Читать книгу: «Оно-но-Комати», страница 17
Обо мне
И сердце моём?
.
……Я остановилась и посмотрела на присутствующих. Они молчали, о чём-то задумавшись.
Даже Эйка молчала, хотя до этого момента она смеялась, пытаясь поцеловать своего гостя. Кеншин сидел, также примолкнув, будто думая о чём-то более важном для себя, и Эйка не решалась его потреводить. О чём думал этот человек? Наконец, я перевела взгляд на г-на Ичиро, сидевшего отрешённо, будто, он где-то витал в облаках и совсем не страшился приземляться, если бы я не остановилась, он продолжал бы витать в каких-то своих заоблачных мирах.
Наконец, когда Эйка тронула его слегка за плечо, г-н Ичиро очнулся, посмотрел сначала на неё, затем на Кеншина и в последнюю очередь на меня, стоявшую на импровизированной сцене в ярко-красном кимоно.
– Богиня….подари мне сегодня эту ночь. Ты будешь богата, ты будешь очень богата, но даже и этого будет недостаточно, ведь ты совершенна. Будь со мной этой ночью, чтобы боги позавидовали Ичиро-сан.
– Вы хотите зависти богов, г-н Ичиро? – спросила Эйка.
Он кивнул и пригубил сакэ. Второй бокал он протянул мне.
– Выпей со мной за эту ночь, моя богиня!
Я выпила.
Моя разум затуманился, окружающая меня действительность вдруг стала представляться мне совсем в ином свете – цвета казались бледными. От кого-то я слышала, когда человек начинает стареть, происходит подобное.
Я старею? Неужели я старею? Я грустно улыбнулась, прочла стих, который выучила ещё в детстве, как только услышала о великой Сапфо. Я преклонялась перед её необыкновенным даром; я преклонялась перед ней самой. Я читала на языке койне, родном языке поэтессы, которым была обучена монахом Акайо по моей настоятельной просьбе.
….Мнится мне:
Как боги,
Блажен и волен,
Как с тобой сидит,
Говорит с тобою,
Милой в очи смотрит
И слышит близко
Лепет умильный
Нежных уст!
Улыбчивых уст дыхание
Ловит он….
А я чуть вдали завижу
Образ твой,
И в сердце не чую в персях,
Уст не раскрыть мне!
Бедный нем
Язык,
А по жилам тонкий знойным холодком пробегает
Пламень;
Гул в ушах; темнеют,
Потухли очи;
Ноги не держат….
Вся дрожу,
Мертвею,
Увлажнён потом
Бледный лёд чела:
Словно, смерть подходит….
Шаг один,
И я – бездыханным телом,
Сникну на землю……
…….
Эйка осторожно поднялась и увлекла за собой Кеншина.
– Идём, дорогой, не будем мешать нашим голубкам любоваться друг другом, – прошептала она.
Её слова сразу же свели на нет весь романтизм, возникший между мною и г-ном Ичиро. Однако несмотря на это, я поняла, что он ещё не вышел из своего транса. Мы остались вдвоём, дишь слышалась жалобная мелодия, извлекаемая Йошинори из своего самисяна.
– Г-н, может быть, Вы хотите ещё немного сакэ? – спросила я и протянула Ичиро бокал.
– Нет, богиня, сакэ на этой вечеринке итак текло рекой. Почитай ещё свои стихи, богиня.
– Стихи? Разве этого Вам было мало, г-н? Похоже, Эйка устала от моих стихов и поспешно покинула мой дом.
– Она покинула вовсе не от того, что устала, – возразил Ичиро-сан.
– А от чего же?
– Ей не терпелось завлечь Кеншина в свои сети.
– Разве она его уже не завлекла? Даже невзирая на наличие собственной семьи, Кеншин большую часть времени проводит здесь, на территории, принадлежащей Наоми.
Г-н Ичиро вздохнул.
– Что ж поделать, зачастую мы, мужчины не способны совладать с собой и бросаемся на красивую женщину, как в омут с головой. Многие пали жертвами подобных интриг. Я слышал, император Монтоку зол на тебя, потому что ты пренебрегла им и предпочла другого.
– Его звали Фуку-Кёси, – произнесла я, он был благородным человеком и очень любил меня.
– Я слышал о печальной судьбе Фуку. По всей Японии ходят об этом легенды.
– О, боги! Неужели люди смеются над моим Фуку?
– Нет, они считают его героем. Даже после смерти люди уважают этого славного воина, самурая. Прочти мне свои стихи, богиня, под звуки этого самисяна, и я буду мужественно всречать все удары судьбы, котрые выпадут на мою долю.
Глава 15
«Уходящее время»
«Время течёт сквозь пальцы,
И что же оно предречёт мне,
Своей рабыне?
Страх? Удачу?
Или, быть может,
Любовь затронет сердце моё?
Нет, время жестоко,
И ему нет никакого дела
До человеческих сентиментальностей.
Время – друг и палач,
Время – охотник,
А ты – его жертва.
Так предначертано,
Так происходит
Испокон веков.
.
Время течёт
Сквозь пальцы мои, и я чувствую его
Неутомимый бег.
Всё увядает, старится,
Приходит в упадок и
Запустение,
Ибо Время
Неумолимый палач
И свидетель души моей.
Время – и друг, и палач,
И учитель мой.
Время течёт сквозь
Пальцы,
И я не могу уследить
За его неумолимым бегом……
(Неизвестный японский поэт, 9 век).
……..
Через несколько дней я возвратилась из поездки. Я гостила в течение месяца у г-на Ичиро в его загородном домике с садом сакур. Собственно говоря, я согласилась на это из-за сада сакур, в котором мечтала побывать и вспомнить о своём прошлом.
В императорский сад я не могла больше войти свободно так, как я делала это раньше, поэтому при малейшей возможности я старалась напомнить себе о своём прошлом.
Я знала, во время моего присутствия в доме г-на Ичиро по селению ходили сплетни о том, что «такой солидный и уважаемый всеми человек» принимает у себя в доме «гулящую девку». Мне даже несколько раз довелось столкнуться с соседями г-на Ичиро, они как бы «случайно» приходили в дом, просили какие-то вещи, которые у них якобы отсутствовали в хозяйстве, обязуясь вернуть.
Но я чувствовала, целью этих приходов была именно я. Я практически не выходила из дома, лишь только гуляла по саду в сопровождени служанок.
Ичиро был вдовцом, его взрослые дети разъехались по всей Японии, успев уже создать свои собственные семьи. Дети о нём давно забыли, приезжая лишь в положенное время за деньгами, которые, как они считали, их отец обязан был им отдавать.
Кольцо сплетен с каждым днём сгущалось надо мной, я чувствовала дискомфорт. Ночами глаза Ичиро разгорались страстью, и он вдруг на моих глазах становился совсем молодым. Он любил мои стихи и просил читать их прямо в постели, и я чувствовала, лишь один он во всём селении, не считая слуг, был неравнодушен к моим стихам. Моё время прошло, и при дворце в Киото появились иные поэтессы, восхваляющие дворцовую жизнь и интриги. Мои же стихи были направлены на человека и его чувства, мне претили людские интриги, я бежала от них, как и от тех людей для которых интриги становились подобно воздуху. Часто я видела, как г-н Ичиро вытирал слёзы, пытаясь скрыть от меня свои слабости и чувствительность; однако я не подавала виду, что замечала в нём это качество. Он хорошо платил Наоми за меня, делал мне щедрые подарки, он восхищался мной и моими стихами, он был добр ко мне. Чего ещё я могла желать? Любви. Но её не было. Она ушла после смерти императора и его самурая Фуку-Кёси.
Всё прошло, всё изменилось, изменился мир вокруг меня, но не я сама….. Сердце моё тосковало по сёстрам, которых я так давно не видела и мечтала увидеть, но где они? Хакира скрылась в неизвестном направлении вместе с моей дочерью, спасаясь от гнева императора Монтоку и его бабки Татибаны.
Кимико стала служительницей культа синто, разочаровавшись в любви и жизни. Вспоминая Кимико, я пообещала себе, что обязательно разыщу её, я пообещала себе, что найду Хакиру с Мивой, чего бы мне это ни стоило. Одно непредвиденное обстоятельство заставило меня возвратиться в городок Шайори и в гарем г-жи Наоми. Гонец привёз весть о том, что к г-ну Ичиро едет сын из Киото, до которого дошли сплетни «о развратной гейше, некогда погубившей нашего бывшего императора Ниммё». После ужина г-н Ичиро долго крутил свиток в руке, затем положил его на стол, посмотрел на меня.
– Мой сын Джун возвращается из Киото, – произнёс Ичиро, обратившись ко мне.
– Господин, я уеду, когда Вы скажете мне об этом.
– Нет……Ты будешь жить здесь, я хочу жениться на тебе, Оно. Ты хочешь этого?
– Я хочу то, что желает мой господин, – ответила я.
Однако глаза Ичиро продолжали наблюдать за мной.
– Прошу тебя, скажи не то, чему ты столько лет была научена в заведении г-жи Наоми, скажи то, что ты думаешь. Скажи о своём жалении, Оно.
Я отложила в сторону пиалу с рисом, бросила беглый взгляд на Йошинори, игравшего на своём самисяне.
– Если Вы хотите знать о моих желаниях, г-н, то их нет. Меня нигде не ждут в этом мире, и если я найду приют возле Вас, то лучшей судьбы нет для меня.
Ичиро задумался:
– Мои дети не одобрят этого. Они считают, что я содержу тебя на те деньги, которые должны принадлежать им.
– Я сочувствую Вам, г-н.
Что ещё я могла сказать тогда? Как могла я его утешить, успокоить, да и нужно ли это было?
….После новолуния возле дома остановилась роскошная повозка, из которой вышел молодой господин в военной форме. Он был обрит наголо, как считалось модным по тем временам. Когда он постучал в дом, Йошинори прекратил играть, всё стихло, и стало как-то совсем неуютно, потому что я привыкла к звукам, они стали неотъемлемой частью моей жизни.
Ичиро допил чай и не сошёл с места.
– Открой, Оно, – произнёс он, обравтишись ко мне.
– Но…, г-н, это…..это, возможно, Ваш сын приехал из Киото.
– Ну и пусть. Он – мой сын, но не господин и не хозяин надо мной.
Я открыла дверь, неловкость моя ещё более усилилась, когда молодой посетитель смотрел на меня, будто, изучал противника. Мне показалось, что я перестала дышать, но дышать я не перестала, просто, напряжение, возникшее между гостем и мною, усилилось и продолжало расти.
– Я – Джун-сан, приехал из Киото к своему отцу. Быть может, Вы пропустите меня в дом, чтобы я мог обнять его.
Я отошла от двери, пропустив молодого господина. Он подошёл к отцу и поклонился ему, как полагалось по этикету.
– Здравствуйте, отец. Я приехал сюда, чтобы увидеть ту расптуную женщину, на которую ты тратишь наши семейные деньги. Это – она? – он показал на меня пальцем. Я видела, как г-н Ичиро тяжело вздохнул, отставил от себя допитую чашку с чаем, я хотела налить ещё, но он остановил мой порыв.
– Отдохни, Оно-но Комати. Мне нужно поговорить с этим невежливым и грубым мужчиной, котрый позволил себе высказаться о тебе подобным образом.
– Отец, неужели память о нашей почившей матери для тебя уже ничего не значит?
– Мёртвым – мёртвое, живым – живое, сын. Твоя мать ушла от нас очень давно, и до сих пор в течение всей своей жизни, я сущестовал в одиночестве. Я воспитал вас, дети мои, я отдавал всё вам, всю свою заботу и молодость. Ты стал уважамым человеком, Джун-сан, ты находился на службе у императора, и теперь после всего ты смеешь упрекнуть меня?! Было время, когда по всей Японии существовали храмы, построенные в честь этой женщины.
– Теперь эти храмы разрушены, а император Ниммё почил, и больше не воскреснет. Жизнь в Киото стала дорогой, и теперь я много трачу денег на содержание своей семьи.
– Надеюсь, у тебя всё хорошо, сын? – спросил Ичиро.
Джун покосился на меня.
– У меня всё хорошо. На будущий год я приеду к тебе с внуками, а сейчас….сейчас даю тебе три дня, чтобы эта женщина покинула селение, иначе…..
– Иначе, что, Джун-сан?
В его глазах сверкнули искры злости.
– Иначе мне придётся выдать эту распутную женщину императору Монтоку, и он казнит её, как хотел много лет назад, но не успел из-за траура по усопшему отцу. Она затуманила разум императора Ниммё и твой, отец.
– Замолчи!
Ичиро замахнулся на сына, затем отошёл в сторону.
– Уезжай, Джун, я не желаю тебя больше видеть, и передай твоей семье, что я сам к ним приеду, чтобы навестить вас в киото.
Джун не уехал, устроился в небольшом гостевом домике, каждое утро ему приносили завтрак, а по вечерам огни в его доме гасли, и он куда-то исчезал.
Мне было досадно, что я явилась причиной испорченных отношений между отцом и сыном.
Как-то раз я всё же, решилась выйти за пределы дома Ичиро, чтобы прогулятсья по окрестностям. Дожди, наконец, прошли, и вот уже несколько дней светило Солнце, лаская землю своими нежными лучами.
Ичиро тоже куда-то уехал (в небольшой городок Осака), где у него, как он говорил, были кое-какие дела, связанные с его поместьем. Сверчки пели ночные серенады, а я вспоминала своё детство, когда вместе с Кимико убегала на холм, чтобы слушать это «пение». Родители, конечно же, хватались нас, потому что мы не приходили к ужину. Они заставляли уставших слуг блуждать по всей округе в поисках нас. Объявлялись мы довольно поздно, приходили, потому что слугам было невдомёк просто подняться на холм и искать нас именно там. Мама никогда не отчитывала нас, она просто обнимала нас и целовала, радуясь, что мы нашлись, и нам больше ничего не угрожает.
Однажды мы взяли маму с нами на холм, чтобы она тоже могла послушать громкий треск ночных сверчков. Помню, как радовалась мама, она, словно, маленькая девочка, захлопала в ладоши и восхищалась наблюдательности своих дочерей.
Теперь всё это ушло, исчезло. Мамы давно нет, а Кимико….Где она? Разочарование в любви стало «бичом» для нашей семьи, лишь наши родители были счастливы друг с другом, совсем не подозревая того, что их дети хлебнут унижения и предательства.
Йошинори хотел увязаться за мной, но я убедила его, чтобы он не беспокоился за меня, что я скоро вернусь и велю служанкам накрывать на стол к ужину. Кажды вечер я ждала возвращения г-на Ичиро, но он не приезжал, и от этого напряжение усиливалось. Так бывает, когда человек, о котором ты думаешь, не появляется.
Те времена были неспокойными; в разных частях Японии, то здесь, то там, вспыхивали мятежи. Я боялась, что Ичиро мог оказаться жертвой нападения разбойников. Сверчки «пели», но не так бурно, как во времена моего детства, далёкого и почти забытого. Видимо, нынешнее время оказалось некомфортным даже для маленьких сверчков, или, быть может, напряженные мысли людей передавались и им?
Я присела на одиноко стоящую скамью в середине сада. Сакуры все в цвету, клонились к земле, а под ними ползли тени, готовые погрузить во мрак чуть ли не весь сад.
Слуги зажигали огни возле дома и в саду, оранжевый фонарь осветил одиноко стоящую статую Хоттэя, несущего радость и изобилие. Я любила Хоттэя, как и моя сестра Кимико, но вот ни разу не посвятила ему ни одного моего стиха. Я была уверена в том, что Хоттэй не был в обиде на меня, потому что он был добрым и мудрым в отличие от большинства людей, жаждавших власти и денег.
Я вытащила из сумочки, которую всегда носила с собой, листок с изображением Сапфо, всмотрелась в облик этой великой женщины, что делала периодически, когда мне было пусто и одиноко на душе. Именно тогда в тот день в поместье г-на Ичиро я чувствовала подобную пустоту.
В городке Осака я никогда не была, однако благодаря своему непомерно развитому воображению представляла себе его стройные домишки с маленькими садами, полными благоухания особенно в этот сезон.
Глаза великой Сапфо смотрели на меня, будто, древнегреческая поэтесса с далёкого острова Лесбос говорила мне: «Скажи мне, что тебя так угнетает и разъедает душу твою, и я развею твою печаль, дорогая».
….Я развею твою печаль….
– Ты была великой и останешься такой всегда. Люди будут помнить тебя….в отличие от меня. Пройдёт время, и Оно-но Комати, распутная гейша Оно-но Комати, канет в забвение……
Тишина. Нет ответа. Лишь огромные глаза Сапфо сияют в темноте, благодаря кучке смелых светлячков, решивших, как и я, прогуляться «по саду» в этот нежный день на исходе осени, когда Солнце уже не такое палящее и злое, как в разгар лета.
Вдруг чьи-то сильные руки сдавили моё горло и сдавили так, что я не могла дышать. Я отбивалась, как могла, затем на мои глаза была одета чёрная повязка, чтобы я не могла видеть ничего вокруг себя. По отвратительному смраду и влаге я поняла, что очутилась в сарае. В течение нескольких дней я пребывала злесь совершенно одна, ощущая свою беспомощность и одиночество по каплям дождя, часть из которых падала внутрь сарая на солому.
Каждая дождевая капля падала на подстилку, и это отражалось в моём сознании, потому что мне казалось, что подобные звуки усиливались многократно, несмотря на то, что они были тихими.
У меня оказалось время подумать над собой, над своей жизнью, но ничего не думалось. Здесь было темно и жутко. Сколько дней я там находилась, я не знала; время подобно реке, текло только впрёд, не оставляя ни малейшего шанса на человеческие слабости и ошибки.
За эти дни в моё убежище никто не приходил, не приносил мне еды и питья. Мои руки и ноги были связаны, я поняла, что они были прикованы к чему-то тяжёлому.
Я дёрнула цепи, но они не поддались, с каждым днём мои движения становились всё слабее и слабее. На третий день силы покинули меня, их даже не оказалось на то, чтобы сопротивляться. «Что жизнь моя? Она не сулит мне радости и счастья. Быть может, этот мрачный сарай, этот неведомый похититель – персты судьбы моей? Быть сожет, это – хороший шанс для меня покинуть этот мир? Я слишком долго задержалась на этом свете. Быть может, боги не отвергнут меня, если я предстану перед ними и раскаюсь в том, что я не смогла изменить в своей жизни?»
В темноте, когда наступила ночь, я попыталась дёрнуть руку, надеясь, что освобожусь от сдавливающих цепей. Напрасно….всё напрасно.
На четвёртый день утром, когда тонкий луч пробился сквозь стены сарая, дверь открылась, я услышала чьи-то шаги. Человек остановился напротив меня. Одним движением руки он сдёрнул повязку с моих глаз. Свет ослепил меня – так бывает, когда ты постепенно привыкаешь к темноте, а затем свет кажется тебе слишком ярким и раздражающим.
Передо мной стоял Джун – сын г-на Ичиро, он с ненавистью смотрел на меня, я слышала его тяжёлое дыхание, но мне было не до этого. Мой желудок урчал, ноги стали ватными от недостатка сил в них, ещё немного, и я упаду, потеряю сознание. О, только бы не лишитсья сознания здесь и сейчас перед этим человеком, который так сильно ненавидел меня. Только бы не умереть перед тем, кто тебя презирает! Он протянул мне кувшин с водой, я хотела напиться, однако Джун-сан демонстративно вылил на сено воду. На его полном презрения лице возникла улыбка. Это была улыбка врага, а не друга. Оглушительный смех наполнил пространство сарая; он стоял у меня в ушах. Этот дикий смех.
– Прошу вВс, г-н, дайте мне воды….я умираю от жажды…..прошу Вас.
– Я дам тебе не только воды, но и еды, если….
– Если что?
– Если ты придёшь к моему отцу и скажешь, что хочешь уехать отсюда, что тебе не нужны его деньги, подарки…..ничего не нужно, потому что……
– Потому что? – спросила я.
– Потому что ты ненавидишь его.
– Ненавижу? Но…..
– Скажи эти слова, и тогда ты не умрёшь.
– Моя жизнь не интересует меня, г-н Джун-сан.
– Возможно, но тебя интересует жизнь моего отца, ведь ты – такая благородная, как все потаскухи.
– Что Вы сделаете с ним?
– Если ты не покинешь в ближайшее время это селение, мой отец будет отравлен.
– Вы шантажируете меня?
Он промолчал, приблизился ко мне вплотную.
– А ты всё ещё красива, несмотря на несклько дней голода. Будет неальновидно с моей стороны, если я не попользуюсь тобой, как все эти мандарины и чиновники до меня.
Сил совсем не оставалось для сопротивления. Когда всё было кончено, я оделась, кимоно было разорванным. Джун бросил мне какую-то тряпку:
– Прикройся этим, чтобы отец ничего не заподозрил.
Он ухмыльнулся:
– И помни, если сделаешь всё, как нужно, отец будет жить.
– Неужели, Вы способны убить его, г-н? – спросила я, накинув на себя протянутый мне лоскут ткани . Его едва хватило, чтобы прикрыть моё тело, ноги оставались открытыми. Джун махнул рукой, тоже одеваясь после проявления страсти.
– Тебе не привыкать, потаскуха, – презрительно бросил он.
Вдруг в едином порыве я встала перед ним на колени, осознание собственного унижения отошло куда-то на второй план.
За стенами сарая вновь забарабанил надоедливый дождь, однако воздух оставался всё ещё тёплым. Так иногда бывает.
– Прошу Вас, г-н, убейте меня! Умоляю вас! Мне больше не нужна моя собственная жизнь, которая уже давно стала убогой. Прошу Вас, убейте меня, г-н! Что Вам стоит, ведь Вы знаете все приёмы самураев, Вы уже сталкивались со смертью. Разве не так? Убейте меня, г-н!
Мой порыв, казалось, обескуражидл Джуна, он попятился назад. Впервые я прочла в его взгляде страх и смятение, хотя совсем недавно этот человек оскорблял меня и гордился своей силой и влиянием.
– Убейте меня, г-н! Убейте!
– Замолчи!
Он сжал свой меч, и мне вдруг на миг показалось, что он вытащит меч из ножен и ударит меня, и тогда….. И тогда я навсегда сольюсь с Вечностью, повстречаю там своих родителей, возлюбленных Ниммё и Фуку-Кёси…..Но ничего этого не случилось. Джун отдёрнул руку и отступил на шаг.
– Заткнись!
Неожиданно для меня он выбежал из сарая и скрылся где-то вдалеке. Жизнь – интересная вещь, когда ты сама желаешь смерти, жаждешь, ищешь её, смерть убегает от тебя, но, нет, ты не победиа её; ты никогда не сможешь победить, ибо таков Закон природы.
Мне пришлось возвратиться в дом и ничего не объяснять обеспокоенному Йошинори.
– Со мной всё в порядке, – лишь смогла пробормотать я, – не волнуйся, Йошинори, мы скоро вернёмся в городок Шайори, к г-же Наоми.
Казалось, слепой музыкан растерялся от моих слов.
– Но…как же, г-жа?
– Так нужно, – из последних сил произнесла я и впала в забытье, ибо сил у меня не оставалось никаких. Мне казалось сначала, что я спала, но это был не сон, нет, не сон. В детстве я обычно спала очень крепко и всегда гордилась тем, что у меня был крепкий здоровый сон, отчего мне завидовали сёстры: Хакира и Кимико, ведь, их сон был беспокойным, они постоянно просыпались среди ночи.
– Мама, почему я так плохо сплю, а Оно-но спит, как убитая? – не раз жаловалась Кимико.
Поэтому мама заваривала ей специальные травы, и сестра каждый вечер выпивала этот отвар. И всё равно я спала лучше неё без снадобий. Как было бы сейчас хорошо отведать этот отвар!
Мой сон состоял из далёких воспоминаний, которые я лелеяла в своём сердце. Я не хотела бы, чтобы они возникали передо мной именно в тот момент, когда я жаждала забыть о них. Тщетно. Огромный белый покрытый ледниками Фудзи-яма, молчаливо взирал на меня со своей высоты. Мне снилось, будто, гора ожила и превратилась в красивую богиню Гуань-Инь.
– идём со мной, – шептала мне богиня, – идём, я покажу тебе красоты этого мира.
И я действительно увидела, как прекрасен этот мир. Я видела, как проходят века, тысячелетия, одни эоны, эпохи сменяются другими. Я видела людей, которые были одеты совсем не так, как одеваются люди в Киото. Они напоминали мне быстро двигающихся существ в потоке джвижения времени.
…Неумолимого жестокого времени, которое властно над людьми, о не над богами. Время не замедлило свой бег, а лишь усиливало его.
– Нет! Нет!
Я не слышала собственного крика.
– Я не хочу умирать! Не хочу растворитсья в этом безжалостном времени!
Об этом взывала моя душа поэтому, да, именно поэтому я не слышала собственного голоса. Мне вдруг стало как-то тепло, спокойно. Я открыла глаза и поняла, что мой жуткий сон, моё блуждание в Лабиринтах Времени, Неумолимого Жектокого Времени было окончено. Г-н Ичиро сидел подле меня, его лицо выражало беспокойство.
Он протягивал мне чашку с зелёным чаем.
– Возьми, выпей, тебе станет легче, моя Оно-но.
Я отпила несколько глотков, почувствовала, что волна тепла разлилась по каждой клеточке моего обесиленного тела.
Когда я уже могла достаточно соображать, и взгляд моих глаз стал осмысленным, г-н Ичиро протянул мне алмазное ожерелье.
– Это – мой свадебный подарок тебе, – произнёс он, – я очень испугался за тебя, любимая, потому что, когда я вернулся, ты лежала бледная в этой комнате, и мне казалось, что ты не дышишь.
Ичиро посмотрел на Йошинори, сидящего в углу и извлекавшего мелодию из своего самисяна. Йошинори умолк.
– Когда я спросил слуг, что произошло с тобой в течение нескольких дней, никто из них ничего не мог мне толком объяснить. Что же случилось, Оно-но? Что с тобой случилось, любимая?
– Ничего, – я вздохнула.
Перед моим мысленным взором возникла грозная фигура Джуна.
– Ничего, г-н, – ответила я.
– Но ты едва не умерла.
Я порылась в своих вещах и вытащила среди свитков стихов рисунок, подаренный мне когда-то монахом Акайо. Это был круг с точкой в центре.
Я протянула рисунок Ичиро-сан.
– Что это? – спросил он.
– Жизнь возвращается на круги своя, г-н.
– Через два дня мы поженимся, я уже договорился с монахом синто. Отныне все беды минуют тебя, я стану тебе надёжной защитой, и мой дом – теперь твой.
Холодный блеск алмазов ослепил меня на мгновенье.
– Возьмите это ожерелье, г-н, я не смогу принять его.
– Почему?
– Никакой свадьбы не будет, я….никогда не любила Вас и не полюблю.
Он обнял меня и и прошептал:
– Это неважно, Оно. Моей любви, моего поклонения хватит на двоих.
Я отвернулась к стене, несмотря на то, что малейшее движение причиняло мне невыносимые боли.
– Отпустите меня, г-н. Я…я хочу вернутсья к Наоми и к своим подругам. Я не смогу остаться здесь.
– Нет, не оставляй меня. Я не переживу этого. На склоне моей жизни ты превратилась для меня в глоток свежего воздуха и чистой воды.
…..
Повозка, нагруженная моим скарбом, ждала меня. Я бросила прощальный взгляд на дом.
Ичиро вышел проводить меня, он был разочарован, он думал, что я – легкомысленная особа, которая никак не в состоянии расстаться со своим тёмным прошлым. Он хотел вытащить меня из этого тёмного прошлого, несмотря на то, что все приличные люди в Японии считали меня распутной девкой.
Он не знал тогда, что я совсем не хотела оставлять эту тихую уютную гавань, чтобы окунуться в продажный мир гейш. Он не знал того, что ему угрожала опасность, исходившая от его собственного сына; он не знал того, что своим отъездом я спасала его….
Я удостоилась лишь презрения этого человека. Ещё одного человека, испытавшего ко мне искренние чувства, которых мне так не хватало в моей жизни. Но я заслужила лишь презрение, насланное на меня безжалостной злодейкой-судьбой.
….И чего хочу для души смятенной.
В ком должна Пейто
Укажи, любовью
Дух к тебе зажечь?
Пренебречь тобою
Кто, моя Сапфо?
Прочь бежит? –
Начнёт за тобою гоняться.
Не берёт даров? –
Поспешит с дарами.
Нет любви к тебе?
И любовью вспыхнет,
Хочет, не хочет…..
……
По прибытие в Шайори я увидела, что мой домик, который я занимала вместо покойной Мэзуми, оказался занят. На крыльце горели красные фонари, как и везде во всём заведении г-жи Наоми.
– Откройте! Огткройте! – кричала я.
– Кто там? – раздалось изнутри.
– Это я, Оно-но Комати.
– Тебя зовут не Оно-но, ты – Шайори.
– Откройте!
Кто-то прошаркал изнутри, наконец, дверь открылась, на пороге стояла растрёпанная гейша с напудренным лицом, её груди были обнажены, её шатало, вероятно, после изрядно выпитой порции сакэ.
Вероятно, в доме шла полным ходом вечеринка, потому что из глубины раздавались песни, звучавшие не в рифму. Девушка была очень красива, как Мэзуми, и точно такой же дикий блеск был в её глазах. Она была очень молода, ей едва ли исполнилось шестнадцать. Она поднесла фонарь к моему лицу, затем осветила повозку с сидевшим в ней Йошинори, затем свет фонаря вновь отразился на моём лице.
– А ты действительно хороша собой, – произнесла гейша.
– Как твоё имя? – спросила я.
– Юко.
– Юко? Я не знала тебя.
– Потому что г-жа Наоми недавно привезла меня сюда и разрешила принимать клиентов в этом доме.
– Принимать клиентов? – прошептала я, – но ты, ведь, ещё очень молода. Что привлекло тебя сюда?
– То же, что и тебя.
– Я попала в гарем не по своей воле.
– А ты думаешь, дорогая, что я пришла в гарем сама по собственной воле?
Я пожала плечами:
– Ничего я не думаю. Я вернулась, мне негде остановиться.
Юко упёрла руки в бока.
– Ты можешь переночевать здесь сегодня, но учти, этот дом отныне принадлежт мне.
Она кивнула на повозку:
– А это кто?
– Мой музыкант Йошинори, он всегда сопровождает меня в моих поездках.
– Красавчик. Он твой любовник? – спросила Юко, – здесь принято держать любовников помимо клентов. Они денег не приносят. Зато заботятся о тебе. У меня тоже есть любовник, но он сейчас пьян. Правда, иногда становистя буйным и поколачивает меня.
– Йошинори слеп от рождения, – спокойно произнесла я, – он – музыкант, потому что ощущает красоту музыки, и он – не мой слуга.
– Не слуга? – удивилась Юко, – но тогда почему он сопровождает тебя к твоим клиентам?
– Это – его личная воля.
Казалось, мой ответ ещё сильнее удивил Юко, она долго смотрела на Йошинори, как бы стараясь понять то, что я хотела ей сказать.
– Но это невозможно, этого не может быть, – сказала она, немного протрезвев.
Она посторонилась, пропустила меня в дом.
– Хорошо, проходи вместе со своим приятелем. Скоро снова начнётся дождь, и я не хочу, чтобы вы оба промокли. Юко вовсе не такая жестокая стерва, как о ней все здесь думают.
Я с сочувствием посмотрела на этого позвзрослевшего телом, но не душой, ребёнка, обняла её и прошептала:
– Нет, ты не стерва, ты очень добрая, просто жизнь жектоко обошлась с тобой, ты мстишь людям за эту жестокость, даже не осознавая этого. Но я тебя понимаю и не осуждаю.
Девушка оттолкнула меня, в уже окончатедльно протрезвевшем взгляде я прочла страх – страх того, что кто-то проник в самые глубины её души, которые она тщательно скрывала от окружающих.
Юко оттолкнула меня, её лицо исказилось от гнева, в глазах стояли слёзы.
– Только не думай, дорогая, что своими сладкими речами ты разжалобишь меня.
Йошинори и я оказались в этих уже ставшими чужими для нас стенах с вещами. Юко повела нас в соседнюю комнату, где сейчас было темно и холодно.
– Вот, оставайтесь здесь. Я велю служанкам растопить печь.
Сквозь щель в двери я видела, как в длинном корридоре девушка вместо служанки столкнулась с огромным японцем. Ещё немного раздавшись вширь, и по внешнему виду он мог вполне стать борцом сумо.
Я не слышала, о чём они говорили, только с каждым разом речь толстяка становилась громче и агрессивнее, в то время, как слова Юко терялись в возгласе его недовольства. Он замахнулся и ударил девушку, она отлетела в сторону, затем поползла за толстяком, цепляясь за его жирные щиколотки. Я вышла из темноты отведённой нам комнаты. Жёлтый светильник на полу немного ослепил меня, заставив зажмуриться.
Я приблизилась к толстяку, помогла поднятсья Юко. В углу её правого глаза я заметила несколько коровоподтёков, через несколько часов там будет синяк, и Юко придётся сильно припудривать лицо и скрывать свои слёзы перед остальными клиентами, как это делали другие гейши.
– Не трогай её! Я не позволю! Иначе будешь иметь дело со мной!
Услышав мои уверенные слова, толстяк сначала ухмыльнулся, затем расхозотался, что, казалось, от его безудержного хохота вот-вот развалится домик Мэзуми.
