Читать книгу: «Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов», страница 12
– Так все и умирают? – спросил страшно заинтересовавшийся судьбой муравьёв Илья.
– Не-ка. Находятся умные и решительные, которые разрывают порочный круг и уходят строить свой, новый муравейник.
– Так это ты что ли такой?
– Получается я, – вздохнул Яша.
– А ты уверен, что там снова не побежишь вокруг дворца царя Соломона?
– Посмотрим. Только здесь я оставаться не намерен. И Милку с собой возьму. Кстати, что у вас с ней. Я видел как вы прощались и ты её поцеловал.
– Только в нос, – уточнил Илья. – Всё случайно получилось.
Он коротко рассказал о своих приключениях в деревне. Как в него стрелял родной дед, но промахнулся; как Шурыгина, оказывается, отдыхала в пионерлагере по-соседству с дедовым домом; как они нашли заброшенную баню с прудом, умолчав, конечно, что там приключилось; как Холин спас его от верной гибели там, за забором. Не сказал, как часов в семь к ним в дачу ворвался Холин, заставил быстро собраться, отвёз на станцию и посадил в электричку.
– Холин? – остановил его напряжённо слушавший Илью Яша. – Это не тот чемпион?
– Он. Иван меня боксу научил и машину дал порулить. «Мерседес», представляешь! Яш, а Мила знает о твоих намерениях?
– Пока нет. Но это не важно. Тем более что она одна осталась.
– А отец?
– Не в счёт. Он запойный, а потом у него какие-то дела с Сиротиным. Я ещё с этой гнидой не разобрался, – зло сплюнул Яша. – Так ты говоришь, «Мерседес» научился водить? Значит и «Волгу» сможешь.
Если друг просит о помощи, ему нельзя отказывать.
Два дня они караулили у израильского посольства. Наконец настал их час. Как только водитель исчез со своей подружкой в подсобке, Илья сел в машину, Яша упал на заднее сиденье.
Аккуратно, как учили, Илья включил зажигание, дёрнул левый поворотник и на первой скорости, не переключаясь, боясь заглохнуть, подкатил к воротам посольства. Уже на подъезде он с силой надавил на гашетку. Раздался страшный рев (они не знали, что вчера в ГОНЕ обычные гуделки заменили на сирены). У Ильи заложило уши и взмокла спина, а Мещеря скатился от неожиданности на пол. Постовой, похоже, тоже «наложил в штаны» и не стал вглядываться, кто за рулём, а наоборот суетливо бросился помогать воротам открываться.
Илья отпустил гашетку только после того, как они оказались во дворе посольства.
На лестницу высыпали, наверное, все сотрудники посольства, кроме самого посла. Все были настолько напуганы и обескуражены, что без всякого сопротивления пропустили Илью и Яшу в здание. Только на широкой лестнице их скрутили охранники.
Через часа полтора друзей достали из какой-то подсобки, забитой пустыми картонными ящиками и тряпками, и привели к послу.
Посол выглядел совершенно спокойным. Угостил чаем, шутливо пообещал сообщить родителям о недостойном поведении советских юношей, которое могло привести к международному скандалу, и надрать уши, если в следующий раз они решат угнать самолёт или танк.
Яша сразу взял всю вину на себя.
– И вообще, еврей здесь только один – это я, – сказал он, выставив грудь вперёд.
– А я тогда кто по вашему? – расхохотался посол.
Выслушав просьбу Яши, он сказал, что ничего не может обещать советскому патриоту Земли обетованной. «Закон не на вашей стороне, Яша». Но он приложит все усилия, чтобы помочь мальчику выехать в Израиль.
Обратно на территорию СССР посол вывез их в багажнике своей машины и высадил где-то в Измайлово только после того как убедился, что слежка отстала. На прощание посоветовал Яше, как только тот получит паспорт, обратиться лично к нему за получением визы.
Шурыгина
Пока ехали в метро, Илья всё время оглядывался, подозревая в каждом пассажире агента КГБ. Яша, наоборот, с вызовом встречал любой случайный прямой взгляд. Ближе к дому оба успокоились.
Когда вышли из метро было около пяти вечера. Родители ещё на работе, дома делать нечего. Решили покурить и ещё раз обсудить произошедшее.
Илья предложил остановиться в их беседке у детской площадки, но Яша привёл его к другой, о существовании которой Илья и не догадывался.
Только когда уселись, он обнаружил, что отсюда сквозь кусты хорошо виден подъезд Милы.
– Так ты отсюда следил за мной?
– Я не следил, так получилось. Илья, прошу тебя, скажи честно, между вами что-то было?! Она так на тебя смотрела и потом, когда ты ушёл, долго ещё стояла.
Илья помедлил. Сказать по правде, он сам ещё не решил, что у него с Милой. Он хорошо помнил, какое необычное ощущение испытал, когда она вдруг поцеловала его и потянула к себе, но последовавшие вслед за этим события избавили его от душевного и физического волнения, которое могло естественно возникнуть, если бы у их романтического приключения был иной, не такой тревожный, конец. Уже тогда, у подъезда, он смотрел на неё как на маленькую, наивную и привязчивую девчонку.
И вот теперь – вопрос ребром.
– А это тебе зачем?
– Люблю я её, – каким-то бесцветным голосом ответил Яша. – Вот я уеду, – он сказал это так, как будто в кармане у него уже лежала виза, – пришлю ей вызов. Но всё это время она здесь, с тобой останется.
– А она что…, любит тебя?
– Не знаю. Но отношение с её отцом я наладил. Выпивали пару раз. – Яша поморщился, вспоминая, и передёрнул плечами, добавил уныло: – Я ему понравился.
– Этого мало, – вздохнул Илья.
***
Год назад родители устроили классу, где училась Милка, экскурсию в Ленинград. Старшая пионервожатая попросила, чтобы кто-нибудь из комсомольцев восьмого «Б» сопровождал семиклашек в этой поездке. Согласился только Яша, который давно мечтал побывать в северной столице.
Двадцать человек, плюс математичка классный руководитель Зинаида Ивановна, ехали в набитом под завязку плацкартном вагоне. До города оставалось часа три, когда проводница объявила, что все туалеты в поезде закрыты по причине внезапной неисправности. Сама куда-то испарилась. Мальчишки выходили в тамбур и «сливали» в межвагонном переходе. Девчонок запирали в том же переходе с двух сторон и охраняли, пока они делали своё дело.
Всё ничего, но в конце концов стал давать себя знать сухой паёк: курица, колбаса, хлеб. Все смущались и крепились. Назло природе заговорили о счастье. В конце дискуссии – поступить в институт, выйти замуж, написать книгу и тэ-пэ – Мешеря не выдержал болтовни мелюзги и как старший и более опытный товарищ сформулировал, лёжа на верхней полке:
– Счастье—это во-время приземлиться на фаянсовое очко.
Все дружно задумались и замолчали. Появилась проводница, что-то долго выговаривала классруку, не стесняясь в выражениях:
– Загадили, завоняли!
Поезд невыносимо долго мостился к перрону. Их вагон был последний. С того места, где они вышли на перрон, с трудом можно было прочитать название вокзала – «Московский», и именно там были туалеты. Милка, вся пунцовая от стыда, глядя Мещере в глаза, сказала:
– Яша, сделайте что-нибудь, пожалуйста. Я больше не могу терпеть.
– И я, – прошептала белыми губами переминающаяся с ноги на ногу её подруга Ленка Яшкова.
Яша вопросительно обвёл взглядом столпившихся девчонок. Ещё одна в смущении отвела газа.
– Мужики! – крикнул Яша, – идите сюда, дело есть.
Посредине перрона мальчишки выстроили замкнутое каре, внутри которого за их спинами быстро присели девчонки. Через секунду между ног Яши пахучей змейкой с патиной от пыли побежал ручеёк. Стоявший рядом пацан с удивлением обнаружил, что оказался в луже того же происхождения и стал поднимать то одну, то другую ногу, будто приплясывал. Мещеря прыснул со смеху, и вот уже вся компания хохочет и обваливает монолитный строй. Но девчонки уже успели оправиться и оказались далеко впереди.
Внезапно Милка отделилась от компании, подбежала и поцеловала Яшу в щёку…
– Да. И заплакала. Я её тогда в первый раз обнял и понял, что буду её защищать.
– От меня, что ли? Яша, ты можешь ехать в свой Израиль спокойно. Я к Милке ни ногой. Если хочешь, я её для тебя охранять буду. Или лучше пойдём сейчас к ней и всё расскажем. Пусть знает и сама решит.
– Да я не против, – вздохнул Яша, – только с некоторых пор отец её меня на порог не пускает и дочь прячет.
– С какого-такого перепугу? Нет ,дружище, надо идти.
Снова закурили.
Внезапно дверь подъезда со стуком о косяк отлетела, и из подъезда вышел Сиротин. Дверь отыграла и ударила его в плечо, но он этого даже не заметил. Морда малиновая, как околыш фуражки, китель расстёгнут, рубашка вылезла наружу. Сиротин почти бегом пролетел мимо беседки, не заметив друзей.
Было слышно, как он матерно выругался и произнёс:
–Вот сучка. Ну я тебе покажу!
Друзья бросились к подъезду. На лестнице второго этажа вся в слезах сидела Милка. На ногах тапочки, короткий домашний халатик задрался, оголив длинные полные ноги. Она тихо плакала, изредка ударяясь головой о стену.
– Милка, что с тобой?
Яша бросился к девушке, обнял за плечи.
Илья поднялся на лестничную площадку. Дверь квартиры был открыта.
– Привет, – вдруг услышал он знакомый голос за спиной.
На лестнице, ведущей наверх, сидел Чапа.
– Сергей? А ты что здесь делаешь, – опешил Илья.
– Тебя жду, – недобро ухмыльнулся парень. – А там кто? – он бросил в пролёт окурок, – Мещеря!
Медленно поднялся.
– Что встал, заходи, – сказал он и вошёл в квартиру.
Воняло водкой и жареной рыбой. На кухне сидел мужик в майке и трениках. Голова на столе, напротив безволосого темечка – пустая бутылка водки.
Илья тронул мужика за плечо, тот начал медленно сползать со стула. Илья брезгливо поморщился, подхватил тело и уложил на пол. На всякий случай прошёлся по квартире. Чапа застыл на пороге у входа и молча наблюдал.
В одной из комнат стоял незнакомый аппарат, вокруг были разбросаны бумаги с какими-то текстами. На стуле аккуратно сложены в стопку отпечатанные на машинке листы. Зашёл в другую комнату и понял, что здесь живёт Милка. На столе стояла фотография без рамки: групповое фото на фоне Исаакия. В центре женщина лет сорока, грузинка, в чёрной блузе и такой же юбке, слева Яша и Милка. Она обхватила его за талию и прижалась к нему, сзади кто-то наставляет Яше рога двумя пальцами, девчонки стоят, пацаны – внизу, на корточках.
Илья вернулся на лестницу. Яша бросился к нему.
– Илья, – крикнул он, – ты представляешь, он к ней приставал, облапал всю.
– Не может быть, он же в стельку пьяный.
– Да не отец. Мент!
Илья посмотрел на Милку. Глаза её были полны ужаса и смятения. Она стояла, прислонившись к стене, обеими руками удерживая между дрожащих ног полы халатика.
– Твою мать! – выругался Илья.
Он взял Милу за локоть. Как только зашли в квартиру, она бросилась к себе в комнату и захлопнула дверь. Яша сразу пролетел на кухню, даже не заметив Чапу.
– Вот гад, опять нажрался.
Яша пнул ногой лежащего неподвижно мужика.
– А это кто? – поинтересовался Илья.
– Григорий Борисович Шурыгин, собственной персоной.
– Отца не трогайте, – услышали они крик Милки, и дверь снова громко звякнула плохо закреплёнными стеклянными вставками.
Яша метнулся к окну.
– Ушёл гад, – сжав кулаки он сел на стул, уставился в стену. – Что делать будем?
– Что делать. Дождёмся, когда этот… очухается, и всё ему расскажем…
– Будто он не знает.
– Скорее всего. Он же лыко не вяжет. Сергей, может, ты что видел?
Яша с удивлением уставился на вошедшего Чапу.
– Привет.
– Наконец-то, а то пролетел мимо как оглашенный, – сказал Чапа. – А на счёт Милки, я ничего не знаю.
– Но ты же был здесь! – крикнул Яша.
– Нет. Я мимо проходил.
– Вот сволочь!
Яша не мог усидеть на месте. Несколько раз стучался к Миле, но та затихла и не отвечала. Он схватил с пола несколько листов и стал читать.
Илья с Чапой отнесли храпящего отца Милы в гостиную и уложили на диван. Вернулись и заварили чаю. Через некоторое время на кухню влетел Яша с сумасшедшими глазами.
– Вы это видели? – сказал он потрясая бумажным веером.
– Не мешай. Мы чай пьём, – Чапа задержал пятую ложку с сахаром над дымящимся стаканом.
– Дубина, – это же «Один день Ивана Денисыча», а это вот – «Говорит Москва». А это… Мама дорогая! Бродский!
– Не знаю. Не читал.
Яша снова исчез и вернулся, держа в руках сброшюрованную суровой ниткой книгу. Илья прочитал: «Доктор Живаго. Часть первая». И тут до него дошло. Это-то он читал в «Новом мире» за 1956 год. Когда-то случайно наткнулся в библиотеке отца. Отец увидел и молча отобрал Пастернака.
Чапа сначала с лёгким недоумением, а затем с презрением наблюдал, как его товарищи, которые только что возились с рыдающей девицей, вдруг всё бросили и углубились в чтение каких-то мятых бумажек.
«Нет, всё-таки этот подонок Смирнов прав – у советской интеллигенции точно крышу снесло».
Обнаружив интересное место, Яша читал вслух. Его перебивал Илья: «Нет, ты только послушай!» Они ликовали, впитывая запретный партией и правительством плод. На лице Яши застыла блаженная улыбка.
Чапа ругнулся про себя и пошёл в туалет.
Илья и Яша даже не заметили, как на кухне появилась Мила.
– Папа проснулся, – вынуждена она была сказать громко.
– Папа? Какой папа? – Илья в недоумении уставился на Милу. – Ах этот.
– Это вы зря. Он не всегда такой, – обиделась Мила и отвернулась.
Плечи её снова начали подрагивать. Она приложила к лицу тряпку, которой вытирала со стола. Яша бросился к ней, зашептал что-то ласковое.
Внезапно Мила вырвалась и с кулаками бросилась на выходившего из туалета Чапу.
– Как ты смеешь! Вон отсюда! Ненавижу!
Чапа лениво отмахивался от маленьких кулачков девчонки, потом схватил её за руки.
– Ну хватит, надоело, – зло сказал он. – Мужики, она сама виновата.
Милка оттолкнула его и снова бросилась к себе в комнату. Маленький Мещеря подскочил к Чапе и схватил его за грудки.
– А…а! Так ты с ними заодно! Подлец.
Чапа легко разжал его руки и отстранил от себя, при этом он всё время смотрел на Илью.
– Яша, оставь его, пожалуйста. Значит, говоришь, тебя здесь не было? – спросил Илья.
Яша, тяжело дыша, отступил на шаг, продолжая сверлить Чапу глазами, он прижал руки с сжатыми кулаками по швам и мелко подпрыгивал на месте.
– Я пытался его остановить, – сказал Чапа. – Милка успокоится и сама всё расскажет. А если нет, – добавил он угрюмо, – тогда не знаю…
– Так, идём на допрос, – сказал Илья.
Отцу Милки явно было плохо, в уголках его глаз Илья заметил белых червячков глазной слизи, лицо опухло, под носом свисала прозрачная капля. Шурыгин быстро смахнул каплю рукавом рубахи. Попытался сесть. Заметил Милу, застывшую в дверях.
– Ты чего это, дочка, плачешь? Это они тебя обидели?
Попытался привстать и плюхнулся обратно.
– Не мы, гражданин Шурыгин, – сказал Яша, – а приятель ваш.
Взгляд мужчины застыл на брошюре, которую держал в руках Илья. Дёрнулся и испуганно огляделся.
– А он здесь?
– Сбежал с места преступления.
– Ты вот что, мужик, – не выдержал Яша, – ты нам мозги не компостируй. Дочь твоя подверглась насилию, а ты ничего не знаешь?
Милка вскрикнула и опять скрылась у себя.
– Ничего не помню, – всхлипнул отец Милки. Достал платок, высморкался, аккуратно сложил, им же протёр глаза. Выдержал паузу. – А вы, собственно, зачем здесь?
Взгляд его в очередной раз остановился на брошюре.
– Это не моё! Сразу предупреждаю, товарищи комсомольцы, – вдруг выкрикнул он.
– Да мы не за этим, папаша, – Яша привстал и навис над ним, – впрочем… Если вы сейчас не подтвердите, что сержант Сиротин…
– Не знаю такого,—быстро сказал Шурыгин.
– Он уже майор, Яша,—заметил Илья.
– Майор? Чёрт! Какое это имеет значение. Этот майор пытался изнасиловать вашу дочь! И вы сейчас это подтвердите, иначе вот это, – Яша ткнул пальцем в брошюру, – сегодня же окажется там, где надо. И не только это. Откуда у вас ротапринт? Кому и как вы передаёте запрещённую партией литературу, кто ваши сообщники?
Илья с удивлением взглянул на Яшу. И без того всегда бледное, обрамлённое черными прямыми волосами лицо друга приняло какой-то голубоватый оттенок, рот подёргивался в дикой и жесткой усмешке. Илья насторожился, вспомнив его недавнюю выходку у подъезда генсека. С парнем, очевидно, не всё в порядке.
На мгновение Яша обернулся и вдруг подмигнул Илье. А ведь он играет, решил Илья. Он перевёл взгляд на милкиного отца и тут же отвёл газа, ему стало страшно неудобно и неприятно до тошноты видеть, как взрослый мужчина нервно теребит концы рубашки, беззвучно шевелит губами, непрестанно сморкается в мокрый платок и то и дело заискивающе заглядывает в глаза то одного, то другого палача.
Ему вдруг захотелось помочь этому человеку.
– Подожди, Яша, – сказал он, – он что-то хочет сказать, а ты ему не даёшь. Говорите, гражданин.
– Водички, – еле слышно потрескавшимися от «засухи» губами прошептал тот, и вдруг громко крикнул: – Мила, принеси воды!
Опорожнив стакан, протянутый дрожащей рукой дочери, он как-то сразу расцвёл. «Ему бы ещё рюмашку, – подумал Илья, – и совсем хорош будет».
Мужчина тихонько рыгнул и упёрся в молодых людей мгновенно просветлевшим взглядом.
– Тебя я помню, – и он ткнул пальцем в застывшего у двери Чапу, —а тебя, – он перевёл взгляд на Яшу,—знаю, но не помню. А этот дылда, – он зло посмотрел на Илью,– это он меня со стола смахнул?
Остаточный хмель быстро набирал силу и на его лице появилось задорное выражение. Почувствовав недоброе, Мила села рядом с отцом и взяла его за руку.
– Папа, пожалуйста не кипятись. Это мои друзья – Илья Шторц и Яша Мещерин. Они пришли мне помочь. Так больше не может продолжаться, ты должен им всё рассказать.
Шурыгин мгновенно прослезился, но, очевидно, пока не готов был написать явку с повинной. Молча встал и вышел на кухню. Там открылась дверца буфета, потом что звякнуло.
– Ну что вы там расселись. Идите сюда. Каяться буду.
На столе стояла только что початая четвертинка. Хозяин медленно что-то дожёвывал.
– Присаживайтесь. Не угощаю, молоды ещё, – снова рыгнув, начал Шурыгин. – Лейтенант вдруг стал майором. Вот его первую большую звезду мы и обмывали. Очень хороший человек. Мил, а ты ничего не придумала?
– Но папа!
– Но-но, опять слёзы. Верю. Теперь верю. – Он налил рюмку, быстро взмахнул рукой и аккуратно вернул на стол опорожнённую посуду. – А во всём ты, дочь, сама виновата. Года три назад, – он уже обращался к Илье и Яше, – она меня сводила в Политехнический. Вечер поэзии. Народу уйма – не продохнуть. Все кричат, потом слушают, потом хлопают, потом опять кричат. У меня память хорошая… была. Никого из выступавших не знал, но фамилии запомнил. Пришёл на работу, а я, да будет вам известно в спецхране Ленинки главным специалистом… Сразу после окончания института… Так и застрял. Жена меня ругала, потом ушла. Прости, дорогая дочь, отца своего.
Он пустил слезу и снова наполнил рюмку.
– В общем, я на следующий день их всех вычислил. Они там все по полочкам и по алфавиту… И стал я, дети мои, таскать эту литературу домой. Ночью читаю, утром на место ставлю. Милка стала обижаться, что ей ничего не достаётся. Тогда я поменял тактику. Я приношу – Милка перепечатывает, а потом вместе, не спеша, изучаем крамолу. Я вам так скажу, кроме стихов Бродского и Пастернака мною ничего толкового в этой литературе не обнаружено. Из-за чего руководство страны этих двоих евреев в кутузку посадило – мне не ведомо.
– Да они правду пишут! – вскипел Яша.
– Правду? Художественная литература, милый юноша, – это всё неправда. Вот Солженцин – это правда для всех, но это не худлит, а репортаж с места событий, публицистика, так сказать. Вот его-то я бы посадил! Впрочем, об этом другие скоро позаботятся.
Он взял из рук Ильи брошюру.
– Вам, Илья, читать это не советую.
– Так я уже. Хорошая книга.
– Она была бы хорошей, если бы не намекала, что наша ВОСР вовсе могла бы не быть. Во как! Что многие, особенно интеллигенция, вроде этого доктора Живаго, с удовольствием положили бы на неё… Вывод-то какой, намёк в чём – не революция, а переворот, значит, пройдет, как насморк. Если бы тогда все так думали, так бы и случилось. Но большевики заставили думать всех по-другому…
Шурыгин громко высморкался и выбросил платок в ведро.
–…Суть в том, что, убери из наших голов идею коммунизма, – нет, не умрём, а серьёзно и надолго заболеем, маяться начнём, совета будем просить. А у кого просить? За океаном? Нет, мы гордые, да и поздно уже метаться.
– Это вам поздно, – сказал Яша, – а дочери вашей в самый раз подумать, в какой стране она живёт.
– Это ты на что намекаешь?
– Яша уезжает в Израиль, – соврал Илья. – На днях визу получит.
– Постой, постой, – оживился совсем приунывший Шурыгин. – Голос Америки не о тебе давеча говорил? Точно: Яша Мещерин – ещё паспорт не получил, а уже хочет отказаться от гражданства, не выдержал преследований и унижений…
– Яша, это правда? – спросила Мила и дёрнула плечом, освобождаясь от руки Яши.
– Ты мне ничего не говорил, – огорчился Илья и уставился на предателя.
– Ну да, – буркнул Яша и тяжело вздохнул, будто только что осознал, какую глупость совершил. – Илья, прости. Мне надо было раньше сказать.
– Да пошёл ты!
– Да, да, – вдруг засуетился Шурыгин.—Так вот, этот милиционер…
Год назад Мила повадилась ходить на Маяковку и в Политех слушать поэтов и прозаиков. От того, что они пели и говорили, голова шла кругом. Не о войне, не о колхозниках выплёскивали уставшие глотки таких же как она молодых и совсем юных парней и девушек волны творческого экстаза. Они воспевали любовь, весну мечты.
Незаметно к площади подкатили автобусы, оттуда с замятыми транспарантами «Слава КПСС» и «Свободу Анжеле Девис!» вывалилась группа возбуждённых политинформацией и алкоголем молодых людей с красными повязками на рукавах. Завязалась драка. Толпа закружилась вихрями, в центре одного оказалась Мила. Все вдруг закричали, кто от страха, кто от злости.
Милу вместе с двумя девчонками и парой парней арестовали. В опорном пункте её допрашивал Сиротин. Он был опрятен и мил. По-отечески он приобнял за худые плечи Милу и, угрожая сообщить в школу и родителям о плохом поведении девушки, убедил её письменно дать признательные показания в сознательной пропаганде чуждых советскому строю идей посредством слушания крамольных авторов. Этот листок он аккуратно сложил и сунул в нагрудный карман белой рубашки, а через день заявился к отцу Милы.
Повод для шантажа был слабенький – девочка несовершеннолетняя и по закону ей ничего не угрожало. Но на его счастье как раз в этот момент отец девушки разложил на столе только-что отпечатанные военные дневники Эренбурга и не успел прибраться. Шурыгин заявил, что он писатель. Сержант с почтением попросил почитать что-нибудь по памяти. Автор покраснел и скромно отказался. Сержант настаивал. Оказалось, что у писателя уже целое собрание сочинений и писал он их под псевдонимами Солженицина, Ахматовой, Аксёнова.
Всё ясно – враг. Но что теперь с этим делать? Арестуют этого интеллигента, дочь останется одна. Её в приют, а там роза превратится в репей. А она ему страшно нравится – до пота в подмышках и зуда в паху. Вот так с первого взгляда…! Но нельзя – малолетка. А если папу в хомуты? Тогда он дочь свою направит в его сторону, заставит подчиниться?
Сиротин решил не спешить, а пока надо подумать, что со всей этой макулатурой делать. В стране расцветает самиздат, люди из рук вырывают крамольные листки. Но на машинке много ли напечатаешь. И потом – всё бесплатно. От того и ширится тлетворное влияние по стране, как степной пожар. А если на коммерческую основу поставить? Хочешь свободы слова испить – заплати. И ведь будут платить! Вспомнил про ротапринт, припрятанный в опорном пункте за фальшпанелью. На заре участковой деятельности аппарат случайно достался, оставленный без присмотра после разгрома подпольной редакции. И дело пошло.
***
– Эта сволочь мне ни копейки не оставляет, – всхлипнул Шурыгин.
– Не могу я на всё это смотреть. Мерзость какая! – вскипел Яша. – Илья, пошли. Мила, я тебя очень прошу, не пускать больше сюда этого гада.
– Яша, – вдруг сказала Мила, – спасибо тебе… за всё. Вы идите, а мне с Ильёй поговорить надо.
Она умоляюще посмотрела на оторопевшего Илью.
– Ну, хорошо, – сказал он, – Сергей, ты тоже иди с Мещерей, я вас догоню.
Зашли в комнату Милы. Она попросила Иль сесть. Сама осталась стоять, широко расставив ноги, руки за спиной. Сейчас она была той Шурыгиной, которая, собрав волю в кулак, медленно и твёрдо ступая перед строем старших мальчиков, указывала, кто из них принимал участие в «геноциде» малолеток на третьем этаже школы.
Илья посмотрел с восхищением на только что рыдавшую и метавшуюся по квартире девушку.
– Илья, – начала она и запнулась, затем взмахом головы перекинула косу на грудь и сжала её обеими руками. – Всё, что рассказал отец, – правда. И ты, как комсомолец…
От неожиданности, Илья вскинул на неё глаза, которые до сих пор старательно прятал, и невольно заулыбался.
–…вправе меня осудить, – прошептала Мила и вдруг упала перед ним на колени и схватила за руку.
По лицу её снова полились слёзы. Как и тогда, в лагере, она смахнула их кончиком косы, уткнулась лицом в его колени и быстро – быстро залепетала:
– Я не могу быть твоей. Я грязная! Я лгунья! Почему я не сказала тебе всё это тогда? Я боялась, что ты меня бросишь. Там было так хорошо! И рыба, и волки с большими глазами, как у тебя. Он приходил и каждый раз так смотрел на меня, будто я его… девка. Такой потный, грязный. А его губы! Эти червяки! Красные, гадкие червяки. Он сегодня первый раз схватил меня и поцеловал!
Мила вскочила, бросилась на кровать, уткнулась лицом в подушку. Тело девушки вздрагивало. Илья бросился к ней и погладил по голове.
– Отстань! – выкрикнула она и оттолкнула его руку.
Села, зажав руки между ног и уперев взгляд в стену. Немного успокоившись, она продолжила:
– Мама ушла и отец очень сильно изменился. Начал пить. Я знала, что он не сможет меня защитить. Какое счастье, что я уехала в лагерь. Там я снова встретила тебя. А теперь не знаю, что делать. Вот смотри!
Она выдвинула ящик тумбочки. Там навалом лежали какие-то цепочки, кулоны, колечки.
– Это всё он мне подарил. Здесь есть и ценные вещи – я как-то ходила к оценщику.
– Зачем ты всё это взяла, дурочка?
– Илья, ты не знаешь женщин, – она вдруг игриво улыбнулась сквозь слёзы, – и целоваться не умеешь. Но это не важно! И всё это время он был добр со мной. Даже ни разу не прикоснулся. Твердил, что когда я стану совершеннолетней, он женится на мне, что у него много денег, что он для нас купил квартиру. Урод! И папа уже разговаривал со мной. Но сегодня он привёл этого Чаплыгина. Я была в ужасе, когда Михаил, как обычно, завёл свою песню про женитьбу. Ведь Сергей – твой товарищ? Он учился в вашем классе. Ты всё равно узнаешь. И я нагрубила ему, Михаилу. Тогда он схватил меня и притащил сюда. Я не знаю, что он хотел со мной сделать, но мне было больно и противно. Если бы не Сергей… – он пытался зайти, но Сиротин запер дверь. Я его ударила вот этим – она показала на плюшевого медведя – по голове. И он неожиданно отстал. Вскочил и убежал.
Мила замолчала. Илья осторожно коснулся её плеча.
– Успокойся, – сказал он, – теперь этот подлец Сиротин не будет к тебе приставать. Ведь мы всё знаем и не дадим тебя в обиду.
– Илья, – он заглянула ему в глаза, – ведь ты меня не любишь. Я некрасивая.
– Я никого ещё не любил, но тебя мог бы.
– Правда?
– Да. Ты очень симпатичная и нежная…
Илья не знал что ещё сказать. Ему было страшно жаль Милу и он боялся, что она снова разрыдается.
–…но у меня уже есть девушка, – соврал он и обрадовался, что нашёл выход, – она живёт в Киеве. Мы с ней переписываемся.
Глаза Милы погасли. Она встала и отошла к окну.
– А ты знаешь, что Яша в тебя влюблён? – спросил Илья.
– Яша? Но он совсем маленький… – обернулась Мила и улыбнулась.
–…но он очень хороший и уже взрослый, в отличие от меня.
– А про Израиль – это правда?
– Почти всё, – усмехнулся Илья и тут же насупился, вспомнив предательство Яши. – Мил, я пойду. Там ребята заждались.
Илья вышел из подъезда. Сергей и Яша сидели в беседке.
– Что она тебе сказала? – накинулся на него Яша.
– Всё в порядке. Готовь вызов в Израиль. Я сказал, что не люблю её, что у меня есть девушка.
– Правда? Илья, ты настоящий друг, – обрадовался Яша, но тут же смутился. – Ты прости, что я тебе не всё рассказал.
– Ладно, проехали.
– Но я не успокоюсь, пока не верну этому гаду должок, – сказал Яша. – Ты со мной?
– А что мы можем сделать? – огорчённо вздохнул Илья.
– Я тебе позвоню, – Яша стрельнул бычком в кусты и, засунув руки в карманы, медленно поплёлся прочь.
– И я, пожалуй, пойду, – сказал Чапа.
– Ну, давай. И спасибо тебе Сергей за Милу.
– Пустяки, дело житейское.
Они вместе дошли до арки, ведущей к «двадцать шестому».
Илья с удивлением смотрел в спину удалявшемуся товарищу. Вдруг он увидел, как в сквере английской школы к Чапе подошла какая-то высокая, хорошо одетая женщина, и они вместе пошли в сторону проспекта.
Сиротин
Сиротин успокоился только тогда, когда уселся в недавно купленную новенькую «Волгу».
Пахло свежей технической косметикой. Кожа сиденья приятно холодила потную спину.
С девчонкой получилось нехорошо. Да он сорвался, когда она обозвала его отвратительным стариком и заявила, что больше не хочет его видеть. И тут ещё этот пацан, Чаплыгин. Он всё слышал. Нет, её надо было наказать. Ну, может быть не так. Но он всё-таки мужик, а на ней только тонкий халатик. А эти белые с ямочками коленки!
Сиротин снял фуражку и забросил на заднее стекло. Вытер пот со лба, тяжело вздохнул. Никуда она со своим отцом от него не уйдёт. А сейчас есть дела поважнее. Всё не так уж плохо.
Как он и предполагал, то колечко сыграло свою роль.
Уже через неделю, после того как вещица была доставлена адресату, полковника Борщёва перевели в Москву, а сам Сиротин воцарился в кабинете начальника уже в звании капитана и в должности майора. Зозулю он сделал своим адъютантом и надзирающим за Родиным и Чаплыгиным. Теперь эти двое работали только на Сиротина.
По указанию своего тайного патрона он сделал полную ревизию содержимого шкафов в доме Фурсова. Выяснилось, что добрую половину всего «богатства» можно выбросить на свалку. Литератор оказался плохим оценщиком. Начитался разных книжек и решил, что он специалист! Сиротин ухмыльнулся, вспоминая выражение его лица, когда с лёгкой руки этой Ядвиги – его «племянницы» – ха! – выяснилась истинная ценность колечка.
При очередной встрече она же предложила новую тактику экспроприации. Изменив внешность, Ядвига сама проходила по вагонам поезда и заранее определяла ценность клиента. Её намётанный взгляд сразу выявлял настоящие драгоценности на шеях и руках дамочек или содержимого их сумочек. Что касается последнего, то ей ловко удавалось заставить этих гусынь щёлкнуть застёжкой, для того, чтобы похвастаться своей косметикой, все прелести которой Ядвига льстиво отмечала на их лицах. Таких она выманивала из поезда на каком-нибудь полустанке, предлагая примерить итальянские сапоги или французский бюстгальтер – дело-то интимное и… подсудное. Те, как козы, шли за морковкой. В укромном месте на них неожиданно нападали и чистили Родин и Чаплыгин, которые всё время были неподалёку. Причём, для чистоты алиби, от ребят иногда доставалось и Ядвиге. Но зато к самой продавщице у пострадавших никогда не было претензий. И ребята действовали в масках или в гриме, нанесённом той же Ядвигой.
