Читать книгу: «Иерихон», страница 2

II

Многоугольник монастыря представлял собой анахронизм лишь снаружи: по стенам, в которых располагались жилые комнаты, архив, библиотека и хранилище ценностей, давно провели электричество. То же касалось теплиц, занимавших львиную долю внутренней территории.

Старомодные высокие окна, крошащийся кирпич, сама форма постройки, огромная горизонтально, вопреки вертикальности зданий последнего столетия, – всё это казалось инородным на фоне Агломерации. Центральная башня, где обитала настоятельница, в свою очередь выбивалась из ансамбля монастыря пепельным цветом камня, а её округлость противоречила жёсткому рисунку стен.

На предложение электрифицировать башню госпожа Авила отвечала смехом: «Согласно графикам необходимости, у Агломерации есть более насущные дела».

Сверкая едва нашитыми командорскими эполетами, Кампари сказал настоятельнице: «У Агломерации нет более насущных дел. В этой башне столько бумаги, что не ясно: здесь продолжение архива и библиотеки, или библиотека и архив – дополнение к вашему кабинету. Световым днём вы не ограничиваетесь, так давайте перестанем подвергать испытаниям ваше зрение».

Госпожа Авила выслушала его, не перебивая, и заключила: «Я достаточно быстро хожу, чтобы подняться на стены, как только мне потребуется лампа». И Кампари оставил её в покое.

Настоятельница действительно быстро ходила и быстро принимала решения. Кампари долго пытался угадать её возраст, спрашивал обитателей монастыря и не верил ни одному ответу.

Вокруг её глаз и уголков рта собрались тонкие морщины, но длинное, гибкое тело казалось почти юным. Притом Кампари не сильно удивился бы, окажись она старше барьера. Однажды он заявил, что в ней есть «нечто египетское», чем крайне её рассмешил.

Правило о регулярных осмотрах не делало исключений для настоятельницы, но врач много лет выходил из башни, посмеиваясь, если не напевая, словно обсудив всё, кроме здоровья госпожи Авилы, истинное состояние которого представляли лишь она сама да господь, если он существует.

Получив неограниченный доступ к архивам, Кампари увидел, что настоятельнице слегка за пятьдесят. Впрочем, у командора не было оснований доверять всему, что заверено тремя печатями.

Стрелки на часах приближались к полуночи, овальная зала терялась в полумраке. Два трикирия оплывали воском на длинном столе.

– Что у меня в стакане? – от неожиданности Кампари поперхнулся.

– Не нравится? – с живым любопытством спросила госпожа Авила.

Он пригубил густую липкую жидкость ещё раз, теперь вдумчивей, и поднял стакан к свече.

– Закатный цвет обещал приторный фруктовый ликёр, – объяснил он. – Горечь была сюрпризом, – сделал большой глоток и, поморщившись, заключил: – Нравится.

– Самопознание никому не даётся легко, – усмехнулась настоятельница.

– Что вы имеете в виду?

Их разделяло полтора метра белой скатерти. За десять лет вечерние встречи не утратили торжественности, даже церемониальности.

– Вы поймёте. Позже, – госпожа Авила редко напрягала голосовые связки, однако слова звучали не менее чётко, чем вырисовывались черты её лица в рыжем шаре света.

– Иногда мне хочется запустить в вас стулом, – улыбнулся Кампари.

– Желание вполне обыденное, – уверенно ответила настоятельница. – А вы могли бы? Тут давно не случалось кровавых драм. Люди устают, если ничто не тревожит их воображение. Именно поэтому вам следует быть осторожным. Валентина окончательно демонизирует ваш образ, если посчитает это необходимой мерой, и вас порвут на фантики с плохо скрываемым сладострастием.

Командор подумал о Валентине, сладострастии, фантиках, и предпочёл сосредоточиться на стакане.

– Мне знаком этот вкус. Определенно знаком. Что там?

– Горечавка, аир, померанец. Всего не перечислю. С нашими ресурсами следовать оригинальному рецепту трудно, но получилось, по-моему, сносно, даже с искусственным кармином. Разводить кошениль было не с руки. Так значит, Валентина по-прежнему не может успокоиться на ваш счёт. Я её понимаю: мне вы тоже сначала не понравились.

– А кому понравится выходец из-под земли?

– Ещё и такой неразговорчивый. «Кто вы? – Кампари. Сколько вам лет? – Пятнадцать». На прочие вопросы – никакой реакции.

Он помрачнел. Тот день помнился смутно, больше – по пересказам настоятельницы. Первые пятнадцать лет жизни представляли собой terra incognita, поэтому о смене имени речи не шло: он цеплялся за него как за ключ. Замочную скважину предстояло найти.

Кампари быстро выбрал сказку про барьер, которая нравилась ему больше прочих. Первозданный хаос волновал воображение, но не давал альтернативы, выжженная войной пустыня – тем более. Поэтому он уверовал во враждебные государства.

Ведь что-то подсказывало: жизнь может быть устроена иначе, законы и правила – не истина на все времена, а ответы на запросы переменчивой среды, и он, Кампари, в этой среде – инородное тело.

На предмет того, как это самое тело попало в Агломерацию, у него тоже появились соображения. Если он родился за барьером, а в пятнадцать оказался в монастыре с утекшей сквозь пальцы памятью, возможно, он заслан в Агломерацию, чтобы разрушить идеальную систему изнутри или взломать барьер. Утекшая память – надёжная защита. Даже если он попадёт под подозрение, то на допросе не сообщит ничего конкретного, потому что ничего не знает. Если некая цивилизация вместо техники развивала мозг, что помешало бы ей подготовить идеального резидента – чистый лист?

Сначала Кампари развлекался этими фантазиями, когда декреты, графики и гражданское воспитание набивали оскомину. Со временем он окончательно поверил в собственный вымысел, и высокомерие человека, осознавшего свою исключительность, смешалось со стыдом и тревогой.

Просветление неизменно совпадало с периодами отчаяния и апатии: тогда он вспоминал, что сам придумал себе роковое предназначение, и дотошно отделял зёрна фактов от плевел предположений. В сухом остатке выходило: физически он отличается от прочих горожан. Слегка.

Валентина не ошиблась: у Кампари действительно не росли волосы и не заживали царапины, с которыми он появился в монастырских подвалах. Медики, не найдя объяснений, постановили: «Некоторые процессы в организме замедлены, а патология это или эволюция – покажет время». Кампари тактично не упоминал о том, что синяки и порезы, полученные после явления в подвалах, заживали с обычной скоростью.

– Я думала, вас подослали снаружи, – призналась настоятельница.

– Снаружи? – переспросил Кампари почти с надеждой.

– Отдел Внутреннего Контроля давно хотел привлечь монастырь к ответственности за то, что наши теплицы не соответствуют графикам необходимости.

– Смешно. Теперь Валентина считает меня ставленником монастыря.

– А сами вы что думаете на этот счёт?

– Я не разделяю её уверенности, – усмехнулся Кампари. – В чём-то я, безусловно, ваш человек. Контролёры начнут вмешиваться в дела монастыря только через мой труп. Я выполню любую вашу просьбу. Но вы же ни о чём не просите. Чаще я прошу вас об одолжениях. Вы меня здесь поселили, придумали мне биографию, десять лет руководили моими действиями, и вот к чему это привело, – он кивнул на командорские эполеты.

– Руководить вами? Полно, вы сами-то в это верите?

– Вы как-то заметили, – он посмотрел в сторону, – что путь, который выбрала Агломерация – не худший, но тупиковый, и что он определён не барьером. Что человечество пошло по простой, технологической дороге на заре истории.

– Вы думаете, я хотела развернуть человечество на 180 градусов с вашей помощью?

Кампари покачал головой.

– С такими целями вы бы взялись за дело сами. Я долго не понимал, почему, с вашим умом и энергией, вы не пробились к власти.

– А теперь поняли?

Кампари несколько секунд смотрел на неё, прищурившись.

– Масштаб не ваш. Управлять миром, заключенным в барьер – рутина. Лично я чувствую себя белкой в колесе, и часто жалею, что послушал вас и поступил в старшую школу при Центре.

– Увы, позволить вам связать жизнь с монастырём я не могла, – госпожа Авила откинулась на спинку кресла. – У нас много общего, но пути – разные. О вашем пути и поговорим. Вы хотите перевернуть город с ног на голову?

Кампари засмеялся.

– Я долго считал, что в этом моё призвание. Представлял, что заставлю Агломерацию жить так, будто барьера нет, и тогда он лопнет сам, как мыльный пузырь.

– Пузырь – это изящная концепция. Так вы – слегка мессия? – судя по всему, настоятельница развлекалась.

– Скорее, бич божий, – ответил Кампари ей в тон. – Агломерация страдает амнезией, не помнит главного: как появился барьер. Иначе говоря, не понимает, что сделало её тем, чем она является. У меня тот же диагноз. Не знак ли это?

– Нет смысла думать, что мир крутится вокруг вас. Проще поискать большую рыбину, что ходит кругами.

Загадку Кампари пропустил мимо ушей.

– Я прекрасно понимаю, что мир не настолько ограничен, чтобы вертеться вокруг меня.

– Не настолько органичен, вы хотели сказать?

Они тихо рассмеялись, потом помолчали. Командор сделал ещё несколько глотков из стакана.

– Однако, положение у вас нынче шаткое, – мягко заметила госпожа Авила. – Даже подвешенное.

– Как у Дамоклова меча, – огрызнулся он.

– Вы любите этот город? – с нажимом спросила настоятельница.

– Нет, – честно ответил Кампари. – Я даже не могу называть это городом. Официальное «Агломерация» подходит лучше.

– Почему? Раньше этот вопрос не возникал, но теперь у вас завелись друзья, которые родились и выросли на здешней земле.

– И которые долго не протянут, если позволить механизму работать исправно, – Командор задумался. – Я бесконечно уважаю прагматизм этого места, но он мне чужд. Представьте себе мир, которому повезло больше. Мир, не загнанный в рамки необходимостью выжить, развращенный свободным временем, распорядившийся своей удачей с душераздирающей небрежностью.

– Полагаю, жить в таком мире сложней.

Командор допил горький ликёр, чтобы заглушить желание рассказать о том, что он – бомба замедленного действия, заброшенная в Агломерацию из-за барьера. Вечер за вечером он вовремя вспоминал: у него всего лишь разыгралось воображение.

– Если подумать, я люблю монастырь, – тихо сказал Кампари.

– Он соответствует вашим стандартам, – усмехнулась госпожа Авила. – Мы беспечны. Живём с размахом, – она коснулась трикирия, увитого бронзовым плющом, потом кивнула на свой недопитый стакан: – А наши чудеса не приносят практической пользы.

– Но Агломерация дала почву, на которой эти стены могут стоять, – сказал он упавшим голосом. – Если бы здесь шли войны и рушились устои, если бы по улицам текла кровь, а воздух дрожал от залпов, монастырь первым исчез бы с лица земли. Именно поэтому я больше не чувствую себя вправе переворачивать жизнь с ног на голову.

– Вы повзрослели, командор, – улыбнулась госпожа Авила. – Но люди часто совершают то, на что не имеют права.

Кампари откинулся на спинку стула, пряча лицо в тени.

– Вы верите в то, что другие миры существуют? – спросил он, чтобы сменить тему.

– Конечно, – невозмутимо ответила настоятельница. – Вы сами заметили, что мир внутри монастырских стен разительно отличается от того, что за ними. В воде всегда есть пузыри воздуха. Возможно, мы все – в пузыре. Но вам пора идти к себе, иначе утро не будет добрым.

Кампари уже стоял на пороге, с зажженным фонарём в руке, когда госпожа Авила окликнула его.

– Мне всё равно, из какого вы мира. Я создаю свой.

III

Взбудораженный и уставший, Кампари пошёл к воротам вместо того, чтобы подняться на стены, остановился под стрельчатой аркой, прислонился к кованой решётке – та скрипнула. Замок отпирали только в исключительных случаях, например, к приезду делегации из Медицинского Совета. Чаще посетители пролезали между широко поставленными прутьями, стараясь не свалиться в пробегающий там же, под воротами, ручей.

Само собой, обычай протискиваться сквозь решётку выводил Валентину из себя. О какой солидности может идти речь, если боишься, что грудь застрянет? Командор усмехнулся зло, потом ещё раз – сочувственно.

Фонарь бросил в воду белое бурлящее пятно. Закон требовал спрятать ручей в трубу и пригнать к очистительной станции, но госпожа Авила была непреклонна, как и её предшественники.

«Аморальная ситуация», – подумал Кампари и улыбнулся. «Дождевые капли на счету, а нам – и ручей, и водопровод, и питьевая вода в капсулах».

Он вспомнил, какие надежды возлагал на это русло, как представлял, что поток пересекает барьер или на границе сталкивается сам с собой.

– Стоять, – сказал он вслух.

Ручей, разумеется, не встал.

Почему, почему он не думал об этом раньше?

Земля, на которой стоит монастырь, плоская, без внезапных холмов и низин. Постепенный подъём, впрочем, есть – к северу. Ручей тоже течёт на север, что меркнет перед фактом, к которому все так привыкли, что воспринимают его как должное: источник «потерялся где-то в подвалах». Он что же, течёт вверх?

Можно было спуститься через люк во дворе – тот самый, откуда он вылез десять лет назад под ноги настоятельнице, но смутные воспоминания о петляющих катакомбах остановили его.

Кампари прошёл между теплицами. Фонарь множился в их стенах, как в кристалле с сотней граней. Посмотрев из окна пепельной башни, настоятельница увидит неоновую пляску, и пусть: от неё прятаться, по меньшей мере, забавно.

Видимая часть ручья заканчивалась на стыке стен – западной и северной, то есть между библиотекой и архивом. Библиотеку он знал, как свою спальню, а вот нижние этажи архива посещал редко, поэтому теперь решил начать с них.

Сбегая по хаотично расположенным лестницам, он держался ближе к северо-западному углу, на последнем ярусе остановился среди стеллажей, скользнул по ним фонарём, перевёл дух. Привычное журчание слышалось совсем рядом – прямо за стеной. Кампари трижды прошагал всю длину нижнего яруса, один раз – прополз, но не обнаружил ни лестницы, ни какой-либо двери, ни даже неплотно подогнанной плиты, и впервые задумался о том, что времени до рассвета может не хватить.

Он надавил на каждый из стеллажей, ожидая, что сработает хитроумный механизм и громоздкая конструкция отъедет в сторону, открывая вожделенный ход. Но ход мог открываться и без хитроумного механизма, то есть стеллажи нужно было отодвигать вручную, один за другим.

Решив продолжить поиски следующим вечером, Кампари вернулся на улицу. Ночной воздух освежил лицо. Спать решительно не хотелось. Отчего бы не осмотреться и на западной стене?

Нижних ярусов там нет, сама библиотека занимает второй, третий и четвертый этажи, а первый представляет собой анфиладу скупо обставленных залов, – ими пользуются для собраний и совместных занятий. Там осмотр нужного угла не отнимет много времени.

Осмотр угла действительно не затянулся, но и результатов не принёс. Командор бездумно зашагал по анфиладе, фонарём рассекая темноту на несколько метров вперёд, пока лязгающий звук не разнёсся по залам, – разогнавшись, Кампари наступил на лист железа.

Он замер, прислушиваясь. Стена не жилая. Даже если некто особо чуткий проснётся, отдалённый шум неизвестного происхождения – не повод покидать постель и бежать выяснять, в чём дело.

Кампари отступил и посветил под ноги. Перед ним был люк и, судя по тёмному, истёртому металлу, он не вчера появился.

«Наверняка обыкновенный подпол, полметра в высоту», – уговаривал себя Кампари, вскрывая ножом маленький ржавый замок. Не мог предмет его поисков быть у всех на виду. С другой стороны, зачем кому-то ещё искать источник?

Железный лист поднялся со скрежетом, открывая провал метра в два глубиной. Кампари посмотрел на часы: 3:20. Можно подняться на второй этаж и утащить из библиотеки лестницу, но времени и так в обрез. Он провёл ладонью по краю люка. Есть где оцарапаться, подтягиваясь на обратном пути, но ничего: это можно пережить. Кампари втиснул фонарь в карман и рухнул в темноту.

Подземелье, куда он попал, повторяло периметр западной стены, а отсутствие перегородок заставило в полной мере оценить размеры монастыря.

Пол шёл под наклоном, кренясь к северо-западному углу. Массив темноты за спиной волновал и подгонял. Толстый слой пыли приглушал шаги. Стена приближалась, и фонарь не высвечивал ничего, кроме кирпичной кладки. Неужели придется бродить, оставляя дорожки в пыли, в поисках ответвления в неожиданном месте?

Кампари перевёл луч фонаря под ноги как раз вовремя, чтобы увидеть круглое отверстие, прикрытое железной решёткой. Прутья изъела ржавчина. Замка не было.

Он посветил вниз. Винтовая лестница с узкими ступенями оживила воспоминания о подземных блужданиях десятилетней давности. Положив фонарь рядом, он попробовал сдвинуть решётку. Она не поддалась, будто срослась с полом по окружности, хотя подвергшиеся коррозии прутья угрожали рассыпаться в руках. Он ударил по решётке подошвой ботинка и чудом сохранил равновесие – несколько прутьев хрустнуло. Уже осторожней, прикладывая меньше усилий, он обломал их. Куски железа в облаке трухи шумно покатились вниз.

Кампари поднял фонарь и стал спускаться, стиснув зубы, то и дело останавливаясь – только бы не запутаться в сторонах света. Через пару минут он достиг тесной площадки, от которой расходились три узких коридора. «Перекрёсток магистралей», – съязвил он и выбрал тоннель наугад.

Светить приходилось исключительно под ноги: коридор продолжал спускаться, но не наклонной плоскостью, а внезапными ступенями. Он миновал несколько ответвлений. Это не радовало.

«С тем же успехом можно было начинать поиски с люка во дворе», – подумал он и остановился, направив фонарь на часы. Время он не запомнил, потому что, едва стихло эхо шагов, уловил журчание впереди и бросился на звук. Запахи изменились, он поскальзывался на отсыревшем полу, перепрыгивая ступени.

Фонарь отразился в бегущей воде: ручей пересекал путь. На стенах и потолке тоннеля затанцевали блики, но света не хватало, чтобы оценить глубину и свойства дна.

Не разуваясь, он шагнул в тёмную воду. Дно оказалось близким и твёрдым – та же каменная кладка, что в остальных коридорах. Кампари шёл по колено в ржавом потоке, вверх по течению и вниз относительно уровня земли, ускоряясь, переходя на бег, петляя вместе с руслом.

На очередном повороте дно изменилось, каблук провалился в мягкий грунт. Ноги увязали не больше, чем в русле ручья на поверхности, а ботинки ещё не собирались теряться, потому Кампари двинулся с прежней прытью, споткнулся, рефлекторно выбросил вперёд руки, не выпустив фонарь, и едва успел подумать: «Сейчас расколется».

Он стоял на четвереньках, зарывшись ладонями в скользкий ил. Фонарь под водой напустил на себя бледный, потусторонний вид, но ломаться явно не собирался.

– Браво ударникам лёгкой промышленности, – вслух засмеялся Кампари, пытаясь понять, обо что споткнулся.

Нос ботинка зацепился за какую-то перекладину. Колено тоже приземлилось на нечто твёрдое. Наверное, будет ссадина. Он вытащил руку из чавкнувшего ила, пошарил в воде и нашёл впереди ещё одну твёрдую горизонталь. На ощупь – ржавое железо. Утонувшая лестница?

Кампари встал, осмотрел невредимый фонарь и, отступив к стене тоннеля, наткнулся каблуком на очередную балку – перпендикулярную остальным, более выпуклую и тонкую.

«Рельсы», мелькнуло в голове.

Ручей на глазах мелел и сужался. Догадка оказалась верна: вода, теперь едва доходившая до щиколоток, перекатывалась через склизкие, заросшие шпалы.

В источнике не было ничего примечательного: фонтанчик, бьющий из чёрной почвы, топкая лужа вокруг, а рельсы, громоздкие и неуклюжие, так непохожие на филигранные Линии, убегали дальше.

Кампари забыл проверить, насколько хорошо перенесли падение часы. Мокрые брюки неприятно липли к телу, сюртук повис двойной тяжестью, но холода он не чувствовал.

Где север и юг, он уже понятия не имел, снова и снова сворачивая вместе с рельсами, но скоро не осталось сомнений: он поднимался, радуясь отсутствию развилок – сколько бы он ни шагал и куда бы ни вышел (или НЕ вышел, вариант тупика тоже надо было учитывать), он легко вернётся к ручью.

Восхождение закончилось железной дверью. Между ней и землёй чернел зазор в ладонь шириной, позволяющий рельсам бежать вперёд. Луч фонаря заметался: ни намёка на замочную скважину, только грубая ручка-скоба.

Кампари потянул её на себя – заслон не двинулся, даже не скрипнул. Он налёг плечом, на случай если дверь открывается в другую сторону, – тоже безрезультатно. Ни на что не рассчитывая, Кампари снова схватил скобу. Что-то вонзилось в ладонь, но от изумления он не почувствовал боли: дверь открылась.

За ней была темнота, но не та же, что за спиной. Выход, без сомнения, был рядом, на Кампари обрушились запахи, перекрывшие сырость, затхлость и ржавчину, будто в проём под дверью воздух не проникал, а сейчас хлынул в коридор, как вода в прорванную плотину.

Он ринулся вперёд, навстречу воздушному потоку. Рельсы не кончались, но коридор обрывался в двадцати шагах. В десяти.

Квадрат светлеющего неба. Не того неба.

Кампари прислонился с стене тоннеля, с непривычной ясностью ощущая форму и объём своих лёгких. После стерильного воздуха Агломерации дышать здесь было трудно. Наверное, те же неудобства испытывает ребёнок, расставаясь с детским питанием.

Свежие, резкие, тошнотворные запахи. Все без исключения – знакомые, но забытые, ускользающие. Кампари долго стоял с закрытыми глазами, распластавшись по стене, упиваясь миражом свободы.

«Выпустите меня отсюда». Сколько лет эти слова звучали молитвой?

Он развернулся и зашагал прочь, вниз, в темноту тоннеля.

Ладонь саднило. Он вспомнил, что поранился, и, осмотрев скобу, нашёл железный шип. «Без кровопусканий не выпустят», – усмехнулся командор и закрыл дверь, стараясь не думать о том, откроется ли она вновь.

Дорога по руслу ручья, коридору и винтовой лестнице прошла на удивление легко, будто он не бежал, а летел в потоке запахов другого мира.

Во дворе он выключил фонарь. Небо, подёрнутое дымкой, бледнело за восточной стеной. Часы показывали половину шестого – вроде не сломались. Вал тёмных туч надвигался с юга. Многоугольник монастырских стен защищал от порывов ветра, но, сменив бег на спокойный шаг, Кампари быстро замёрз. Погода менялась.

Камердинер оставил свою комнату открытой, но спал как убитый. Бедняга. Служба у командора сбивала ему здоровый режим. Нанимать его было неразумно, но лишить человека работы только потому, что предыдущий командор сложил полномочия, было и несправедливо, и незаконно.

Кампари тихо прошёл в ванную, сбросил на пол испорченный сюртук, засунул в урну ботинки, посмотрел в зеркало. Рубашка и брюки тоже заслуживали урны, но там уже было занято, поэтому он бросил их поверх сюртука.

На душе было тревожно и горько. Отрава, пропитавшая лёгкие, явно подходила ему больше воздуха Агломерации, но и чувства, что побывал дома, не возникло.

Он наспех помылся и пошёл в комнату. Ложиться бессмысленно: через полчаса всё равно поднимут. Кампари залез в свежую одежду и собирался в кои-то веки сам заварить синтетический кофе, когда раздался неуверенный стук в дверь.

– Командор? Вы уже проснулись? Извините, я ждал вас вечером, но, видимо, уснул.

– Доброе утро, – отозвался Кампари. – Я слишком поздно возвращаюсь, не за что извиняться.

– Завтрак подавать?

– Что делать, подавайте.

Позавтракать спокойно было не суждено. Он лёг на застеленную кровать «всего на минуту» и задремал, а очнулся под: «Командор, простите, пришла госпожа Валентина».

– Да ладно? Второй день подряд? – он вскочил.

– Я не хотел вас тревожить, но она сказала, что пришла по делу и что дело срочное.

Кампари показалось, что камердинер взволнован. Дело Валентины не могло быть тому причиной: она ничего не обсуждала со стоящими ниже по рангу.

Семь утра. Заспался.

– Ты вообще в курсе, что происходит? – спросила она, едва захлопнулась дверь.

– Вижу, можно не раздеваться.

Валентина раздвинула шторы и открыла дверь на балкон, чуть её не выломав.

– Иди сюда.

Небо колебалось тонкой плёнкой, полупрозрачное, как стекло теплицы. На секунду в просвете между тучами лужицей апельсинового сока растеклось солнце.

– И с воздухом что-то не так. Ты не чувствуешь? Здесь, на востоке, особенно заметно.

Кампари вдохнул поглубже. Наверное, она права. Но ему с ночи сопутствовали нездешние запахи, и перемена не показалась резкой. С каменным лицом он опустил взгляд, чтобы увидеть ту же плёнку за старыми особняками и зарослями.

– Это барьер. Похоже, он стал видимым. Уже была в Отделе Экологии?

– Нет, сразу метнулась к тебе, – за эту короткую фразу удивление в её голосе сменилось раздражением.

Кампари вгляделся в лицо посетительницы. Неужели она действовала импульсивно и теперь недовольна собой? Надо же, порядком доставшая его связь принесла плоды: будущая «контролёрша номер один» не бросилась докапываться до истины без его ведома. А кто предупреждён, тот вооружён.

– Если связать это явление с барьером, начнётся паника, – спокойно сказал он. – А паника в замкнутом пространстве ни к чему хорошему не приведёт. Следует объявить, что необычный вид неба – оптический обман, природная аномалия, вызванная резкой сменой погоды. Не исключено, что это окажется правдой.

– Хорошо, – отозвалась Валентина после секундной паузы. – Я соберу данные о состоянии воздуха. Мой визит к экологам никого не удивит. А почему ты так уверен, что этот купол совпадает с барьером?

– Я не зря занимаю должность, – огрызнулся он, игнорируя её подозрительный прищур.

– Паршиво выглядишь, – заявила она без перехода. – Хуже, чем вчера утром.

– Спасибо.

Она сжала его запястье, не заметив, что вторая рука командора инстинктивно дёрнулась к револьверу.

– Кампари, скажи мне сейчас, скажи, пока не поздно. Ты имеешь отношение к происходящему?

Он не купился на проникновенный тон.

– Разумеется, нет.