Читать книгу: «Весна сменяет зиму», страница 36
Через пару дней Чак и Китти добрались к его пригороду, небольшому рабочему посёлку. Там они увидели то, что повергло обоих в шок. Пустоту, звенящую пустоту и разруху, ни людей, ни строений. Одни сплошные руины, выжженные дотла. Путники до вечера бродили по пустотам, в надежде найти хоть какое-то укрытие, но все было тщетно. Им так и не удалось найти ни одного целого дома. В эту ночь их приютил лишь подвал, что был укрыт под массивными бетонными плитами бывшего жилого дома. Было холодно и сыро, они не разводили огонь, боясь задохнуться в таком маленьком и тесном пространстве и обнявшись под одеялом из курток, проспали до утра.
Город располагался за небольшим каскадом холмов поросших лиственным лесом, проходя по нему им становилось понятно, что в Генгаге их не ждут свои. Всё указывало на яростный бой, что был в этих местах совсем недавно, между деревьев уныло свесив дула, стояли сгоревшие танки, вперемешку Фавийские и Муринские, на многих из них зияли дыры от бронебойных снарядов. Вокруг да около валялись гильзы, ящики и цинки, а ноги то и дело проваливались в глубокие воронки. Чак постоянно глядел в бинокль и продвигались они крайне аккуратно. Пару раз путники решительно настраивались обойти Генгаг, но всё-таки решено было опробовать идею с лодкой.
Вскоре между крон деревьев, вдали показалась Генгагская бухта. Спокойная морская гладь, в ней, как в зеркале отражалось пасмурное осеннее небо. А спустя некоторое время, им показался и сам город.
Он смотрел на них серыми, обугленными стенами, сгоревших домов, с чёрными выемками оконных проёмов, мерзкий и тошнотворный вид. В этот момент в душе Чака, что то закололо и ему стало не по себе. Китти резко поникла и весь путь с холмов смотрела лишь себе под ноги. У подножия их встретил кислый привкус воздуха, глаза начали слезиться и стало тяжело дышать.
– Давай скорей поднимемся из этой ямы, тут видимо остался газ, – прикрыв нос воротником курки, сказал Чак и взяв девушку за руку ускорил шаг. – Я знаю этот запах. Это боевой газ фавийцев "КР-1101". Нужно скорее подняться. В лощинах он может оставаться до нескольких недель.
Китти безукоризненно поспешила наверх.
Генгаг вымер. На улицах не было: ни солдат, ни людей. Лишь следы недавнего боя. Совсем не так в своих умах представляли этот город они оба. Их здесь не ждал никто и уж тем более, здесь не было генерала Рувуля со своей армией. Только выжженный город. Единственная живность, что встретила их на этих пустынных улицах, так это собаки, они бегали огромными стаями и шарили по углам и закоулкам в поисках пропитания. Чак отметил, что псы упитанные и вовсе не похожи на оголодавших и вскоре понял почему.
Огромная стая собак рылась в земле небольшого сквера. Они жадно дрались и лаяли друг на дружку, словно нашли хорошую помойку. Где-то возле лавочек, стоял шум и гам, десятки лохматых и грязных четырёхлапых существ, что-то усердно делили. Китти вгляделась в центр собачей давки и резко отскочила, отвернув лицо в сторону. Животные раскопали свежую, наспех зарытую братскую могилу. Они жадно грызли куски человеческой плоти, обёрнутые в грязное тряпьё, какой-то удачливый пёс вынырнул из общей кучи, сжимая в счастливых челюстях кусок человеческой руки с несколькими пальцами. Тут же другой пёс схватился за добычу и началась драка за человечину со стонам, визгом и лаем. Китти стало плохо и, зажав рот ладонью, она отступилась в сторону, Чак резко подскочил к ней и сунул фляжку с водой.
– Выпей и не смотри в ту сторону, нам определённо не стоит задерживаться тут ни на секунду.
Псы продолжили шумную делёжку и не обращали ни малейшего внимания на живых людей, им хватало мёртвых.
Вскоре стало совершенно ясно, в городе никого нет, в этот раз фронт пронёсся по нему с небывалой жестокостью, практически стерев его с лица планеты. По стойкому кислому аромату в некоторых помещениях Чак понял, что медивы не брезгали травить всех и вся отравляющим газом, это давало ответ на полное отсутствие в Генгаге, как мирных так и военных.
Они шли по тихим, безмолвным улицам, лишь лай собак продолжал раздаваться за углом. Высокие дома из бетона и стекла уже не напоминали о кипящей, годы назад, жизни. Сложно было представить, что кто-то раньше мог обитать в этих мрачных руинах, пропитанных гарью и газом. Из растерзанных пробоин в стенах, на них уныло глядели убранства квартир. Где-то торчала изломанная мебель, в некоторых окнах висели грязные занавески, раскачивающиеся под сквозняком. Чаку пейзаж напомнил какой-то давний рассказ, что он читал ещё подростком, про мир после глобальной войны, где описывались дикие племена, живущие на руинах цивилизации. Тогда книжка показалась ему фантастической и даже сказочной, но только не сейчас, когда тот воображаемый мир автора был наяву. Не хватало для полного антуража лишь обмотанных в тряпки местных аборигенов, но оглядев своё отражение в целом окне, он вдруг понял, тот дикарь это он. Такой же грязный, голодный и лишённый всяких чувств и стремлений. Его воспоминания оборвала Китти, немного отошедшая от увиденного.
– Чак, дорогой мой Чак, – она впервые назвала его «дорогим» без иронии. – Мы идём к морю?
– В порт.
– Там же есть море?
– Ну конечно же есть!
– Так хочу посмотреть на море. Я так по нему соскучилась. Я люблю море.
– Море это лишь большая лужа. Нам бы лодку найти и уплыть отсюда, куда подальше. Мне этот город не очень-то и понравился. Тут даже хуже, нежели в Брелиме. Одни мёртвые и пустые коробки домов, лишённые всякой жизни. Не по себе мне от этого всего.
– Ты не любишь море?
– Люблю, но сейчас воспринимаю не более, чем лужу, по которой нужно убраться из этого ада. Да и как можно в наше время любить огромное скопление воды, ведь именно она нас отделяет от спасения?
– Душой любить, смотреть на солнце, что погружается в тихую пучину морской глади. Любоваться мелкой рябью или грозными волнами, что с треском разбиваются об острые скалы, а иногда тают в золотом песке пляжа. Вдыхать аромат вечернего моря, слушать множество звуков, что вместе играют загадочную песнь природы. Море, Чак, это красиво, я бы жила у моря. А ты?
– Раньше и я мечтал жить у моря, а сейчас бы и в пустыне жил. Лишь бы рядом с тобой, – сказал Чак и аккуратно переступил через останки фавийского солдата.
– Знаешь, у меня дядя живёт в посёлке Топчем, это на берегу Баталийского моря, на северо-западе Муринии. Там такой красивый берег, в основном песчаный, но иногда встречаются острые выступы горных пород, как будто маленькие скалы. Я в детстве часто гостила у него, так вот я часто по вечерам пропадала у этих маленьких скал, раньше они мне казались много больше. Я часами смотрела на море. Я мечтала, мечтала вырасти поскорей, найти мужа, хорошего и доброго, который бы обо мне заботился. Такого о которых писали в детских сказках. Мы бы поселились с ним у берега моря и каждый вечер провожали с ним солнце в путешествие за горизонт. А иногда бы и встречали его по утрам вновь. Ты бы так смог? – Китти упорно старалась не смотреть под ноги и по сторонам, дабы не сбить себя с мечтательной ноты.
– Не знаю. Рядом с тобой наверно смог.
– А ты помечтай. Представь как бы это было?
– В смысле?
– Оторвись от этой проклятой реальности. Представь, что мы вдвоём. Неужели ты не представлял нас вдвоём?
– Представлял.
– Так давай вместе представим. Я начну. У нас с тобой есть маленький коттедж на берегу моря. Стены его обиты деревянной рейкой и окрашены в голубой цвет. Окна большие, такие из которых можно видеть горизонт, море и небо. Давай, продолжай. – Китти улыбнулась и бросила на Чака нежный, мечтательный взор.
– Ну… Ну к дому пристроена терраса с навесом, на которой стоят шезлонги, два штуки. Зелёные.
– Почему зелёные?
– Ну… Ну мне нравиться зелёный. Он приятный цвет. Говорят успокаивает.
– А где мы?
– На берегу. Гуляем вдоль берега по мягкому песку пляжа.
– А что на мне одето?
– Ну пусть на тебе будет красивое нежно-розовое платье с белым горошком. На голове твоей широкополая шляпка с цветком, а в руке ты несёшь кожаные босоножки. А волосы твои распущены и развиваются на ветру. Люблю, когда твои волосы распущены, ты так гораздо красивее. – Чак начал входить в образ и даже попытался представить данный пейзаж. Было сложно. Его фантазия работала неочень, но он старался.
– Ну а ты идёшь босиком, в шортах и летней рубахе с коротким рукавом, на ней нанесён какой-нибудь яркий и бессмысленный рисунок. А на голове твоей пляжная, соломенная шляпа. А в руке бутылка холодного пива, такая ледяная, что покрылась испариной и холодит ладонь.
– А вот за пиво отдельное спасибо! – усмехнулся Чак.
– А идём мы к пирсу, где стоит наша яхта. Маленькая, скромная яхточка под треугольным парусом. Там есть всё, что нужно двоим, маленькая каюта и безграничная свобода направлений. Я бы отправилась в море и посмотрела на закат с борта, так хочется увидеть такое вновь. В море наблюдать закат вдвойне красивей.
– Ты уже ходила на яхте?
– Ни разу. Я ходила в море на огромном крейсере, когда мы плыли в Берк.
– А в Берке красиво?
– Там чудные пляжи, мягкий климат и очень дружелюбные люди. Горы там, словно из сказки, малиново-розовые, иногда мраморно-белые. Я видела там город, который сплошь произведение искусства, стены домов, там как картины на холсте. Вот было бы здорово, если после войны там организуют какой-нибудь курорт, эта страна идеально подходит для отдыха.
– Ты так говоришь, будто отдыхать туда ездила, – присев в укромном углу, сказал Чак и прикурил сигарету.
Китти села рядом и ткнув пальцем на хромую ногу сказала.
– Берк мне оставил о себе не только хорошую память. Эту грациозную походку я заработала там.
Они устроили небольшой привал. Выпили воды. Чак выкурил сигарету и их путь продолжился. Китти ему рассказала о своих приключениях в Берке. Зит поведал ей о событиях его жизни: о фронте, о службе в горохране и даже детстве. Неожиданно дорога привела их к порту и перед ними, синей громадой, выросла бухта.
Пред их глазами был порт, точнее его останки, видимо, воздушный флот не жалел снарядов для котивов. Все верфи, причалы и строения были разрушены, краны повалены, мостовую покрывал огромный слой грязи и гари, а воздухе словно снежинки витал пепел, всюду была серость режущая глаза. В гавани, лежали на мели три огромных линкера, один из них был разломан надвое и лежал на правом борту, устремив свои обугленные пушки в мрачное небо. Два других выгорели прямо в море и лежали на брюхе в паре сотне метров друг от друга, редкие волны гуляли по их палубам. Из разбитых баков вытекало горючее, море было серовато-чёрным с маслянистым сиянием, в нем плавали сотни трупов, тысячи обломков и колючих, будто ежи, мин. Даже чайки облетали эту гавань стороной. С моря доносился мерзкий аромат топлива, мазута и тухлятины. Смрад был похлеще любого отравляющего газа. При каждом вдохе к горлу подступала тошнота и хотелось закрыть глаза.
– Вот какое нынче море в наших городах. – Китти сказала это с такой грустью и печалью, что у Чака заломило сердце. – Надеюсь, хоть где-то осталось море, не тронутое нами.
– Надеюсь да, по крайне мере я очень хочу в это верить.
Они оба были разочарованы и подавлены, сначала видом пустого города, а теперь и гаванью. Зит со злостью поднял с набережной камень и с силой швырнул его в воду. Булыжник лениво плюхнулся в мерзкую жижу, лишь отдалённо напоминающую воду, всколыхнув её расходящимися кругами.
– Тут нет смысла искать лодку, тут нет ничего и никого кроме нас. Двух дураков, – не сводя взора с мрачного вида, сказавла Китти и по грязной щеке скатилась слеза.
Но Чак всё же осмотрел побережье, он долго разгуливал по нему, с надеждой вглядывался в даль. Он понимал, что шли они зря, нет в Генгаге никакого генерала Рувуля и спасения в целом. Это всего лишь один из сотен мёртвых городов, по которому прокатилась людская злоба. Ему не хотелось в это верить, всеми силами своей души сопротивлялся капитан, тому, что отрицать не было смысла. В Генгаге им делать нечего и пора из него уходить, так как уплыть не получиться, ни в Дарлию, ни на нейтральные острова. Придётся вновь идти пешком. Но куда, он не знал.
– Походу мы не уплывём, – сказала девушка, смотря на уставшего и растерянного капитана.
– Мы обязательно уплывём, должна же быть хоть одна лодка, хотя бы, чтобы добраться до корабля. В гавани лежит практический целый корабль. На таких ведь должны быть какие-нибудь лодки, хоть что-нибудь. Ты ведь плавала на таких? Ты не видела на таких ничего, что нам сейчас бы пригодилось?
– Что нам теперь делать? – не слыша его, спрашивала Китти, смотря в даль.
– Не знаю, идти дальше, может мы найдём хоть, что-то. Нужно собрать плот и доплыть до корабля, там по-любому осталась хоть одна лодка, хоть, что-нибудь. Я попробовал бы вплавь, но слишком далеко, боюсь, что не справлюсь.
Китти присела на холодный асфальт и грустно глядела на закат, а слезы текли и текли, Чак вытирал их рукавом и вскоре присел рядом и обнял. Он понимал, что план рухнул, Генгаг встретил их слезами и разочарованием. Вдали заходило солнце, такое тусклое и оранжевое, что будто бы светило устало от всей этой человеческой глупости и потеряло прежний цвет. Но это была лишь осень и ничего более. Они долго сидели, вглядываясь в горизонт, и Чак крепко сжал Китти в своих объятиях и поцеловал в щеку.
– Нам нужно спрятаться, наступает ночь. Отдохнём и продолжи поиски, ещё не все потерянно. Пойдём вдоль побережья на север, а там и выйдем на наши позиции, рано или поздно. Но здесь долго задерживаться нам ни к чему.
Но Китти молчала, молчала не обращая внимания ни на слова Чака, ни на его попытки её успокоить. В этот момент она лишь понимала, что этот закат ни на каплю не схож с теми закатами у моря, которые она любила. Неожиданно за спиной раздался тихий скрип обуви и они резко обернулись.
В нескольких шагах от них стояли три серые фигуры в защитных серых халатах из под которых торчали стволы автоматов. Это были фавийские солдаты, их лица, налитые свинцом и усталостью блестели от пота, все трое были, как на подбор, одного роста, широки и плечисты. Один из них неуверенно шагнул навстречу сидящим и выставив автомат вперёд спросил тихим, низким голосом.
– Вы кто такие, мать вашу, откуда взялись здесь?
– Мы беженцы, – нерешительно ответил Чак, прижав к себе Китти.
– Какие, мать вашу, беженцы? В Генгаге не осталось людей. Одни мертвецы.
– Мы с запада, – неуверенно добавил Чак, подымаясь на ноги.
– По рожам вашим вижу, что котивы!
– Мы гетерские котивы, – вновь начал Чак. – Мы возвращаемся из Фавии.
Солдат с подозрением смотрел в их растерянные лица и понимал, что здесь не совсем всё ладно. Он подошёл ближе и скомандовал.
– Руки за голову и на колени. Беженец, говоришь. Так откуда у тебя пистолет беженец?
– Какой пистолет? – растерялся Чак.
– Который ты носишь за поясом. Мы за вами наблюдаем с самого вашего захода в город. Уж поверьте, люди здесь нечастые гости. Так я спрашиваю, откуда у тебя пистолет?
– Для самообороны. Подобрал у убитого муринского солдата.
– Медленно достань его и брось ко мне. Только без шуток. Ты у меня на мушке, Чак. Верно? Ведь так тебя твоя спутница называет? А она вроде бы как Кати или Китти? Или я ошибаюсь?
– Всё верно.
Чак без лишних разговоров вынул из-за пояса пистолет и аккуратно швырнул его прямо к ногам фавийца. Тот, не сводя автомата с пленников, поднял оружие и прибрал в карман.
– Пойдёте с нами, Ван, свяжи им руки, отведём их к дяде Касеру, пусть он с ними разбирается. Касер уж точно разберётся кто вы такие, беженцы, или диверсанты. У него глаз намётан на таких как вы. Котивы.
Ван, плечистый парень с мягким лицом и кривым носом, достал из кармана верёвку и подошёл к ним, они не сопротивлялись.
Глава 27
В развалинах Генгага урывалась фавийская разведрота. Наступающие медивы, оставили их в разрушенном городе, для контроля над важным, в стратегическом плане, участке местности. Они наблюдали за побережьем и всегда были готовы принять на себя удар морского десанта, либо котивских диверсантов. Но ни тех, ни других тут не встречалось и вскоре вся их служба свелась к патрулированию мёртвого города и отлову редких дезертиров, которых нынче не жалели по обе стороны фронта. За последние дни троих уже придали скоротечному суду и сбросили тела в море, не желая их хоронить. Местных в городе не осталось, все кто не успел бежать при первом и втором штурме, были погребены под руинами собственных домов. Многих скоротечные трибуналы военных судов Фавийцев, приговорили к смерти или к лагерям за сотрудничество с врагом. Под сотрудничеством понимали всё, что только могло придти в голову. Если кто-то говорил, что в доме подозреваемого ночевали котивы, то того тут же стреляли без разбирательств, а если ты кормил врага в своём кафе или столовой, то могли ещё перед смертью пытать и пристрастно допрашивать. В итоге город опустел, и стал мрачным памятником человеческой жестокости.
Ротой командовал боевой офицер в третьем поколении, капитан Касер. Чистокровный медив, сорока лет отроду из благородной и знатной семьи, что жила в своих имениях где-то на южном берегу. Бойцы любили и уважали его и добродушно называли "дядей", хотя кому-то он был и ровесником.
Разведчики сильно не прятались, ибо знали, что в городе кроме них никого не осталось, от того они расположили свой штаб и казарму в бывшем доме инвалидов. Это одно из немногих зданий, что выстояло под нескончаемым огненным дождём. Во многом благодаря своим толстым, кирпичным стенам, выложенных ещё три сотни лет назад, когда города, как такового не было, а был лишь небольшой форт. Вокруг дома, удивительным образом, сохранились несколько елей, но от десятка других остались лишь разодранные пни.
Медивы жили здесь своеобразной размеренной жизнью, в тишине и спокойствии. Им безгранично нравилось удалённость от фронта и боёв, они спали и ели вдоволь, играли в карты, болтали и иногда патрулировали город, обыскивая брошенные дома в поисках каких-нибудь ценностей, ну, или на худой конец, искали целую мебель или одежду.
Китти с Чаком привели сюда уже ночью, когда большинство спали, сильно не церемонясь с ними их бросили в тёмную, сырую комнату без окон и закрыли массивную дверь, за которой встал охранник. Он то и дело побрякивая автоматом, как бы намекая на своё присутствие, иногда громко кашлял и бранился сам с собой, а вскоре так и вовсе запел низким, приятным голосом какую-то песенку о высоких елях. В комнатке была кромешная тьма, не видно было абсолютно ничего, лишь только пару слабых лучей электрического света осторожно просачивались сквозь трещины массивной двери.
– Китти, дорогая моя, я здесь, ползи ко мне, – тихо сказал Чак и через мгновение, почувствовал, как она прижимается к нему всем своим дрожащим телом.
– Мне страшно, Чак, нас расстреляют.
– Но-но, не паникуй, мы же беженцы, нас должны пощадить, мы не солдаты, по крайне мере они должны так думать.
– Мне очень страшно, я вся дрожу, Чак, дорогой, обещай, что все будет хорошо, я не хочу умирать, я не хочу..
– Ну успокойся же, думай о чем-нибудь другом, думай о хорошем!
– Например?
– Ну мы же с тобой помнишь мечтали, пару часов назад: про море, коттедж, яхту, закат. Так вот, старайся думать об этом, – сам едва держа себя в руках, шепнул он ей. – Давай, теперь я начну. Вот если бы у нас был дом на берегу моря, то у меня обязательно был бы сарайчик – мастерская. Я бы купил себе мотоцикл, желательно большой и мощный, можно да же армейский Рам-2, он конечно же будет сыпаться через день, но я зато могу его закрытыми глазами собрать и разобрать. Так вот, я бы копался в этом сарайчике, весь по локоть в мазуте, матерясь и ругаясь на старое, железное барахло. Так по крайне мере мой отец делал. Хотя по правде, он ни одной машины в своём гараже не починил. Он там просто пил и напивался до свинячьего визга. После чего приходил в дом и лупил меня почём зря. Я бы, конечно, тоже пил, но не много, а так, для настроения. У меня бы в мастерской наверное был бы мини бар. С красивыми бутылками, стаканами, сигаретами элитными.
– Будь у тебя бар в мастерской, то ты бы наверняка там в руки кроме стакана ничего не брал и твой мотоцикл бы заржавел, – дрожащими губами, молвила она.
– Ну вот, такая ты мне больше нравишься, все будет хорошо. Я надеюсь на это. Мы выкарабкаемся, не впервой нам.
– Ты уже бывал в плену?
– Нет, ни разу.
– Как думаешь, что они с нами сделают?
– Не знаю. Если поверят, что мы беженцы, то возможно отпустят. В любом случае держись молодцом. Не бойся и будь стойкой. Мы должны пережить это и вернуться домой. Я просто не могу сдаться сейчас, когда наконец-то добился твоей взаимности.
– Так это всё, для того, чтобы завоевать меня? – с некой иронией сказала она и прижалась к нему ещё сильнее. – Ради хромой, грязной и наивной дуры?
– Да и я не красавчик!
Неожиданно о дверь громко стукнули пару раз кулаком и мелодичный голос натужно крикнул.
– Прекратите бурдеть, беженцы котивские. Иначе сейчас войду и таких тумаков вам отвешу, что глаза из орбит повылезают!
Они умолкли и уснули в крепких объятиях.
С утра их вновь разбудил громкий стук в дверь. Следом она открылась, и в сонные глаза пленников, ярко ударил свет из коридора, он был неожиданно ярким и болезненным. В комнату вошёл охранник, крепкий парень, с мягкими чертами лица и массивными руками. Они узнали его, это был некий Ван, что вчера вязал им руки.
– Доброе утро, – неожиданно вежливо, проговорил здоровяк. – Вам придётся идти со мной. Это я к вам обращаюсь мужчина, а девушка пусть пока останется здесь.
– Что вы с нами сделаете? – поднимаясь с пола, спросил Чак.
– Да мне то откуда знать, что с вами сделают. Но пока переживать не надо. С вашей подругой ничего не случиться. А вам надо идти со мной. Наш командир хочет с вами поговорить.
Чак поцеловал Китти и шепнул на ухо:
– Чтобы со мной не случилось, будь сильной. Я тебя люблю.
И впервые он услышал долгожданные слова из дрожащих губ:
– Я тоже тебя люблю, береги себя.
Его вели по коридору, спустили по одной винтовой лестнице вниз по другой бетонной, подняли на верх, вновь провели по тёмному коридору, где он, взглядом пересёкся с ещё одним знакомым фавийцем, из вчерашних. После чего завели в какую-то комнату, в которой приятно пахло хлебом и молоком. Интерьер напомнил ему чем-то кабинет Ломера, с которым он так по долгу беседовал, но там пахло кофе в основном. Из запотевшего окна, немного виднелся город, над которым повисли низкие серо-синие тучи, моросил дождь. Ван велел ему сесть на стул и положить ладони на колени. Как только Чак выполнил его команду, крепкий детина грузно упал на деревянную лавку у входа. Он молча снял автомат с предохранителя и направил его в сторону капитана. Зит испуганно зажмурился, почувствовав неладное, но мелодичный голос его успокоил.
– Ты не пугайся, дядя, тебя никто стрелять не будет, пока конечно, за дальнейшие события я не ручаюсь, я же не провидец. Но я врать не люблю и не умею, если сказал, идём к командиру, значит идём к командиру. А вот как скажу, идём стрелять тебя, так уж тогда, пугайся или нет, поведу стрелять. К командиру нашему обращайся «господин капитан», не дерзи ему и не ври, он ложь не любит и очень гневается, когда его хотят обмануть. Веди себя хорошо. Он просто побеседовать с тобой хочет, говорит ты фрукт интересный.
– Чем же я вам так интересен?
– Не путай, дядя, не я с тобой разговаривать буду, а наш командир, я тебя сторожу, чтобы ты не сглупил.
"Ну и дубина", – подумал Чак, посмотрев на спокойное лицо солдата, после чего немного расслабился. Ван не вызывал у него агрессии и вполне располагал к себе, как разговором, так и своей простой внешностью с мягкими чертами лица и преданными, будто у пса, тёмными глазами, с длинными ресницами. Зит представил в своём уме деревушку из которой был призван этот громила, он почему-то именно такими и представлял парней из фавийской глубинки, вежливыми и большими.
Капитан Касер не заставил себя ждать и скоро появился в комнате, это был крепкий, плечистый мужчина с огромными ручищами, как у атлета тяжеловеса, из под узкой, зелёной майки торчало мощное, рельефное тело, покрытое густой растительностью. Лицо его было смуглым, с резкими и угловатыми чертами, глаза маленькие и тёмные, вся нижняя часть головы была спрятана под густой, чёрной бородой, а на макушке сияла свежо побритая, лысина. Положив автомат на стол, он спокойно, не обращая внимания на Чака прошёлся по кабинету, напевая, что-то под нос, поставил на плитку чайник, зажёг под ней огонь и вынув из шкафа пакет со свежими калачами, швырнул их на стол. Чак и Ван смотрели на капитана, но тот мурлыча лёгкий мотив, продолжил копаться в шкафу. Найдя там банку молока, он сделал пару глотков и вытерев капли с бороды, глянул на чайник.
– Ван, у нас ещё остался тот чай, что твоя матушка нам передала?
– Да, господин капитан. В верхнем ящике.
– Тебе заварить?
– Пожалуй не стоит. Господин капитан, я к вам беженца привёл. Вы хотели с ним поговорить.
– Ты про этого, что ли? – кивнув в сторону Чака, сказал Касер.
– Ага.
– Ну сейчас чайку заварю и поболтаем с ним. Уж больно запыхался я, Ван, с утра боксировал с одним выскочкой из твоего взвода. Уж больно хвастливый у вас взводный. Говорит, мол, был чемпионом в своей провинции. Даже фото свои показывал, где с медальками стоит. Только вот грош цена его медалькам. Выскочка он. Я его так набоксировал, что у вашего взводного теперь морда, будто он в улей полез, а его там пчёлы накусали. О, чайник закипел, так налить тебе чаю, или как?
– Давайте позже. Не при нем же? – Ван махнул дулом на Чака.
– Ну, как скажешь.
Касер достал из верхнего ящика стола тряпочный мешочек и зачерпнул из него горсточку невероятно ароматных трав, что тут же наполнили комнату сладким запахом цветочного поля, вперемешку с нотками ягод. Бросив чай в сеточку запарник, он залил всё кипятком и вдохнув аромат напитка, уселся напротив Чака, держа в руке бокал.
– Ну и кто ты такой? – наконец заговорил Касер, уткнув свой острый взор в Чака.
– Беженец, господин капитан.
– И как тебя звать беженец.
– Чак Зит.
– И откуда ты, Чак, бежишь?
– С запада.
– В Генгаг? – сказал капитан и улыбнулся. – Ты глянь, Ван, он бежал с запада в Генгаг, ни куда-нибудь в сытые и спокойные края, а в Генгаг. В город, где даже мухи не летают. Ты, друг мой, котивский либо врать мне надумал, либо просто идиот.
– Я честно вам говорю, мы с женой бежим с запада, из города Прерий, после атомного взрыва, мы думали, здесь спокойней. К тому же, Гетерский союз постепенно освобождается.
– Так, Чак Зит, пойми меня правильно, я не люблю вранья, я как миноискатель, только тот мины чувствует, а я ложь. Вот, ты мне врёшь! Либо может ты за дурака меня держишь. Я ведь не дурак, не думай меня вокруг пальца обвести. Понимаешь, Чак Зит, когда меня считают дураком, я начинаю нервничать, а когда я нервничаю, я становлюсь плохим человеком. Ван вот знает.
Ван исказил лицо, изображая тем самым, что с Касером шутки плохи, но Чак стоял на своём, хотя и понимал, что его легенда не проходит.
– Давай так, Чак. Я сейчас скажу, а ты попытайся меня разубедить. Вот. – Касер почесал бороду, после чего сделал глоток чаю. – Смотри. Говоришь ты со своей женой гетерский котив. Мол вы бежали в Фавию, а сейчас возвращаешься домой. Я видел в своей жизни много беженцев, но ни разу не видел, чтобы они шли вдвоём, беженцы ходят толпами, колонами, несут с собой кучу скрапа. Пожитки свои, телеги катят со всяким хламом. А у вас нашли лишь пару консерв, галеты, да пистолет, котивский армейский пистолет.
– Но господин капитан…
– Цыц! Помолчи, котив. Я не договорил. Вот, ты, пытаешься мне сказать о том, что ты гетерский медив. Но ответь мне на вопрос. Откуда ты?
– Из города Круп, – не вникая сказал Чак, вспомнив как брал этот город штурмом.
– Кто был городовой, когда ты там жил?
– Не помню.
– Конечно же не помнишь, ведь в Гетерском союзе уже, как десять лет нет городовых, а есть руководители городских комитетов. Ты не гетерский котив. У гетерских нет таких коротких фамилий, как у тебя, Зит. В Гетерии котивы носят в основном медивские фамилии, типа Левок, Миронил. Ведь моду на краткость и лаконичность у вас ввёл ваш любимый Маут. А ты с таким коротким именем и фамилией, так и вообще идеальный солдат Муринии. Только вслушайся, Ван, как это звучит, – генерал Зит, майор Зит, капитан Зит. Прям эталон патриотического, партийного плаката. И ко всему прочему, посмотри на свои руки, котив.
– Это ранение, я получил при обстреле колонны беженцев, – врал Чак, махнув покалеченной ладонью.
– Да не про эту ладонь, я тебе говорю. Дурень. Правая ладонь, посмотри Ван. Ты видишь на ней, что-нибудь? – громила замотал головой. – Эх ты. Да там у него мозоль на указательном пальце, да такая, что, видать, он стрелял из автомата добрую часть своей жизни.
Чак молчал, зная, что вся его легенда про беженцев терпит крах на корню и теперь ему уже тяжело будет скрыть правду. Следом Касер потребовал раздеться до пояса и, увидев израненное тело капитана, широко улыбнулся белоснежными зубами.
– Ну, что и требовалось доказать. Смотри, Ван. Смотри на его тело! Да он же весь в отметинах, там вон шрам от пули, там от осколка, там ожоги. Да по его телу можно вести занятия экспертам по шрамам. Ну, что беженец, говорить правду начнёшь? Или продолжишь мне плести про гетерских котивов?
Чак молчал, но его лицо говорило само за себя. Он не знал как ему быть и был крайне растерян.
– Так, котив, я не читаю мысли. Не волшебник я.
– Не телепат. Таких людей телепатами называют, господин капитан, – поправил его Ван.
– Спасибо, твой совет мне сейчас был прям необходим! – бросив недовольный взор на Вана, сказал Касер и вновь обратился к Зиту. – Так вот, Чак Зит, или как там тебя по правде, смотри, есть у тебя два варианта. Первый, ты сознаёшься кто ты такой и кто твоя спутница, что делаешь в Генгаге и откуда путь держишь и тогда вас переправят в лагерь военнопленных. Второй вариант куда проще, ты продолжаешь плести брехню про беженцев и получаешь пулю в лоб и я отправлю своего бойца за девкой и буду допрашивать её, коли и она врать будет то и её пристрелим. Ну так, что? Какой вариант тебе по душе?
Повисла короткая тишина, пропитанная ароматом свежего, ягодного чая. Зит поднял взор на Касера, пару секунд вглядывался в его тёмные, загадочные глаза, после чего заговорил.
– Я, капитан Чак Зит, моя спутница лейтенант Китти Лина. Я бывший командир роты. В последнем бою потерял всех бойцов и получил множественные ранения, лежал в госпитале. Был комиссован и должен был отправиться в тыл. После атомной бомбёжки оказался вместе с лейтенантом Линой в глубоком тылу и в Генгаг попали потому, что надеялись здесь найти корпус генерала Рувуля. Тут нас и задержали ваши бойцы.
