Читать книгу: «Дети», страница 2
Все, кто знал Валерку, а это весь наш класс, немало ребят из младших классов, а также несколько старшеклассников, с которыми он общался, относились к нему с уважением и даже с неким почтением. Учителя также относились к нему весьма снисходительно. Но не курением в тринадцать с половиной лет и не своим непоседливым поведением Валерка заслужил симпатию окружающих. Дело в том, что Валерка в своём возрасте обладал взглядами и принципами, присущими старшим людям. Он никогда не обижал слабых, напротив, он защищал тех, кто подвергался издевательским шуткам хулиганов, а тех, кто любил поколотить ребят послабее, открыто презирал. Валерка всегда мог постоять за себя, но никогда не вступал в конфликт без веских причин и не искал повода для драки. Он любил пошуметь и погалдеть на уроках, а на перемене мог пойти пострелять по окнам сосновыми шишками из рогатки, однако вёл себя наиприличнейшим образом на экскурсиях в музеях, новогодних вечерах, церемониях награждения преуспевающих учеников и на прочих культурных мероприятиях.
Валерка был крайне обходителен с противоположным полом и никогда не позволял девочкам таскать тяжёлые вещи или самостоятельно передвигать парты в кабинете. А крайне низкая успеваемость и практически абсолютная безучастность почти на всех уроках бесследно пропадала во время русского или литературы. Он был вовсе не равнодушен ко многим произведениям отечественных авторов и проявлял большую активность во время обсуждения героев и сюжета. По литературе он имел твёрдую пятёрку с третьего класса – с того самого момента, как увлёкся ею.
Что касается русского языка, то, как и по многим другим предметам, Валерка почти никогда не выполнял домашнего задания, за что успел получить уже не одну двойку. Но на уроках он внимательно слушал правила орфографии, что позволяло ему писать все диктанты и изложения ничуть не хуже наших отличников. Сам он так объяснял свою позицию: «Каждый обязан знать и любить родной язык. Ты можешь мечтать стать лётчиком или художником, водителем или писателем, врачом или бандитом, но ты не имеешь права быть неграмотным – это неуважение к себе, к своим корням, к своей Родине». И надо признать, он следовал своим принципам и старался быть грамотным, впитывая в себя всё, что объясняли на уроках русского языка.
Мы, как и все, уважали Валерку и состояли с ним в тесных дружеских отношениях. Идея приобщить его к нашей операции показалась мне весьма разумной.
– Хорошо, – сказал я, – переговорим с ним на следующей перемене.
Закончив обед, мы отправились на четвёртый урок. До физкультуры нам оставалось отсидеть ещё два. На следующей перемене мы нашли Валерку рисовавшим какие-то линии мелом на стене в коридоре. Мы подошли к нему.
– Валера, как насчёт небольшого похода? – сказал я ему.
– Привет, ребята. Что за поход?
– Хотим завтра с утра пойти. На три дня. Хочешь с нами?
– Завтра пятница – учебный день вроде как. Прогулять хотите?
– Да, – в разговор вмешался Ваня.
– Хотим. И палатку взять из школы хотим, – добавил я.
Валера улыбнулся. Было видно, что идея его завлекла. Затем он задумчиво посмотрел в окно и сказал:
– Палатку навряд ли разрешат взять.
– Можно самим взять, – пояснил я.
Валера улыбнулся ещё сильнее прежнего. Казалось, он ждал такого ответа, словно по лицам нашим догадался, что мы хотели украсть палатку, и, лишь чтобы подтвердить свою догадку, сказал, что нам не разрешат её взять.
На какой-то миг он устремил свою угловатую улыбку в окно, затем принял более строгий вид и повернулся к нам.
Не выказывая любопытства, он спросил:
– А как палатку брать собираетесь? План есть?
Я пояснил ему наш план, и тотчас прозвенел звонок на следующий урок. Это был последний урок перед физкультурой. Близился момент осуществления нашей, как мне казалось, блестящей затеи.
Отсидев географию, мы отправились в спортзал. Урок был посвящён баскетболу, и наш физрук, Александр Евгеньевич, открыл нам тот самый чулан, где хранились мячи и палатка. Я очень надеялся, что после урока у нас будет возможность взять ту самую палатку, и время от времени невольно поглядывал на открытую каморку. За игрой в баскетбол время пролетело быстро, и прозвенел звонок.
– Урок окончен. Заносите мячи назад, ребята! В понедельник будем готовиться к сдаче нормативов, – сказал нам Александр Евгеньевич, предварительно просвистев в свой свисток. Захватив из каморки пачку сигарет, он направился к выходу. У нас было около семи минут до его возвращения или, во всяком случае, не более десяти. Ванька поспешил в раздевалку, чтобы как можно быстрее переодеться и выйти на задний двор под окна двадцать седьмого кабинета. Мы же с Валеркой, напротив, старались идти не спеша, пропуская других вперёд, чтобы, дождавшись, когда все уйдут, незаметно вернуться в зал за палаткой. Все ребята в считанные минуты переоделись и ринулись из школы. Сначала мы подумали, что никого не осталось, но, как только мы вышли из раздевалки, услышали голоса девчонок, которые, по-видимому, остались в соседней комнате и о чём-то общались.
– Нет времени ждать, пока они уйдут. Давай быстро вынесем палатку, пока они там, – прошептал я Валерке.
С этими словами я пошёл назад в зал за палаткой, а он остался около раздевалки, чтобы контролировать коридор. Войдя в каморку, я обнаружил палатку на верхней полке стеллажа, что было нам на руку – скорее всего, до понедельника никто не заметит её отсутствия. Я взял стул, влез на него и достал палатку, свёрнутую в чехол, потом отодвинул стул на место и ринулся к выходу из зала. В тот самый момент дверь из женской раздевалки чуть приоткрылась. Казалось, кто-то хотел выйти оттуда. Вмиг Валерка подскочил к двери и захлопнул её, после чего намертво вцепился в ручку, чтобы никто не смог открыть дверь изнутри.
– Кто там? Выпустите нас! – послышался голос нашей одноклассницы Нины.
Я помчался с палаткой мимо раздевалки в коридор на этаже. К счастью, там никого не оказалось, и я проскочил в двадцать седьмой кабинет незамеченным. Я подбежал к окну и распахнул его. Внизу стоял Ванька, задумчиво озираясь по сторонам. Я свистнул ему и сбросил вниз палатку со второго этажа. Он проворно поймал её и аккуратно положил возле фундамента. Тотчас я рванул к Валерке и дал ему знак, чтобы он перестал держать дверь. Он отпустил дверную ручку, и мы оба бросились бежать, не зная, что сказать запертым девчонкам в своё оправдание.
Пока мы мчались по коридору, я обернулся и увидел, как за нами выскочили Нинка и ещё две наших одноклассницы: Лера и Вика.
– Идиоты! – раздался голос Нины, выражавший крайнюю степень раздражения.
Мы продолжали бежать, ничего не отвечая. Лицо моё было красное от смущения и тревоги, но вопреки всему я едва мог сдерживать смех. Как только мы прибежали на задний двор, я повалился на землю и захохотал. Всё произошедшее с нами за последние пятнадцать минут казалось мне необычайно весёлым. Валера и Ваня тоже смеялись, но продолжали стоять на ногах.
Отдышавшись, мы оглянулись по сторонам, чтобы убедиться, что на заднем дворе кроме нас никого нет. Двор действительно был пуст.
Я обратился к ребятам:
– Сегодня мы все должны сказать родителям, что завтра после школы идём в пеший поход до конца выходных с отцом Егора.
– Да, но с утра мы должны притвориться, что собираемся в школу, – добавил Ваня.
– Предлагаю каждому из нас выйти с утра с портфелем, как будто мы направляемся в школу. Вместо учебников положим в рюкзаки как можно больше еды, чтобы хватило на три дня, – выдвинул идею Валера.
Какой-то миг сопровождался молчанием, затем я добавил:
– Хорошо. Предлагаю встретиться завтра в восемь утра у старой церкви.
– А куда мы пойдём в поход? – спросил Ванька.
Тут я призадумался. Меня посетила мысль, что можно было бы отправиться не в обыкновенный поход, как мы это делали с Егором и его отцом несколько раз в год, а вместо этого совершить настоящее трёхдневное путешествие на велосипедах.
Я чуть приблизился к своим товарищам и, слегка наклонившись и положив руки им на плечи, заговорил тише обычного:
– Вот что, ребята. А что, если нам поехать куда-нибудь на велосипедах? Мы устанем три дня ходить по лесу, да и далеко ли мы уйдём? Много ли хороших маршрутов мы знаем окромя тех, которыми ходили с батей Егора? А на велосипедах сможем одолеть расстояние в три… Нет! В пять раз больше!
– Ну не знаю, – засомневался Ванька, – тут по лесу шибко-то и не разъездишься на велосипедах. Мне кажется, они будут нам лишним грузом.
– Вот-вот! – подхватил Валерка. – Что-то ты вычудил, Ефимка.
– А кто вам сказал, что нам придётся ездить всё время по лесным тропам? Бо́льшую часть пути мы вообще можем одолеть по шоссе, – пояснил я свою идею.
– По шоссе? С ума сошёл? Ты хоть раз ездил по шоссе? – вскричал Ванька.
– Ездил! – с нескрываемой гордостью ответил я.
– Да ну! – в глазах Ваньки можно было увидеть неисчерпаемое удивление.
– Не верим мы тебе! – с каким-то ощутимо горьким чувством презрения произнёс Валерка.
– Говорю же вам, дурни непутёвые! Буквально в прошлые выходные по Можайке ездил. Всего несколько часов проехал, а с два десятка километров одолел! – воскликнул я с чувством отчаяния от проявленного ко мне недоверия.
Ребята на какое-то время замолчали, потупив взгляд. Затем Валерка приподнял голову и пристально посмотрел на меня.
– И впрямь ездил? – спросил он тихим голосом.
– Да!
Он ещё слегка потупил взгляд, но потом вдруг окинул меня злобными глазами и язвительно спросил:
– А в какой, говоришь, день ездил?
– В субботу. Сказал же!
– Ага! Врёшь! Врёшь ты нам, Ефимка. Нагло врёшь. А зачем, понять не могу. Метель была в субботу и град. Не мог ты в такую погоду ездить!
– Да ездил я! Вот под метель и попал! Промок и назад повернул! А так бы до самого Можайска доехал! – меня переполняло чувство гнева, лицо моё покраснело.
Ребята вновь замолчали. Видимо, они не знали, что́ сказать, равно как и не могли понять, можно ли мне верить.
Тут я не выдержал:
– Да не вру я! Ну зачем мне вам врать? Ну и чёрт с вами! Хотите пешком идти? Пошли! Но вы первыми к обеду же устанете и вечером захотите вернуться. И зачем тогда всё это? Зачем палатку выкрали? Зачем я вообще тут стою и вас уговариваю?
Видя моё отчаяние, Валера слегка улыбнулся, сделал мягче взгляд и сказал мне:
– Ладно. Не кипятись ты так. Чего доброго, ещё кто услышит про палатку.
– Не услышит, – тихо ответил я, обратив угрюмый взгляд в сторону.
– Что, действительно с двадцать вёрст проехал? – спросил Валерка уже скорее с чувством любопытства, нежели подозрения.
– Было дело, – сухо ответил я.
Распознав в моём голосе обиду, Валерка хлопнул меня по плечу и добавил:
– Не серчай. Ты дело говоришь. Я и сам пару раз ездил по шоссе. Но не двадцать вёрст, а до придорожной кафешки в сторону Москвы. До неё и километра не будет.
Мы молчали.
– Ну что, Иван! Поедем с нашим другом по Можайскому шоссе куда глаза глядят? – добавил Валера, повернувшись к Ваньке.
– Ох и чудаки вы, ребята! За то я вас и люблю! – воскликнул Ванька. – Едем!
– Едем! – радостно ответил я.
– Завтра в восемь утра у старой церкви на вéликах. Ефим, с тебя палатка. Мы с Ванькой позаботимся о еде. Если что, с утра говорите родителям, что просто в школу хотите поехать на велосипеде. Я своему бате тоже так скажу, – заключил Валерка.
– На том и порешили. До завтра, пацаны! – воскликнул я и схватил палатку.
Мы разошлись по домам. Когда я пришёл, родителей ещё не было дома. Я спрятал палатку под кровать и пошёл во двор проверить состояние велосипеда. За ужином я сказал родителям, что после школы мы с ребятами поедем в поход вместе с папой Егора. Далее последовала стандартная процедура: я пообещал тепло одеться, не сидеть на сырой земле, быть аккуратным у костра, не пить пиво, если отец Егора будет предлагать. Родители дали одобрение.
Вечером я не мог долго заснуть. Весь день казался мне забавным и увлекательным, и только теперь я вдруг ощутил какое-то нарастающее чувство стыда за то, что мы взяли без спроса палатку, за то, что обманул родителей, за то, что завтра прогуляю школу, за то, в конце концов, что заперли девчонок в раздевалке и, вероятно, тем самым сильно их напугали. Я открыл окно, и тотчас меня обдало прохладой апрельской ночи. Я уснул.
Глава третья
НАСТЕНЬКИНЫ СЛЁЗЫ
На следующий день я проснулся в семь часов утра. За окном светило солнце; стоял ясный безветренный день, такой же, как был вчера, позавчера и несколькими днями ранее. На какой-то миг мне показалось, что такая погода будет держаться всегда, что уже не будет ни бурь, ни дождей, ни морозов. Так нелегко мне было поверить в эти явления, наблюдая столь безмятежное утро вот уже который день.
Опомнившись от этих нелепых мыслей, я засобирался к завтраку. Когда я спустился на кухню, отец и мать уже сидели за столом и ели кашу. Я присоединился к ним. Через несколько минут отец встал из-за стола и, пожелав нам с мамой хорошего дня, отправился в гараж, откуда уже выехал на машине и поехал на работу в город Руза.
– Мам, сегодня я в школу на велосипеде поеду, – сказал я.
– Ты ещё вернёшься домой перед походом? – спросила она.
– Нет, мы сразу направимся к дому Егора.
– И где же ты оставишь велосипед?
О таком вопросе я не подумал. Пульс мой участился, на миг мне показалось, что моё враньё сейчас вскроется и мама узнает о моих настоящих намерениях.
Я начал сочинять на ходу:
– Да знаешь, однокласснику обещал дать велосипед покататься. Он мне на выходных всё равно не нужен будет. С одноклассником мы договорились, что он мне в понедельник его в школу прикатит назад.
Про себя я подумал: «Уф, надеюсь, выкрутился». Мама ничего не отвечала – хороший знак. Значит, она мне поверила и у неё нет дополнительных вопросов.
После завтрака я возвратился в свою комнату за палаткой и выскочил с ней на улицу. Я быстро подбежал к велосипеду, привязал к багажнику палатку заранее подготовленным шнурком и помчал к церкви. К счастью, церковь и школа находились в одной стороне, поэтому я не мог вызвать никаких подозрений, если бы вдруг мать выглянула в окно и посмотрела, куда я поехал. Чем сильнее я удалялся от дома, тем спокойнее становилось мне, и тем больше я был уверен в том, что родители ничего не заподозрили.
Когда я подъехал к церкви, мои друзья уже ждали меня там.
– Куда двинем? – спросил Ваня.
– Предлагаю на запад, в сторону Можайска, – ответил я.
Мне страшно хотелось одолеть ту часть пути, которую я не смог одолеть в прошлые выходные. Кроме того, миновав Можайск, я планировал добраться до Бородинского поля, о котором я не раз слышал и которое мечтал увидеть собственными глазами.
– Ну что же, в таком случае езжай первым, – сказал мне Валерка.
Мы направились в сторону дороги. Шёл девятый час утра, но было уже довольно тепло. Казалось, я всё ещё ощущал некое чувство стыда и тревоги оттого, что мы взяли палатку без разрешения и сейчас ехали в неизвестном направлении вместо того, чтобы быть на уроке. Но чем мельче становилась наша деревня, когда я оглядывался назад, тем меньше думал я обо всём этом.
– Что ты всё время оглядываешься? – окликнул меня Валерка.
– Вас боюсь потерять!
– Не дрейфь. Не потеряешь!
Мы въехали на шоссе. Так же, как и неделю назад, оно предстало предо мной пленительной серой полоской, убегающей вдаль. Так же замелькали придорожные сосны, загрохотали редкие грузовики. Манящей далью засверкала чаща вдали на горизонте. Словно очарованный долгожданным раздольем, я закрутил педали ещё сильнее и помчал вперёд навстречу столь ласковому прохладному ветру, какой бывает лишь тёплым апрельским днём. Скоро ноги стали тяжелеть, сердце забилось быстрее, и я понял, что слишком сильно рванул вперёд – в таком темпе я рисковал выбиться из сил через каких-нибудь два-три километра. Я перестал крутить педали, чтобы отдышаться и снизить скорость. Обернувшись назад, я увидел своих друзей, изо всех сил пытающихся догнать меня. Казалось, они отстали метров на двести.
– Куда ты так умчал? – Ванька был явно недоволен.
– Да сам не знаю, что на меня нашло, – ответил я, – давай я лучше замыкающим поеду.
Я пропустил ребят вперёд и поехал за ними. Первым ехал Ванька. Теперь он задавал нам темп. Должен признать, что ему удалось найти золотую середину – мы продолжали ехать довольно быстро, но неспешно и совсем не уставали. Машин было достаточно много, и нам не часто удавалось ехать в один в ряд, чтобы перекинуться парой фраз. Бо́льшую часть пути мы молча следовали друг за другом. Сначала мы старались кричать друг другу, если хотели что-то сообщить, но тотчас выбивались из сил. Мы условились, что доедем до того самого поворота, которым я воспользовался в прошлый раз, чтобы отъехать перекусить.
Когда мы достигли поворота в лес, не прошло и часа с момента нашего отправления от церкви. Едва завидев нужную тропинку, я окликнул ребят, и мы повернули с дороги. Мы присели на тот же самый ствол упавшего дерева, которым мне приходилось пользоваться в прошлый раз. Ванька достал пироги с мясом, ловко завёрнутые в полотенце. Они были ещё тёплые. Мы съели каждый по пирогу, запив чаем, который я успел прихватить из дома. Мы были по-прежнему полны сил и, едва закончив трапезу, ринулись дальше. Скоро мы благополучно проехали ту самую автобусную остановку, на которой закончилось моё прошлое путешествие, и перед нами открылся новый, прежде не виданный мною участок дороги; моё внимание было захвачено ещё сильнее.
Мы достигли Можайска ещё задолго до полудня, а к моменту, когда солнце достигло своей наивысшей точки, успели плотно пообедать в одной из городских столовых, успешно сохранившейся ещё с советских времён и пережившей девяностые годы. В то славное время мы позволили себе плотно поесть на семьдесят современных рублей. Пообедав, мы отправились в городской сквер, чтобы перевести дух, а затем на всех парах рвануть к Бородинскому полю.
Так удивительно беззаботно и плавно прошла для нас первая половина дня. Но события, произошедшие с нами в старом сквере, на долгие годы запечатлелись в моей памяти и повлияли на всю дальнейшую жизнь.
Мы расположились в старенькой беседке посередине сквера за игрой в карточного дурака. Надо отдать должное Валерке за то, что он догадался взять с собой колоду карт – тридцать шесть промасленных картонок здорово скрасили нам послеобеденный досуг.
– Король бубей! Что ты на это скажешь? – Валерка ходил под меня.
– Экий ты чертяга! Зла на тебя нет! – мне пришлось расстаться с последним козырем.
Отбившись, я вытащил карту из колоды. Ей оказался козырной туз – это чрезвычайно воодушевило меня.
– Ну, Ванька, быть тебе дурачком сегодня! – я бросил на стол три девятки и был уверен, что Ванька не сможет отбиться.
На мгновение наступила тишина. Казалось, Ванька тщетно пытался выбрать три карты, чтобы отбиться. Вдруг он замер.
– Тссс. Слышите? – шёпотом произнёс он.
– Я слышу шаги. Это физрук узнал, что ты стырил палатку, и идёт тебя выпороть, Ваня, – так Валерка пытался пошутить и одновременно напугать Ваньку.
– Да нет же! Кажется, там кто-то плачет, – ответил Ванька и указал на широкий дуб метрах в пятидесяти от нас.
У дуба никого не было видно. Сквер был пуст, и не было слышно ни единого звука. Кроме нас поблизости был лишь дедушка, уснувший на скамейке под ласковыми лучами весеннего солнца в противоположном конце сквера.
– Ты, Ванька, дурака не валяй! Коли нечем тебе крыться, так забирай девятки себе, а шуточки свои брось, – я заподозрил Ваньку в попытке отвлечь наше внимание от игры.
– Да ну вас! Глухомань! Что один, что другой! – с этими словами Ванька бросил карты на стол, даже не потрудившись перевернуть их лицевой стороной вниз, и ринулся к могучему дубу.
Мы с Валеркой переглянулись и побежали за ним. Около дуба мы догнали его, а когда забежали за дерево, все трое остановились как вкопанные в одну линию, точно оказались на краю пропасти. За дубом сидела девочка наших лет или чуть младше, закрыв глаза руками; по её красным горячим щекам катились слёзы.
– Девочка, что с тобой? – спросил Валерка, присев и наклонившись к незнакомке.
Девочка робко открыла глаза и тотчас вздрогнула. Казалось, грозное лицо и могучий вид Валерки напугали её ещё сильнее, чем то, что могло стать причиной её слёз. Она снова закрыла глаза руками и сжалась, словно над ней навис огромный предмет, который вот-вот свалится ей на голову, или огромный автомобиль мчался на неё и вот-вот мог врезаться в её хрупкое тело.
– Не бойся! Никто из нас тебя не обидит! Можем ли помочь тебе? – я попытался сказать это настолько нежным голосом, насколько позволяло моё желание пожалеть эту бедную девочку и помочь ей.
Юная страдалица вместо ответа залилась ещё бо́льшим плачем. Мы все были в растерянности. Казалось, каждый из нас хотел обнять это маленькое создание и успокоить её, а после найти обидчика и разорвать его в клочья. Но ни один из нас не решился прикоснуться к отчаянной девочке – мы все боялись, что напугаем её ещё сильнее. Я сел на землю и стал смотреть вверх, на затерявшееся в многочисленных дубовых ветках тёплое солнце. Ванька последовал моему примеру и сел на покрывало, сотканное природой из сухих прошлогодних листьев. Он потупил глаза. Все мы сидели возле девочки посреди пустого сквера и слышали лишь горький плач обиженного ребёнка, так жестоко рвавшего тишину прекрасного весеннего дня.
Когда вся рубашка юной мученицы была изъедена пятнами солёных слёз, девочка сделала глубокий вдох и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Лицо её было таким красным, словно было обожжено самыми едкими слезами, которые могут хлынуть только у самого несчастного ребёнка. Она долго осматривала нас пристальным взглядом, часто вытирая болевшие глаза промокшей в слезах рубашкой. Я протянул ей платок, который прихватил в дорогу, чтобы вытирать им руки перед едой. Но горькие слёзы прекрасной девочки стали первым, что впитал в себя этот кусок ткани. Девочка окинула нас взглядом ещё раз и сжала платок в руках. Казалось, она разглядела в наших потяжелевших глазах искреннее сострадание и желание всеми возможными способами не остаться безучастными к её горю. Не знаю, как в тот момент чувствовали себя мои друзья, но мои глаза мгновенно сделались влажными и тяжёлыми, а удушливый ком встал посреди горла, словно я вдохнул ядовитого газа. Но воздух не был отравлен, он был настолько чист, насколько может быть чистым весенний воздух посередине сквера в маленьком городке. Нет, ядовитым горем были наполнены движения худенькой девочки, ядовитая скорбь сочилась сквозь её сжатые зубы, она отражалась в её потерянном взгляде, она захлестнула её так, словно в один миг для неё исчезло всё самое дорогое в жизни.
– Простите меня, ребята, – едва слышным голосом прошептала она и резко зажмурила глаза.
Казалось, горькие страдания вновь прилили к её голове; она была готова зарыдать снова, но в её юном организме уже не оставалось воды хотя бы для самой маленькой слезинки.
– Простите… простите, – она шептала тяжело, прерывисто, постоянно заикаясь.
Валерка достал из рюкзака бутылку воды и протянул её девочке. Она отпила немного и вернула её.
– Боже мой! Ребята, как мне стыдно! Простите. Я, наверно, так вас напугала своим рёвом, – проговорила она, вытирая рукой зудящие глазницы.
– Как тебя зовут? Что с тобой случилось? Тебя кто-то обидел? – с нежным участливым взглядом задавал вопросы Валерка, словно пытаясь всеми силами извиниться за свой грозный облик типичного забияки.
Девочка поняла это и невольно улыбнулась, будто сама хотела пожалеть Валерку, который казался в тот момент таким неуклюжим.
– Настя, – тихо прозвучал застенчивый ответ лишь на один из вопросов.
– Кто же заставил тебя плакать? – перефразировал я вопрос Валеры.
– Да! Мы любого в порошок сотрём! Никто не смеет обижать такую милую девчонку! – рьяно подхватил Ванька.
Настя вновь улыбнулась. Казалось, ей льстило и даже согревало её сочувствие трёх незнакомых мальчишек, которые были едва ли старше.
– Нет! Вы не сможете мне помочь! – жалобно закричала девочка.
– Нет, так не пойдёт. Ты уж скажи, что произошло, а мы сами разберёмся! – воскликнул Валерка с явным оттенком обиды.
Тут он понял, что слишком резко закричал на и без того испуганную девочку, и тотчас добавил максимально ласковым голосом:
– Мы очень хотим тебе помочь, Настенька! Мы тебе обязательно поможем! Только дай знать, что́ мы можем для тебя сделать. Пожалуйста!
Это прозвучало так умоляюще, что создавалось впечатление, будто Валерка сам просил о помощи. Настя невольно вздрогнула, поражённая столь противоречивым тембром Валеркиных возгласов, затем посмотрела вверх, на те самые ветви деревьев, тщетно пытавшиеся скрыть апрельское солнце. Казалось, она попыталась успокоиться, прежде чем начать нам что-то рассказывать.
Глубоко вздохнув, она остановила взгляд на той самой бутылке, которую продолжал держать в руках Валера, и начала свой рассказ:
– В общем, это настоящий подлец! Самый настоящий мерзавец и негодяй! Я его ненавижу и в то же время боюсь. Его зовут Игорь. Он постоянно издевается, и не только надо мной. Он и его дружки три дня назад побили Петьку, семиклассника, за то, что он случайно врезался в одного из них, когда подъезжал к школе на велосипеде. А вчера я шла по школьному коридору в столовую и рылась в кармане, пытаясь нащупать пятирублёвую монету на пирожное. Я так неаккуратно копалась там, что из этого самого кармана у меня выпал листок, как раз когда я проходила мимо этих самых негодяев. Я хотела поднять его, но Игорь первый успел схватить его с пола. Он спросил, что там написано. Там был набросок стихотворения, я люблю писать стихи. Я попросила его отдать мне листок, сказав, что там личное. Возможно, это была моя ошибка, потому что у него тут же загорелись глаза, как у самой злющей змеюки. Он раскрыл листок и стал читать мой стих своим дружкам. Стих был о маленькой красивой птице, потерявшейся в пустыне. Они все стали смеяться надо мной. Боже мой! Мне хотелось провалиться сквозь землю. Я заплакала и побежала рассказать об этом учительнице. Всем им поставили по двойке за поведение и всё. А я потом весь вечер рыдала – до того обидно было, что они так издевались над моими стихами. Но всё бы ничего! Сегодня я уже почти успокоилась и позабыла об этом. Но когда я пришла сюда, в сквер, покататься на качелях, я заметила, как тут гулял кот Тимка из третьего дома, Людмилы Степановны кот. Он грелся на солнце, когда я подошла к нему, чтобы погладить. Он тотчас признал меня и завилял хвостом. Я стала гладить Тимку, но тут вдруг сзади подошёл он!
– Игорь? – перебил Ванька.
Настя продолжала говорить, словно не услышав вопрос:
– Он сказал мне, что это из-за меня ему двойку влепили. Я ответила ему, что он сам виноват. Тут он взял камень и бросил в Тимку.
– А может, он виноват?
– Нет! При чём здесь кот? Ты с ума сошёл? – я остолбенела.
– Любишь его, значит! – он взял ещё один камень и попал им Тимке в лапу.
Кот испугался, замяукал, тут он взял целую горсть камней и стал бросать их один за другим в кота. Тимка стал убегать, но уже хромал на одну лапу, а это чудовище продолжало бросать в него камни. Он попал Тимке в ухо и в голову. Тут я не выдержала и бросилась колотить его по рукам, лишь бы он выронил все свои камни. Он рассмеялся и успел швырнуть ещё один камень в кота, но промахнулся. А затем он сказал мне: «Сдохнет твой Тимка» и убежал. Бедный Тимка еле удрал в какие-то кусты. Господи, а вдруг он умрёт? А если этот гад пробил ему голову?
Тут Настя не выдержала и снова зарыдала, закрыв руками лицо. В этот момент моё сердце тоже не выдержало, и я ринулся скорее обнять бедную девочку, так сильно переживавшую за любимого кота, который, по-видимому, был ей настоящим другом.
– Не плачь, Настя! Ты же сама говоришь, что Тимка сумел убежать. Будь он сильно ранен, тотчас бы повалился на землю. Он, наверно, сильно напугался и спрятался где-нибудь, – я отчаянно пытался её успокоить.
– А вдруг он мёртвый? – едва Настя успела так подумать, едва она начала произносить эту мысль, как страшным градом хлынули слёзы из её и без того проплаканных глаз.
– Нет же! Он жив! – воскликнул Ванька. – Хочешь, мы прямо сейчас найдём его?
– Хочу! – робким голоском пробилось желание сквозь слёзы девочки.
– Куда он убежал? – спросил Ванька.
– Туда, – не открывая заплаканных глаз, Настя указала пальцем в сторону беседки, – серый с чёрным пятном.
Не проронив ни слова, Валерка и Ванька отправились искать подстреленного Тимку. Я же, слегка смутившись, что остался с Настей наедине, разжал свои объятья и сел напротив неё. Я решил остаться с нею и дождаться ребят. Мне не хотелось оставлять её одну. Я боялся, что если бы мы убежали искать кота втроём и задержались, то она могла допустить мысль, что мы просто сбежали, и тогда бы точно утонула в собственных слезах.
Я попытался подбодрить её:
– Они найдут его, Настя! Обещаю! Слово настоящего велосипедиста!
На красном от слёз лице промелькнула улыбка. Вероятно, Настя впервые слышала столь чудно́е словосочетание: «слово настоящего велосипедиста». Я достал из рюкзака пирожок, единственный, который мне удалось прихватить из дома, и протянул его милой девочке.
– Ой, что ты!
– Бери, не стесняйся!
Настя вцепилась в пирожок с малиной. Нагрянувший аппетит и сладкая малина отвлекли её от душевных переживаний.
Тем временем Валера и Ваня изо всех сил старались найти кота. Они бегали по скверу и соседним дворам около получаса и наконец нашли серого кота с большим чёрным пятном, покрывавшим половину его морды. Кот лежал на солнце в одном из соседних дворов и старательно зализывал царапину на лапе. Очевидно, это был Тимка. Завидев ребят издалека, он насторожился; чтобы не спугнуть его, ребята аккуратно приблизились к нему и, открыв банку тушёнки, которая предназначалась нам на ужин, кинули коту кусок мяса. За следующим куском он уже сам подбежал к ним, дав себя погладить. Он лишь немного прихрамывал, а в целом был абсолютно здоров. Видимо, не так уж сильно ранили его камни, выпущенные малолетним разбойником. Погладив кота, ребята приманивали его с помощью куска тушёнки, чтобы довести до того самого дуба, под которым его ждала столь неравнодушная к нему девочка.
– Тимка! – сколько радости впитало это слово, когда Настя произнесла его, увидев кота.
Она обнимала его и крепко прижимала к себе, а Тимка, казалось, хоть и был рад встрече, не испытывал такого бурного потока эмоций. Он не спускал глаз с банки тушёнки, которая была у Ваньки в руке и которую добрый кот, по-видимому, планировал опустошить до конца.
– А что с этим хулиганом Игорем? – обратился Валерка к нам всем. – Надо его как-то проучить.
