Читать книгу: «Дикополье. Слово Шубина», страница 4

– Через год.

– Отлично! Есть время подготовиться. Шубин, говоришь? Я вот давеча книжку издал, – он открыл ящик и извлёк оттуда большую белую книгу с яркой суперобложкой. – “Протёкших дней очарованье” называется. Неделю назад в библиотеке презентовал. Тут у меня и Шубин, и песни, и частушки. Всё от первых лиц собрано, по городу, по деревням окрестным, студенты-практиканты помогали. В общем-то, лучше меня расскажет о Шубине сам носитель.

Он нашёл нужную страницу, прочистил горло и прочитал:

– “Было это, когда в степях только появились первые шахты. И были они совсем не такими, как сейчас! Уголёк рубили обушком. На вагонетку грузили лопатой. Вагонетку тащил один человек на четвереньках – к штреку¹⁷, по штреку к шуфру вагонетки доставляли кони, потом уголь поднимали бадьями. Очень тяжёлой и опасной была работа первых шахтёров. Далеко шла от степей дурная слава об этой нелёгкой, но лучше других оплачиваемой работе. И съезжался к шахтам на наём бедный рабочий люд. Богатеи – хозяева шахт – радовались. Рабочих рук всегда в избытке, есть из чего выбрать. Но была на старых шахтах в те времена такая подземная специальность, на которую не всегда находился работник. И оплачивалась она дорого – десять золотых рублей, и работы той было на полчаса, и случись что, родня шахтёра большие деньги за пострадавшего получала. А шли на эту работу самые отчаянные сорвиголовы, которым смерть, что сестра. Специальность эта называлась “поджигатель”. Перед спуском смены поджигатель натягивал на себя побольше всякого мокрого тряпья, закутывал поплотнее голову и лез с факелом в шахту. Там он поджигал накопившийся угольный газ. Не однажды, бывало, смена находила поджигателя мёртвым и выносила его на поверхность. У шахтёров обычай был такой – если погибнет кто под землёй, его обязательно на-гора подымали, чтобы похоронить по-человечески.

Работал в те времена на донецких шахтах поджигателем некий Шубин. Лихой был человек. Никого и ничего не боялся. Только однажды полез он очередной раз в шахту поджигать газ, да и погиб там под завалом. Хозяева шахты подсчитали, что, если откапывать Шубина, то это выйдет им дорого. И стали уговаривать семью покойника вместо тела взять деньги. Семья большая была, а без кормильца на что жить? Подумали, подумали, что уж от покойника проку, да и взяли деньги. Только с тех пор и по сей день из поколения в поколение слышат шахтёры, как гремит в стенах камнями Шубин. Обозлился-де на людей. То выброс устроит, то обвал. Всё товарищей себе ищет¹⁸”.

– Значит, обозлился на людей, – сказал я, когда мы с Мишей снова оказались на улице Тайных Университетов. – То выброс устроит, то обвал, да, Миша? А говоришь, добрый он, помогает. Что-то ты темнишь.

– От человека зависит, будет Шубин добрым или нет, – многозначительно ответил Миша. – А нам пора. До Харцызска путь неблизкий. Будем охотиться за лисой.

– До Харцызска… Что за название такое вообще?

За пять минут до этого Мише с большим удовольствием предоставили домашний адрес студента в Харцызске. Мы прыгнули в маршрутку и отправились на вокзал. Гарантий, что Вадим Писаренко в чём-то нам поможет, не было никаких. Но попытка не пытка.

Глава 5. Нам нафига на канатный завод?

До Харцызска мы ехали в тишине. Вернее, молчали мы с Мишей (я был занят тем, что повторял про себя название “Харцызск” по буквам, медленно теряя веру, что такие слова в принципе существуют), а водитель попался тот ещё шутник. Он всю дорогу развлекал дяденек анекдотами про тёщу и пересказами выступлений Владимира Винокура.

Потом я сверлил взглядом Мишу, пытаясь пробить в нём брешь, – авось расколется и наконец-то скажет, кто он такой и откуда взялся.

Не вышло.

Миша уснул в обнимку со своим чемоданчиком. Я совсем замаялся. Хотелось приехать прямо сейчас. Мы миновали какой-то город, затем – реку и наконец-то въехали в Харцызск. По обе стороны протяжённостью в километр громоздились заводы. Слева, как я затем узнал, – Канатный, справа – Трубный.

Почему-то именно в тот момент Дикополье напомнило мне, что я – Исконный сказитель.

Балабольство водителя, ворчание мотора и расстояние до ближайшего цеха – логично, что из-за всего этого я физически не мог бы уловить хотя бы отзвуки индустриального жерла. Однако, закрыв глаза, я так ясно увидел станки – каждый в отдельности. Искры-светлячки, сваленные доски в углу. Я услышал лязг металла, гул голосов в гигантских амбарах. Там шастали стальные духи. Они поддерживали тех, кто утомился после смены, и подхватывали руки, скользящие близ вертящихся дисков.

– Мне нравится Дикополье, – сказал я и открыл глаза. Сказал даже не Мише и не водителю, да и не себе, но – пространству вокруг себя. – И если Шубин властвует над ним, он заслуживает уважения. Наверное.

Миша не проснулся.

Зато дедуля, сидящий впереди, обернулся, что-то просвистел сквозь недостающие зубы и сказал:

– А я встречал Шубина, малой! Я-то в молодости в Ирмино жил, в шахте тридцать первой вкалывал как окаянный. И вот, значит, пропускал я в лаве уголь – работка непыльная, у нас и женщины этим занимались. Рядом – никого… И вдруг слышу: кто-то кашлянул! Оглядываюсь – пусто. Страшно стало, я даже в штерк не полез, хоть смена заканчивалась. И тут мне – ба! – кто-то в лицо плюнул! Я как выскочил, а позади меня уголь повалился, лаву засыпал. Ежели б не Шубин, и меня бы засыпало. Такие вот дела.

– Дед, ты всех уже задолбал этой фигнёй, – сказал мужчина, очевидно, сын старого шахтёра (или просто случайный попутчик). Другие пассажиры, правда, поддержали дедушку: объявили, что история достойная, шахтёрский труд – уважаем, а женщина с заднего ряда в розовом берете угостила деда вафельной конфетой “Джек”.

Миша проснулся и спросил, что было интересного. Я сказал, что он храпел на весь автобус. А дед, хрумтя “Джеком”, зачем-то это подтвердил, но Миша, увы, не смутился. Вскоре нас высадили в районе Белой Черёмухи, и Миша уверенным шагом двинулся вдоль череды однообразных коричневых девятиэтажек.

– Ты здесь был уже? – спросил я.

– Конечно! Я-то всё Дикополье исходил, – ответил Миша. – На первый взгляд города выглядят однообразно, но в глубине своей таят неповторимый стержень.

– Да, стержней хватает, – согласился я, споткнувшись о штырь.

– А знаешь ли, Саша, что Харцызск назван так в честь славного партизана по имени Харцыз, а Зуевка, что в нескольких километрах отсюда, – в честь его друга Зуя? Они с малочисленными отрядами устраивали набеги на татар и в конце концов погибли.

– Это во Вторую мировую было?

– Ну какая Вторая мировая и татары, Саша? Шубин с тобой.

Я не очень хорошо знал историю.

– Всё равно непозитивный твой рассказ какой-то.

Миша рассмеялся и легко толкнул меня, из-за чего я споткнулся о следующий штырь.

– От правды никуда не деться! Впрочем, от лжи тем более…

– А я бы вот историю получше рассказал, что Харцыз и Зуй торговали мороженым в фургончиках и носили японские кимоно, и у каждого из них было по десятку Харцызиков и Зуиков.

– Так расскажи.

– Так я рассказал.

– Вот молодец! Настоящий Исконный сказитель.

– А бывают ненастоящие?

– Ну… – Миша задумался. – Наверное.

– Очень продуманная у тебя теория.

– Саша.

– А?

– Всё.

Мы пришли на улицу Старого Чумака, спустились к садику “Колобок”, куда, по словам Миши, отдавали детей шахтёров. Рядом нас ждал старенький невзрачный панельный дом. Дверь в квартиру на третьем этаже открыла красивая женщина с прямыми белоснежными волосами и запахом полевых цветов и спросила:

– Вы друзья Вадика? Здравствуйте! Чай будете?

– Будем! – ответил Миша. – Я чёрный, Саша – фруктовый. Если есть, конечно.

– Найдётся, – улыбнулась женщина.

И с чего Миша решил, что я люблю фруктовый? Нет, я-то люблю, но блин. Мы прошли на кухню. Женщину звали Маргарита (я, кстати, угадал). Она угостила нас сдобными булочками собственного приготовления и налила чай. Я попросил блюдце, потому что не могу пить горячее прямо так. Со мной она общалась более-менее, и о ненависти окружающих я стал понемногу забывать. Учитывая, что и в маршрутке, например, на меня никто не кинулся с ножом.

– Вадик уже неделю дома не был, – сказала Маргарита. – Хотя на выходных я его ждала… Но диссертация, дела в университете, я понимаю. Он у меня мальчик умный, первый в семье в науку пошёл, так-то мы все из рабочих. От бабушки, мамы моей, с детства впитывал сказки, как губка, а теперь решил изучить их под микроскопом.

По водоотливу за окном (вы ошибочно называете это подоконником) бегали воробьи. Они тырили друг у друга хлебные кусочки, а прилетевший голубь пытался вникнуть в их вечеринку, но всё тщетно. Глуповатая птица.

После слов Маргариты я подумал, что мне будет о чём поговорить с Вадимом. Любовь к сказкам многое говорит о человеке – он не прощается со своим детством, лелеет его, бережёт, не это ли путь к солнцу в глазах на всю жизнь?

– Дома, говорите, не был? – нахмурился Миша, держась за чашку всеми пятью пальцами. Я тоже нахмурился. И так мы оба сидели нахмуренные. Настоящая команда. Маргарита откусила от булки, сказала: “Ага!” и объявила, что не досыпала нам сахару.

– Сахару в самый раз, – заверил Миша и тут же перестал хмуриться, – булочки самые вкусные на весь Харцызск, зуб даю! Скажите, а вы нас не пустите к компьютеру Вадима? Он обещал прислать общие фотографии, а нам для выпускного альбома ой как надо…

– А чего б нет? Не думаю, что он был бы против. Пойдёмте провожу вас. Чашки и блюдце можете взять с собой.

“Ну, Миша! – подумал я. – Молюсь, чтобы о тебе какие-нибудь грабители банков не прознали, а то будет: “Можно я к вам в сейф заскочу? Мне просто надо денежку посмотреть!” Мы прошли в детскую комнату с тремя стеллажами, набитыми книгами, как полки ручной клади – чемоданами.

На одной из двух кроватей, той, что поменьше, с божьими коровками на наволочке, сидела девочка лет десяти. Пухлыми ручками она гладила кукле волосы и бездумно глядела в ковёр на стене. Туловище куклы лежало отдельно.

– Это наша младшенькая, Оксана. Оксаночка, познакомься с друзьями Вадима.

– Голову можешь приделать? – спросила девочка, непонятно к кому конкретно обращаясь.

– Могу! – сказал Миша и постучал по чемодану. – У меня как раз инструменты с собой. Саша, а ты тогда за компьютер садись.

– Ладно, – ответил я.

Маргарита попросила Оксану “Не обижать мальчиков” и ушла в свою спальню. Миша схватил куклу и принялся что-то крутить-вертеть. Девочка смотрела на него с восхищением. Я же включил комп, подождал, когда старенькая материнская плата соизволит подгрузить виндовс, и вот уже елозил курсором по рабочему столу.

– Что конкретно мне искать? – спросил я.

– Что угодно, что может нам помочь, – сказал Миша, уже расправившись с куклой и приступив к починке кукольного дома.

– Спасибо.

– Обращайся! Только не мешай. Тут у крыши поломка серьёзная, не дай бог дождь…

Оксана с радостью взвизгнула: наконец-то дом её барби сможет принимать гостей, да ещё с головами! Как в старые добрые времена.

На компьютере Вадима всё было разбито по папкам – не в пример моей хаотичной тысяче ярлыков. Названия по большей части касались учёбы, но и банальным “Музыка”, “Игры” и “Фильмы” нашлось место. Тогда ещё не придумали облачных сервисов и удобных подписок на контент, его приходилось гигабайтами держать на жёстком диске.

Хотелось избежать копания в научных статьях, монографиях, рефератах и прочих хитромудрых docументах, к тому же это в принципе гнусно – лазать по чужому компьютеру. Поэтому я сделал ход конём. История с Длинной леди началось с сообщества ВКонтакте – так, может, и сейчас мне следовало его проверить в первую очередь?

Я проверил.

В личных сообщениях за несколько дней отсутствия Вадима накопилось с десяток непрочитанных веток. Я прищурился, чтобы ненароком не прочесть что-то чересчур личное (иногда я таким образом заглядываю в последнюю страницу книги, чтобы узнать, сколько этих страниц всего, но при этом не словить спойлер), но это не помешало мне увидеть конец ниточки, за которую можно дёрнуть, чтобы распутать клубок.

Последней из открытых была переписка с Сергеем Петровым, тем самым скрытным администратором сообщества “Жуть Дикополья”. Неужели детективные способности и чуйка меня не подвели?

Я принялся изучать диалог. А вернее – спам со стороны Петрова. Все сообщения, сколько я ни скроллил вверх, содержали одно и то же: фотографию лисицы в поле и с разных ракурсов, и сообщение: “Следуй за ней”. Интереса ради я долистал до конца, это заняло минуты три, и не увидел ни единого отличающегося словечка.

Я зашёл в сообщество и проверил, не появился ли ответ на мой комментарий. Помните, я писал: “Как связаться с админом?”. Так вот. Ответ появился.

В виде фотки лисы.

И угадайте каким текстом.

“Следуй за лисой”, конечно!

Мне поплохело, захотелось чайку и ящик сдобных булок.

– Думаю, на этом всё, – сказал Миша у меня за спиной.

– Всё?

– Ну да. Тебе ещё что-то надо?

– Мне – нет… Но разве мы что-то узнали?

– Конечно.

Вошла Маргарита. Комнату наполнил приятный запах цветов, и я решил ничего больше у Саши не спрашивать. Узнали – значит, узнали. Доверюсь его интуиции.

– Нашли фотографии?

– Нашли, спасибо! Всё скачали.

– Молодцы. Вы там Вадику передайте, чтоб домой почаще приезжал, мы ведь скучаем. Да, Оксанкин?

– Дя!

– Передадим обязательно. А, кстати! Не хочу пользоваться вашим гостеприимством, но у нас есть ещё малюсенькая просьба.

– Какая? – спросила Маргарита.

– От Вадика мы слышали невероятные истории о вашей маме и её сказках. Вы, кстати, и сами о них упоминали. Знакомство с ней здорово помогло бы в нашей фольклорной практике. Не подскажете, где она живёт?

– Мама?.. – медленно повторила Маргарита.

– Ну да! – улыбнулся Миша и повернулся к девочке. – Оксан! Любишь истории от бабушки? А? Уверен, ты от них в восторге!

И тут произошло странное. Девочка выпустила из рук все десять игрушек, что держала до сих пор, и закричала. Закричала так, воплем, с придыханием, что у меня затряслись колени. И даже Миша отступил на два шага и схватился за портфель.

* * *

Оксану удалось успокоить благодаря печенью “Конти” и мультикам по ТРК “Харцызск”. Мы оставили её в покое, Миша напоследок извлёк из чемоданчика красивый камешек, найденный, по его словам, в шахте, вручил Оксане, и мы вернулись на кухню.

– Извините… Но Оксаночку можно понять, – начала Маргарита и поведала нам о причинах такой реакции.

Её мама всегда была гением по части воспитания и буквально мастером спорта по сказкам на ночь. Вадим не мог вспоминать детство, не вспоминая о бабушке. Но не так давно что-то с ней стряслось. “Старческое, что ли…”, – прокомментировала Маргарита, наливая в кружку красного вина. А может, просто депрессия. Или настроение такое? Суть в том, что сказки от бабушки стали настолько ужасающими, мерзкими, противными и ещё тысяча плохих эпитетов, что Маргарита приняла решение больше никогда не приводить к ней Оксану.

Но адрес её мы узнали, тут талант Миши не подвёл. Мы распрощались, вышли из дома к детскому саду и двинулись в сторону центра.

– Миша, я всё у тебя спросить хочу, – я подобрал каштан и кинул в дерево.

– Так?

– Почему тебя все любят?

– Что значит – “все любят”?

– В смысле, что значит? Ты издеваешься? Мы куда ни придём, тебе везде рады. Поесть предлагают, чай, в квартиру пускают, как сантехника, адресами делятся. С детьми ты играешь! И никто не задаётся вопросом, кто ты вообще такой. Любого другого просто выставили бы за дверь. Или хотя бы попросили удостоверение.

– А, ты об этом…

– А о чём ещё?

Миша подобрал мой каштан и сунул в чемоданчик.

– Я понял твой вопрос, Саша.

– Это уже хорошо?

– Вот ты говоришь: “Все тебя любят”. Но, во-первых, не все. Только те, кто к малой родине с уважением относится, ибо я – вестник Шубина, а он… Ну, ты знаешь.

– А во-вторых?

– А во-вторых, не любят, а считают своим. Как это говорится – “в доску”. Представь, как было бы здорово, если бы все мы были “свои”. Ты мог бы стучать любому дикопольцу в дверь, и, будь у него время, он налил бы тебе чаю, а ты угостил бы его конфетой, хоть вы и не знакомы, и вы поболтали бы о том, о сём. Ты попросил бы его о помощи, и он посредь ночи выбежал бы и вступился за тебя против того же Горыныча. Он попросил бы у тебя укрытие, и ты нашёл бы для него уголок. Даже если бы уехал далеко-далеко, в другой город, в другую страну, ты бы всё равно нашёл там своих и…

Миша, не закончив фразу, подмигнул. Что ж, каких-то рациональных объяснений я от него и не ожидал. Меня смущало другое. Словно подмигивал он не мне, а сквозь меня…

* * *

Потому что подмигивал он мне. Сквозь года. И понял я это только сейчас. Знал ли Миша в тот момент, что история способна рассорить дончан? Что не будут не только чаем поить, но и на порог не пустят? Что будут сторониться друг друга, словно приехали из разных мест…

Я зашёл в квартиру и громко хлопнул дверью. И этот неожиданный грохот что-то внутри меня перещелкнул. Оказалось, что я очень даже разозлился. От этого объявления в лифте, от этих воспоминаний и манипуляций, что устроил мне Миша. Кто он вообще такой? Какое право имел? Какое имеет?

Я живу так, как хочу. Я – хозяин своей судьбы. Понятно? Запустив робот-пылесос, я заказал в приложении сет с роллами “Филадельфия” и включил на проекторе ютуб-шоу. Потому что – что? Правильно: полезные миграционные делишки сделал, пора немного поразлагаться.

О Мише и всей этой кутерьме, в которой не пойми – что правда, а чем меня угощают наивные воспоминания ребёнка с фантазией и под стрессом, я больше не думал. “Здесь и сейчас” – так нас учат жить, и учат по делу. “Лови момент”, “Цени настоящее” – вот подлинная философия современности, с которой попробуй поспорь.

В телеграм пришло сообщение от Никиты: “Позвоню? Не занят?”. Да-да, того самого Никиты, что якобы стал длинным и худым, а потом снова коротким и пухлым. После того случая мы с ним много общались, но в 2014-м я улетел в Москву. Он остался в Донецке, и наши пути разошлись. Никита обожал вспоминать, как было хорошо, звал меня в гости, утверждал, что Длинная леди реальна и, изменившись, она в самом деле помогла ему обрести популярность в школе.

Первое время я любил поболтать… Но в какой-то момент пришлось признаться самому себе: с Никитой говорить мне не о чем. Мы слишком разные. Нас разделяют теперь не только расстояния, но – интересы, ценности, взгляды. Да даже шутки! Тогда мой круг общения сильно изменился и мои новые московские друзья постепенно вытеснили старых донецких.

Я ничего не ответил и не стал заходить в переписку. Чтоб Никита не говорил потом, мол я прочитал и отморозился. Потому что я не… Потому что я отморозился. И сделал это осознанно.

* * *

Через дорогу от Дворца культуры с его широкими колоннами, статуей Ленина и двумя палатками с мороженым пролегал бульвар Шевченко. Он будто принадлежал другому городу. Взяли – и перетащили сквозь листву иных галактик. Двухэтажные многоквартирники с чуть потёртой багровой краской, скамейки на центральной аллее, магазинчики и кофейни на первых этажах с креативными вывесками. И тишина… Хотелось предъявить кому-нибудь визу – мы, мол, из другой страны, из другого мира, нам, в общем-то, можно?

Миша вдохнул полной грудью и затянул песню:

 
– Стало ясно солнышко
Припекать, припекать.
Землю словно золотом
Заливать, заливать.
Ой ты, ясно солнышко,
Посвети, посвети.
Хлеба, Земля-матушка,
Уроди, уроди.
 

Мелодия Миши возрождала воспоминания, принадлежащие не мне, но кому-то другому. А может – всем сразу. Коллективному бессознательному, духу всех нас, всеобщему знаку отличия. И так мне стало трепетно, что я заговорил:

– Однажды по земле харцызской бродил один-единственный олень с золотыми рогами, и он…

– Стой, Саша, погодь, – Миша пощёлкал пальцами перед моим лицом. Весь шарм ситуации словно веником смело. И слова песни показались странными, особенно это – уроди. Как уроды. Я встряхнул головой.

Вечно ты, Миша, всё портишь.

– Историю эту сохрани до лучших времён, – сказал он. – Не время сейчас…

– А когда будет время?

– Ты удивишься, но с “когда” и “где” в этом вопросе есть некоторые казусы и нюансы.

– Я так понимаю, с тобой казусы и нюансы в принципе не расстаются. Где они у тебя? В чемоданчике?

– Смешно, мне понравилась эта шутка, Саша.

– Спасибо. Ты, кстати, понял вообще, что там за лиса, о которой написывал Вадиму Сергей?

Мы шли по звёздам на тротуаре, похожим на голливудские из “Аллеи славы”, – в честь спонсоров реставрации бульвара. Вокруг гуляли мамы с колясками, дети бегали наперегонки, и, не поверите, абсолютный ноль по части алкоголиков.

– Немного, – ответил Миша. – О, вот и “Зёрнышко”!

Бабушка Оксаны (она же мама Маргариты) работала в кофейной лавке. Торговля ароматной арабикой была прикрытием для более прибыльного бизнеса – гадания на кофейной гуще и толкования сновидений.

Когда мы, по-ребячески толкая друг друга, подходили к двери с надписью “Закрыто”, оттуда, вся в слезах, выбежала девушка. Она остановилась перед Мишей, сказала: “Це капець!” и попыталась потерять сознание. Не вышло. Миша пожалел девушку и погладил её по спине.

– Пора сваливать из этого тупого города, – объявила она и перекинула сумочку с левого плеча на правое. – Поеду в Питер, там сейчас все. А вы кто такие, придурки?

– Мы в “Зёрнышко”, – сказал Миша. – Рады познакомиться. Там ведь открыто на самом деле?

– Пошёл на фиг.

И ушла. Миша весело посмотрел ей вслед, а потом, не менее весело, – на меня:

– А ты говоришь, все меня любят.

– Любовь проявляется по-разному.

– Думаешь? А твоя, Саша, как проявляется любовь?

– Давай какую-нибудь принцессу спасём и посмотрим.

– Обещать не могу.

Дверь, противореча табличке, открылась. Зазвенели колокольчики. За прилавком стояла эффектная женщина с седыми волосами, в длинном чёрном платье и в шали с помидорно-красными розами. Она подносила маленькую чашечку к окну и внимательно разглядывала содержимое.

– Точно ведь – волки… Не обманула я… – бормотала она. А увидев нас, спросила: – Шубин?

– Нет, – ответил Миша. – Но от его имени.

– Поняла. То-то, думаю, лицо знакомое, хотя в жизни тебя не видала, – женщина сполоснула чашечку в раковине. – Ты моим расположением-то не пользуйся. Я в своём уме. Для меня важны поступки, а не звания.

– Не буду пользоваться, – пообещал Миша.

– Хорошо. А друг твой кто?

– Я Саша.

– Саша так Саша, – пожала плечами женщина. – Я Клавдия Петровна. Так меня и называйте. Клавдия Петровна, с отчеством. Не Клава, не Клавушка – Клавдия. Петровна. Ясно?

– Ясно.

– Хорошо, что пришли. Раз от Шубина, то должны знать, что творится.

Она подошла ко входной двери и закрыла её на защёлку. Мы сели в два удобных кресла. Над нами простирались полки с яркими упаковками кофе. Аромат по магазинчику витал поистине волшебный.

– Добрые сказки исчезли, – Клавдия Петровна опустила жалюзи, и на комнату опустился полумрак. – Уже пару месяцев как пытаюсь рассказывать то, что рассказывала сотню раз, – и не выходит. Иные слова льются, без разрешения и согласия. Сказки могут быть разными, с разными финалами, и я почему-то рассказываю худшие из них. Иногда сама себя бояться начинаю… С дочерью поссорилась. А клиенты так и вовсе меня ненавидят. То смерть им предсказываю, то рак.

– Ну рак уж не надо, – попросил Миша.

– А смерть надо?

– Смерть тоже не надо. Предсказывайте людям деньги и женихов с невестами. Они иного не ждут.

– Дак пытаюсь! – Клавдия всплеснула руками. – Но знаешь что получается? То, что, мол, идеальный муж помер лет как десять, а деньги – прокляты, и лучше их вам не видать. Как вам такое?

– Сомнительно.

– А дело в чём? Расскажете наконец?

Миша заёрзал.

– Я, хоть от Шубина, но в чём дело – не знаю. Как раз и хотим это выяснить.

– Оксанку видели?

– Видели.

– Ох, довела я бедного ребёнка! Историю о волке рассказала. Знаете сказку “Ваня и волк”? Нашу, дикопольную.

– Конечно, – улыбнулся Миша.

– Нет, – сказал я.

– А тебя как звать, посыльный Шубина? – спросила Клавдия Петровна.

– Миша.

– Вот что, Миша. Расскажи-ка сам эту сказочку. В двух словах, да не увлекайся. А затем уж я поведаю, что за чернота из меня рвётся, будь она трижды неладна.

Я с интересом посмотрел на Мишу. Он-то сказочник тот ещё, но конкретно сказок до сих пор не рассказывал. Миша, кажется, немного растерялся и смутился – не каждый день его о подобном просят. Тем не менее он прочистил горло и начал:

– Значит, там было так… Были дед да бабка, и внук у них – Ваня. Ушёл он как-то в лес, а его там волк схватил, а затем и отпустил. А как к деду с бабкой вернулся, так сказал им, что пообещал волку козлёночка дать. И там было, вроде как, что привели они волку козлёночка, а он их затем стал защищать от опасностей всяческих.

– Рассказчик ты скверный, – сказала Клавдия Петровна.

– И сказка так себе, – сказал я.

Клавдия Петровна ругнулась.

– Это ты ещё мой вариант не слышал! Готов?

– Давайте…

– А вот и слушай! Там так случилось, что волк на глазах у деда, бабки и Вани растерзал козлёночка, затем на глазах у деда и бабки растерзал Ваню, затем на глазах у деда растерзал бабку, а затем оставил деда в живых, чтобы мучался. Ну? Как вам?

Мы опешили и ничего не ответили.

– Представьте, каково было Оксанке! Ещё когда я под конец взяла, да и добавила, мол, мораль сказки в том, что нельзя козлят волкам скармливать.

– Зерно истины в этом есть, – сказал я и вспомнил: – я слышал, что в сказках братьев Гримм, в их оригинальных версиях, вообще жесть творится. И убивают всех, и расчлененка сплошная.

– Уж небось что-то у них там, в Германии-то, похожее происходило.

– То времена другие были, – сказал Миша.

– Не могу я иное говорить… Не управляю словами. Против меня они восстали. Даже сейчас – я ведь попыталась пересказать сказку в точности как ты её пересказал. И – на тебе. Растерзал, мучался… Холера!

– Клавдия Петровна, может, вы ещё что знаете? С чего начались ваши неурядицы? Видели чего? Слышали? Может, сны какие? Нам всё поможет, любая информация.

– Информация… – перекривляла его Клавдия Петровна. – Вашему поколению абы информацию. Было. Было нечто, только вспоминать о том не хочу.

– Сделайте уж одолжение.

– Так! Я тебе что сказала? Расположением моим не пользуйся, понял? Шубина не приплетай.

– Понял, Клавдия Петровна. Если не хотите – не рассказывайте.

Миша мне подмигнул, мол, не будем настаивать.

– То-то. Не хочу, но расскажу. Я тогда до ночи работала. Клиентов много, устала жуть. Как магазин закрыла, выхожу – темнота, а перед дверью смотрю – гроб стоит, цепями увитый. Оглядываюсь по сторонам – никого! А потом снова на гроб – а он и исчез. Думаю, с тех пор и началось.

– Гроб, говорите? С цепями, говорите?

– С цепями, с цепями. Чёрный как смерть. Прямо на улице. Мне под семьдесят, но я в своём уме.

Больше мы ничего друг другу не сказали. Только вяло пообещали с разобраться с ситуацией, да и вышли. Горе-полицейские.

* * *

Погодка на улице была всё та же чудная и солнечная. Но что-то изменилось. И лицо Миши, и походка его, и в целом – словно туча незримая нависла, и всё дождь собирается, только не обычный, водяной, а какой-то крепкий, как камень, как земля, в которой кто-то похоронен, вечный, траурный дождь…

И я тут ещё масла решил в огонь подлить.

– Миша.

– Да?

– Я тоже видел гроб.

– Да ты что? – с тревогой спросил Миша.

– И, думаю, тот же самый. С цепями…

Он остановился и посмотрел мне в глаза.

– Во сне… А потом в комнате… Думал, мне показалось.

Миша ещё немного смотрел на меня, словно выбирая – говорить или нет. А потом он отвернулся.

– Знаешь, Саша… Не думал, что об этом придётся сказать сейчас, а впрочем, пожалуй, самое время. Есть истории, которые нам следует забывать. Иногда – насильно. И никому их никогда не рассказывать. Да-да! Помнить – полезно, но есть исключения из правил. История про гроб с цепями – одно из них. Шубин сам вычеркнул её из летописи Дикополья, и вряд ли даже он помнит, о чём там речь. Но коль скоро она преследует нас и наших людей, придётся всколыхнуть землю и извлечь худое на поверхность.

– Откуда ты тогда знаешь о гробе? Если Шубин заставил всех о нём забыть?

Миша растерялся. Снова на меня взглянул. Глаза его бегали туда-сюда, чемоданчик в руке дрожал. Ну? Что? Сейчас последует ещё одно откровение? Что ты от меня скрываешь, Миша? А Миша взял, да и выпалил:

– Пойдём на канатный завод.

И как засеменил по бульвару! Быстро, как учитель, что на урок опаздывает, ещё чемоданчик этот. Я за ним с трудом, деревья мелькают, почти бежим.

– Миша, подожди, стой! Миша! – а он всё не останавливается. Я ему: – Миша! Я хотел спросить кое-что! Подожди! Спросить же, да остановись ты! Это очень важно!

– Да, Саша?

Миша наконец остановился. Я отдышался и спросил:

– Нам нафига на канатный завод?