Читать книгу: «Эффект бабушки», страница 6

21.

Если объективно, были в Лизке и положительные качества, например, трусихой ее не назовешь – скорее смелой до безрассудства. Она честно признавалась, что борется за справедливость. «Строптиво-справедливая», как она сама себя называла. И, в общем-то, с этим не поспоришь. В основном, она правое дело защищала. Но никогда не думала о последствиях. Поэтому выходило как-то криво. Ну, как все у нее. Например, я был свидетелем, когда белым днем к ее подружке какой-то хулиган-ухажер подкатил. Так Лизка на него с кулаками кинулась. Хорошо, что хулиган трусливый попался. Или вовремя заметил, что я из-за руля выскочил, на подмогу кинулся. Факт: она гналась за ним два квартала! А если б догнала? Один на один здоровый бугай и шестнадцатилетняя девчонка! Но иногда (да что там иногда – слишком часто!) она вела себя, как сказали бы в восемьдесят девятом году, как «мажорка»¹⁶. И не хочу говорить, как в моем бы сказали.

Еще она очень любила животных. Всех подкармливала. Всех ей было жалко. Если кто-то на ее глазах обижал кошечек или собачек – убить была готова! Тут я вообще «на все сто» с ней солидарен.

А сегодня вечером я повез Лизку и деда Вову в цирк. Все-таки, дед Вова ее пригласил – я присутствовал. Как же он билеты достал? – Не иначе дед Миша помог! (а может и сам Вова, он такой самостоятельный, мог всю ночь в кассе в очереди простоять). Дело в том, что цирк, который я знаю, и в который в детстве ходил, оказывается, в 1957 году только построили! И на первые гастроли приехал Эмиль Кио (знакомая фамилия). Аншлаг!!! И она, конечно, в этом случае, отказаться не смогла. Интересно же! В общем, я не в курсе подробностей, главное, что меня, с ними на машине отправили, потому что возвращаться предстояло по темноте.

На представлении я не присутствовал, наверное, и два билета тяжко было купить. Как персональный водитель, все это время просидел в машине, наблюдал за людьми. Когда б еще? Но не поверите – интересно! Если в телефоне приходится энергию экономить, то настоящая жизнь, оказывается – прекрасная развлекуха!

Лизка вышла такая важная. Захотелось ей после представления с Вовкой пешком пройтись, как взрослой. И вообще, она ж наряжалась: платьице, пальтишко, кавалер! А я, значит, должен был за ними ехать.

Может она думала, что так мне за мой смех в гараже мстит, типа унижает – ты просто шофер, а я дочь полковника! Или я опять приревновать должен был – не знаю. Но мне-то что. Ехать, так ехать. Но она и на этом не успокоилась. На центральных улицах идти с кавалером, когда за тобой едет предназначенная для тебя же машина, было престижно. А свернув с проспектов на линии, Лизка решила, что им нужно от меня сбежать. В темные улицы и переулки. Чтобы мне потом попало, что ли? Или просто уединится? А Вовка – дурачок, наверное, правда, влюбленный, повелся.

Ну и ничем хорошим это, конечно, не закончилось. Я на пять минут всего замешкался, пока ориентировался, как вдруг услышал впереди Лизкин визг. Фары высветили трех человек, пинающих лежащего на асфальте Вовку, и голосящую рядом Лизку, которой кто-то руки выкручивал. То ли шпана (кто ж еще?!) света от машины испугалась, то ли двое, я и дед Вова – это больше чем один дед Вова, (тем более, я намного больше деда Вовы, и в форме), не знаю, но рванули они в рассыпную резво. Оставив деда Вову лежать, где лежал, а Лизку истерить. Перво-наперво, я кинулся к неподвижному юному деду. Он зажимал рукой окровавленный бок и терял сознание.

– Что! Что это было? – не выдержал и рявкнул на Лизку я.

– А я… а они… – она только всхлипывала – ясно – ответа при «разборе полетов», как всегда, не дождаться.

– Курить попросили, – выдавил угасающий дед Вова, – она ответила, – а я вступился… – и потух!

Тут меня прорвало, и я накинулся на Лизку:

– Ну что ты за человек? Ну будешь ты когда-нибудь думать о том, что ты делаешь? Это же отец твоих будущих детей, и дед твоих будущих внуков! Который тебя, действительно, любит! Любовь твоя единственная! А ты все на корню погубила! Ты все только портишь! Ты никого не любишь, кроме себя! Кто тебя еще замуж возьмет с таким характером? Дочь полковника! Дура ты, а не дочь полковника!

Лизка сменила тембр, взвыла, и полезла на меня с кулаками. Я не удержался и таки отвесил ей под… нет – шлепнул по попе рукой. Легонько, но звонко и чувствительно (сильно – убил бы, не знаю, как сдержался, рука у меня тяжелая).

И как я потом казнил себя за это! Лизка взвыла совсем уж ультразвуком, кинулась в машину за руль, утопила газ, и … растворилась вместе с машиной!.. Не в темноте, не в конце улицы. А прямо у меня на глазах, не двинувшись с места! Наверное, на кнопочку нажала…

22.

Что я натворил? Я погубил фактически все! Я, а не бабушка! А-а-а-а! Дед Вова умирает, бабушка во времени потерялась! Отец не родится. И так далее. Все, приплыли.

Не знаю, что подумали люди близлежащих домов, услышав нечеловеческий рев. Вой. Мой. (Достойный внук бабушки.) Но мне чуть прочистило мозги. Дед рядом. Может, его еще можно спасти? Google-а нет мне в помощь! Наверное, надо кровь как-то заткнуть, чтоб не текла. И в больницу? Ох, не понимаю я ничего в медицине! Случайно взгляд выхватил номер и улицу на углу дома. Быть не может! Ну не бывает таких совпадений! Меня же именно сюда в гости приглашали! Дед, пожалуйста, не умирай! Может, еще не все потеряно! И, в конце концов, ты же машину времени изобрел! Мы с тобой и бабушку найдем! Только живи, пожалуйста! Сейчас нам помогут!

Когда я с дедом Вовой на руках появился во дворе второго своего прадеда (фельдшера), нас, конечно, не выгнали. Василий Федорович моего второго прадеда звали. Деду Вове кровь остановили, перевязку сделали. Скорую вызвали. И в больницу отправили. Деда Вову, меня и Василия Федоровича.

Что я прадедушке Мише скажу?!

В гостях я пробыл недолго, и по делу. Старшая дочка прадедушки Васи – моя бабуля Вера родная, валерьянки мне принесла. И от одного звука ее голоса спокойней стало. А ей всего 10 лет! Прабабушка Тося погладила меня по голове и перекрестила. Средняя бабушка, Надя, подбежала, и за ноги (куда достала) обняла меня на прощанье. И мы с прадедушкой Васей и дедом Вовой в больницу поехали.

Оказалось, дед Вова будет жить. Гора с плеч. Подрезали его неглубоко. Пиджак на вате спас. Крови немного потерял. Фууух. Восстановимо

Я не трус, но я боюсь. И я боюсь, но надо. Надо идти сдаваться. Как? Как я прадедушке Мише и прабабушке Мане скажу, что Лизка из-за меня в путешествие во времени отправилась? И куда? В какое время? И как скоро мы ее найдем и вернем теперь? Когда дед Вова поправится, и новую машину изобретет? Тоже вопросы все без ответа.

Когда уехала милиция (куда ж без нее, ножевая рана!), и мама деда Вовы приехала и села рядом с сыном, мы с прадедом Мишей вышли в предрассветный больничный двор поговорить.

Какие чудесные люди мои предки! Прадед Вася, маленький, сухонький, спас и деда Вову, и этим – меня. Настоящий врач с большой буквы. Человек настоящий с большим сердцем.

Прадед Миша – настоящий военный – я ему все, как на духу, а он не убил даже, а сначала все организационные проблемы порешал – с медициной, с милицией. И со мной. Фронтовики оба. Особые люди. И здесь, и сейчас, как никогда, понятно, что это означает.

– Что я, дочь свою не знаю? – закуривая, вздохнул прадедушка. – Как на вулкане живу. Не знаю, когда извержение начнется. Ты ее, считай, дважды спас, хоть и ориентироваться пришлось быстро. А тут еще Вовка со своим изобретением. К матери она хоть как-то прислушивается, не хамит хотя бы. А из меня веревки вьет. А, – в сердцах махнул он рукой, – Никто ей не указ! Эскадрильей командовал, а с дочкой справиться не могу!

– Да я же на нее руку поднял! И обидел словами. И из-за меня она теперь непонятно где!

– Да может, и нам надо было бы ей раньше, хоть раз ремня дать, если она по-другому не понимает. Балуем! Она же во время войны родилась. Слабенькая была. Болела, не переставая. Я летал, мать одна тут справлялась. Тут тоже неспокойно было. Мир наступил – стремились наверстать – лечить, любить, кормить, одевать. Все для нее! Дедушки, бабушки вокруг скачут!.. Дитя ж войны. Эх!

Это был единственный крик души. Больше от дедушки я подобного не услышал. И упреков от него не услышал. Но это совсем не означало, что у меня упал камень с души. Скорее душа у меня оборвалась… и это я еще всех остальных пра-пра-родственников не видел! Как с этим дальше жить?

Лиза.

23.

Меня тут же ослепил яркий свет спереди. Я бросила руль и двумя ногами надавила на тормоз. И зажмурилась. Темнота. Глаза открыла – и впереди темнота. Я стою… Объехала меня встречная машина, получается?.. Ехать дальше расхотелось. Вспомнила, как в первый раз чуть не убилась об дерево. Если б тогда не этот Денис?! Гад, гад! Дурак! Как он посмел? Кто он такой? Откуда он взялся? Зачем он так сказал? И я опять заплакала.

Откуда он узнал, что больше всего на свете я боюсь, что никто не возьмет меня замуж, и никто не будет любить? Бабушка говорит, что я слаба здоровьем. А вдруг именно поэтому я никому не буду нужна? А нужна буду только потому, что у меня папа полковник? А-а-а! Меня никто не любит! И даже я.

И зачем мне все пихают в женихи этого Вовку? Потому что он сын друга отца? А меня кто спросил? Может, мне он совсем не нравится! Может быть, мне даже больше этот дурак Денис нравится. Он загадочный!.. И меня обидеть не боится, а только один правду говорит! Гад! А может, мне совсем даже никто не нравится! И даже я.

Разве что Вовка умный. И друг хороший. И меня всегда защищает. И меня всегда слушается. Прям, как папа. Кстати, где они, Вовка и Денис этот? Ой, мамочки, Вовка, он, вообще, живой?

Я перестала плакать и выскочила из машины. Я же не успела далеко уехать? Ой, успела! Ой, мамочки!

– Мальчики, вы где?

Тишина в ответ.

Ой, мамочки! – это я уже вслух и громко. Сейчас опять расплачусь. Я побежала от машины назад. Никого. Потом побежала обратно, мимо машины, вперед. Опять никого. Ой, страшно-то как!

– Мааама!

– Чего орешь? – мамин голос! Я обернулась, и кинулась к маме на шею. Но… это не мама! Девчонка какая-то, чуть старше меня. Ну, копия мама. Моложе только. И голос похож.

– Чего орешь, что случилось-то?

– На нас с другом шпана напала – друга ранили, а я потерялась. Мне, наверное, домой надо!

– А друг?

– Он не один, нас трое было. И я не знаю где они, может, уже в больнице ближайшей?

– Я только что оттуда. А как его зовут?

– Вовка…

Девушка задумалась:

– При мне никаких Вовок не поступало. Или госпиталь не тот. А тебя как?

– Лиза.

– А меня Маруся.

«Как маму!» – машинально отметила я.

– Так что, идем друга искать? – устало вздохнула Маруся.

Мне, конечно, за Вовку было страшно. Но в темноте идти до больницы без мальчиков, да еще и не зная до какой – еще страшнее. А вдруг опять шпана? Ну, найду я Вовку там, куда его, наверняка, уже Денис отвез. И что я там буду делать? Ой, а на чем отвез, машина ж у меня?

Я оглянулась. Машины не было. Угнали?! Батюшки, что я отцу-то скажу?!

И я опять разрыдалась. И рыдала, и рыдала, не останавливаясь, пока Маруся не подхватила меня под руку, и не потащила куда-то.

По дороге я старалась плакать потише, но, на всякий случай, не прекращала – вдруг передумает? Может, и хорошо, что она меня к себе домой повела, а не ко мне. Отец меня точно убьет. И за Вовку, и за машину. Можно, конечно попробовать все опять на Дениса свалить…

Мы подошли к знакомым воротам, к знакомому дому. Моему дому! Откуда она знает, где я живу?

Мне стало еще страшнее. Я стала вырываться и плакать громче и сильнее. Теперь уже по-настоящему, почти себя не контролируя. Вырваться мне не удалось, Маруся оказалось на удивление, сильной. Она втащила меня во двор, туда на мой рев выскочила баба Шура. И я подавилась рыданиями, потому что баба Шура неожиданно сильно отхлестала меня по щекам. Меня? Бабушка? Отхлестала? По? Лицу? Да что ж меня колотят-то все в последнее время?!

– Ну, слава богу, успокоилась – чуть ли не хором выдохнули Маруся и баба Шура – пойдем, водички попьешь.

От удивления я прекратила истерику, и, только немного всхлипывая, послушно дала завести себя в дом. Может папа увидит, в каком я состоянии, поймет, что я раскаиваюсь, и все простит?

И только сейчас я заметила, что у Маруси большой животик. Беременная, значит.

Дэн.

24.

Родители часто поговаривали, что жаль, что прадедушка Вася и прадедушка Миша так и не успели познакомиться – прадедушка Вася умер раньше, чем мои родители поженились. Могли бы дружить…

Так вот, я это сделал. Познакомил их. В больничном коридоре. Подвел друг к другу, сцепил их руки и просто сказал:

– Знакомьтесь, Михаил Саввич – это мой прадедушка Вася. Знакомьтесь, Василий Федорович, это мой прадедушка Миша. А я ваш общий правнук. Из будущего.

И все. Опустим подробности. Фронтовики. Ветераны. Один в теме. Подполковник авиации. Теперь и другой в теме. Младшим лейтенантом медицинской службы войну окончил.

– Дед Миша, ты меня прости, я к вам не вернусь. Не могу твоим женщинам в глаза смотреть! Дед Вася, помоги, пожалуйста. Можно я при больнице буду жить? Я все-все буду делать! Полы мыть, за больными ухаживать! Любую работу! К деду Вове ближе буду. Чтобы скорее выздоровел – в лепешку расшибусь!

Ну и, конечно, они меня не подвели! Прадедушка Вася категорически забрал меня жить к себе домой.

– Везет тебе – это прадедушка Миша. – А я что своим женщинам скажу?

Лиза.

25.

Мне дали водички попить. И не усела я придумать, плакать мне дальше, или нет, как бабушка грозно так, что я не смогла не ответить, поинтересовалась, где я живу. Я поперхнулась водой, и послушно выдала адрес. То есть адрес, по которому мы все сейчас находились. Маруся и баба Шура переглянулись. Кажется, сомневаясь в моем ясном уме.

– Бабушка, ты что, меня не узнаешь?

– Как тебя зовут, деточка?

– Лиза. Елизавета, то есть. А папа дома? – Я на всякий случай приготовилась всхлипывать.

– А как твоего папу зовут? – осторожно продолжила допрос беременная Маруся. Как она мне все-таки маму напоминает!

– М-миша, – стукнула зубами о край кружки я.

– Так ты куда шла?

– Домой. С-сюда. Е-ехала.

– А откуда?

– Из цирка…

Баба Шура потрогала мой лоб.

– Не горячая, вроде. А бредит.

Маруся быстро взглянула на нее, и тихо бросила:

– Может, контуженная? – но я все услышала.

– Да нет, я хоть и резко затормозила, но головой не стукалась! Честно! – и прижала руки к груди. Меня откровенно пугало все происходящее.

– Ба! Ну это же я, твоя любимая внучка!

– А как меня зовут?

–Ба-ба-ба Шура, – от страха я стала заикаться.

– Правильно. А папу твоего, значит, Миша?

– Ага.

– А меня как зовут? – прищурившись, спросила Маруся.

– Ну, ты ж сама сказала – Маруся! Но я тебя не знаю. Ты тоже тут живешь? Давно?

Мне не ответили.

– Деточка, а ты не из-под Таганрога идешь? Тебя не Аней зовут? – не унималась баба Шура.

Я не знала, как правильно ответить, и на всякий случай сказала:

– Н-н-не знаю. – И, наконец, снова заплакала.

– Точно, контуженая, – вздохнули моя бабушка и Маруся. – Так что, идти тебе кроме как сюда, некуда?

Я молча покачала головой, пожала плечами, и продолжила всхлипывать. Но не так интенсивно, как вначале, а то мало ли что, вдруг бабушка опять по щекам нахлестает.

– А дед Савва дома? – вдруг вспомнила я. Может, он меня вспомнит?

Но мне это не очень помогло.

– На фронте дед Савва – строго сказала баба Шура. – И папа Миша тоже. И мы все тут скоро на фронте будем, слухи ходят. И зыркнула на беременную Марусю.

На фронте? В смысле?

– А какой сейчас год?

– Сорок первый с утра был.

Я даже плакать перестала.

– Девочка ты, судя по всему, наша. Но видать, и правда, контуженная. Пока до нас добиралась, от немцев бежала, друзей теряла, немножко умом тронулась, – подытожила баба Шура. – А сейчас уже поздно. Почаевничаем, чем бог послал – и спать. Утро вечера мудренее.

От немцев? Сорок первый год? – у меня голова закружилась. Кто из нас контуженный? Что с моей бабушкой случилось? Правда, именно она всегда утверждала, что у меня нервная система не в порядке, потому что я во время войны родилась. Тут что-то еще зашевелилось в мозгах. Совсем-совсем недавнее и похожее. А, Денис! Что-то обидное, и про отца моих будущих детей. Так, то про будущее! А тут прошлое!

Мы скудно поужинали пустым чаем, непонятно из чего, и легли спать. Меня положили не в моей спальне, а в кухне. Но я уже ничему не удивлялась. Заснуть, конечно, долго не получалось. Мысли не давали. Под утро я, наверное, все-таки заснула. А проснулась от ужасного страшного звука. Причем, странно знакомого. Откуда-то из раннего детства. За окном было уже светло, и ужасно выло что-то механическое, железное, громкое, жуткое, то нарастая, то удаляясь.

– Быстрее, вставай, сейчас бомбить будут! – шептали мне на оба уха, и дергали с двух сторон за руки баба Шура и Маруся. Посреди кухни была откинута крышка погреба, где бабушка хранила запасы на зиму. – Скорее в погреб!

Так это, правда, война и немцы? Так это, правда, 1941 год? Тогда… Маруся – это, правда – моя мама? А у нее в животе – я?