Читать книгу: «История моего стыда», страница 5

Глава 6

Я вернулся от Крис в середине дня, в субботу, помятый, не выспавшийся, но довольный. Как обычно, меня встречала Раиса Ивановна:

– Я, смотрю, вы продвинулись вперед, молодой человек! – она окинула меня оценивающим взглядом.

– Раиса Ивановна, я просто…

– Чего просто? – я уже привык к этим интонациям генерала армии. – От тебя женщиной разит с улицы! Уж я-то много повидала в жизни. Говори как на духу: залез ты на нее или нет?

Я опешил:

– Раиса Ивановна, вы же приличная… – договорить мне не дали.

– Я приличная? Да я в молодости так жила, так чувствовала и любила, как тебе и не снилось! – она бросила в меня полотенце. – Хоть удачно прошло?

– Да так себе, с утра меня выгнали и признали ночь ошибкой. Что-то я устал, как будто двадцать километров пробежал.

– А эти свои двадцать километров ты пробежал, наверное, всего за 2 минуты, чемпион? – ее колкому чувству юмора не было предела.

– Нет, я… относился к ней, как художник.

– Голую рисовал что ли, как в «Титанике»?

– Нет, Титаник наш, похоже, ушел ко дну.

– Дима, – она подошла и – я вздрогнул от неожиданности – обняла меня. – Выбрось ты это из головы. Ты молод – люби, чувствуй, цени каждую из прожитых эмоций. Но главное – не будь мудаком. Ты же не был? – она грозно нависла надо мной.

– О нет, не был.

– Тогда иди в душ и пошли искать на кухне завтрак, а лучше обед.

* * *

За обедом я спросил хозяйку:

– Раиса Ивановна, почему вы такая?

– Какая такая? Красивая? – кокетливо подмигнули ее глаза.

– Нет. То есть, я не про это… Кормите меня бесплатно, беседы душевные ведете… И о сексе даже…Мне, признаться, немного страшно, – я улыбнулся.

– Это только первый раз страшно, потом втянешься! – ответила она, а затем продолжила уже серьезно: – Я всю жизнь была такой. Училась радоваться каждому мгновенью. В детстве для этого было достаточно куска черного хлеба с подсолнечным маслом и солью. Сейчас время иное, вы все сумасшедшие и свои кирпичи-телефоны не отпускаете ни на секунду, но суть та же. Всем хочется просто радоваться жизни. И я радовалась. Не была шлюхой, но если любила, то до умопомрачения. Если злилась, то в доме, как от призраков, начинали летать тарелки. Я ярко пожила и не жалею об этом. И всегда была открыта другим. А ты… тебя видно насквозь: и твою доброту, и наивность, но и твоего чертёнка в глазах. Если сумеешь сохранить и то и другое, будешь счастлив. Главное – не отклониться слишком далеко.

* * *

После обеда я лежал и бесцельно копался в сети. Сообщение от Крис пришло неожиданно:

– Привет. Не против встретиться? Только не как вчера. Прогуляемся?

Вскочив, я набрал вспотевшими пальцами ответ:

– Да, конечно, все что угодно.

– Тогда познакомь меня со своим лохматым Блинчиком. Давай на той станции, где ты его встретил.

Через полчаса я уже выбегал из квартиры.

– Ты чего это такой резкий? – поинтересовалась хозяйка.

– Бегу на встречу с подругой. Познакомлю ее со своим лохматым другом! – выпалил я и захлопнул снаружи дверь.

Раиса Ивановна осталась стоять с открытым ртом:

– С лохматым другом он ее знакомит… дожили…

Выходя из вагона, я молился, чтобы пес оказался там, где надо. С облегчением я нашел его на нужной станции. Крис подошла через минуту.

– Ути какой красивый! – не боясь, она тут же начала теребить его голову. – Смотри, что тут у меня.

Она выложила перед Блинчиком нарезанную колбасу. Мельком я отметил, что такая дорогая марка не всегда есть даже в моем холодильнике.

– Дима, не расстраивайся, я обоим вам принесла, – она улыбнулась и протянула мне пакет с бутербродами. – Кушайте, мальчики.

– Мне немного неловко, но спасибо, – я принял подарок.

Мы посидели еще немного в метро, забавляясь с собакой, а затем вышли на улицу.

– Как прошла суббота? – немного напряжено спросила Крис.

– Да так, без новых событий. Меня накормила хозяйка, а потом мы вместе убирались.

Я рассказал ей о Раисе Ивановне, чем немало развеселил.

– Да ты там под присмотром, я поняла! Послушай, Дим, я хотела бы обсудить, что произошло вчера.

– Да, Крис, конечно!

– Нет, давая я первая. Я слегка выпила тогда и давно не была в отношениях. Сама так хотела. А вчера меня немного прорвало. На поверхность, как нефтяное пятно, всплыло мое хроническое опустошение и уединенность. Знаешь, эта Москва, она… заставляет выбирать, и я давно уже выбрала карьеру, успех, независимость, а тут появился ты с этими твоими байками про красоту. Ты поджег нефтяное пятно, и мне захотелось сгореть в ту ночь в чьих-то руках, быть нужной, желанной, любимой… Твой шепот, ласки, руки. Я очень давно не получала такого… – она пересилила себя, – удовольствия.

– Молчи! – приказала Крис. – Я хотела объяснить тебе, почему так поступила. Я не шлюха, я знаю. Но я забыла, что я человек, который тоже нуждается в тепле и заботе. Не могу сказать, что нам делать дальше. Я старше тебя, мне под тридцать, тебе совсем недавно стукнуло двадцать, да и работаем мы вместе. Пожалуйста, давай пока сделаем вид, что ничего не было, а там посмотрим. Ты сможешь это пообещать?

– Крис, это была райская ночь, я готов на все, чтобы продолжать отношения…

– Нет, ты вот уже не туда повел разговор. Если я дорога тебе и ты ценишь мой комфорт, сделай, как я прошу.

– Хорошо, – с комом в горле я согласился. – Но знай, если что, я всегда…

– Я знаю. Если будет надо, я дам тебе знать. Сейчас не надо… скоро новый рабочий день, отдохни, как следует.

Мы попрощались как друзья. Удрученный, я побрел назад к метро.

* * *

Тем вечером меня ждала новая неожиданность – звонок от Влада, племянника дяди Юры. Судьба – странная вещь, и, чуть не погубив однажды в родном спортивном зале, она свела нас здесь, в самом крупном мегаполисе Европы.

Мы встретились тем же вечером. Влад перебрался в Москву после пожара, как только с дяди Юры сняли все обвинения.

– Как он там? – спросил я про тренера.

– Уже лучше. Но… пришлось уволиться из колледжа, да и тренировать пока можно лишь в качестве младшего тренера. Он провел все лето на огороде с женой и внуками, лечил душу.

– Влад, он мне жизнь тогда спас.

– Не знаю, как тебе, но мне точно. И теперь я стараюсь наслаждаться каждым днем, не тратя время впустую.

Влад пошел по стопам дяди. Такой же здоровый и широкоплечий, он еще в юности стал мастером спорта по боксу. Здесь же, в столице, товарищ устроился тренером.

– Ну а что, – говорил Влад, – мне двадцать восемь, опыт есть, психологию уже понимаю. Вот, начал с младшей группы, щенки еще совсем. Но потихоньку буду тренировать взрослых, обрастать связями, заводить знакомства.

Мы тепло пообщались с Владом, вспоминая малую родину и решив непременно встретиться вновь. При прощании он, нерешительно помявшись, сказал.

– Дима, хотел сказать тебе. Я с девушкой живу. Ты её знаешь. С Машей…

Сказать, что я потерял челюсть от удивления, – значит ничего не сказать. Кое-как собравшись с мыслями, я вяло заверил, что очень за них рад.

Домой я вернулся задумчивый и злой. Уловив моё настроение, Раиса Ивановна заставила рассказать обо всех встречах и событиях последних дней.

– Дима, всё будет отлично, вот увидишь, романтик ты из-под лавки. Я научу тебя. Ложась спать, говори со своей судьбой. Верь, что она всегда будет направлять тебя в сторону счастья, и не средним, а указательным пальцем.

Я искренне посмеялся и перед сном выполнил совет хозяйки. Понемногу я стал привыкать к этому странному, грубовато-пошлому, но проникнутому добротой и радостью к жизни юмору.

Интерлюдия 5. Давид

В восемнадцать лет, спасаясь бегством от мести (к сожалению, вполне заслуженной), я покинул свою страну. В аэропорту меня провожал только друг отца: с родителями, в целях секретности, мы попрощались еще дома. Путь лежал из Еревана в Тбилиси и уже потом в Москву (опять же с целью запутывания следов).

Взлетая, я сжимал подлокотник до белых костяшек: ужас вины, страх перед неизвестностью, опасения первого полета и тоска по родителям скручивали живот и сковывали мысли. Впервые в жизни я был выше родных гор и смотрел на них сверху вниз – это казалось неправильным, оскорбительным и даже кощунственным по отношению к ним. Удаляясь, я просил у вершин прощения.

Набрав высоту, самолет выровнялся. Пилот объявил о средней скорости в 750 км/ч, и я почему-то подумал: способен ли ангел-хранитель лететь за мной настолько быстро, или он тоже остался там, далеко позади?

* * *

В Москву самолет прилетел ночью. Бортпроводники объявили о необходимости приглушить свет. Много позже, летая ежемесячно, я узнал причину этого правила: если посадка будет аварийной и потребуется эвакуация, глаза пассажиров должны заранее привыкнуть к темноте.

Именно из окна иллюминатора я впервые увидел Москву: ночью она походила на огромный святящийся блин, который бросили на раскаленную сковородку. Кое-где блин пригорел – там были темно-угольные участки. А где-то сквозь него просвечивала нагретая добела сковорода – так выглядели прожилки магистралей и крупные районы.

Весь город внизу бурлил – так, как скворчит масло при готовке. Шипящая горячая сковорода – вечная и беспощадная Москва.

Интерлюдия 6. Давид

Мне повезло, что бегство из Армении совпало с окончанием школы. Я был весьма неглуп, да и связи дяди сыграли свою роль – в итоге я поступил в один из престижных вузов Москвы.

С первого курса я начал работать в фирме у дяди и со временем немало преуспел, продвинувшись по карьере.

Но все это потом. Первые же недели были охвачены болью, стыдом и страхом.

– Здравствуйте, меня зовут Давид, я прилетел к вам прямиком из Армении, и я убийца, – именно так мне хотелось прерывать любое новое знакомство. – Я убил человека из-за собственной неуклюжести. А затем струсил… А еще я люблю леопардов.

* * *

Я часто вспоминаю тот день, когда чувство вины прорвалось наружу. Закрывая глаза, я вновь вижу, как первый раз после убийства решился зайти в храм.

Московские храмы похожи, но все же отличаются от армянских. Я говорю не об убранстве и оформлении, а скорее об атмосфере. Наши храмы словно пропитаны мудростью гор. Вечное молчание заснеженных вершин вливается в каждый храм, преисполняя его чем-то возвышенным и непреклонным. Там ты остро ощущаешь, что попал в дом Бога, более того, на какое-то время чувствуешь, что это и твой дом тоже. В Москве я никогда не ощущал ничего подобного. В ее храмах чувствуется временность и непродолжительность. Ты понимаешь, что лишь ненадолго забежал сюда, лишь на час-другой отгородится от бессмысленной суеты за толстой стеной, но, не успев зайти и освоиться, уже извиняешься, торопишься выйти, нырнуть в поток дел и мыслей…

Итак, я в храме. Я не знаю, у какого святого надо просить содействия. Я просто стою и рассказываю Богу, как все началось. Он молчит. Как всегда…

* * *

Однажды, обросший панцирем из циничности и равнодушия, но все же измученный совестью, я решаюсь на исповедь. В какой-то мере мне даже интересно: хватит ли мужества признаться, как отреагирует священник, как изменится моя жизнь?

В храме мало людей. В начале утренней службы начинается исповедь. Я подхожу к священнику; меня накрывают особой тканью, русское название которой я так и не смог запомнить (слово, звучащее как «епитрахиль»).

– В чем каетесь? – я услышал молодой равнодушный голос священника.

Я молчу.

– В чем же каетесь?

Медленно, пробуя на вкус горечь каждого слова, я отвечаю:

– В убийстве.

Наступает тишина. Я чувствую, как священник громко сглатывает слюну.

– Кого вы убили?

– Я убил человека, – решительно, почти торжественно, как боевой марш, отвечаю я. – Я убил не по умыслу. Это был несчастный случай. Он был агрессивен и поплатился за это.

– Вы не должны так говорить и решать, кто и за что должен платить. Как это вышло?

– Он делал неправильные вещи. Я лишь пытался остановить его, но череда обстоятельств привела к тому, что он упал и погиб от травмы.

– Вы пришли признать свою вину?

Я оказался не готов к ответу.

– Я признаю, что убил. Но я не виноват. Я не буду носить этот грех. Мои мотивы были чисты!

– Брат мой, вами правит гордыня! Вы видите себя исключительным, с которого вина стечет, как пена. Так не будет. На вас лежит тяжкий грех, и лишь месяцы, а то и годы молитв и покаяний смоют эту тьму. Ваша гордость – первый враг на этом пути. Вы планируете явиться с повинной?

– Моя гордость – это все, что у меня осталось. Бог знает, что у меня внутри. Бог видит моими глазами!

– Брат мой, я не чувствую в вас раскаяния и не могу принять вашего покаяния.

– Значит, нет?

– Давайте останемся после службы, нам надо многое обсудить, разобраться в вашей душе.

– Спасибо, на первый раз с меня хватит. Я не преступник!

Через минуту, закипая, я выбегаю из храма. Вслед мне смотрит озадаченный священник. Я в гневе. Он – в страхе. Неудачная вышла исповедь…

* * *

Выбежав из храма, я задыхаюсь от гнева и стыда. Никогда я не чувствовал себя столь низко. Я не убил, я всего лишь неловко толкнул…! Я не преступник!

Отдышавшись, я начинаю соображать. Отец велел молчать о случившемся, а я выпалил все первому попавшемуся под руку священнику. Как их учат действовать в таких случаях? Обязан ли он сообщить об убийстве в полицию? Воображение рисует мой портрет, развешанный везде и всюду. Так, стоп! Я не сказал, как, кого и когда убил. Против меня ничего нет.

Успокоившись, я сижу и глубоко дышу на лавке около храма. Вскоре оттуда выходит мой священник. Я непроизвольно сжимаю кулаки и думаю, что будет, если он нарушит тайну исповеди. Незаметно подкрадываюсь сзади. Я знаю, куда надавить, чтобы человеку стало больно, очень больно. Священник резко оборачивается и замечает меня. Мы смотрим друг другу в глаза. Я вижу, как на его лице проступают слезы.

Он боится.

– Молитесь за меня, отче, – глухо произношу я и убегаю прочь.

* * *

Я бежал, пока не кончились силы. Меня стошнило в какую-то ухоженную клумбу. Впервые я перестал ощущать себя человеком. Скорее – загнанным в угол зверем. Мне страшно.

Вечером я много пил; ночью мне снился леопард, который смотрел мне в глаза.

* * *

Несмотря на все, я не сдамся и не дам себя сломать. Я выживу. Я один, а значит, со мной все, кто мне нужен.

Глава 7

Началась новая неделя. Крис упорно игнорировала меня: только рабочее взаимодействие, исключительно деловая дистанция. Несколько раз я пробовал остаться наедине и завести разговор.

– Дима, – она растягивала мое имя, словно поучая маленького ребенка, – ты забыл свои обещания. Мы коллеги, более того, ты работаешь на меня – и на этом всё.

Я был раздражен и взбешен, чувствуя уязвимость и досаду. Чтобы задеть Крис, я начал прилюдно осыпать комплиментами девушек из команды, вступал в интернет-сообщества, посвященные отношениям и соблазнению, стал выписывать красивые фразы, способные привлечь женское внимание. Я сорил словами из пикап-пособий, тренировал непринужденную улыбку и позу – делал всё, чтобы разозлить Кристину. В подобных попытках я разогнался до того, что прилюдно позвал на свидание одну из девушек офиса. Ничем не выделявшаяся из толпы, Ольга была скорее без резких изъянов во внешности, чем обладала какими-либо достоинствами. Впрочем, меня вполне это устраивало. На свидание я шел не слишком заинтересованный, а значит, более уверенный в себе. Впервые я разработал четкий, но до крайности странный и циничный план покорения женского сердца: хороший кофе, прогулка по вечерней Москве, перечень заготовленных шуток, героическое спасение девушки. Последний пункт был гвоздем программы, а еще (чего я тогда еще не понимал) нелепой и опасной затеей.

Дело в том, что под конец свидания я хотел разыграть фиктивное нападение собак. Увы, мечта о мести Кристине крепко толкала меня вперед, на самые безумные поступки. На одном из недавних мероприятий, в организации которого мы принимали участие, я подружился с кинологом, в результате общения с которым план возник сам собой. Расслабленная и согретая одолженной ей курткой, Ольга слушала мою непринужденную болтовню – смесь историй из собственной жизни и из дешевых мужских журналов. Именно в этот момент, согласно замыслу, настало время главных актеров вечера – двух искрящихся силой и яростью ротвейлера (в скобках замечу, что сейчас на подобную глупость я бы не решился ни за какие деньги, но тогда, в период проб и ошибок, это казалось выдающейся идеей). Строго по намеченному плану, собаки должны были быть выпущены на длинных поводках, удерживаемых хозяином – моим приятелем. Поводки создавали иллюзию свободы для собак, но не позволяли приблизиться к нам ближе чем на три метра (место, где всё произойдет, было заранее точно определено). План был рассчитан на то, что я смело и отважно загорожу Олю от свирепых врагов, продемонстрировав мужество и уверенность в себе. По насмешке судьбы, в тот вечер всё пошло не по плану. Ближе к финалу я стал слишком волноваться, пошел немного быстрее и перешел черту недосягаемости, за которую не должен был заходить. Со скоростью света собаки, выпущенные хозяином на максимум длины поводка, преодолели расстояние до нас.

Мне ни к чему обманывать. Я испугался до чертиков. До дрожи в коленях. Страх сковал меня настолько, что только в последний момент я инстинктивно отгородил Олю. И я не знаю, удалось ли мне обезопасить девушку, если бы не подоспел хозяин. Наверное, нет, ведь мой собственный страх был слишком велик.

Дальнейшее пролетело, как в тумане. Крик Оли, переходящий в ультразвук. Мои жалкие попытки отбиться ногой от собак. Волевой приказ хозяина, после которого ротвейлеры замерли как вкопанные. Помня свою роль, приятель долго извинялся и расхваливал перед Олей мою надувную смелость. На деле же я оказался жалким трусом. Привязав собак и отведя меня в сторону, кинолог сказал:

– Идиот, ты чего в штаны надул? Собаки же умные, они бежали к вам без агрессии, запах твой им уже знаком. Ты показал страх и панику, а так с собакой нельзя! Ладно, иди, тебя девушка ждет, но больше на подобную дичь меня не уговаривай.

Поблагодарив приятеля, я вернулся к Оле. Она дрожала. Я тоже.

– Пошли, я провожу тебя домой.

Всю дорогу мы молчали. Она сжимала мою руку всё крепче и крепче и, наконец, у самого подъезда пригласила домой. Дома она разрыдалась у меня на груди. Мне было стыдно, но рассказать правду я не мог. Я поцеловал её. Очень нежно, шепнув что-то о том, что не дам её в обиду. Это оказалось последней каплей, и она отдалась мне.

Я любил её, стараясь изо всех сил. Тот секс стал актом непроизнесенного извинения. Я пытался уничтожить свой страх, шептал нежные слова, долго целовал в губы и шею. Оля кричала и стонала, и этот неконтролируемый крик наслаждения в моей голове отдавался как крик страха, который вырывался из её груди несколько часов назад. Уложив её спать, я еще долго не мог уснуть, думая об ответственности и о том, чем же мог кончиться мой дешёвый фокус.

* * *

Вести о произошедшем распространились со скоростью молнии. Легенда о спасении обрастала новыми подробностями, а еще Оля не выдержала и рассказала кому-то из коллег о нашем сексе, а значит, скоро слава героя-любовника окутала меня с ног до головы. О силе этой славы я понял по взгляду Крис, полному ненависти, презрения и интереса. Я же попал в ловушку: окруженный общественным одобрением, в глазах людей я стал парнем Оли, чего мне совершенно не хотелось.

Как бы то ни было, от этих отношений я получал как минимум секс, какую-никакую компанию и ежедневную сводку слухов и сплетен. Регулярный секс позволил сделать важное открытие: положительный эффект отнюдь не ограничивается скоротечным удовольствием, напротив, на следующие сутки твоя производительность на работе и в жизни вырастает. Это пробудило во мне интерес и желание разобраться в самой природе секса. Я (признаюсь, это выглядело цинично) стал наблюдать за Олей в моменты высшего наслаждения, сравнивая её поведение с тем, что читал в книгах: в момент оргазма у женщины отключается предлобная кора, поэтому она теряет контроль над собой. Активными остаются лишь участки мозга, связанные с чувственным восприятием и координацией. Собственно, отсюда и знакомые всем крики и стоны. Кстати, после секса Оля всегда хотела, буквально требовала разговоров, а вот я желал есть или спать, но никак не болтать. Как я выяснил, здесь мы тоже были заложниками природы: после оргазма содержание гормона дофамина у мужчины резко падает, а вот серотонина, отвечающего за сон, – увеличивается. У женщины действие серотонина во многом подавляется эстрогенами, которые проявляются в её ощущениях желанием поговорить.

Изучая вопрос секса и близости, я всё чаще задумывался о том, что все мы своего рода биологические роботы, а наше настроение, эмоции, прилив сил или апатия очень часто определяются обыкновенными химическими реакциями. Вывод неутешительный, но иногда этим можно пользоваться. Например, большой интерес для меня представлял окситоцин – гормон привязанности, выделяемый при прикосновениях и поцелуях и проявляющийся в чувстве удовлетворения, доверия и тепла. Поэтому, хоть и косвенно, даже занятия сексом «без обязательств» могут стать причиной появления неожиданной привязанности: секс вызывет всплеск окситоцина, а уже тот поработает над потеплением вашего отношения к партнеру.

* * *

Начитавшись научных (чаще всего – не очень достоверных) статей о природе привязанности, я стал одержим идеей повлиять на Кристину. Ольга к тому моменту интересовала всё меньше и меньше, а её зависимость от меня, как это часто и бывает, росла.

Итак, если окситоцин – гормон любви и доверия, пусть он будет связан для Крис именно со мной. Я знал только два способа добиться такой связи: секс и совместная приятная деятельность. На первое был наложен запрет, а вот второе вызывало интерес. Я начал с того, что стал внимательно и подолгу смотреть в глаза Кристине. На работе я подстраивал «случайные» прикосновения: подавал руку, держа её на мгновение дольше, чем требовал этикет, и обнимал при каждом удачно организованном рабочем проекте. Однажды, узнав, что у девушки болит голова, я мгновенно раздобыл лекарство и, не терпя возражений, вызвался сделать для нее массаж лобных долей. Нежно проводя пальцами от висков ко лбу и бровям, я наслаждался природной мягкостью и упругостью её кожи. Конечно, в тот раз боль была побеждена обычной таблеткой, тем не менее, впечатление осталось именно о массаже.

А еще я вновь позвал на помощь своего старого друга. Кристина привязалась к Блинчику, и однажды я предложил вместе свозить его к ветеринару. Разумеется, у нас ничего не вышло. Большую часть жизни проведший в подземке, он царапался и убежал, чуть не укусив Кристину. Я заботливо осмотрел её кисть на предмет укусов и, ничего не обнаружив, поцеловал руку, прося прощение за случившееся.

– Дима, ты встречаешься с Олей, – холодно заметила она.

– Нет, мы расстались.

– И почему же? Ты всех девушек рассматриваешь как однодневных? – она начала заводиться.

– Кристина, это ты перешагнула через меня в ту ночь. Я понимаю, почему. Понимаю, что не заслуживал доверия. Но наша близость стала точкой отсчета всего. Ты центр не только моей работы, но и моих мыслей.

– Красиво говоришь, – сказала она, собравшись уезжать на приближающемся поезде.

– Ты очень дорога мне, и я это докажу, – только и успел сказать я вслед.

* * *

Вечером, раздеваясь, Крис обнаружила маленькую записку, которую я украдкой подбросил, пока она нянчилась с Блинчиком. Нарисованное на клочке бумаги сердце и всего пара слов: «Оно – твоё». Девушка злилась, хотела смыть нелепое послание в унитаз, но оставила на полке.

Вскоре я вспомнил обещание и расстался с Олей. Сперва старался увеличивать дистанцию и сокращать время вместе. Она требовала ответов, и я пригласил её в парк, где ссориться под взглядами случайных зевак было бы сложнее. Честно сказал, что охладел, но не к ней, а к самой возможности отношений с кем-то в данный момент (тут уже я лукавил). В общем, я пытался взять вину на себя.

– Это всё из-за Кристины! – она резко прервала меня.

– Да причем тут она? – я едва не перешел на крик.

Как девушки чувствуют подобное??

– То есть, ты не будешь пытаться строить с ней отношения?

– Нет, конечно, – я врал, глядя Оле в глаза, как Гермес, величайший мастер обмана среди греческих богов.

Она молча встала, влепила неуклюжую пощёчину и пошла прочь. Видимо, в искусстве лжи Гермес преуспел всё же больше, чем я…

Вечером, увидев красный след от пощечины, Раиса Ивановна философски сказала:

– С почи́ном, дорогой!

Засыпал я с чувством вины, ощущая себя грязнейшим из людей. Никогда и ни при каких обстоятельствах я не желал быть последней сволочью и добиваться своих целей за счет других, но на этот раз вышло именно так.