Читать книгу: «Оно-но-Комати», страница 18
Просмеявшись до слёз, он вдруг стал красным от гнева, его глаза сверкнули, он замахнулся на меня, но видя то, что я продолжала уверенно стоять на своём месте, отдёрнул руку.
Нет, я не боялась этого жестокого человека, потому что с некоторого времени жизнь потеряла для меня всякую ценность. В его тупом взгляде я прочла заинтересованность.
– Послушай, а я, ведь, знаю тебя, – произнёс он.
– Раньше я жила в этом доме, – спокойно ответила я.
– Ты – подстилка умершего императора Ниммё и любовница Фуку-Кёси – прославленного самурая при его дворе. Раньше ты была звездой этого гарема.
– Раньше?
– Кому теперь нужна стареющая гейша?
Комок стоял в моём горле, но я не подала вида.
Ночью я изредка просыпалась от вздохов из соседней комнаты – Юко занималась любовью со свотм мучителем. Я потянулась, взглянула на лежавшего со мной рядом Йошинори, он крепко спал, и это показалось мне странным и забавным, ведь у слепых обычно острый слух.
Йошинори стал моим другом, я не испытывала к нему то, что обычно испытывает женщина по отношению к мужчине.
Луна белым кругом холодного оттенка, как огромный небесный ночной фонарь, сияла с ладёких небес. Но я-то знала, этот свет был не истинным, а отражённым. Часто в детстве я разговаривала с Луной, потому что у меня не было близких подруг, а очень хотелось с кем-то поделиться своими саммыми сокровенными мыслями, поплакаться о горестях, порадоваться удачам.
Я думала, что Луна – это живое существо, которое всегда услышит меня и даст мудрый совет, если я попрошу его. Большинство взрослых любят воспитывать детей, показывать им свою власть, советовать тогда, когда дети не нуждаются в этих бесконечных советах. Однако Луна являлась мудрым собеседником; она никогда не спорила, не возражала, не ругалась, никогда не считала меня глупой, как эти надоедливые взрослые с их надуманными проблемами (так, во всяком случае, казалось мне в детстве).
Но с годами романтика исчезла, ведь я поняла, что Луна – это мёртвое тело, равнодушно взирающее на земной бренный мир, полный вовсе не надуманных проблем.
Придёт время, и Луна станет свидетельницей моей смерти, моего ухода из этого мира людей и проблем.
Остаток ночи я провела в саду, и совсем не помнила, как уснула. Очнулась я от чьего-то лёгкого прикосновения к моему затылку. Это была сама г-жа Наоми, обходящая с зонтиком свои «владения». Наоми любила напускать на себя важный вид и прогуливаться по окрестностям городка, как аристократка.
Наоми улыбнулась мне, однако затем улыбка быстро сошла с её лица.
– Разве ты возвратилась от своего господина, Оно? – спросила она.
Я кивнула.
Наоми дала знак слугам, следовавшими за нею вереницей, помочь мне подняться, ибо силы покидали меня.
– Ты очень бледна, Оно. Пойдём в мой дом, поговорим, и ты расскажешь мне всё, что так беспокоит тебя.
Йошинори последовал за мной, потому что ему некуда было деться, он был таким же бездомным, как и я.
Дом г-жи Наоми мне показался светлым и уютным. Слуги развели огонь, поэтому стало ещё теплее.
– Сейчас ты согреешься, дорогая, я велю подать чай и креветки. Надеюсь, ты любишь креветки.
Я вздохнула.
– Когда-то император Ниммё заказывал к своему столу много креветок, и я тоже пристрастилась к ним.
– Неужели ты до сих пор ещё любишь императора?
Я не знала, что ответить. Для многих людей любовь является абстрактным понятием. Одни воспринимают это чувство, как преданность, другие – как привязаннсть, третьи – как страсть.
Чем же в действительности была и есть для меня человеческая любовь?
– Да, люблю, г-жа, – понизив голос, ответила я.
– А этого славного самурая, отдавшего свою жизнь на ложе страсти? Неужели ты до сих пор его любишь?
– Люблю, г-жа.
– Разве может гейша, продающая своё тело, испытывать любовь?
Я пожала плечами.
– Я действительно любила их и никогда не забуду.
– А г-н Ичиро?
– Я уважаю этого человека, но обстоятельства вынудили меня покинуть его.
Подали чай и сладости, которые я очень любила, но в последнее время не баловала себя ими, как в те далёкие времена моей юности.
– Ты, наверное, хочешь спросить у меня, почему я отдала твой дом этой распутной Юко?
Наоми отхлебнула небольшой глоток чая и с интересом посмотрела сначала на меня, затем на Йошинори. Я молчала, мне было здесь тепло, хотя весь этот уют и приятная обстановка – явления временные, и я это вполне осознавала, но я так устала от жизни, от бесконечной людской зависти и преследований императора Монтоку, что отбросила все плохие мысли от себя, как отбрасывают мусор. Чай был вкусен и насыщен различными ароматами трав. Я слышала, в Китае существовал «жёлый» чай, предназначавшийся специально для императора. Я слышала, также, о том, что любого, пожелавшего испить этот чудесный чай, ожидала казнь, как государственного преступника. Этот чай называли «жидким золотом».
Однажды мне удосужилось попробовать «жёлтый» чай, когда я ещё находилась под покровительством императора Ниммё. Чай поставлялся из Китая в Японию особой партией, названной, как «товар для императорской семьи».
Это было в те лучшие времена, когда два императора могли договориться между собой, и это не сулило никому никаких войн между Китаем и Японией. Однакт это было не так – Монтоку вёл себя слишком высокомерно с заокеанскими соседями. Поэтому эти отношения с каждым годом становились всё более напряжёнными и натянутыми. Касалось ли это меня? Нет, я была обычной гейшей, забытой всеми после загадочной смерти Ниммё. Я поставила пустую чашку на стол. Она была тёплой, поэтому о неё можно было погреть руки. Но я не перевернула чашку вверх дном, что означало то, что я не спешила уходить.
Там за дверями наступала осень, и дули холодные ветры; здесь было тепло и хорошо, пусть даже это и являлось временным пристанищем для меня и Йошинори.
– Итак, неужели тебя совсем не интересует, почему я отдала той дом распутной Юко? – спросила г-жа Наоми, потеряв окончательно терпение из-за моего долгого молчания.
– Мне, действительно негде жить. – произнесла я, уже успев согреть руки.
Огонь в печи трещал, иногда вспыхивали и таяли в его глубине сухие поленья. Мои щёки порозовели.
Наоми опустила голову, я чувствовала, она собиралась с мыслями, чтобы сообщить мне то, что хотела. Она не хотела говорить, но, видимо, внутри неё происходила борьба.
– Прости, Оно-но, но ты уже стареешь, твои движения стали более медленными и менее плавными. Твои глаза уже не горят той страстью, которая зажигает мужчин и воспламеняет всё вокруг. Ты мало танцуешь и почти не пищшешь свои стихи.
– Но было время, когда Вам нравились мои танцы, и Вы восхищались моими стихами.
Она кивнула:
– Да, это время было…..было. Постепенно уходит романтика и этикет, какой ценился раньше в давность нашего почившего императора. Сейчас мужчины-клиенты предпочитают грубость и страсть. Юко распутна и нагла, но она приносит в мой гарем большие деньги. Никто не восхищается ею, но клиенты охотно удовлетворяют с этой гейшей свои низменные инстинкты. На этом можно хорошо заработать, дорогая.
Она вздохгнула и снова повторила:
– Нынче никому не нужна красивая романтика и благородство. Нынче пришли другие времена…..Другие времена.
Я молчала, я не знала, что ответить Наоми и поддержать разговор.
Глава 16
«Старость приходит неизбежно»
«Жизнь прошла,
И ты улетаешь
На крыльях ночи
В ту даль,
Откуда нет возврата…..
Ночь идёт, ослепив
Глааз твои,
Боль ли это моя
Или милосердие богов?
.
Жизнь прошла,
Осталось проститься
Со всем привычным и таким
Далёким,
Что так беспокоило
Твой рассудок
В расцвете лет.
Жизнь прошла,
И ты удаляешься
Подобьно тому,
Как актёр уходит
Со сцены,
Освободив место для других.
.
Жизнь прошла,
Но улыбка на лице твоём
Становится грустной,
Ибо душа твоя грустит
Перед расставанием с теми,
Кто стал близок тебе.
.
Жизнь прошла,
И никто не вознгаградит тебя
Новой…..»
(Неизвестный японский поэт, 13 в.).
……..
Тэкэра и Эйка по очереди приносили мне еду и питьё – всё, что осталось от очередной оргии. Они – уже не действующие гейши в гареме Наоми, их оставили из жалости прислуживать другим гейшам и самой Наоми. Наоми постарела, превратившись в скрягу, я давно её не видела, поселившись в одном заброшенном домишке на окраине городка Шайори.
Прошло уже много лет с моего прошедшего раззговора с хозяйкой притона. Говорят, её голова стала белой, как гора Фудзи-яма, её руки давно тряслись, и она выезжала за покупками на своей повозке вместе с клюкой. Вид старухи с клюкой стал уже давно привычным, но никто не подходил к ней, никто не заговаривал, как раньше. Кому захочется связываться с вечно ворчащей особой?
Несколько седых прядей уже давно серебилось на моих висках, я уже привыкла, устав выдёргивать седые волосы, как это делала раньше. Нет, старость ещё никому не удалось победить, не удастся и мне. Я зависима от нестерпимого бега времени. Я больна своими внутренними фантазиями, но всё ещё жива и чувствую эту жизнь.
Шайори постарел, как постарела и я, и в этом нет ничего удивительного; старость – нежеланный гость в нашем доме, но она неизбежна, как неизбежны рождение и смерть.
Иногда в свободное время, чтобы как-то развлечь себя, я играю на самисяне. Йошинори уже давно нет рядом со мной, он умер прямо на моих руках, я лишилась ещё одного своего преданного друга.
Наши любимые и друзья уходят в Страну Вечности, а мы ничего не можем с этим сделать. Мы вынуждены мириться с неизбежностью.
Я не хотела, и я давно жду свою смерть, которая почему-то так долго не приходит. Всё, что я оставила миру – были мои стихи и воспоминания того, что когда-то жила в Японии красавица-поэтесса и возлюбленнея императора Ниммё – Оно-но Комати.
Однажды от меня останутся лишь одни воспоминания, которые тоже сотрут волны времени с памяти земли, как это происходило со многими людьми.
О, боги, защитите меня от забвения!
Тэкэра кашляет, она больна чахоткой, но всё ещё держится и улыбается мне.
– Ты могла так же, как и я и Эйка, остаться в услужении в гареме. Говорили, Наоми предлагала тебе из жалости, – произнесла бывшая гейша.
– Из жалости? Я не хочу жить из жалости. Я вообще не хочу жить….я хочу быть свободной.
– Теперь ты свободна и одинока, а в гареме властвует Юко. Говорят, она задумала со временем прибрать к своим рукам всё заведение Наоми, только и ждёт, когда старуха отдаст свои последние концы.
Я вздохнула:
– Мы страдаем и думаем, так и должно быть. Нам внушили, что «боги воспитывают нас нашими страданиями».
– А разве это не так? – удивилась Тэкэра.
– Путь? Какой же этот путь? – спросила она.
– Путь радости. Ты можешь познавать этот мир не с помощью страданий, а с помощью радости, когда Жизнь сама открывает нам Дорогу Счастья.
– Но такого не бывает, – возразила Тэкэра.
– Потому что мы сами выбираем страдания.
Я видела, как Тэкэа притихла, она внимательно слушала меня, несмотря на то, что обычно в прошлые годы была не склонна к сентиментам. Возможно, люди меняются, когда стареют?
Я вздохнула:
– Прости меня, Тэкэра, я говорю слишком много, а ты, наверное, успела полюбить Тишину? Мы редко пребываем в одиночестве, отвергаем его, отталкиваем от себя, несмотря на то, по сути своей, мы все одиноки, только не осознаём этого.
– Одиноки? – удивилась Тэкэра.
Только сейчас в свете фонарей я заметила, как она изменилась, на её некогда гладком лице, таком молодом, успели появиться глубокие морщины. А, ведь, было время, когда Тэкэра гордилась своей молодостью и красотой, как и те киенты, которые предпочтиали её среди всех гейш гарема. Всё куда-то ушло, и Грозный Властелин Время успело вступить с свои права и сказать своё последнее слово нам, живым, ибо над мёртвыми оно не имеет власти. Мёртвые пребывают в Вечности, а время является слугой у Вечности.
Тэкэра заварила мне чаю и разложила на столе сладости. В последние дни я стала равнодушна к ним, хотя раньше очень любила. Возможно, я медленно делала свои шаги по направлению к Вечности.
– Ты, наверное, проголодалась, Оно, – предположила Тэкэра, откусывая небольшое пирожное с жёлтым кремом, – завтра у Юко намечается оргия, и я принесу ещё.
– Не нужно, – ответила я.
– Не нужно? Но раньше ты так любила эти пирожные, и для своих вечеринок заказывала их в лавке Кетыко. Разве не так?
– Как он?
Говорят, болеет, и своё дело передал сыну. Теперь его сын снабжает Юко этими сладостями.
– Вот как?
Тэкэра кивнула:
– Да, Юко тоже любит эти пирожные, хотя это сильно раздражает старуху.
– Почему?
– Потому что они стоят очень дорого, а г-жа Наоми стала такой скрягой в последнее время. Я уже рассказывала тебе. Разве ты не помнишь?
– Помню. Однако бывали времена, когда Наоми с радушием принимала меня у себя. Одно время мы даже были с ней подругами. Хотя подобное трудно себе представить. Наоми была другой, совсем другой, как и все мы.
Я почувствовала, что Тэкэра прикоснулась к моему плечу.
– Ты опять в унынии, дорогая? Тебе следует больше бывать на людях, тогда ты перестанешь думать о грустном.
– Конечно, ведь люди так суетливы, что они ни в коем случае не дадут тебе сосредоточиться на твоём сердце и внутреннем мире. В этом заключается «лечение».
Тэкэра молчала, очевидно, она совсем не знала, что ответить.
– Ты всегда была загадкой для меня, Оно, – вдруг произнесла Тэкэра, – именно такие женщины и нравятся мужчинам. Они загадочны, умны, мудры. Мужчины ценят нашу мудрость. Потому что не обладают ею сами. У меня и Эйки никогда не было этой самой внутренней мудрости. Мы брали страстью и распущенностью, что делает сейчас Юко. Но страсть временна, а мудрость вечна.
– Где же Эйка? В последнее время она долго не заглядывает ко мне.
– Эйка приболела, она плохо чувствует себя вот уже на протяжении нескольких дней. Наоми лишь ворчит, почему всю работу я делаю за двоих. Ей и невдомёк, что человеку может быть плохо.
– Я навещу её, – сказала я.
– Она очень плоха.
– Что с нею случилось?
Тэкэра пожала плечами.
– Не знаю. В последнее время она….она просто себя неважнео чувствовала, а потом слегла. Я за нею ухаживала в эти дни, но Эйке совсем не становилось лучше, затем эта проитивная Наоми упрекнула Эйку в том, что в её доме грязно, вот я и работала у неё.
– Было время, когда г-жа Наоми восхищалась Эйкой, ведь она принесла много денег в гарем, порой больше, чем я. Почему Наоми так несправедлива к тем, от кого уже ничего невозможно получить?
Тэкэра пожала пчами.
– Я не знаю, Оно, не знаю. Я ничего не знаю.
….Эйка лежала на кровати на полу и тяжело стонала. Её лицо было бледным, под глазами синели круги, которые обезображивали её, такое некогда красивое лицо.
– Эйка, очнись, – прошептала я, с беспокойством посмотрела на Тэкэру, затем опустила голову, не в силах что-либо сказать, пожала плечами.
– Я не знаю, что с ней, но она очень плоха, Оно-но.
– Ей нужен лекарь.
– У меня нет денег, чтобы заплатить лекарю, – пробормотала Тэкэра.
Я сняла с пальца кольцо с огромным бриллиантом, подаренное мне ещё Фуку-Кёси. Это было всё, что осталось у меня от славного самурая.
– Вот, держи, думаю, этого хватит на всё лечение.
Тэкэра с удивлением посмотрела на перстень.
– Но это же….это же стоит целое состояние.
Я махнула рукой.
– Ничего оно не стоит. Жизнбь Эйки бесценна, а мне этот перстень уже не пригодится.
– Но это – подарок того человека, который был дорог тебе, Оно-но.
– Его уже нет, и память – главное, что у меня осталось. Больше ничего и не нужно. Возьми перстень и заплати лекарю. Я побуду с Эйкой до утра.
– Благодарю тебя, дорогая. Мне необходимо отлучитсья до вечера в дом Юко, чтобы прислуживать там. Сегодня Юко устраивает оргию, ей всё равно, что происходит здесь. Она равнодушна к страданиям других.
– Не осуждай Юко и остальных молодых, когда-то мы быди такими же.
– Разве……
– Мы тоже радовались жизни и плевали на проблемы других, и нам казалось, что так будет всегда; нам казалось, что молодость будет длиться вечно…., но она не вечна. Молодость слишколм быстротечна, но никто из нас этого не осознаёт.
– Мололость ухоит безвозвратно, – бездумно повторила за мной Эйка.
Её глаза были полны скорби и печали.
Она ушла ближе к вечеру, а я осталась дожидаться лекаря возле страдающей. Эйка стонала всё чаще и чаще, но затем стоны стали всё более и более редкими до тех пор, пока совсем не исчезли.
Эйка уснула.
Спала она ровно, будто, сон забрал все её силы и страдания.
…..Лекарь пришёл ближе к вечеру, когда у красавицы Юко только-только начиналась оргия. Доктор оказался человеком пожилым, повидавшим жизнь и опытным. Он долго смотрел на исхудавшее тело Эйки, будто, уже по внешнему виду оценивал её состояние. Эйка застонала.
– Что с ней, доктор? – спросила я.
Он нахмурился.
– Она очнеь плоха и вряд ли переживёт следующее новолуние.
– Но что с ней? Ведь недавно она была здорова, приходила ко мне, и мы вместе вспоминали о былом. Она тогда улыбалась.
Он вздохнул, как бы подыскивая нужные слова:
– Эта болезнь развивалась в её теле уже много лет. Мы, лекари, называем её «оком чёрных демонов», потому что человек, поражённый ею, сначала ничего не чувствует, а затем вдруг резко теряет силы и умирает.
Я в отчаянии посмотрела на пожилого доктора.
– Неужели подобная болезнь действительно существует?
Он кивнул:
– Да, к сожалению.
– И от неё нет никакого лекарства?
– Увы, нет.
Огн протянул мне алмазный перстень:
– Возьмите, я ничего не смог сделать для Вашей подруги.
– Но Вы приехали сюда в такую даль и осмотрели её, – возразила я.
– Мой визит не стоит таких огромных денег, которые Вы хотели мне предложить. Я – честный лекарь, и чужого добра мне не нужно. Г-жа Наоми уже заплатила мне за мой визит.
– Г-жа Наоми?
– Да.
Я была искренне удивлена, ведь за последнее время о Наоми было сказано столько всего плохого, а она приняла участие в судьбе её бывшей гейши….. Мне стало стыдно за мои прошлые мысли.
Доктор, будто, прочёл их.
– Наоми – не такая уж плохая женщина, как о ней думают другие, – произнёс лекарь.
– Вы знали её?
– Когда-то знал. Однажды она доверилась одному человеку, который предал её. В те времена г-жа Наоми была беременна. Она была из уважаемой аристократической семьи рода «эмиси». Когда её родные узнали об этой злосчастной беременности, они изгнали её из своего рода, поэтому Наоми была вынуждена скитаться по всей Стране Восходящего Солнца до тех пор, пока не нашла пристанище здесь, в Шайори. У неё в ту ночь началось кровотечение, и не нашлось никакого лекаря кроме меня во всей коурге. Тогда ещё я был молодым и брал довольно скромную плату за свои услуги.
Лекарь замолчал, я слегка коснулась его плеча.
– А что же было дальше, господин? – спросила я.
– Ничего…..Мне не удалось спасти ребёнка Наоми; после этого она никогда не смогла родить. После той ночи эта женщина, будто, переродилась: в ней исчезли та жалость и доверие, которые она испытывала к людям. Она стала ненавидеть мужчин. Стоны бедной Эйки прервали рассказ лекаря. Он порылся в своём сакояже и протянул мне маленький пузырёк с какой-то светящейся красной жидкостью.
– Что это? – спросила я.
– Это снадобье поможет успокоить страдающую и улучшит её сон, однако оно не вылечит её болезнь. Подавайте по несколько капель в день вместе с любям питьём.
– Благодарю Вас, доктор, – сказала я, видя, что доктор засобирался поспешно покинуть дом Эйки.
– У меня ещё несколько пациентов в этом городке, – произнёс он.
– Надеюсь, они будут жить, – прошептала я.
Доктор ушёл, сел в свою покосившуюся от времени повозку и уехал, оставив после себя печаль и разочарование.
…..Через час Эйка проснулась и взглянула на меня. На этот раз взгляд её тёмно-карих глаз был осмысленным. Снадобье доктора помогло снять боли и успокоило больную.
Она даже сделала слабую попытку улыбнутсья мне.
– Оно-но, это ты? – спросила Эйка.
Я кивнула:
– Я, ты только не волнуйся, сегодня я останусь с тобой.
– А где же….где же Тэкэра?
– Она прислуживает на одной из многлчисленных оргий Юко.
Эйка промолчала, будто, осмысливала только что сказанное мной.
– Прошу тебя, Оно, прочти одно из своих стихотворений. Я давно не слышала твоих стихов и очень соскучилась по ним.
…. «Власть времени пришла,
Чего ж ты хочешь,
Итак, повеселитесь всласть,
Завяли цветы сакуры,
Стоя в вазе
На столе моём.
Но выбросить их не решаюсь я.
.
Власть времени пришла,
А я не чувствую её,
И вот
Богиня Вечности
Решилась напомнить мне
О Себе
Своим Вечным
Молчанием.
.
Придёт время,
И сердце моё перестанет биться,
И я уже ничего не в силах
Буду изменить,
Ибо такова
Власть времени.
.
Власть Времени пришла,
Завяли ветки сакуры
В саду моём,
А я не успела проститься с ними,
Как не простилась
С тобой,
Любимый…..
.
Власть Времени пришла,
И я не в силах ничего
Изменить,
Лишь проводить тебя
В Страну Вечности,
Любимый мой,
Не встретимся мы больше
Там….
.
Власть Времени пришла,
И всё поблеко вокруг меня,
Как блекнут краски,
Размытые дожжём,
Не восстановишь их уже….
.
Власть Времени пришла…..
……..
Я услышала, как кто-то жалобно плачет, вернулась в этот мир отвлекшись от своих стихов. Я поднялась в слишком высокие материи и не заметила того, что происходило вокруг меня.
Плакала Эйка, набравшись последних сил. Я обняла её худое тело.
– Прости меня, Эйка, я не должна была читать тебе таких грустных стихов.
Она утёрла слёзы.
– Спасибо, мне понрввились эти стихи, я давно их не слышала. Мне они понравились, потому что твои стихи затронули струны моей души. Если я плачу, это значит, что моя душа освобождается от той боли, что накопилась в ней за все эти годы.
Я долго смотрела на Эйку, не могла отвести от неё своего взгляда.
– Эйка, прошу тебя, не покидай меня. Если ты уйдёшь, я лишусь ещё оного человека, кто понимал меня. Никто не понимает.
Она сделала слабую попытку улыбнуться и погладила мои волосы, правда, прикосновения эти были слишком лёгкими, так тебя касается бабочка своими нежными крыльями.
– Не беспокойся, Оно, я буду оберегать тебя «оттуда».
Она показала на небо.
– Ты проживёшь ещё очень долго, дорогая.
– Но я не хочу жить долго. Каждый день, проведённый здесь, приносит мне страдания. Я устала от этих страданий, я устала терять своих друзей и любимых. Жизнь слишком жестока.
Эйка слушала меня, молча, и это её молчание остановило поток моих слов. Я взяла стоявший в углу самисян, который всегда носила с собой, как это делал когда-то Йошинори.
В моих руках самисян издал довольно грустную мелодию. Он рыдал вместе со мною, как будто, это был не воздушныцй инструмент, а душа Йошинори.
Йошинори оставил меня, как Ниммё и Фуку-Кёси. Вот теперь и Эйка стояла на пороге Вечности, чтобы навсегда раствориться в моих собственных мыслях.
….Эйка умерла сразу после новолуния в понедельник вопреки тому сроку, который предсказывал пожилой доктор. Тэкэра хлопотала о похоронах. Она уехала на несколько дней, чтобы привезти в Шайори монахинь-синтоисток из какого-нибудь храма.
– Почему ты не хочешь пригласить буддийских монахов? – спросила я перед тем, как повозка тронулась.
Тэкэра низко опустила голову, казалось, она раздмывала над моими словами, пожала плечами.
– Я хорошо отношусь к учению Великого Буды, однако наша Эйка не верила в Будду; она, как и её мать, поклонялась синтоизму, и ей нравились обряды.
Тэкэра посмотрела на меня:
– Все мы родом из детства, и детские впечатления откладывают глубокий след в наших душах. Эйка часто расказывала мне о том, как будучи ещё совсем юной и чистой, она по воскресеньям ходила в храмы синто вместе со своей матерью. Эйка однажды даже сказала мне, что она мечтала стать монахиней синто, её завораживали обряды, посвящённые богам, и ещё ей нравились белые и красные цвета – те цвета, что носят монахини синто.
– У меня есть знакомый монах, он – буддист. Я могла бы послать за ним.
Тэкэра покачала головой.
– Ты можешь послать за своим монахом, Оно-но, хотя знай, Эйка не была буддистской.
Тело Эйки было сожжено по всем правилам обряда. Наоми приказала соорудить скромную гробницу на окраине городка Шайори.
В посдение дни она ходила, как в воду опущенная, смерть бывшей гейши оставила глубокий след в её душе, это удивило меня, потому что я думала, Наоми стала настоящей скрягой.
Войдя в храм синто, я увидела, как одна из монахинь, стоя на коленях и опустив низко голову, полушёотом произносит молитву. Что-то в её облике показалось мне знакомым, но я смахнула с себя это наваждение, ещё раз взглянула на монахиню, стоявшую ко мне спиной. Вдруг я услышала, как монахиня зарыдала. Я обернулась, подошла к ней и отпрянула. Монахиней оказалась моя сестра Кимико. Горело множество свечей, так напоминавших ветки сакуры в зимний день; их блики отражались в ликах божеств.
– Кимико! Это – ты, моя Кимико!
Женщина сначала изумлённо посмотрела на меня, в мои глаза, будто, она не доверяла увиденному. На её стройной фигуре было одето красное кимоно с широким белым поясом и такого же цвета гэта; длинные волосы с уже начавшей пробивться сединою были заколоты на затылке. Лицо Кимико было всё ещё молодо, хотя и на нём уже успели появиться перве морщинки. Я старалась запечатлеть в уме это красивое лицо, чтобы запомнить его навсегда, потому что у меня очень хорошая память.
Затем выражение лица монахини синто изменилось, на её глазах проступили слёзы.
– Оно!
Мы обнялись.
– Я искала тебя, Кимико. Где же ты была всё это время?
Я заметила любопытство в глазах Кимико, смешанное с недоверием.
– Тебя что-то удивляет, дорогая? – спросила я.
Кимико молчала, внимательно разглядывая меня.
– Я измениась, да? – с горечью спросила она, – да, время вносит изменения в наши облики в худшую сторону, увы. Это так.
Кимико молчала, вытирая слёзы, за все эти годы она стала смиренной и предпочитала созерцать, нежели вступать в разговор, как это было раньше в Киото.
– Я измениась, да? – спросила я.
Кимико кивнула.
– Да, сестра, ты изменилась.
– А некогда я была первой красавицей в Киото, и сам император Ниммё восхищался мной. Прошли те времена….. Я постарела.
– А я служу в храме богини Гуань-Инь и исполняю все обряды, – произнесла как-то отрешённо Кимико.
– Тебе нравится?
– Да, по крайней мере, я перестала лгать самой себе, как раньше, когда жила у тётушки. Ты ничего не слышала о тётушке Акире? Она до сих пор живёт в Киото?
– Нет, не слышала, я даже не знаю, жива ли она.
Кимико пожала плечами. Свечи отражались тусклыми бликами на коже её лица, оставляя блики в её тёмно-карих глазах.
– А если она уже умерла и ушла к нашим предкам, то никто из её племянниц не был на её похоронах. Как это печально.
– Возможно, тётушка до сих пор жива. Но в силу своего возраста она давно отошла от дел и ведёт замкнутый образ жизни.
Кимико улыбнулась:
– Ты всегда отличалась тем, что могла предсказывать будущее. Я почему-то верила тебе, дорогая. Мне кажется, что тётушка до сих пор жива и до сих пор не выезжает из Киото.
Я грустно вздохнула:
– Когда-то Киото был центром культурной жизни Японии. Мне говорили, что облик города сильно изменился.
– Потому что там правит император Монтоку, совсем не склонный к философии в отличие от его отца.
Кимико как-то загадочно посмотрела на меня:
– Ты не желаешь посетить гробницу Ниммё?
– Гробницу императора Ниммё? – спросила я, представив себе мавзолей, в котором я ни разу не была.
– Недавно наш орден справлял там службу. Я могу отвезти тебя туда, и мы почтим память императора.
– Я, пожалуй, поеду с тобой, Кимико. Мне хочется вспомнить те дни, когда я была счастлива.
– Ты вспомнишь их, – произнесла сестра.
– Кимико, ты ничего не слышала о Хакире и Миве? Где они могут скрываться? Я так хочу найти их.
Кимико грустно покачала головой.
– Сожалею, Оно, мне ничего не известно об этом.
Она подняла две свечи к изваянию богини, это изваяние отличалось от того, которое когда-то было сделано по заказу Ниммё и было похоже на меня, как две капли воды. Богиня была изображена стоявшей в статичной позе с веткой сакуры в руке, в то время, как раньше она изображалась танцующей на цветке лотоса, что чем-то сближало её с Буддой. Я взглянула на облик богини:
– Прошу тебя, Великая Мать, помоги мне найти Хакиру и Миву. Я хочу попрощаться с ними перед тем, как покину этот мир.
Я ещё не знала тогда, что Богиня не поможет мне; я никогда не найду Хакиру и свою дочь Миву, которые остались в моей памяти вечными скитальцами по Японии.
– А помнишь, как ты часами сидела возле Океана и смотрела на белую гору Фудзи-яму? – неожиданно спросила меня Кимико.
Воспоминания нахлынули на меня с неистовою силою; я вспомнила, как я убегала на Побережье, чтобы только посмотреть на выплывающую из тумана Фудзи-яму. Гора была моим первым учителем, с помощью которого я начала сочинять свои стихи.
Океан дарил мне спокойствие, которого невозможно было достичь, общаясь с людьми. Я не любила общаться с людьми, я пряталась от людей, поэтому подруги считали меня странной и непонятной для них.
У меня был собственный мир, отличавшийся от их мира. В моём мире царила Доброта, Красота и Любовь, и от этого не нужно было прятаться, наоборот хотелось ратвориться в этих неведомых незабываемых ощущениях, коих у меня было слишком мало в обыденной жизни.
– Ты помнишь? – спросила Кимико.
Я кивнула:
– Помню. Я помню.
Но сейчас мне совсем не хотелось вспоминать об этом, потому что подобные картины уносили меня в далёкое детство, где всё было чисто и безмятежно, где я черпала любовь окружающих меня людей, этого мира больше не будет, только лишь в моём сердце и душе.
Я пребывала бы в мире своих грёз до бесконечности, если бы Кимико не коснулась меня.
– Оно-но, ты о чём-то думаешь? – спросила она.
– Ни о чём. Я хочу посмотреть на обряды.
– Хорошо. Пообещай, что прочтёшь свои стихи после того, как погребение будет окончено.
– Ты хочешь слышать мои стихи, Кимико?
– Да, дорогая.
Наш разговор был прерван тем, что в храм вошла вторая монахиня так напомнившая мне Сузико, но это была не Сузико.
Они начали читать молитвы-обращения к богам. Я слушала в полуха, почему-то мне вспомнился монах Акайо, я так хотела снова увидеть его, пообщаться с ним. Что нового он мог мне сказать на этот раз? Я видела, с каким воодушевлением пела и танцевала Кимико вместе с незнакомой монахиней, так похожей на Сузико.
В храм внесли покойную Эйку и положили её на специальный обрядовый постамент. Бледое лицо бывшей гейши было торжественным, будто, она не умерла, а просто уснула, и вот-вот проснётся, когда придёт положенный час.
Так бывает, ты не веришь в уход твоих близких, которые ещё совсем недавно общались с тобой, улыбались тебе, делились своими радостями и печалями с тобой. И теперь ты стоишь перед бездыханными останками той, которая совсем недавно называла себя своей подругою. Разве не жесток мир и боги после этого? Разве не стоит разочаровыватсья в этом мире и уйти в себя? Я не слушала пение монахинь, хотя лица присутствовавших следили за каждым их движением.
