Читать книгу: «За Хребтом», страница 3

С самых юных лет как аксиому учили, что единственная цель кантийцев – убить солдата и попытаться добраться до его родственников. Но родственников у Сурная Козинского не было. Зато была за плечами обожаемая, непобедимая и свободная Демиругия. А это важнее любой семьи. Для солдата и семья – слабость.

* * *

– Теперь глубоко вдохните и не выдыхайте до моей команды, я пока наложу на вас давящую повязку, – пациент молча сделал вдох и стал терпеливо ждать, пока врач опутывал его грудь бинтами. Повязка давила все сильнее, и когда уже стало невмоготу задерживать дыхание, врач завязал на его спине тугой узел, – выдох.

Теперь в легкие стало входить ощутимо меньше воздуха. Покопавшись в столе, человек в белом халате выудил из него две больших таблетки и вручил пострадавшему, – примите сейчас, и трещина в ребре затянется к завтрашнему утру. Со снятием повязки обращайтесь сюда же, сами руками к ней ни в коем случае не лезьте. С боями пока повремените, на этот раз вы легко отделались, товарищ Козинский, не стоит испытывать судьбу. Хоть прошлый открытый перелом у вас и затянулся почти бесследно, нельзя лишний раз надрывать организм. Надеюсь, вы меня услышали. А теперь скажите, чтобы сюда прикатили вашего дружка. Будем сшивать его обратно в человека.

– Так точно, – весело козырнул Сурнай и сунул красную и синюю таблетки в карман, – исполним в лучшем виде.

Он перекинул через плечо майку и вышел в коридор под пристальным взглядом врача. Когда дверь захлопнулась, тот лишь покачал головой и пробурчал себе под нос что-то в стиле «в могилу друг друга загонят». Все доктора постоянно недовольны своими пациентами, так что не стоит обращать внимание на тихое бормотание под нос. Но работа есть работа, и местный айболит принялся готовить инструменты для следующего пациента.

* * *

Впервые за долгое время Сурнай остался вне расписания и жестких рамок графика. Пока все его отделение занималось самым благородным из занятий – разбивало друг другу лица, ему оказалось нечем заняться. Идти обратно в тренировочный зал не стоит, зрителей там и так сейчас хватает, а боец из него пока не ахти. Праздно шататься по территории тоже не положено, ведь солдат всегда должен быть занят. Так гласит Устав. Поэтому единственным вариантом был путь в казарму личного состава. Может, получится встретить свободных штрафников и направить их энергию в правильное русло. Например, выгнать их на плац. Или погнать на сборку автомата на время. Полезных времяпрепровождений в армии много, не заскучаешь. Нужна только лишняя энергия и командир, знающий, куда ее направить. А уж у солдата эта энергия всегда найдется. Стоит лишь дать толчок. Либо пинок. Желательно сапогом. С этими благими намерениями и застал лейтенант двух бойцов своего отделения, сидящих на тумбочках возле своих кроватей. «Видимо, чтобы постель не расправлять, – подумал Сурнай, – бездельники».

Свободные от работ солдаты так и ждали, пока их займут чем-то полезным, но Сурнай остался за порогом, прислушавшись к разговору сослуживцев. Мало ли, какие настроения гуляют по отделению.

– Я, кстати, вчера письмо с Большой Земли получал, – похвастался один из бойцов.

– Да перестань ты так гражданку звать, будто в увольнение на выходных нас не выпускают.

– Выпускают, вот только друг мой далеко живет отсюда, ближе к центральным городам. Да и я уже месяц подряд туалеты драю на выходных.

– Ха, нечего было Козинскому дерзить, у него такая фамилия не просто так, – «Так, этого я запомнил», – подумал Сурнай.

– Да, точно, – усмехнулся получивший почту.

– Так что там с письмом-то?

– А, да. На гражданке, как ты называешь Большую Землю, – на этих словах второй собеседник ухмыльнулся, – Надзор накрыл шайку одну.

– Да ладно? Я не думал, что они чем-то кроме патрулей занимаются.

– Занимаются, еще как. Так вот, шайка эта была религиозная. Друг сказал, что вроде бы фанатики поехавшие.

– Религиозные? – второй удивлялся все больше.

– Именно. Не понимаю, на кой черт им это нужно, ведь под запретом подобное. Но факт остается фактом.

– Странно, что твой товарищ вообще о таком узнал. По идее, такое должны держать втайне.

– А он же механик-водитель. Вот и определили баранку крутить на грузовик для заключенных. Мехводы вообще частенько слышат то, что им не совсем и положено.

– Понятно, – повисла недолгая пауза, такая информация могла заставить задуматься каждого.

– А что за религия? – очень тихо спросил один солдат другого. Вопрос опасный, за такое не то, что наряды, трибунал светит.

– Ты чего, я в таком не разбираюсь! – тут же открестился рассказчик.

– Да я понимаю, но ведь интересно, какой бред эти психи несли.

– Ну-у, – помялся рассказчик и нехотя продолжил, – краем уха зацепил друг мой разговор их. Вроде как фанатики эти в каких-то богов верят с крыльями. Якобы те давным-давно с неба спустились и победили там кого-то на земле. Демонов каких-то. Бред, в общем, религия это для варваров.

– Уф, да уж. Звучит дико. И какие идиоты в такое поверят?

– Они еще называют своих богов чудно. Серувимы ли, Серафимы… Не услышал друг мой до конца. И вот, ратуют они за то, что якобы мы этих придуманных ими героев должны помнить. Самый ярый из них при аресте сопротивлялся, кричал, что у людей память слабая, историю свою быстро забывают.

– Что за околесица, я отлично помню, что нам в фильмах рассказывают.

– Да я тоже, так что смешно все это даже. Правильно их быстро увезли. А того главного вообще в отдельный автомобиль посадили. Так ему и надо.

– Ну и дела. Так сразу и не переваришь.

– Ага, не то слово. Слушай, а ты чем будешь занят, когда…

Интерес к дальнейшему разговору у лейтенанта Сурная Козинского пропал. «Ну и ну, – подумал он, – верить в это, естественно, нельзя. Явно пропаганда врага. Дезинформация. Чертовы кантийцы пытаются разобщить нашу Родину изнутри. Но какая-то гладкая выходит ложь, – он с сомнением еще раз вспомнил рассказ и мотнул головой, – на то она и пропаганда врага. Надо доложить начальству, ведь личные письма обязаны проверять, это есть в Уставе».

Классифицировав для себя неоднозначный разговор сослуживцев как пустую болтовню введенных в заблуждение людей, Сурнай пошел выполнять то, зачем и пришел. А именно, направлять энергию солдат с фантастических баек на полезные работы.

* * *

Быть немного выше своих сослуживцев по званию не так привлекательно, как кажется на первый взгляд. Лейтенант – такое промежуточное звено между обычным солдатом и низшим командирским составом. Как результат, непосредственные командиры мало чем отличают тебя от остального отделения, а вот твои товарищи уже начинают травить язвительные шутки за спиной. Изо дня в день Сурнай преданно выполнял свой долг. Он идеально выполнял приказы. Денно и нощно муштровал своих бойцов, не опуская головы, со стеклянным взглядом слушал профилактические выговоры начальства и не щадил себя, расходуя время для отдыха на физические упражнения. Ничто не может сломить волю человека, когда он непоколебимо уверен в своей правоте. Устав стал божественной книгой, рукотворным даром человечеству. Он говорил, что нужно делать в конкретных ситуациях, каким образом строить свои размышления и строить ли их вообще. Его строки, в которых не было ни грамма лишнего и двоякого смысла, награждали человека свободой. Свободой от сомнения, страха перед грядущим и непереносимого ощущения одиночества. Ведь на самом деле в основной массе людям всегда недостает веры в то, что они служат чему-то большему. Устав был воплощением народного единства и процветания. «Жаль только, что гражданские не одарены таким сводом четких бескомпромиссных (это слово он услышал в разговоре двух офицеров) законов», – подумал лейтенант Сурнай Козинский. Самое страшное, что может случиться с человеком, – это если однажды он поймет, что законы, по которым он жил, не более чем обман и бутафория. Устав же был и будет неизменен. А если Высший военный секретариат дополнит и подкорректирует его, то изменить свое мнение в соответствии с написанным будет не так сложно.

Система Демиругии идеальна. Все подчинено, задокументировано и запротоколировано. Каждое действие, шаг и мысль строго упорядочены. В такой системе воспитываются лишь идеальные люди. Но проблема природы человека в том, что он может лишь стремиться к идеалу. Приближаясь максимально близко к этому понятию, человек не может его достичь. Такая вот математическая гипербола стремлений. Для всех Сурнай был истинным солдатом, не имеющим слабостей и просчетов. Однако и он человек. К сожалению, всего лишь человек.

В крайний день недели, после усердной службы, когда его отделение практически по собственному желанию заступало в наряд, Сурнай Козинский уходил из части. Брал увольнительный талон и шел в город. Он оставлял сумку с военной формой под автобусной остановкой, переодевался в обычную одежду, что было запрещено, и ехал к цивилизации. На глаза вечно был надвинут большой серый капюшон, мешковатая одежда позволяла слиться с жителями города. Интересно, что здесь каждый хоть как-то пытается закрыться от окружающего мира. Отгородиться от той восхитительной действительности в Демиругии. Поэтому человек в капюшоне не контрастировал на фоне толпы.

* * *

Выйдя на первой же остановке, Сурнай отошел за нее и запрокинул голову. Он полной грудью вдохнул свежий вечерний воздух. «Здесь даже осенняя сырость воспринимается по-другому», – негромко сказал он и улыбнулся. Свистел ветер с холодными брызгами, темные тучи рвано метались по небу, а Сурнай стоял, дышал и счастливо улыбался, ведь вокруг все было прекрасно. Единственный раз за месяц молодой лейтенант мог позволить себе маленький бунт против своих внутренних рамок. Он оглянулся на дорогу к военной части, слегка воровато осмотрелся и зашагал перпендикулярно дороге. Идти нужно недолго, да и этот путь можно было сократить, выйдя на три остановки позже, но по двум причинам Сурнай сознательно вышел раньше. Во-первых, соблазнительная возможность пройтись одному по городу пешком предоставляется чересчур редко. А во-вторых, кто знает, сколько людей в автобусе было соглядатаями Надзора Над Общественностью. Здесь, на «гражданке», они зверствуют не на шутку, следят за всеми неугодными. «Так что прогуляюсь-ка я пешком, целее буду, – весело ухмыльнулся Сурнай, – не известно, что на уме местных спецслужб. Они даже не по Уставу живут, не понятно, что и как делать. А по незнанию можно и вляпаться в неприятную ситуацию».

С этими мыслями товарищ Козинский шагал по пустеющему городку и примечал, что происходит вокруг. «Странное ощущение. Вроде из части выехал, а изменилось не так многое. Дома выше, да только сдается мне, что люди там не лучше живут, чем мы в казармах». Серые коробки девятиэтажек жадно облизывали мраком и холодом взгляд проходящего мимо Сурная. Ветхие подъезды, от которых за километр несло мочой, отлично сочетались с красными полотнами агитационных плакатов. Дома нависали над детской площадкой смердящим бетонным мешком. Людей не было. Дорога разбита, из-под развалившегося асфальта торчит куст с большими иголками. Что это за куст, Сурнай не знал, биологии в армии не обучают, но наверняка очень храбрый и безрассудный, раз решил вырасти посреди дороги.

Посреди Демиругии.

Сурнай шага не сбавил, стараясь пройти эти мрачные кварталы как можно скорее. Замызганный карцер, одиночная камера для целого народа немного грубо, но так точно отражает действительность.

Особенно хорошо в этот чудесный пейзаж вписывалась детская площадка. Карусель, намертво вкопанная в землю, качели в центре огромного грязевого озера и высокая горка без ступенек. Демиругия с детства приучала граждан к тому, что благое достается только с трудом. Правильный подход, ничего не скажешь.

Порыв ветра бросил под ноги Сурнаю какой-то листок. Он был измазан в уличной грязи, один угол будто оторван зубами. Но что-то заставило военного наклониться и поднять его. Желтая бумага выцвела, некоторые краски стерлись, но общий смысл был понятен. «ДОЛОЙ ВОЙНУ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ», – гласила бывшая когда-то красной надпись. И длинные руки стаскивали отвратно нарисованного прапорщика с огромного стула. «Бред какой-то, – сказал вслух лейтенант Сурнай, – не знал бы про Надзор, подумал бы, что листовка каких-то… (Сурнай начал вспоминать слово, которое было убрано из лексикона Уставом) …подпольщиков, – забытый термин наконец-то всплыл из глубин памяти, – только это невозможно. Очевидно, что каким-то образом агенты Республики Кант смогли разбросать эти листовки. Грязные предатели не гнушаются пропаганды. Пропаганда – самое грязное оружие в войне. Демиругия вполне обходится без нее. Видать, кантийцы неверны своей стране, раз такое имеет место быть.

«Хорошо, что у нас не так. Каждый гражданин Демиругии верен Отчизне и без пропаганды. Лишь добровольная агитация, что идет только на пользу уму и духу».

Сурнай засунул листовку в карман, – «Гражданским такое видеть ни к чему. Выкину по дороге». Человек в серой одежде пошел дальше через лабиринт безрадостных бетонных стен. Через окна почти не пробивался свет, отчего город походил на призрак старого мира. Будто много лет назад люди покинули это место, не выдержав болота из тоски, одиночества и безысходности. Вместо штор на окнах висели одеяла или неровные куски старого линолеума.

Хоть так закрыться от окружающего мира, полного рамок и недозволенностей.

Сейчас осень, но вряд ли это место выглядит как-то иначе в остальные времена года. Деревья, похожие на стариков. Согнувшиеся, скрученные узлами и облепленные уродливыми наростами, они не радовали глаз. Первое, что приходило на ум при виде этих хилых кривых стволов, это то, как удобно будет крепить петлю. Высота самая подходящая. Однажды в обычной квартире такого вот дома нашли мужчину, который повесился на люстре. И не запомнился бы этот случай Сурнаю Козинскому, но было одно обстоятельство, выделившее эту историю из кучи баек с «гражданки» от его сослуживцев. Потолки в таких домах очень низкие, а прибавляя длину самой веревки, получаем пространство в полтора метра от пола до петли. Этот мужчина удавился, подогнув под себя ноги и держа их руками. Такая воля и впустую. Хотя, возможно, он выбрал самый эффективный способ побега от Надзора. На том свете достать человека им явно труднее.

* * *

Сурнай повернул за дом и вошел в арку. Еще пара унылых кварталов, и он, наконец, дойдет до своей цели. Довольно большая, в ней мог бы поместиться малогабаритный грузовик, арка утопала в вечернем сумраке. Молодой лейтенант дошел до половины и остановился. Что-то не так, и он чувствовал это. То ли ветер подул с другой стороны, то ли… тень. Мутная тень отлепилась от темного углубления в стене и еле заметно мелькнула на фоне скудного света. Однако и этого хватило тренированному военному. «Попался, – мелькнула первая мысль, – причем глупо. Хоть сто раз буду чист, все равно затаскают по кабинетам».

– Черт, – тихо ругнулся Сурнай, медленно поворачиваясь к человеку за спиной.

Сопротивляться было бесполезно. В ННО работают исключительно спецы. По боевой подготовке они значительно превосходят обычных солдат, а за драку с уполномоченным лицом последует лишь ужесточение и без того сурового наказания.

– Это ты правильно делаешь, – раздался неожиданно хриплый прокуренный голос, – медленно и не дергайся, дядя, – он подумал и для надежности прибавил, – у меня заточка.

Сурнай повернулся уже гораздо смелее и удивленно уставился на невольного собеседника. Низкий коренастый мужичонка неопределенного возраста с надвинутой на глаза шапкой стоял, вальяжно покачивая в руке что-то блестящее. Ситуация резко изменилась. Теперь перед ним был не агент Надзора, а всего лишь бандит самого мелкого пошиба. Сурнай усмехнулся, – «Попался, но не я».

– Ты это, – теперь уже не так уверенно продолжал неудачливый грабитель, – за проход карманы выворачивай. А не то, – он немного запнулся, – шутить не буду, в общем.

– Ладно, – сказал Сурнай, – только не кипятись. Ты ведь с заточкой, я тебя боюсь. Сейчас все достану, только сам возьми, на землю же я деньги не кину.

Откровенного стеба горе-бандит не понял, а при упоминании купюр оживился, расправил плечи и вернул себе потраченную было уверенность. Он неспешно подошел к Сурнаю, все время держа свой ножичек так, чтобы его было видно. То, что Сурнай стоит полубоком и поднял руки почему-то к нагрудным карманам, грабитель понял чересчур поздно. Вряд ли он уловил момент удара.

Сурнай резко выкинул правую руку, вкручивая бедро в мощный боковой. Голова коренастого нападающего дернулась влево. В этот же момент заряженной левой ногой лейтенант выбил оружие из руки противника и попытался ударить левой в голову. Попал кулаком точно в лоб. В глазах брызнули искры от внезапной боли. Тут планка холодного расчета вдруг упала, и Сурнай накинулся на врага. Методично работая обеими руками по голове и корпусу, он быстро опрокинул его на асфальт. На секунду боец задержался перевести дух, как в голове толкнулась неожиданная мысль: «Здесь нет судей. Нет свистка. Его жизнь в моих руках». Ошарашенный этим пониманием, Сурнай застыл над скулящим грабителем, пытающимся отползти от бешеного военного. «Сейчас я его превращу в отбивную, а он окажется благонадежным партийным деятелем. Меня же найдут». Все это промелькнуло в голове протрезвевшего Сурная моментально, и он отступил. Сам не понял, что именно заставило его оставить противника в покое, осознание своего физического превосходства или банальное опасение быть обвиненным, но он отступил. Пнул ногой оружие незадачливого грабителя. «Это же шило. Ну и цирк». И поспешил скрыться из злополучного прохода под жалостливый скулеж и плаксивые проклятья.

* * *

Для пущей верности Сурнай сделал пару кругов около места, к которому пришел. Несколько раз резко замирал и оглядывался. Всматривался в темные окна, пытаясь различить хотя бы подобие человеческого силуэта. Вдалеке мелькали люди, похожие на тени. «Наш мир похож на театр теней, в котором финал пьесы еще не дописан», – всплыла в памяти Сурная фраза сослуживца. Тот вечно что-то писал в блокноте и частенько выдавал такие вот странные фразы. В них был спрятан особый смысл, который не всегда был доступен услышавшему ее человеку. Какая бы философия не скрывалась за этими словами, люди в этом городке с каждым визитом и правда все больше стали напоминать Сурнаю бесплотные тени. Они жались к своим норам, стараясь не выделяться, если были поодиночке. А в массе превращались в одно большое мутное пятно из серых и черных накидок, плащей и штормовых курток. Казалось, будто тени изучали новичка с «малой земли» своим взглядом отовсюду.

Но никто больше не следил за солдатом этим вечером.

Наконец, лейтенант Сурнай Козинский удостоверился в том, что по его душу более нет охотников, и постучал в неприметную дверцу условным стуком. Не зная заранее ее местоположения, можно было несколько раз пройти мимо, не заметив, особенно вечером. Никаких выступов, скоб и ручки не имелось. Спустя минуту дверь приоткрылась, пропуская лейтенанта внутрь, и снова слилась с окружающим пейзажем. Внутри стояла мягкая полутьма. От фиолетовых ламп исходил приглушенный свет, располагая к ненапряженной обстановке. Поэтому так резко выделялся верзила-охранник, своими габаритами напоминавший огромный шкаф. Он бесцеремонно прощупал мешковатую одежду вошедшего и молча кивнул в сторону уходящей в подвал лестницы. Сурнай скинул свой безразмерный капюшон и зашагал вниз по знакомому пути. Чем больше ступеней оставалось за его спиной, тем явственнее чувствовался сладкий синтетический запах фруктов. Приятные ароматы ласкали и обволакивали нежными теплыми потоками, призывая раствориться в них целиком, без всякого остатка. С каждым шагом очутиться у источника этих благовоний хотелось все больше. И Сурнай не пытался себя остановить. Один раз в месяц он мог перестать быть собой, перестать быть идеальным солдатом. Маленький бунт маленького человека.

Силар – легкий синтетический наркотик, не вызывающий зависимости или иных форм привыкания. Он не оказывает перманентных пагубных воздействий на человеческий организм. Представляет собой одноразовый ингалятор с газообразным веществом в маленьком баллончике. Впрыскивается в рот. Учащает сердцебиение и выработку эндорфинов.

Спустившись к еще одной двери, Сурнай вдавил кнопку звонка. Запищал механизм открывания, лейтенант хотел было дернуть ручку, но дверь распахнулась сама. Из нее вышел поджарый человек в возрасте с коротко стриженной головой и грубыми чертами лица. Мельком взглянув на Сурная, незнакомец вдруг остановился и с широко раскрытыми глазами уставился на лейтенанта. Однако тот уже прошел мимо, захлопнув за собой тяжелую дверь.

* * *

Внутри было душно от сладких запахов. От высокой влажности на губах оставался приторный сок.

– О-о, кажется, ко мне вновь пожаловал Ирбис, – букву «р» голос специально протянул подольше, – иди сюда, я рад тебя видеть, бритая голова, – говорящий сильно растягивал все слова, из-за чего его речь была очень долгой и мурлыкающей. Словно кот, он будто играл с тем, к кому обращался.

– Здравствуй, Затейник. Где ты? – Сурнай начал крутить головой. В помещении была почти полная тьма. Мягкая и дружелюбная, в противоположность ледяному мраку улиц.

– А вот и я, – последнюю букву он вновь сильно растянул и резко появился за спиной солдата, – дай-ка я тебя пощупаю, Ир-рбис, не поворачивайся, – с этими словами Затейник провел своей выбеленной ладонью по его голове.

– Представляешь, недавно пришел новенький и заявил, что мне, видимо, нравятся мужчины, – он продолжал водить рукой по голове и лицу Сурная, – от такой наглости я накачал его парой фирменных вкусняшек и бросил своим собачкам. Видел бы ты его гримасу. Эти минуты, когда его рвали на части, обратились в бесконечность. Я же не виноват, что не могу рассмотреть человека глазами? Не виноват ведь, Ирбис?

– Нет, Затейник, – Сурнай стоял прямо и смотрел перед собой, это он умел хорошо, если не лучше всех.

– Ты же понимаешь, что я знаю о тебе все? Вплоть до настоящего имени и места так называемой работы, – мурлыкнул ласковый голос.

– Да, Затейник, – мягкий игривый голос мог ненадолго ввести в заблуждение, но в нем был скрыт металл, подобно тому, как под полой шелкового халата в древности прятали клинок.

– Хорошо, – довольно протянул голос, принадлежащий, судя по всему, полноправному хозяину этого места.

Он убрал руку с головы Сурная и обошел его. На Затейнике был костюм шута, раскрашенный в дикие пестрые цвета, на голове несуразный колпак с золотыми бубенцами, похожий на разлапистый ядовитый куст. Мутные глаза его беспорядочно плавали в глубоких черных глазницах, не в силах уцепиться за что-либо взглядом. Лицо его было настолько бледно, что, казалось, он живет в этом подземном мирке многие годы. Кожа была тонкой, словно рисовая бумага. Тронь, и она разлетится в стороны белыми хлопьями. Затейник был несуразно высок и оттого очень сильно горбился, нависая над лейтенантом. Худоба делала его похожим на уличный фонарь. Еще он напоминал те скрюченные деревья в безжизненных жилых кварталах города. Возможно, что ростом он был даже немного повыше.

– Ты пришел опять за тем же, мой Ирбис? – когда Затейник говорил, то водил в такт размеренным словам головой из стороны в сторону, – или хочешь чего-нибудь нового? – из-за длинной шеи временами он становился похожим на змея.

– За тем же, боюсь, на остальное у меня не будет средств. Как и всегда.

– Да-да. Ты снова сетуешь на расценки, а что поделать, мы живем в Демиругии. Хорошо, хорошо. Лежак, силар, девушки. Помню. Все это будет, милый дружочек, иди за мной. Иди за мной и верь мне. Позволь стать твоим проводником во мраке, Ирбис.

* * *

В небольшой комнатке горел приглушенный свет, пахло силаром и ароматическими свечами. На подушках лежал переодевшийся Сурнай. По пушистому ковру были беспорядочно разбросаны пустые баллончики от силара. У изголовья солдата устроился, скрестив ноги, Затейник. Он что-то тихо, словно напевая сыну перед сном, говорил Сурнаю. Говорил и качал головой, отчего в комнатке стоял приятный тихий звон бубенцов с шутовского колпака. Вдруг занавески входа распахнулись, являя взору точеную женскую фигурку. Рука Затейника вложила в рот военного очередной ингалятор и вдавила спуск. Фруктовые пары устремились в легкие лейтенанта, расслабляя его и заставляя забыть. Забыть обо всем сразу. Лицо с невидящими глазами приблизилось к его уху и мягко зашептало.

– Ты молодец. Ты победитель. Вот он твой приз – воплощение самой красоты, – он убрал ингалятор, – так возьми же свою награду, – и тихо добавил, – сегодня можно все. Иногда можно себе позволить абсолютно все.

Затейник задернул за собой занавески комнаты и растворился во мраке, унося с собой звон бубенцов.

* * *

После каждого такого дня отдыха Сурнай Козинский возвращался в часть к подъему. Мирно спящее отделение вскакивало с постелей под зажженную спичку бодрого лейтенанта точно по расписанию. Этот раз не стал выдающимся исключением, и Сурнай продолжил жить жизнью верного до пузырей на губах вояки. Буднично и серо прошла очередная неделя службы. Опять обучающие фильмы, голос, читающий Устав из динамиков на улице, и бесконечные тренировки. Пожалуй, самым запоминающимся событием стали боевые учения с военной техникой. Нечасто обычных солдат допускали до отработки маневров с этими бронированными мастодонтами. Огромные, ревущие несколькими моторами, чадящие раскаленным дымом из выхлопных труб, они вселяли твердую уверенность в собственной неуязвимости. На поле боя танки, а они были основным ядром производимой техники, являлись укрепленными движущимися бастионами, подавляющими огонь противника. Они позволяли пехоте эффективно наступать, не теряя под кинжальным огнем две трети личного состава. К сожалению, на этом плюсы демиругийских танков заканчивались. Из-за многослойной брони на каждом квадратном сантиметре масса боевых машин колоссальна. Поэтому даже пяти мощных двигателей не хватает для обеспечения хоть сколько-нибудь приемлемой скорости движения. Топлива на этих монстров уходит немерено, так что обслуживание и производство машин обходится Демиругии в круглую сумму ежегодно. Но если уж на внутреннее благоустройство страны средства не тратятся, то почему бы не выбрасывать их на танки?

Зрелище наступления всегда захватывало дух у Сурная. Бравая пехота, невзирая на грязь, дождь и раскаты холостых зарядов «противника», ползет вперед под прикрытием боевых машин. Многоэтажные танки с десантом на бортах упрямо месят гусеничными траками глину и без перерыва грохочут всеми орудиями. Стволы направленных в разные стороны пушек посылают убойные снаряды, крупнокалиберные пулеметы лохматят ростовые мишени врагов впереди, а укрепленные на носу огнеметы заливают окопы жидким напалмом. Кантийцы даже не подозревают, насколько страшно оружие Возмездия. За все нужно платить, и Республика Кант заплатит за свое предательство Демиругии.

Довольно часто на подобных боевых учениях сновали в опасной близости от разъяренных бронемашин видеооператоры. Они записывали все фрагментами, крупными планами, фокусируясь на определенном процессе, а не на действии в целом. Отснятый материал нарезался и склеивался в полноценные киноленты. Так, граждане Демиругии в добровольно-принудительном порядке, по настоятельному совету агитационных листовок два часа смаковали в общих кинотеатрах мощные траки танков, месящих грязь, тяжелые сапоги солдат, оставляющие за собой глубокие следы и выстрелы. Много выстрелов, целая симфония нового мира, находящая отклик в душах и сердцах его жителей. Два часа грохотание крупнокалиберных пулеметов, противотанковых орудий и автоматических винтовок наполняло зрителей гордостью за свою великую и непобедимую Родину. После просмотра число добровольцев-призывников, как и волонтеров по работе над агитационными материалами, резко возрастало. О, этот чудесный момент общего душевного порыва. Разве не прекрасно, что столько людей забывают о своих проблемах и объединяются друг с другом. Когда есть, куда идти, и видна четкая цель на горизонте, становится уже не до размышлений о том, что вокруг все не так уж и радужно.

* * *

Лейтенанта Сурная Козинского в очередной раз вызвали к начальству. Такое случалось часто, Сурнаю отдавали приказы, обрисовывали положение дел, если это требовалось для донесения до солдат. Поэтому, скомандовав «Отбой» отделению, молодой лейтенант со спокойной душой отгладил форму, оделся и вышел на крыльцо. Приказано было явиться к половине двенадцатого, а полуокружности хронометра показывали еще лишь одиннадцать часов. Грех не подышать свежим воздухом, если выпадает такая возможность. Осенние ветры начинали приносить легкий мороз, дело близилось к зиме. Скоро солдаты перестанут перемешивать ногами слякоть, холод подсушит ее до состояния твердой глины. Температура будет привычно опускаться до минус семидесяти по Фаренгейту, но не ниже.

Ночная прохлада приятно бодрила и вносила ясность в мысли. В такие моменты Сурнаю хотелось думать о чем-то важном и великом, поэтому все его размышления вновь занимала Демиругия. В старости он будет с гордостью рассказывать о лучших годах его жизни, проведенных в армии. Вокруг будут сидеть его родственники, не познавшие всех радостей и трудностей службы, и будут с трепетом слушать его истории. Всех их будет объединять верность своей стране.

Постояв немного на крыльце казармы его отделения, погрузившись в мечты о будущем, Сурнай заглянул обратно. Бросив взгляд на настенный хронометр, он направился в командный пункт.

* * *

Перед дверью кабинета стоял, вытянув руки по швам, солдат в парадной военной форме. «Странно, – по спине Сурная пробежал нехороший морозец, – раз он так вырядился, значит, внутри кто-то из высшего командирского состава. Для чего обычного лейтенанта могут вызвать на ковер к высокопоставленному офицеру?» Рой беспокойных опасений лейтенант постарался пресечь. – «Может, все-таки повышение? А что, я вполне могу претендовать». Так как служил лейтенант уже долго и усердно, во всем следовал Уставу и беспрекословно подчинялся приказам, репутация у него должна была быть отличной. Кого, как ни его, можно повысить. И вызывают ночью, чтобы лично отблагодарить за службу. «Может даже, если совсем повезет, наградят», – допустил он совсем уж смелую мысль. Все было вполне логично и обоснованно, и напрасные волнения улетучились, как дым на ветру. К кабинету Сурнай подошел уже твердым шагом с легкой улыбкой, почти не сомневающийся в собственной победе. Он даже по-дружески ухмыльнулся солдату, когда тот открыл перед ним дверь. Но ответили ему холодом и каменным спокойствием. Дверь за спиной лейтенанта Козинского закрыл уже другой человек в нестандартной черной униформе.