Немецкое командование предлагает прекратить бессмысленное сопротивление. Крепость окружена, Красная Армия разгромлена, доблестные немецкие войска штурмуют столицу Белоруссии город Минск. Ваше сопротивление потеряло всякий тактический смысл. Даем час на размышление. В случае отказа все вы будете уничтожены, а крепость сметена с лица земли.
Страшные слова, не правда ли? Наверное, кровь в жилах стынет, когда они звучат не в воображении, а усиленные пронзительным не русским голосов из репродукторов. И наши прадеды это слышали. И, что самое поразительное, они не отчаивались. То, что должно бы вызвать отчаянье и страх, вызывало в наших только глухую ненависть к фашистам и будило какую-то нечеловеческую силу. Что там, в тех душах, в тех сердцах, которые с криком "Ураааааа", бросались под пули?
- …по моей команде. Не останавливаться, не отвлекаться. Только вперед! Ворваться в клуб и ликвидировать автоматчиков врага. Задача ясна? - Ясна! - с привычной бодростью отозвались бойцы. - А ликвидировать чем? - хмуро спросил немолодой, видно, из приписников, боец в синей майке. - Винтовки без штыков, а у меня так и вовсе нету. - Зубами рви! - громко сказал замполитрук. - Кирпич вон захвати: зачем глупые вопросы? Главное - всем вместе, дружно, с громким «ура!». И не ложиться! Бежать и бежать прямо в клуб. - Как в кино! - сказал круглоголовый, как мальчишка, боец.
Как в кино... представляете?.. А ведь это жизнь. Много жизней. Сколько их тогда бросалось в бой и в прямом смысле "рвало зубами"? Миллионы. Знаете, есть книги, после которых хочется молчать. Нет слов, чтоб объяснить. Все слова сливаются в банальщину. Николай, Коля... Всего 19. Он был полон чего-то романтичного. Он попал не в то время и не в то место. Всего за сутки из зеленого юноши командира, он превратился в мужчину. Он будет убивать немцев, он будет хоронить друзей, он полюбит женщину, он будет охранять Родину. До конца своих сил. Ни у вас, ни у меня никогда бы не хватило мужества и силы духа повторить то, что сделал этот парнишка за 10 месяцев. Поэтому давайте поблагодарим их, безызвестных героев, которые защищали нашу землю. И помолчим. Пронзительно, долго и больно. Ибо, не такая тишина может быть только болезненной, рвущей на куски.
Он шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги. И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке. А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти. Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли ему, последнему защитнику так и не покорившейся крепости. А он брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но он шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел. Возле машины. Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ.
Отзывы на книгу «В списках не значился», страница 11