Читать книгу: «Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2», страница 28
– Чего-чего? – спросил бородач (а это был именно он), очевидно, не вполне поняв сущность вопроса. Когда мальчик повторил свой вопрос, до него, наконец, дошло, о чём идёт речь, он громко рассмеялся и ответил:
– Да на что она тебе? Она около станции. Пока туда добежишь, так полные штаны напустишь. Пролазь под вагоном, зайди с той стороны за колеса, да и делай что тебе надобно. Эх ты, зелень! – добавил он полупрезрительно.
Боря шмыгнул под вагон и, когда сделал всё необходимое, увидел, что он далеко не одинок. Вдоль всего состава возле самих вагонов или, спустившись в небольшую канавку, то там, то здесь множество людей занимались тем же самым делом, которым только что был занят он. Среди них находились и мужчины, и мальчики, и женщины, и девочки, и никто никого не стеснялся. Стоя или присев на корточки, все старались располагаться, только чтобы не видеть лица ближайшего соседа. Это было непривычно и смешно, и к этому он ещё нескоро привык.
Прошмыгнув под вагоном в обратном направлении, Борис увидел шагах в десяти большой водоразборный кран, из которого заправлялись водой паровозы. Из него текла несильной струёй вода. Пассажиры подбегали с котелками, набирали в них воду и, поливая один другому, умывались. Многие умывались прямо под падающей сверху струёй воды, также сделал и он: набрав полные пригоршни воды, несколько раз ополоснул лицо и руки, и так как не взял с собой полотенце из мешка, то вытерся единственным имевшимся у него носовым платком. После этого вернулся в вагон.
К этому времени Алексей достал из своего мешка несколько кусочков сахара, кусок сала, нарезал его острым ножом на тонкие ломтики и положил их на заранее нарезанный хлеб. Увидев влезающего в вагон Бориса, он сказал:
– Помылся, вот молодец! Давай завтракать. Кружка у тебя есть?
– Есть-есть, – ответил мальчишка, торопливо залезая на нары.
Он развязал свой мешок, достал испечённые ему на дорогу овсяные колобки, несколько варёных картофелин и кусок варёной солёной свинины. Достал он также и большую эмалированную кружку.
– Ну, брат, с голоду мы с тобой не пропадём. Запасов у нас много! – засмеялся Алексей.
После сытного завтрака попутчики уселись на нары, свесили вниз ноги и, ожидая отправления поезда, принялись разговаривать. Собственно, говорил только Борис, а его собеседник время от времени подавал реплики или задавал вопросы.
Вскоре Алексей знал про мальчишку всё. Знал, что отец его служит в военкомате в каком-то селе Шкотово на Дальнем Востоке, что он выслал Боре «литер» и что, выправив по нему воинский билет, вот теперь он и едет к отцу. Узнал Алексей также и то, что парнишка не виделся с отцом с 1917 года и что вообще они вместе никогда не жили. Теперь Борис даже не был уверен, узнают ли они друг друга при встрече.
– Узнаешь, узнаешь… Ну а если ты не узнаешь, то он-то тебя, наверно, узнает, – успокаивал Алексей мальчика.
Затем он рассказал свою историю. Оказалось, что он из донских казаков, служил в кавалерии, был ранен, долго лечился, а теперь получил долгосрочный отпуск и едет в гости к сестре, которая вышла замуж за солдата, находившегося в их станице и бывшего родом из Читы. Муж сестры демобилизовался в прошлом году и увез её на свою родину. Они давно уже звали кого-нибудь из родных приехать в гости, да ведь больно дорога далека, и стоит дорого. После выписки из госпиталя при получении отпуска ему дали бесплатный билет в любое место, он и выбрал Читу, тем более что дома всё равно был бы без пользы: рука-то не работает.
– А как рана-то, зажила? – спросил Боря.
– Да у меня не одна была. Остальные зажили, а вот на руке никак затянуться не может. Приедем в Рязань, пойду в медпункт на перевязку.
После этой беседы они стали как будто ближе друг к другу, роднее, и договорились до Читы не разлучаться.
– А до Рязани далеко? – поинтересовался Борис.
– Да коли так, как ночью ехали, так к вечеру будем, – ответил Алексей.
Но дело обернулось совсем не так. Прошли обещанные два часа, затем ещё два часа. Затем делегаты от пассажиров, ходившие к начальнику станции, вернулись и «утешили»:
– Начальник сказал, что наш поезд – товарно-пассажирский – идёт без графика и без расписания, так что, когда будет свободный паровоз, тогда и отправит. Ждите, говорит.
Вот так и ждали. Пятьсот весёлый отошёл от Воскресенска часов в шесть вечера, к ночи добрался до Голутвина, где и простоял до утра. На станцию Бузаевку наши путники прибыли только на третий день после выезда из Москвы. Там их состав снова загнали на один из самых отдалённых тупиков, и даже приблизительно никто не мог сказать, когда он отправится дальше. Немного подумав, Алексей сказал:
– Так, Борис, мы с тобой в один конец ехать месяца два будем. Весь мой отпуск в одной дороге пройдёт. Надо что-то придумывать… Сиди в вагоне, карауль место и вещи, а я схожу к коменданту станции, попробую что-нибудь разузнать. Может быть, чего-нибудь добьюсь.
Вернулся он очень быстро и ещё с земли крикнул высунувшемуся в окошко вагона мальчишке:
– Порядок, Борис! Давай выгружаться.
Пока красноармеец подошёл к двери вагона, Борис стащил корзину, оба вещевых мешка и шинель и, подав всё это своему спутнику, соскочил сам.
Нагрузившись вещами, они перелезали через тормозные площадки или подлезали под вагоны составов, отделявших Пятьсот весёлый от перрона вокзала, торопливо пробираясь к станции. По дороге Алексей рассказал:
– Понимаешь, через час или полтора приходит почтовый поезд, следующий до Челябинска. Военный комендант обещал нас на него устроить. Поедем на нём, а то неизвестно, когда этот Пятьсот весёлый пойдёт и опять где-нибудь сутками стоять будет. Почтовый идёт по расписанию, опаздывает немного, так что если только на него попадём, то, конечно, выгадаем. Ну, а если уж не повезёт, так на свой-то мы всегда успеем вернуться.
Уложив вещи на перроне около здания вокзала и усевшись на стоявшую рядом скамейку, друзья стали дожидаться почтового. Через полчаса дробно зазвенел станционный колокол – это была повестка: таким образом тогда пассажиры извещались, что ожидаемый ими поезд вышел с предыдущей станции.
– Ну, я пойду к коменданту, а ты сиди здесь. Давай твой билет, – сказал Алексей.
Взяв Борин билет, он скрылся в здании станции. Прошло около получаса, и мальчишка уже начал беспокоиться, тем более что ожидаемый поезд, который вёз высокий зелёный паровоз с большими красными колёсами, уже медленно подходил к перрону. Однако поезд ещё не успел остановиться, как запыхавшийся Алексей подбежал к Боре и спросил:
– У тебя деньги есть?
– А много? – вопросом на вопрос ответил Боря.
– Да порядочно нужно. Билеты нам дают в плацкартный вагон. Нужно доплачивать к нашему воинскому почти 50 лимонов.
– Ну, столько-то у меня есть! – радостно воскликнул Боря и стал торопливо расстёгивать ворот гимнастёрки, чтобы достать из потайного кармана деньги. Пока он это делал, Алексей вытащил из кармана свои капиталы, сложил их с протянутыми Борей, довольно кивнул головой и вновь скрылся в здании вокзала.
В это время из дверей вышел сторож и громко сказал:
– Первый звонок к поезду № 72, следующему из Москвы до Челябинска. До отправления поезда остается 30 минут, начинается посадка, – после этого он ударил один раз в большой медный колокол, висевший около двери.
Затем открылись другие двери, и из вокзала на перрон хлынула толпа пассажиров. Конечно, это была значительно меньшая толпа, чем та, с которой Борису пришлось пробиваться при посадке в Москве. Но всё-таки и она была внушительна. Мальчик заметил, что при приближении к составу она растекалась на группы, выстроившиеся в очередь у входа в вагоны, причём, если перед некоторыми вагонами народу собиралось много, то перед другими их было всего по нескольку человек. Разглядывая и удивляясь такому неравномерному распределению пассажиров, он успел заметить, что толпа была больше именно там, где в вагонах виднелось больше народа, и меньше пассажиров направлялось туда, где вагоны казались наиболее свободными. В это время к нему подбежал весёлый Алексей. В руках он держал их билеты и ещё какие-то бумажки.
– Бери вещи, пойдём садиться! Наш вагон № 8.
Подойдя к восьмому вагону, они увидели, что около него ожидающих не было совсем. У лестницы, ведущей в тамбур, стоял кондуктор со свёрнутым жёлтым флажком в руке. Внимательно рассмотрев билеты и бумажки, поданные ему Алексеем (позднее Борис узнал, что эти бумажки называются плацкартами), он забрал их к себе и сказал:
– Садитесь, ваши места 32 и 34, билеты и плацкарты останутся пока у меня. Перед Челябинском я их вам отдам.
Когда Алексей и Борис вошли в вагон, последнего поразило то, что вагон был как будто полупустой. Привыкнув к тесноте и давке, царившей в общих вагонах кинешемского поезда, в котором он ехал до Москвы, Борис ожидал увидать нечто подобное и здесь. Между тем, в этом удивительном вагоне каждый пассажир мог распоряжаться целой полкой.
Найдя свои места и положив на них вещи, путешественники подошли к окну как раз в тот момент, когда сторож, позвонив два раза, объявил:
– Второй звонок к поезду № 72, следующему до Челябинска. До отправления поезда осталось 10 минут. Просьба занять свои места.
Путешествие в плацкартном вагоне почтового поезда отличалось от поездки в Пятьсот весёлом, как небо от земли. В вагоне было свободно: каждый имел своё место, никто не толкался, не лез в вагон при очередной посадке. У проводника (так называли кондуктора) можно было даже купить чай. Кроме того, поезд останавливался прямо против вокзала, это позволяло сбегать и за кипятком, и в ларёк, где торговали ржаными лепёшками, варёной картошкой, солёными огурцами. За все драли втридорога, но всё же необходимую еду можно было купить.
В памяти Бориса Алёшкина об этом отрывке его долгого пути воспоминаний сохранилось мало. Вероятно, потому, что происходил он спокойно, однообразно, без каких-либо приключений.
За время дороги Алексей и Борис так подружились, что все пассажиры, ехавшие на более близкие расстояния и сменявшиеся часто, привыкнув видеть их постоянно вместе, по-братски делившихся каждым куском, считали их если не братьями, то, во всяком случае, близкими родственниками.
На 18-й день путешествия они прибыли в Иркутск. Правда, в Челябинске им пришлось сделать ещё одну пересадку и снова купить плацкарту. За эту вторую плацкарту надо было заплатить по 150 миллионов, они решились на эту трату, хотя она поглотила у Алексея всё, что он имел, а у Бориса большую часть имевшихся денег. Ехать в плацкартном вагоне было и удобнее, и быстрее. Таким образом, до Иркутска они добрались сравнительно быстро и удачно. Так, впрочем, считали не только они, но и другие пассажиры. Ведь ещё совсем недавно поездка от Москвы до Иркутска длилась около месяца, а Пятьсот весёлый и сейчас вряд ли совершал этот путь быстрее.
Конечно, такая скорость (250–300 вёрст в сутки) для современного человека, привыкшего на поезде покрывать расстояние за сутки более 1000 километров, а на самолетах преодолевать этот путь за несколько часов, покажется до смешного медленной. Но ведь не надо забывать, что с того времени прошло почти 60 лет. Кто знает, может быть, через полвека и современная скорость нашим потомкам покажется совсем не быстрой.
Как бы то ни было, но значительная часть пути, предстоявшего Алёшкину, уже была преодолена.
В Иркутске требовалось сделать новую пересадку. Очередного поезда пришлось ждать около суток и снова покупать плацкарту – на этот раз до станции Верхнеудинск. Поручив охрану вещей попутчикам, Борис и Алексей отправились побродить по городу. Побывали они на мосту через реку Ангару и долго её рассматривали. Их поразила удивительная чистота воды в ней. Стоя на высоком мосту, можно было отчётливо видеть даже самые маленькие камешки на дне, а глубина её в этом месте, как говорили, была около четырёх сажен. До сих пор они оба видели реки средней России; как правило, течение в них было медленное, а вода желтовато-мутная, и только в маленьких ручейках встречалась такая же прозрачность, как в этой большой и широкой реке.
Побывали они на привокзальном базаре, где соблазнились белой булкой и какой-то красной рыбой под названием кета. Булка настоящая, пшеничная, мягкая и очень вкусная, съели они её с большим удовольствием, а солёная рыба, которой они купили полфунта, им не особенно понравилась, возможно, потому, что до сих пор ни тот, ни другой такой рыбы не ели.
Немного раньше мы сказали, что плацкарту им удалось купить только до Верхнеудинска, хотя поезд следовал до Читы. Отвлечёмся немного и попытаемся объяснить причину этого.
Ещё с 1920 года, после разгрома Колчака, образовалась так называемая Дальневосточная Республика со столицей в Чите. Цель создания её заключалась в том, чтобы выбить почву из-под ног интервентов, пытавшихся вторгнуться в Советскую Россию и тем самым навязать ей войну. ДВР – это ведь не Россия, это совсем отдельная республика, и, следовательно, оснований для вторжения интервентов в неё нет. Если же они высаживают свои войска в её пределах, то получается, оснований для международного конфликта у Советской России тоже нет. Это «государство» очень часто называли буферным. Оно как бы принимало на себя удары интервентов, смягчая тем самым отношения Советской России с другими странами. Поэтому в ДВР и сложилась особая странная обстановка, когда вместе с так называемым законным правительством, существовавшим в Чите, во Владивостоке находились штаб американских войск, штаб японских войск, отряды англичан и французов, штаб дальневосточных партизан и ещё какое-нибудь белогвардейское правительство. Какое-нибудь – потому, что за два года их сменилось чуть ли не с десяток.
Штабы интервентов постоянно вмешивались в дела ДВР, поддерживали то одно, то другое белогвардейское правительство, а в конце концов, японцы в целом ряде городов и селений вооружённым путём захватили власть и организовали военную диктатуру.
Однако правительство ДВР сумело организовать свою народно-революционную армию во главе с опытным военачальником, старым коммунистом Блюхером и при поддержке Красной армии к концу 1922 года полностью изгнать всех оккупантов и ликвидировать белогвардейские правительства.
Вскоре после очищения Приморья правительство ДВР, изъявляя волю народов Дальнего Востока, объявило о присоединении этого края к Советской России, и 12 ноября 1922 года Дальневосточный край вошёл в состав РСФСР.
К тому моменту, когда Борис Алёшкин ехал к отцу, всё это уже произошло, однако в хозяйственной жизни Дальнего Востока перемену так быстро произвести было невозможно. Начиная с Верхнеудинска (бывшей границы ДВР) и восточнее, в обращении находились не советские денежные знаки, а те, которые ходили в ДВР при интервентах: китайские и японские медные и серебряные деньги, сены, японские бумажные деньги – иены, серебряные металлические деньги царской чеканки: рубли, полтинники, называвшиеся почему-то банковским серебром, и мелкие серебряные монеты: гривенники, пятиалтынные и двугривенные.
После ликвидации ДВР все эти деньги самостоятельное значение потеряли и являлись лишь выражением золотого рубля, который считался основной денежной единицей, они приравнивались к этому рублю в различных соотношениях. Как видите, в это время денежные расчёты на Дальнем Востоке были сложными, а для наших путешественников даже неприятными.
В Иркутске они узнали лишь то, что за Верхнеудинском их миллионы в обращение не принимались. Это основательно обескуражило обоих, в особенности Бориса. Если Алексей, приехав в Читу, сразу же попадал к своим родственникам, то ему предстояло ещё совершить длинный путь до Владивостока.
В дороге выяснилось, что обмен советских дензнаков на дальневосточные деньги производится в Чите. Когда поезд остановился в Верхнеудинске, его обступила толпа спекулянтов, предлагавшая купить самые разнообразные товары на совзнаки, пугая пассажиров тем, что в Чите за лимоны ничего не дадут и их придётся просто выбросить, а тут, мол, хоть что-нибудь купите. За все предлагаемые товары эти торговцы назначали ни с чем несообразные цены, но всё-таки находились легковерные, попадавшиеся на их удочку. Может быть, попались бы на неё и наши знакомые, да их отговорил проводник вагона, очевидно, добрый человек.
Купив в Верхнеудинске самую необходимую еду и заплатив за неё раза в три дороже, чем можно было заплатить в Иркутске, они часть остававшегося у них капитала сохранили.
Несмотря на то, что плацкарта их кончилась в Верхнеудинске, проводник из вагона их не высадил. Пассажиров было немного, и он, пожалев раненого и мальчишку, оставил их. Поезд от Верхнеудинска, впрочем, как и от Иркутска, шёл с большой скоростью и, выйдя вечером, к утру следующего дня уже был в Чите. Здесь нашим знакомым предстояло расстаться: Алексей уезжал куда-то в сторону от Читы, вёрст за 30, а Борису нужно было дожидаться нового поезда, который уже теперь довёз бы его до Владивостока.
Помещение вокзала было забито пассажирами, многие размещались на перроне и в палисадниках, окружавших здание вокзала, и даже прямо на привокзальной площади. Основная масса пассажиров ожидала поездов не в сторону Владивостока, а в сторону Сибири. Тут было очень много таких, которые в своё время так или иначе, по собственной воле или нет, но оказались на Дальнем Востоке, а теперь возвращались домой. Среди них встречалось немало людей, послуживших во всех белогвардейских правительствах Дальнего Востока. Большинство из них ждало не только и даже не столько поезда, сколько окончания специальной проверки, которая производилась при военной комендатуре вокзала. Конечно, проверка была поверхностной, но, наверно, она была необходимой. Без заключения комендатуры едущим на запад не давали билетов и не сажали ни в один поезд.
Из Читы на Владивосток почтовый поезд отправлялся через день, и как раз день приезда Бориса совпал с днём его отправления. Говорили, что он будет часа через два – четыре.
Алексей за время путешествия от Москвы до Читы подружился с мальчиком, и поэтому прежде, чем расстаться с ним, на правах старшего решил о нём позаботиться.
В одном из палисадников, окружавших вокзал, он нашёл семью украинцев. Главой этой семьи был мужчина лет сорока – красивый, черноусый, черноволосый, с румянцем во всю щёку и большим шрамом на лбу. Служил у Будённого и теперь, демобилизовавшись, ехал по приглашению своего брата, в своё время обосновавшегося где-то около Спасска, чтобы поселиться вместе с ним. Жена – такая же чернобровая, кареглазая украинка, весёлая и приветливая женщина. Узнав, что Боря едет один в такой далёкий путь, она заверила Алексея, что они будут заботиться о парнишке, как о своём. Кроме мужа и жены в этой семье имелось двое детей в возрасте семи и пяти лет.
Семейство Замулы, такова была фамилия новых знакомых Алёшкина, уже поменяло имевшиеся у них деньги, приобрело билеты и теперь ожидало поезда.
Успокоившись за Бориса, Алексей отправился на вокзальную площадь, чтобы найти попутчика до села, в котором жила его сестра. Вместе с ним пошёл и Боря, чтобы заглянуть на почту и узнать, нет ли для него перевода от дяди Мити, а затем в банк – обменять деньги. Вещи он оставил под присмотром семейства Замулы. Очень хотелось мальчику подольше побыть с Алексеем, но нужно было спешить, чтобы не опоздать на поезд.
На почте перевода не оказалось, а недалеко от вокзальной площади Борис увидел большое здание, на котором красовалась вывеска: «Дальбанк». «Значит, здесь», – подумал Боря и вошёл в высокую массивную дверь. Сразу за ней после тёмной прихожей находился зал, окружённый невысокой стенкой со множеством небольших окошечек. Верхняя часть стенки была стеклянной. Над одним из окошечек находилась вывеска: «Обмен советских дензнаков», около него стояла небольшая очередь. Мальчик занял в ней место и через несколько минут уже протягивал сидевшему за окошечком пожилому человеку последний из оставшихся у него советских дензнаков достоинством в 100 рублей выпуска 1923 года, что равнялось 100 000 000 рублей, ранее выпущенных.
Этот человек взял протянутую Борей бумажку, внимательно рассмотрел её, посмотрел зачем-то на свет, затем, положив её в ящик стола, пододвинул к себе небольшую книжечку, написал что-то на её листочке, вырвал этот лист, передал его подошедшему к нему помощнику, а Борису протянул какую-то жестянку с номером и скрипучим голосом произнёс:
– В кассу!
Боря подошёл к окошку с надписью «Касса», оно было закрыто. Борис постучал, окно открылось, в нём показалась голова, удивительно похожая на только что виденного лысого старичка, взглянула на протянутую жестянку и почти так же проскрипела:
– Вас вызовут.
После этого окошечко захлопнулось.
Взволнованно поглядывая на большие часы, висевшие на одной из стен зала, Боря сел на скамейку и стал рассматривать жестянку, на ней был выбит номер 76.
Вероятно, прошло минут 20, и мальчик услышал, как кто-то рядом с ним сказал:
– Это не тебя вызывают уже второй раз?
И действительно, из окна кассы раздавался тот же голос:
– Да где же этот семьдесят шестой запропастился?
Боря вскочил и подбежал к окну.
– Вот я! Семьдесят шесть! – крикнул он.
– Ты что, заснул? Получай свои деньги!
Взяв номерок, кассир положил на маленький прилавочек, укреплённый на окошке, один царский рубль и 15 копеек мелким серебром.
Борис не успел даже удивиться: окошечко захлопнулось, и ему ничего не оставалось делать, как только забрать выданные деньги и отправляться на вокзал.
Проходя через базарную площадь, он вновь увидел Алексея. Тот нашёл попутную подводу и ждал теперь, когда хозяин её закончит свои дела на базаре и отправится в путь.
Оба они обрадовались неожиданной встрече, а мальчик поспешил рассказать о том, сколько он получил за свои сто лимонов.
– Вот это да! – невольно заметил Алексей, – как же ты теперь будешь до отца добираться? Ведь, говорят, ехать-то придётся ещё больше недели, плацкарту нужно покупать! И у меня ничего нет, вот один добрый человек подвезти даром обещается, чем и помочь-то тебе, не знаю…
– Да ладно тебе, не расстраивайся, – беспечно сказал Алёшкин, – ведь не маленький, не пропаду, что-нибудь придумаю. Ну, я побежал, поезд скоро! Они обнялись, надеясь увидеться вновь, и расстались навсегда.
Пока Боря шёл к вокзалу, побрякивая своим богатством, беспокойство о дальнейшем путешествии его не оставляло. Ведь он храбрился-то только на глазах своего друга, а на душе у него кошки скребли. Больше всего мальчик боялся, что его могут высадить из поезда, и как, и где он будет искать это самое Шкотово, он просто не представлял. До сих пор ещё ни один из попутчиков на его и Алексея расспросы о таком селе ничего сказать не мог. Никто не знал этого названия, а следовательно, не знал, где оно находится.
По дороге Борис решил, что плацкарту до Владивостока он покупать не будет, доедет в простом вагоне. О своём решении он объявил попутчикам, Замула рассмеялся:
– А ты думаешь, у нас она есть? Плацкарта до Спасска стоит 3 рубля 50 копеек, а мне за все мои лимоны выдали около десяти рублей. Что же, все их за плацкарту отдать? И так доедем, было бы чего есть, а как-нибудь разместимся, не горюй. Сколько тебе-то дали? – Боря показал. – Да, негусто. Ну да ладно, иди к кассе, отмечай свой воинский билет, за него доплачивать не придётся.
Очередь в кассу была невелика. Мальчик сравнительно быстро закомпостировал свой билет. Тут он и узнал, что делать отметку на билете – значит, его закомпостировать.
Вернувшись в палисадник, он застал семью Замулы за ужином и только теперь почувствовал, как был голоден. Ещё утром они с Алексеем подъели все запасы продуктов, с тех пор он ничего не ел. Чтобы не стеснять своим присутствием ужинавших, он отошёл немного в сторонку и присел на краешек изгороди палисадника. Он задумался.
Вытащив из кармана большой серебряный рубль с изображением последнего Романова, рассматривая его со всех сторон, он невольно вспомнил о тех деньгах, которые они с Володей Армашем в своё время выманили у поповского сынка и которые и сейчас ещё лежали в жестяной коробке в Темникове. «Вот когда бы они пригодились! Ведь Володька предлагал взять половину и спрятать у себя, так не согласился, дурак… Ну, да теперь думай не думай, жалей не жалей, а придётся изворачиваться вот с этим одним рублём. На хлеб, наверно, хватит, билет есть, доеду», – успокаивал себя.
Для начала он решил сегодня попоститься, но в это время к нему подошла жена Замулы:
– Эй, хлопче, а ты чего не вечеряешь? Али нема ничего? Так не чинись, иди к нам. У нас сухари ещё с Украины запасены, кипяточку Остап тоже принёс. Пойдём-пойдём!
Она взяла Бориса за рукав и потянула его к своей семье.
– Кружка-то у тебя есть? Ну вот и ладно, наливай кипяток, возьми вот сахарку и сухари бери. Бери, не стесняйся! Чего-чего, а сухарей хватит! – она хлопнула рукой по двум большим холщовым мешкам, набитым сухарями.
– Сухари – в дороге первая вещь! – рассудительно заметил Остап, – с ними в дороге не пропадёшь. Давай, Борис, ужинай плотнее, а то на голодное брюхо спать плохо.
– Почему спать? – встрепенулся Боря, – ведь говорили, что поезд через три часа будет.
– Да вон он и стоит у вокзала, только это скорый, у него все вагоны плацкартные, а наш, почтовый, только к утру обещают.
Пока Остап всё это говорил, его жена налила мальчику кружку кипятка, положила перед ним на разостланное рядно кусок сахара и два больших серых сухаря.
– Да ешь ты, ешь! – уж как бы сердясь, сказала она, заметив, что парнишка всё ещё не решается взять предложенную ему еду. – Мы же твоему другу обещали тебя охранять, что же он нам скажет, коли ты с голоду ещё тут, в Чите, помрёшь? – закончила она, приветливо улыбаясь.
Пробормотав слова благодарности и покраснев, Боря взял кружку, сухари и принялся за еду. Ему почему-то было стыдно: как-никак это была первая в его жизни милостыня, полученная им от совсем чужих людей.
Между тем Остап, укладываясь около сладко посапывавших сыновей, спросил:
– Сколько же у тебя было денег, что тебе так мало дали?
Борис назвал сумму. Тогда Остап снова спросил:
– А ты где менял-то?
– В Дальбанке.
– Вот жулики! – возмутился Остап. – И как это я не догадался сказать тебе, чтоб ты шёл менять в Госбанк? Там тебе дали бы больше – рубля полтора, наверно. Дальбанк – он наполовину частный: они очень большие проценты за обмен берут. Эх, жаль… Ну да теперь уж ничего не поделаешь. Ложись здесь с краю, да давай соснём.
Укладываясь около своей корзинки, положив голову на опустевший вещевой мешок, Боря подумал: «И чего он расстраивается, подумаешь, велика разница? Ну, вместо одного рубля 15 копеек получил бы копеек на 30 больше – всё равно меня бы это не спасло».
Однако очень скоро он горько пожалел, что у него этих лишних 30 копеек нет.
Ночь была тёплой, ясной, месячной. Бледный серп холодного спутника Земли равнодушно освещал группы там и сям прикорнувших на узлах, мешках и корзинках людей. Каждый из этих людей жил своей особенной жизнью. Каждый мечтал и, может быть, видел сны о чём-то своём, для него одного важном и значительном, но что было до этого равнодушному и холодному месяцу? Он светил на всех одинаково: и на тех, кто со страхом бежал от своего прошлого, и на тех, которые, как наш герой, безмятежно спали, направляясь к своему неведомому будущему.
Проснувшись от предутреннего холодка, Борис оглянулся, и окружавшая его картина напомнила ему виденное однажды рано утром на грязной площади в Темникове, когда вот также кучками, прямо на земле, спали заблаговременно приехавшие на ярмарку крестьяне. Разница была в том, что спящих тогда окружали телеги с привязанными к ним лошадьми и коровами, а здесь никаких животных, кроме изредка пробегавших и обнюхивавших спящих людей собак, не было.
Вскоре после того, как Борис проснулся, раздался звонок, объявлявший о подаче поезда. Все зашевелились. Минут через десять к перрону подошёл длинный состав, подталкиваемый сзади маленьким маневровым паровозом. Люди бросились к нему. Устремилась к вагонам и семья Замулы. Облюбовав себе один из вагонов, они постарались протиснуться поближе к ещё закрытым дверям. Благодаря недюжинной силе Остапа им это сделать удалось, и он сам, а следом за ним и жена его с обоими ребятами на руках, а за ними и Борис, нагруженный своей корзинкой и одним из мешков Замулы, оказались вплотную притиснутыми к стенке вагона, в нескольких шагах от лесенки, ведущей к двери тамбура.
Однако давка продолжалась недолго. Раздался первый звонок станционного колокола, и сторож громко крикнул:
– Почтовый поезд на Владивосток, начинается посадка!
Сейчас же после этого возгласа большая часть толпы, ворча и ругаясь, стала протискиваться обратно в палисадники, стараясь захватить там только что оставленные места. Оказывается, кто-то пустил слух, что этот поезд пойдёт на запад, а так как пассажиров, едущих в эту сторону и уже прошедших проверку, было много, то они и бросились к поданному составу.
Около вагона, где стояли Замула и Борис, толпа значительно поредела. Они свободно прошли внутрь и заняли все вместе целое купе.
А ещё через полчаса, после третьего звонка и традиционного свистка кондуктора, этот последний, как предполагал Борис, поезд в его теперешнем путешествии отправился в путь.
Устроившись на верхней полке вместе со своими вещами и одним из мешков Замулы, Боря чувствовал себя превосходно. Правда, уже опять начинало посасывать под ложечкой, но он не унывал. Он видел, что сухарей действительно много и голод им не грозит.
Остап, поглядывая в окно, затеял разговор:
– Ну, вот и сели, теперь уж без пересадки. Дней за семь доберёмся до Спасска, а там меньше суток и до Владивостока. Там-то тебя встретят?
Борис немного подумал и ответил:
– Наверно, встретят.
Он пока ещё не рассказывал своим новым знакомым, что едет совсем не во Владивосток, а в какое-то неведомое Шкотово, решил промолчать и сейчас.
Как и вчера, мальчик согласился на предложение Оксаны, жены Замулы, и позавтракал вместе с ними. На этот раз, кроме сухарей и кипятка, она всем дала ещё по большому куску настоящего малороссийского сала.
После завтрака Остап, также захвативший верхнюю полку, моментально захрапел. Боря взял к себе обоих ребятишек, которые ещё вчера с ним подружились, и принялся смотреть в окно, хотя окружавшие путь степи и не представляли особого интереса. На одной из нижних полок прилегла отдохнуть и Оксана.
Мы знаем, как быстро Борис умел сходиться с людьми, а с детьми в особенности, то же случилось и здесь. Увидев, с каким обожанием смотрят 6-летний Олесь и 7-летний Грицко на своего нового знакомого и с каким восторгом слушают рассказываемые им истории, Оксана вполне положилась на парнишку и даже радовалась, что Бог послал им такого спутника.
