Читать книгу: «Бухта Тихая. 30 лет нетихой жизни», страница 3

Тяжелейший момент экспедиции наступил в точке 79°08» с.ш. 51°47» в.д., всего в 65 милях от ЗФИ! За целый день пароход смог пройти всего три мили, повредив лопасть винта и несколько листов носовой обшивки. Шмидт всерьез задумался о введение в действие «плана Б», как вдруг 28 июля неожиданно усилившийся ветер привел лед в движение. На следующий день «Седов» вышел на чистую воду и вскоре достиг южного побережья о. Гукера. Часть экспедиционной команды и офицеры ледокола, предводительствуемые Шмидтом и Ворониным, немедленно отправились на берег, высадившись близ мыса Угольный в точке 80°09» с.ш. 52°20» в. д. В 13:30 по архангельскому времени 29 июля 1929 г. советский флаг был поднят над островом под грохот винтовочного салюта и неистовые крики потревоженных птиц. После того, как Шмидт зачитал формальную ноту, подтверждающую советский суверенитет над ЗФИ, красное шелковое полотнище был отправлено обратно на судно. Его место на берегу о. Гукера занял более прочный флаг в виде куска листового железа, посаженного на шарниры на верхушке стального флагштока.⁴⁶

Подъем государственного флага СССР на о. Гукера 29 июля 1929 г.

Из кн. Б. В.Громова «Поход «Седова» (М: 1930)

Теперь перед экспедицией стояла вторая и более объемная задача. Начинать следовало с поисков места, подходящего для строительства станции по многим параметрам. «Седов» проследовал вдоль южного берега о. Гукера и остановился у маленького островка Ньютон, лежащего в 6 милях дальше к югу. Во время высадки Визе поразился обилию плавника на берегах острова, а Самойлович обнаружил там же пару кусков бурого угля. На каждом шагу попадались гаги, гнездящиеся вокруг трех небольших озер талой воды. Таким образом, островок мог предложить зимовщикам естественные запасы топлива, пресной воды и даже дичь. К сожалению, характер береговой черты сулил огромные трудности при выгрузке и подъеме строительных материалов. Следующую остановку экспедиция попыталась сделать у мыса Флора, однако лед шириной в 5 миль позволил высадить лишь маленькую группу из 6 человек во главе с Шмидтом. На то, чтобы добраться до берега, ушло четыре часа – все это время группа моряков с «Седова» тащила через торосы ялик, необходимый для переправы через прибрежную полынью. Члены экспедиции нашли исторические памятники мыса Флора в состоянии полного хаоса: от продовольственного склада, оставленного каперангом Ислямовым в 1914 г., не осталось и следа, хотя надпись «Герта 1914» все еще виднелась на одной из скал. Шмидт отнес разграбление аварийного склада на счет деятельности «неизвестных иностранных моряков»⁹. Записки некоторых посетителей мыса были тут же найдены в нише гранитного обелиска, установленного в 1900 г. в память о погибших участниках итальянской полярной экспедиции. Среди бумаг были послания спутников Луизы Бойд, посетившей архипелаг в 1928 г. Эта американская путешественница дважды бывала на ЗФИ в 1926–1928 гг. Её первая экспедиция была первым в истории островов развлекательным круизом, сопровождавшимся охотой на белых медведей и других полярных животных. В 1928 г., узнав об исчезновении великого Руала Амундсена, отправившегося на помощь терпящему бедствие У. Нобиле, Бойд круто поменяла план очередного арктического отпуска и приняла реальное участие в спасательной операции на борту зафрахтованного ею норвежского кораблика «Хобби». Впоследствии Бойд зарекомендовала себя, как неутомимая полярница и знаток Гренландии, потратившая на экспедиции все свое немалое состояние. В 1928 г. «Арктическая Диана» еще вела роскошный образ жизни и вряд ли могла позариться на старые русские консервы. Другое дело тюленеловы, стремившиеся извлечь любую пользу из «ничейных островов». Только в 1928 г. 4 из 12 норвежских промысловых судов, посещавших ЗФИ, отметились на мысе Флора.

Ледовые условия не оставляли надежды построить станцию по этому адресу, поэтому экспедиция продолжила поиски у западного побережья о. Гукера. Визе настоятельно рекомендовал организовать базу в бухте Тихая и Шмидт начал склоняться в пользу его точки зрения. 1 августа 1929 г. «Седов» миновал скалу Рубини и бросил якорь в виду двух выбеленных Арктикой деревянных крестов. Визе одним из первых отправился на берег, чтобы посетить места своих былых приключений. Вскоре движение льда вынудило Воронина перевести ледокол ближе к о. Скотт-Келти, который также решили проверить на предмет строительства станции. Мнения снова разделились. П. Илляшевич нашел условия на о. Скотт-Келти весьма благоприятными, к тому же его расположение давало будущей станции прекрасный обзор пролива Британский Канал и соседних островов. Капитан «Седова» возражал, указывая на трудности выгрузки стройматериалов и другого имущества полярников. С этой точки зрения бухта Тихая предлагала почти идеальные условия – пляж и пологий склон береговой террасы позволяли не только без особых затруднений поднять бревна домовых срубов к месту стройки, но и обеспечивали станции защиту от штормовых волн. Горы, окружавшие бухту с севера и востока, защищали ее от самых холодных ветров и могли служить отличными наблюдательными пунктами. Радист «Седова» Евгений Гиршевич высказал мнение, что рельеф местности к югу от Тихой будет способствовать устойчивой связи с материком. Визе, как самый настойчивый промоутер бухты, указывал на важность продолжения научных наблюдений, начатых седовской экспедицией. По-видимому, этот довод оказался решающим для Шмидта, положившего конец дискуссии своим приказом строить станцию в Тихой.⁴⁷

Уже вечером 1 августа на судне и на острове закипела работа. Братья Илляшевичи отправились на берег в компании строителей, чтобы начать разметку и выравнивание стройплощадки. Старпом «Седова» Юрий Хлебников спустил на воду два вместительных карбаса, взятых в Архангельске специально для разгрузочных работ, и быстро перебросил на пляж все топливные бочки и ящики консервов. Следующим утром начался всеобщий аврал: даже Шмидт и Самойлович оказались мобилизованы для участия в работах. Для ускорения разгрузки Хлебников предложил переправлять бревна и пиломатериалы в плотах, буксируемых судовым катером. Воронин подвел ледокол вплотную к пляжу, что дало боцманской команде возможность перекинуть на сушу длинные тросы и задействовать судовые лебедки в подъеме тяжестей вверх по береговому склону. Рационализация сильно облегчила жизнь грузчиков, но едва не привела к потере парохода: 6 августа придрейфовавший айсберг выдавил «Седова» на мель, тогда как еще один намертво прижал ко дну якорную цепь. Нештатный «якорь» был оперативно взорван Илляшевичами, после чего все население ледокола провело несколько часов, разгружая кормовой трюм для облегчения корпуса. Воронину пришлось откачать за борт всю пресную воду, прежде чем судно медленно сползло с мелководья. Двойное дно позволило избежать опасных повреждений, однако капитан был вынужден увести пароход подальше от берега. Разгрузка снова замедлилась, в том числе и по причине усилившегося северного ветра, поднявшего сильный накат и заполнившего бухту массами битого льда. Несмотря на все трудности, разгрузка «Седова» полность завершилась 15 августа.⁴⁸

Тем временем плотники уже вовсю работали над сборкой жилого дома, бани и склада. Тонкий слой камней скрывал мезлоту, не поддававшуюся никаким инструментам: строителям приходилось по несколько часов отогревать почву кострами, чтобы сделать выемки для фундаментов. К счастью, после нескольких дней шторма Арктика сжалилась и послала экспедиции ясную и довольно теплую погоду. Шмидт без устали подгонял плотников – никто не мог гарантировать, что норвежцы не появятся поблизости до введения станции в строй. В действительности, эти опасения были лишены оснований. Летом 1929 г. «Седов» стал единственным судном, добравшимся до Земли Франца-Иосифа. Все прочие, включая четыре промысловые шхуны из Олесунна, Тромсё и Харстада, а также шведское океанографическое судно и норвежский корабль, зафрахтованный итальянцами для последней попытки найти своих потерянных в 1928 г. аэронавтов, были вынуждены повернуть назад. Что касается экспедиции Л. Кристенсена, ее шхуны целый месяц пытались одолеть окруживший ЗФИ лед, но не добились успеха несмотря на опыт и мастерство своих капитанов.⁴⁹ Не зная об этом, Шмидт продолжал нагнетать темпы строительства. Возведение четвертого здания станции, предназначавшегося для радиорубки, решили отложить до 1930 г. В жилом доме было достаточно места как для маленькой группы зимовщиков, так и для подсобных помещений – в одной из угловых комнат забетонировали основание для установки электрогенератора с бензомотором. Здание было утеплено и получило аварийный люк на крыше для выхода в случае сильных снежных заносов. Рядом с люком располагалась небольшая деревянная платформа для наблюдений, увенчанная флагштоком и радиоантенной. Хотя ни одна из печей еще не была готова, зимовщики начали обживать свои апартаменты 20 августа, а уже на следующий день Кренкель приступил к монтажу радиостанции. Научная группа экспедиции проводила исследования в окрестностях Тихой, а 19 августа участвовала в гидрологических работах в центральной части архипелага, давших обильные сборы донной фауны.⁵⁰ Спустя три дня «Седов» отправился к северным островам, оставив в Тихой всех зимовщиков и строителей, снабженных портативной радиостанцией для экстренной связи с судном. Достигнув о. Рудольфа, экспедиция с большим удивлением обнаружила обширные пространства открытой воды к северу от ЗФИ. Это дало «Седову» шанс установить новый рекорд свободного плавание в Северном Ледовитом океане. Пройдя более 60 морских миль в направлении Северного полюса, пароход пересек параллель 82°14» с.ш. и превзошел результат, показанный итальянцами в августе 1899 г. Еще одним достижением советской экспедиции стало то, что пайеровская «Земля Короля Оскара» окончательно исчезла с географических карт. Пробы воды, взятые с разных глубин, дали ценную информацию о температуре и солености полярного океана и позволили Визе впервые сделать вывод о проникновении вод Гольфстрима в Центральный Арктический бассейн.⁵¹

Станция в б. Тихая незадолго до открытия. Из кн. Б. В.Громова «Поход «Седова» (М: 1930)

На обратном пути Шмидт высадился на мысе Бророк острова Рудольфа, сделав безуспешную попытку отыскать могилу Г. Седова. Это не помешало экспедиции воздвигнуть временный мемориал в честь погибшего путешественника. Первые следы присутствия седовской полюсной партии были обнаружены в 1938 г. в другой точке о. Рудольфа – на мысе Аук, но захоронения исследователя не обнаружилось и там. Для парохода, названного в честь злосчастного гидрографа, остановка у мыса Бророк ознаменовала начало новых мытарств. Весь Британский Канал оказался плотно забит льдом. Потратив три дня в попытках прорваться в Тихую, Воронин был вынужден отступить и 27 августа лег в дрейф вдалеке от станции. Наскоро посовещавшись с подчиненными, Шмидт решил отправиться в бухту… пешком, сопровождаемый журналистом Громовым, геоморфологом Иваном Ивановым и одним из матросов. Не имея никакого опыта путешествий по льду, начальник экспедиции и его спутники безнадежно заблудились, но смогли выйти обратно к «Седову» после двух дней скитаний. В тот же день Кренкель впервые отправил в эфир позывные бухты Тихой: «RPX, RPX, RPX…». Следующей ночью, работая на волнах 41–43 м, он установил связь со своим первым корреспондентом – радиолюбителем Евсеевым из Нижнего Новгорода.⁵²

30 августа 1929 г., в 15:30 по архангельскому времени, все участники похода собрались на торжественное открытие первой советской исследовательской базы на Земле Франца-Иосифа. В своей речи начальник экспедиции сказал:

«Здесь, на Земле Франца-Иосифа, мы сооружаем научную станцию на благо науки всего мира и, в частности, для мореплавания всех стран. Этот бревенчатый дом станет самым северным в мире форпостом советской науки».

Самойлович напутствовал персонал станции: «Живите по-братски, работайте дружно!» Прощаясь с остающимися на зимовку, Шмидт презентовал им книгу из собственной библиотеки, а команда «Седова» добавила котенка, ставшего восьмым жителем самого северного в мире населенного пункта. В 6 часов вечера «Седов» дал гудок и направился в обратный путь, однако вскоре церемония прощания едва не повторилась: встретив тяжелые льды в Британском Канале, пароход снова вернулся ко входу в бухту. Только день спустя перед «Седовым» открылась дорога домой.⁵³ Советским морякам было чем гордиться: 4 сентября, в точке 78°40′с.ш. 58° в.д., пароход прошел в виду четырех норвежских шхун, беспомощно дожидавшихся улучшения ледовой обстановки. Среди них были и корабли экспедиции Л. Кристенсена. До 13 сентября норвежцы не оставляли попыток достичь архипелага, но так и не смогли подойти к островам ближе, чем на 20 морских миль. 22 сентября «Hvalrossen» и «Thorsnes I» вернулись в Тромсё с 29 медвежьими шкурами и таким же количеством тюленьих мехов – единственное утешение, которое моряки могли предложить своему патрону. «Седов» вернулся в Архангельск 12 сентября. Несколько листов обшивки и более 5 тысяч заклепок его израненного корпуса пришлось заменить в ходе безотлагательного ремонта.⁵⁴

Основатели и первые зимовщики станции в б. Тихая летом 1929 г. Слева направо, сидят: П.Я.Илляшевич, Р.Л.Самойлович, О.Ю.Шмидт, В.Ю.Визе, капитан В.И.Воронин.

Стоят: Ф.М.Алексин, доктор Б.Д.Георгиевский, В.А.Знахарев, М.С.Муров, Г.А.Шашковский, Э.Т.Кренкель. Из открытых источников

Первая советская научная база на Земле Франца-Иосифа была сооружена за 27 дней, включая установку силового оборудования и монтаж радиостанции. На следующие 30 лет жилой дом стал центром общественной жизни станции. Непритязательное строение копировало дом, установленный на Матшаре в 1923 г. Этот последний был своеобразной легендой полярного домостроения 1920-х гг.: молва утверждала, что еще в дни Гражданской войны в нем размещался… один из архангельских домов терпимости. Потом новая власть якобы реквизировала пустующий бордель и, разобрав, отправила в Арктику для нужд полярной науки. В бухте Тихая главное здание станции было сложено из новых бревен, имело один этаж, две капитальные перегородки, чердак, один общий коридор и 231 кв. метр общей площади. Количество и назначение комнат в доме № 1, или кают-компании, как любили называть его полярники, постоянно менялось. Неизменно присутствовали кухня с плитой и большой русской печью для выпечки хлеба, одна или две «холодные» кладовые, столовая, кабинет начальника станции и амбулатория. Примерно 215 кв. метров здания отапливалось шестью печами-голландками, требовавшими регулярного ремонта и неусыпного контроля при топке. Водяное отопление от общего котла появилось в доме № 1 только в самом конце 1950-х гг.

Дом № 1 («Кают-компания»), построенный в б. Тихая в 1929 г.

Фото автора, лето 2015 г.

В течение всех 30 лет работы станции ее обитатели, как правило, столовались вместе по соображениям общественной гигиены и для «укрепления связки в коллективе». В столовой отмечались дни рождения и праздники, здесь общались, играли в настольные игры и бильярд, читали вслух, музицировали и зевали на обязательных политзанятиях. Метеорологические приборы, фотографии и охотничье оружие, развешанные по стенам столовой, придавали ей полярный колорит. Длинный коридор был филиалом этого клуба: сначала здесь занимались физкультурой на импровизированных снарядах, а позднее смотрели кино. В зимние месяцы в коридоре разрешалось курить, что делало его более популярным, чем столовая. С курильщиками соседствовал дежурный по станции, несший вахту у телефона, соединенного с другими зданиями. Каждый квадратный метр дома № 1 был задействован в выполнении каких-то общественных функций – даже чердак использовали для сушки выстиранного белья.

Баня, построенная в б. Тихая в 1929 г.

Фото автора, лето 2013 г.

Нет нужды указывать, сколь важное место в жизни полярников занимала баня – еще одна из построек 1929 г. Даже недостатки питания не воспринимались полярниками так болезненно, как отсутствие возможности попариться. Это понимал каждый начальник базы, поэтому содержанию бани уделялось огромное внимание. Простой рубленый домишко площадью 70 кв. метров был разделен на предбанник и парную с кирпичной печью. Обычно в бане мылись по субботам, когда каждый полярник мог также постирать собственное исподнее. Увы, иногда нехватка топлива заставляла станционную власть сокращать помывку личного состава вплоть до одного раза в месяц. Не меньшие неудобства в Тихой создавал недостаток пресной воды. В летние месяцы стекавшая с островного плато талая вода скапливалась в обширном углублении береговой террасы чуть выше станции – в просторечии это озерцо именовалось «лагуной». Уже в начале 1930-х гг. станционные умельцы запрудили сток водоема и с помощью дощатых лотков и труб подвели веселый ручеек прямо к жилому дому – идея этого примитивного водопровода успешно работает и в наши дни. В зимние месяцы воду для любых нужд добывали растапливанием снега и льда, что входило в обязанности дежурных помощников повара.

Склад, построенный в б. Тихая в 1929 г.

Фото автора, лето 2013 г.

Позади дома № 1 расположился склад, за годы существования базы переживший самые большие изменения. На протяжении 1930-х гг. его удлиняли, а в годы войны частично разобрали на дрова. В первую зиму предполагалось, что в здании склада разместится завезенный «Седовым» скот, однако смена Илляшевича решила проблему по-иному: с наступлением сильных морозов все животные были забиты.⁵⁵

В сезон 1929–1930 гг. научная деятельность в бухте Тихая ограничивалась наблюдениями за погодой. В СССР все пункты метеорологической сети делились на три категории. Станции первой категории собирали сведения по всему спектру элементов погоды и обеспечивали работу выносных наблюдательных пунктов. На низшей ступени метеорологической иерархии находились станции, имевшие в своем распоряжении лишь базовые инструменты. На момент основания полярная станция «Бухта Тихая» была отнесена к метеостанциям второй категории. Ее первая метеоплощадка была оборудована на склоне в 52 м к северо-западу от бани. Линию инструментов составляли две метеорологические будки – одна содержала простой психрометр и термометры, а во второй были установлен самописцы, фиксировавшие влажность воздуха в автоматическом режиме. Рядом с будками помещался осадкомер, а выше по склону возвышался 9-метровый флюгер Вильда – простой и эффективный прибор для определения силы и направления ветра. Швейцарец Хайнрих фон Вильд организовал первую сеть метеонаблюдений у себя на родине, а в 1870–1895 гг. занимался тем же самым в качестве директора Центральной физической обсерватории в Санкт-Петербурге. Инструменты для наблюдения за погодой, созданные Вильдом более 150 лет назад, до сих пор в ходу у меторологов. Флюгер Вильда прочно занял свое место на всех научных базах Арктики еще в период Первого Международного полярного года (1882–1883). От обычного флюгера он отличался наличием металлической доски. Свободно качаясь, она отклонялась под давлением ветра, а прикрепленная к доске стрелка указывала на одно из делений секторальной шкалы – так измерялась скорость воздушного потока. Для ветров разной силы существовали флюгера Вильда с легкой (1—20 м/с) и тяжелой (4—40 м/с) досками. Флюгер в бухте Тихой имел тяжелую доску и в темные месяцы освещался электрической лампочкой.

В юго-восточной части площадки находился нефоскоп Бессона для наблюдений за облачным покровом, а с северо-востока на юго-запад проходил ряд снегомерных реек для определения мощности снежных заносов в течение зимы. Наиболее чувствительные приборы станции были установлены в столовой дома № 1 – это были два ртутных барометра, помещавшиеся в стеклянном шкафчике в «красном углу», анероид в деревянном футляре и два самописца-барографа для фиксации суточных и недельных изменений давления воздуха. Все инструменты были предоставлены Центральной геофизической обсерваторией в Ленинграде и там же прошли калибровку перед отправкой в Арктику. Оборудование метеоплощадки происходило одновременно со строительством станции, поэтому уже 1 сентября 1929 г., через пятнадцать лет после отбытия седовской экспедиции, П. Илляшевич и Г. Шашковский возобновили регулярные наблюдения за погодой в бухте Тихая.

Памятная табличка советской экспедиции 1929 г. в основании креста Г.Я.Седова.

Фото автора, лето 2012 г.

Именно этот день должен считаться подлинной датой рождения новой арктической научной базы.56 В зимовку 1929–1930 гг. курс наблюдений проводился ежедневно в 10:00, 13:00 и 19:00 по местному времени, а результаты немедленно поступали в радиорубку для передачи в Ленинградское бюро погоды, Центральную геофизическую обсерваторию и Институт метеорологии в Москве. Доктор Б. Георгиевский выполнял обязанности подменного наблюдателя, а также помогал штатным метеорологам в вычислениях.⁵⁷

В первые годы существования политическое значение станции преобладало над ее вкладом в советскую полярную науку. Р. Самойлович указывал на это в большой статье, опубликованной в «Известиях» еще 14 июля 1929 г. А месяц спустя норвежская Aftenposten ответила публикацией, в которой «русская оккупация» Земли Франца-Иосифа была названа «насилием и посягательством на норвежские интересы».⁵⁸ Выпад был встречен в Наркоминделе СССР с настороженным вниманием. Руководству страны было ясно, что организация постоянного присутствия на ЗФИ советских ученых – это лишь первый шаг по пути обеспечения эффективного присоединения островов к СССР. За ним должны были последовать пересмотр названий географических объектов архипелага и учреждение органов местной власти.

Несмотря на переименование архипелага Ислямовым, официально он все еще носил имя покойного императора Австро-Венгрии. В сентябре 1929 г. перспектива присвоения ЗФИ нового названия впервые обсуждалась в Наркоминделе. Никто в правительственных сферах не возражал против этого, однако дипломаты считали, что корни нового имени должны лежать в истории изучения островов. В октябре того же годы Академия Наук СССР официально предложила всем причастным организациям и экспертам направить предложения по этому поводу в Административную комиссию ВЦИК. Одновременно с ЗФИ предполагалось переименовать остров Врангеля – в этом случае какой-то идейный, но малообразованный товарищ сел в лужу, полагая, что остров носит имя последнего главнокомандующего Белыми силами в Гражданской войне. Недоразумение быстро разрешилось и остров оставили в покое: полярный исследователь Фердинанд Врангель почитался даже советской властью, справедливо считавшей его заслуги краеугольным камнем своего суверенитета в этом районе Арктики.⁵⁹ Что касается ЗФИ, то первое мнение относительно ее переименования высказал В. Визе. В письме от 18 октября 1929 г. он предложил два варианта – Земля Кропоткина и Земля Пайера-Вайпрехта. Родовитый аристократ, революционер и путешественник Петр Кропоткин в 1871 г. пытался добиться от Русского Географического общества посылки экспедиции для проверки теории существования неизвестной земли в северной части Баренцева моря. Анархистские убеждения Кропткина не приветствовались большевиками и хотя старый бунтарь умер за восемь лет до экспедиции Шмидта, вариант переименования ЗФИ в его честь был отвергнут.⁶⁰ Самойлович считал, что новое имя должно быть коротким для облегчения его восприятия иностранцами. Вариант «Земля Вайпрехта», по мнению геолога, был идеальным: австриец Карл Вайпрехт не только руководил научными изысканиями в экспедиции, открывшей ЗФИ, но и являлся одним из ранних пропагандистов международного сотрудничества в полярных исследованиях. Наконец, Всесоюзное географическое общество предложило переименовать острова в «Землю Ломоносова». ⁶¹

Пока ученые вели эти споры, рабочий класс бомбардировал ВЦИК требованиями переименовать Землю Франца-Иосифа в честь В.И.Ленина. Административная комиссия верховного исполнительного органа решила передать дело на рассмотрение Президиума, предложив начальству сделать выбор между «Архипелагом Ломоносова» и «Архипелагом Памяти Ленина». В этот момент в переписку вмешался Е. Воронов, от имени Совнаркома напомнивший о существовании иных вариантов, предложенных уважаемыми специалистами. В итоге решение щекотливого вопроса было отложено, чего нельзя сказать об учреждении администрации ЗФИ.⁶²

В 1924, 1925 и 1927 гг. законодательные органы РСФСР уже приняли ряд постановлений, касающихся управления некоторые арктическими территориями. Тем не менее, Земля Франца-Иосифа не была упомянута даже в самых поздних из этих документов. Лишь 14 января 1929 г. декрет Президиума ЦИК сделал архипелаг частью Архангельской губернии. В тот же день губерния и прилегающие острова Крайнего Севера вошла в состав Северного края СССР. Постановление Архангельского губисполкома от 11 февраля 1929 г. передавало ЗФИ в ведение Отдела администрации островов Северного Ледовитого океана. 15 июля того же года управление островами было поднято на более высокий уровень Президиумом ЦИК СССР, отдавшим ЗФИ под непосредственный контроль Севкрайисполкома. Четыре месяца спустя, 10 ноября 1929 г., в его штатной структуре появился новый административный орган – Совет островов Северного Ледовитого океана, санкционированный совместным постановлением ЦИК и Совнаркома СССР. Существование на островах постоянно действующей станции делало административные усилия более действенными. Для этого нужно было наделить ее саму административными функциями. 29 ноября проект резолюции «Об управлении островами Земли Франца-Иосифа» был вынесен Наркоматом внутренних дел на рассмотрение высших органов исполнительной власти. Документ получил одобрение советских дипломатов, советовавших снабдить персонал станции отдельными инструкциями на случай вынужденной посадки на островах иностранного самолета или иной ситуации, требовавшей от станции оказания помощи зарубежным исследователям, морякам или промысловикам. Серьезная дискуссия возникла вокруг кандидатуры на должность формального администратора архипелага. Казалось бы, начальнику станции надлежало занять ее автоматически, однако происхождение П. Илляшевича делало это не слишком удобным. Даже Шмидт, в целом благоволивший Илляшевичу, в январе 1930 г. отозвался о нем, как о лице «политически ненадежном». ⁶³

Резолюция получила законную силу 30 января 1930 г. – с этого дня и на следующие три десятка лет бухта Тихая официально превратилась в административный центр Земли Франца-Иосифа. Полномочным представителем Советского правительства на станции был назначен единственный большевик архипелага доктор Б. Георгиевский. Это был единственный случай в истории станции, когда эта должность замещалась кем-либо помимо ее начальника. Номинальное возвышение не отразилось на отношениях между Георгиевским и Илляшевичем: врач не претендовал на какую-либо реальную власть, а Илляшевич вообще не придал новости особого значения. Тем не менее, коллектив использовал «инаугурацию губернатора ЗФИ» как повод для очередного застолья, переросшего в импровизированный концерт, придуманный Кренкелем: обитатели Тихой по очереди скрывались в радиорубке и исполняли перед микрофоном какой-либо номер, транслировавшийся в столовой через динамик.⁶⁴

К этому времени обитатели бухты Тихой уже давно жили в условиях глухой полярной ночи, накрывшей острова в конце октября 1929 г. Первые месяцы смены были наполнены разнообразными бытовыми хлопотами: зимовщики перенесли с пляжа на склад около 120 тонн (!) грузов, а затем завершили отделку жилого дома, оббив его наружные стены толем. Погода не слишком оправдывала название бухты, поэтому любой выход на улицу осуществлялся в полной полярной экипировке, состоявшей из меховых ненецких малиц и пимов в сочетании с огромными ушанками. Выполняя просьбу Джанни Альбертини – руководителя итальянской поисковой партии, не добравшейся до архипелага летом 1929 г., – подчиненные Илляшевича даже совершили несколько лыжных экскурсий в окрестностях бухты. Никаких следов пропавших спутников Нобиле по-прежнему не наблюдалось, зато охотничьи трофеи пришлись весьма кстати: орава станционных собак ежедневно требовала обильного корма. Доктор Георгиевский следил за тем, чтобы каждый зимовщик регулярно употреблял свежую медвежью кровь – старое антицинготное средство.⁶⁵ В отношении продуктов и другого снабжения бухта Тихая находилось в более выгодном положении, чем многие другие советские полярные станции того времени. Единой структуры, координировавшей работу изолированных научных баз в Арктике, в стране все еще не было. В результате разные хозяева по-разному содержали разные станции. На Новой Земле и на южном побережье Карского моря, где метеорологи находились в подчинении Северного управления безопасности кораблевождения, или Убеко Север, случаи цинги были обычным делом даже в конце 1920-х гг. Другую станцию, организованную Якутской Академией Наук на Ляховских островах (Новосибирский арх.) в 1928 г., вскоре пришлось частично эвакуировать из-за угрозы голода. Бухта Тихая, подчинявшаяся главному полярному институту страны и опекавшаяся влиятельными людьми из правительства, не знала подобных неприятностей, однако даже ее персонал не был застрахован от пагубного влияния полярной ночи.

В те времена недомогания и другие негативные реакции людей на холод, изоляцию и продолжительную тьму считались неизбежными. Отбора персонала по индивидуальным характеристикам и психологической совместимости и подавно не существовало. Как следствие, история Российской Арктики знает случаи, когда безобидные с виду ситуации и мелкие взаимные придирки перерастали в нешуточные конфликты. В 1930 г. советский журналист и писатель Макс Зингер принял участие в экспедиции к западному побережью Таймыра, организованной Комитетом Севморпути в интересах промыслового дела. Посещая метеостанции, отдаленные поселки и охотничьи становища, он записал несколько трагикомических историй о недоразумениях среди зимовщиков. В одной из таких замкнутых команд внезапно объявилась муха, завезенная в чьем-то багаже и отогревшаяся в тепле жилища. Внезапно напомнив людям о доме, докучливое насекомое было всеобщим любимцем, покуда один из мужиков не прихлопнул его в минуту рассеянности. Его товарищи пришли в такую ярость, что дело не обошлось без мордобоя¹⁰. Другому бедняге досталось от коллег по метеостанции из-за его обыкновения завершать любой разговор фразой «Ну-с, вот и великолепно!» У третьего вошло в привычку каждое утро, после завтрака, подходить к окну и отпускать одну и ту же реплику: «Ну и погодка, черт бы ее драл!» Это повторялось изо дня в день, с одной и той же интонацией, одним и тем же выражением лица, сопровождаясь барабанной дробью пальцев по подоконнику. Не стоит уточнять, чем закончился этот анекдот.