядя ему в глаза.

– Я… Я весь внимание, – настороженно сказал Фурсов.

– А ты знаешь, что фамилия девицы – той что с пробиой головой в больничке – Щёлкина?

Брови Фурсова взлетели вверх от такой сообразительности майора.

– Эта та, что… – на всякий случай решил уточнить Фурсов.

– Да, да. Лежит в Нарской больнице, дочь замминистра Щёлкина, – раздражённо сказал Сиротин, и чело его будто просветлело от внезапного озарения, – моего покровителя и нашего с тобой патрона. Ведь так, товарищ Фурсов?

– Если вы не против – сказал восхищённый литератор,– я налью себе немного. Вам?

– Водки. Стакан.

Когда часы пробили полночь, план был готов.

Со всей очевидностью кольцо вокруг генерала неотвратимо сжимается. Воскресная «Правда» обрушилась со страшной силой на руководство МВД. С коммунистической прямотой и принципиальностью были названы все имена высшего руководства министерства, кроме одной. А известно – хочешь знать правду, умей читать «Правду», но между строк: на Щёлкина объявлена охота.

Всё один к одному… И эта спешка генерала с новым делом, его негласное добро на крайние меры, личная встреча с Сиротиным и, наконец, огромная сумма «зелени», которую он на днях авансом содрал с Фурсова… А эта реакция генерала на фамилию Алов!

Неожиданно дискуссия прервалась. Только сейчас до них дошло. Алов! Торжественные похороны на Новодевичьем. Да вот она – эта газета! Щёлкин собственной персоной – стоит рядом с Председателем КГБ в скорбном молчании, венок с надписью «Дорогому… от…». Значит приятель Холина никакой не однофамилец! Просто чекисты всех обманули, подсунули «куклу», усыпили врага. Что ж, надо им помочь. Но как? Нужны улики, а их нет: все подарки генералу от Фурсова легальные, остальное – только дензнаками, которые давно переведены на зарубежные счета с помощью того же дяди Ядвиги или генерала Новикова.

Заговорщики приуныли.

– Может, подкинуть? – предложил Сиротин и смущённо посмотрел на Фурсова, ожидая насмешки и обвинения в откровенной глупости.