Читать книгу: «Меч и перо», страница 6

Полёт подходил к концу. Писатель вдруг подумал: «Если бы отец был жив, смог бы я добиться славы мирового писателя?» На этот вопрос, наверное, он никогда не найдет ответа. Но одно он знал точно – порой родители неосознанно жертвуют собой, чтобы их дети достигли больших высот. Наверное, потеря одного из родителей может пробудить в человека такие его способности, о которых и он сам и не помышляет. Получается, и у человека есть обратная, невидимая сторона, как и у луны. И не каждому дано знать, что может быть на обратной стороне его души…

Он снова посмотрел в иллюминатор. Где-то там, в предгорьях, лежит село Чон-Таш. Это место стало последним пристанищем многих славных людей. Там покоились безвинно убиенные выдающиеся сыны кыргызского народа. «Правильно было бы назвать это место Ата-Беитом, отцовским упокоем, – вдруг подумал писатель. – Ведь не зря они отдали свои жизни. И впредь пусть никогда не будет подобных репрессий, уничтожающих цвет нации». Не знала тогда душа писателя, что спустя годы его похоронят рядом с отцом, а спустя еще два года после его смерти, рядом с ним похоронят молодых ребят, которые отдадут свои жизни за справедливость. Но это всё будет потом, и писатель ничего не мог знать заранее. Но он точно знал одно: всё исходящее от человека имеет обыкновение возвращаться. Если посыл позитивный, то он во стократ вернётся тебе добром. И даже когда-то сказанное тобой слово не исчезнет без следа, не реализовав заложенный в нем потенциал…

Шасси «Боинга» мягко коснулись посадочной полосы, и пассажиры с облегчением вздохнули. За удачное приземление кто-то благодарил Бога, кто-то – провидение. Своё «спасибо» за благополучный исход полёта писатель в очередной раз направил неведомому духу – Икару. После чего, когда самолет подрулил к рукаву, взяв ручную кладь, он неспешно двинулся к выходу. Все пассажиры улыбались друг другу и обменивались любезностями. Впереди многих ждала встреча с родными и близкими. Такова закономерность любого пути человека – в конце его непременно кто-то ждет.

***

На холмах предгорий Чон-Таша никто и никогда не видел сразу столько народу. Люди длинной вереницей, тянущейся из долины, нескончаемым потоком шли друг за другом к месту, где были обнаружены останки расстрельных. Птицы, завидев внизу множество людей, улетали прочь от этого непонятного места. Они не знали, что у людей большое горе, и те пришли сюда не за тем, чтобы нагнать страху на всё живое в округе, а чтобы исполнить свой человеческий долг. Об этом, увы, не знала пернатая живность. Птицы были напуганы тем, что человек нарушил их спокойствие, разыскав и раскопав яму, которая устрашающе зияла посреди предгорий, где они обитали. Теперь птицы разлетались кто куда. О, если бы они узнали всю правду, может быть, не стали бы так пугаться. Прониклись бы состраданием к пришедшим людям. Но кто мог рассказать птицам об этом… Вокруг возвышались лишь немые свидетели трагедии далёких лет – горы Чон-Таша. И если бы горы умели говорить, то они, наверное, рассказали бы птицам о том, что здесь давным-давно расстреляли много людей, тела их бросили в ту яму и закопали, чтобы никто и никогда не узнал правду. И если бы небо умело говорить, оно бы рассказало им, что собравшиеся люди были их детьми, внуками и жёнами, и что они пришли сюда почтить память погибших, захоронить их останки подобающим образом. И если бы деревья и камни умели говорить, они рассказали бы, как долго и сильно страдали сердца этих людей, которых не по их воле разлучили с любимыми и близкими. И хотя птицы далеки от человеческих эмоций и не умеют чувствовать так, как чувствует человек, они всё же смогли уловить, что люди там, на земле горюют, и им тяжело. Возможно, по этой причине, чтобы не нарушать их скорбь, птицы решили на время улететь прочь от этого горестного места, не беспокоя собравшихся криками и давая им возможность исполнить свои человеческие дела.

В отличие от гор, люди умели говорить. И страшную правду народу поведала простая жительница села Чон-Таш – Бюбюра Кыдыралиева. Её отец стал, наверное, единственным свидетелем того, как однажды глубокой ночью, под покровом темноты, в грузовиках привезли тела расстрелянных и сбросили в яму, служившую печью для обжига кирпичей. В яме было сто тридцать восемь тел. Палачи одних убили выстрелом в голову, других – в сердце, заставив души убиенных блуждать долгие года.

И люди, узнав ту горькую правду, шли нескончаемым потоком к месту, где спустя полвека наконец-то должны были обрести покой души убиенных. Словно разлившаяся в половодье река, текли они в Ата-Беит, чтобы захоронить расстрелянных подобающим образом, прочитать за упокой их души молитвы и преклонить перед ними свои поседевшие головы. Скорби их не было предела. У многих в руках были портреты погибших. С пожелтевших от времени фотографий смотрели улыбающиеся и цветущие молодые лица. Они навсегда останутся такими в памяти своих детей, которые были теперь в два раза старше погибших родителей.

Среди собравшихся в этот день людей в глубокой скорби стояли и дети Торокула Айтматова. Старший – Чингиз с болью смотрел на младших – Розу, Люцию и брата Ильгиза, которые вместе со своими детьми и внуками в большой печали склонили головы перед прахом отца. Сердце Чингиза сжималось от обиды и боли за них и за себя. Страшная правда о трагической судьбе отца была теперь им открыта. В который раз за последнее время перед ними предстал светлый образ их матери Нагимы. Эта удивительная женщина сумела пронести сквозь время и испытания любовь к их отцу, верила и ждала его до конца, надеясь всем сердцем, что он жив. В далёком тридцать девятом году она напишет письмо на имя Лаврентия Берия, в котором ровными строками на листе из ученической тетради сына лягут такие слова:

…По сведениям, полученным мной из НКВД Киргизской ССР, мой муж в ноябре 1938 осужден тройкой на 10 лет с высылкой на Дальний Восток без права на переписку. Кроме вышеуказанных, никаких сведений о муже не могу получить, и его судьба мне совершенно неизвестна, жив ли он или нет. Так как в последнее время многие лица, обвиненные как враги народа, оказались невиновными, я решила обратиться к Вам и прошу пересмотреть дело моего мужа.

1939 г., 24 октября.

Сколько таких писем матерей и жён, в которых теплилась надежда, в те времена были написаны, теперь уже не счесть! А сколько было пролито слёз, когда в ответ на их надежды и чаяния приходили сухие и чёрствые отписки, будто и не было за этими запросами человеческих судеб. Любить и ждать – это, наверное, самое тяжелое испытание, которое может выпасть на долю женщины.

22 ноября 1939 года

Начальнику Кировского РО НКВД Киргизской СССР

Объявите гражданке Айтматовой Нагиме… что её муж осужден правильно и выслан в дальние лагеря без права переписки.

И плакала Нагима по ночам в тоске по мужу, с болью глядя на сладко спящих детей. А ведь тогда Торокула уже не было в живых. Побоялись рассказать бедной женщине правду, что супруга её расстреляли… Это потом взрослый, начинающий и никому не известный писатель Чингиз Айтматов напишет в своём обращении к прокурору великой державы такие слова, после которых придёт подтверждение о реабилитации его отца.

Главному военному прокурору СССР

…Вот уже 20 лет мы не имеем никаких вестей о судьбе отца, не знаем, жив он или нет, когда осуждён, кем осужден, не знаем, действительно ли он виновен перед Родиной?…Мы с нетерпением ждём сообщение об участи отца… Нам важно добиться истины, и если отец не виновен, восстановите его и нашу незапятнанную честь…

Айтматов Чингиз

15 июля 1956 г., Киргизская ССР, с. Чон-Арык

А перестук колёс железнодорожного состава все эти года будет, в унисон сердцу писателя, стучать: тук-тук-тук. Сегодня тот поезд должен был остановиться на своей последней станции. Но перед тем, в день захоронения, каждый из собравшихся задал себе вопрос: «Неужели смерть отца и этих людей стоила того светлого будущего? Разве у человека может быть светлое будущее без родителей?» И в который раз Айтматов в сердцах подумал, что человек всегда что-то находит и теряет. Жаль только, что баланс между потерями и находками остается не в пользу последних. Почему получается так, что мы всегда больше теряем, чем находим? И почему случается так, что потери становятся неотъемлемой частью жизни человека?

Глядя с болью на собравшихся в этот день, писатель подумал, что, наверное, из всех потерь потеря близкого человека – это самая страшная утрата, которая может быть на свете. И в этой череде утрат на первом месте стоит боль, которую приносит потеря родителей…

– За что они так поступили с нами? – спросила его сестра, когда солдаты опустили в могилу саркофаг с останками отца.

Айтматов не знал, что ей ответить. Ведь он, заменявший ей отца, знал точно одно, что родителей никто никогда по-настоящему не заменит. Он подумал и о том, что человек всегда в руках судьбы, зависимый от ее превратностей, и неминуем тот день и час, когда мы снова и снова, в который раз, будем осознавать то, что никто не вечен. И таков удел человека – проносить через себя боль от утраты любимых и близких людей. Но все разлуки должны идти своим чередом. Никто не вправе ускорять их и нарушать установленный природой порядок, силой разлучать родителей с их детьми и, наоборот, детей с их родителями.

В тот день саркофаги с останками расстрелянных были опущены в сто тридцать восемь могил, после чего почётный караул произвёл из карабинов три залпа, которые громким эхом отозвались в горах – безмолвных свидетелях истории ушедших лет. «Пусть эти выстрелы будут последними на нашей земле», – подумал тогда каждый из тех, кто пришел оказать последние почести безвинно убиенным.

…Следом за нами в этот мир придёт новое крылатое поколение,

которое повернёт бушприты своих кораблей против бушующих

волн моря под названием – жизнь. Дай Бог, чтобы скалы,

казавшиеся нам непроходимо высокими, были для них низкими,

чтобы в туманные дни сомнений и тревог их корабли

благополучно миновали мели и рифы,

чтобы наши несбывшиеся надежды сбылись в их жизни!

Чингиз Айтматов

ДОЖДЬ

Айганыш открыла глаза. Вот и ещё один день настал в её жизни. Прочитав короткую молитву, она закончила её словами: «Прошу тебя, Всевышний, принести с этим днём благополучие моему сыну и здоровья всем моим близким». Стрелки старых настенных часов показывали без пятнадцати семь, а это значило, что солнечные лучи должны были давно проникнуть в её комнату. Но на улице было темно. Женщина подумала, что причиной задержки утреннего света может быть только пасмурная погода. И не ошиблась. В подтверждение догадки Айганыш по окну забарабанили первые капли дождя. Она вслушалась в звуки начинающегося ненастья и пришла к выводу, что дождь сегодня будет долгим. Но это не вызвало у неё беспокойства. Во-первых, ей нравился шум дождя. Звук падающей с небес воды всегда успокаивал её. Во-вторых, дождь был её талисманом, он приносил ей удачу. Вода была её стихией.

Прислушиваясь к начинающей стихии, Айганыш, подумала и о том, что сегодняшний дождь должен обязательно принести на землю хорошее начинание, благополучие. Он был к добру, хотя бы потому, что этот день для неё как матери был особенным – сын должен был познакомить её со своей избранницей. Такие дни, как правило, накрепко остаются в памяти любой матери. По этой причине, ни свет, ни заря, она проснулась в некотором волнении и в ожидании знакомства.

Продолжая вслушиваться в барабанный стук дождя, она невольно подумала: какая она, эта невестка? Сможет ли эта девочка сделать счастливым её Мурата как жена, создать тёплый и уютный семейный очаг? Ведь для каждой матери важней всего на свете – благополучие её дитя. А главное, смогут ли две женщины найти между собой общий язык? Вон, в жизни сколько бывает случаев, когда невестка не уживается со своей свекровью. Отсюда и скандалы в конечном итоге… «Об этом не стоит думать», – испугалась она своих мыслей, и чтобы отвлечься от них, снова прислушалась к ненастью. Ей вдруг представились первые прохожие, которые, раскрыв зонты, с невесёлыми лицами, спрятавшись в поднятые воротники плащей, спешат на работу или же просто по каким-то своим житейским делам. Айганыш поёжилась в теплой постели, вообразив, будто бы сейчас она вместе с теми прохожими находится на улице и, прозябнув, идет по утреннему городу, перепрыгивая через лужицы и ручейки, дружно стекающие по тротуарам. Представив всё это, ей вдруг стало жалко тех людей, которые в это утро оказались на улице в ненастье. Ей взгрустнулось, и внезапно она почувствовала, что подсознательно ревнует сына к этой девушке. «Наверное, так случается, когда дети взрослеют и готовы вылететь из семейного гнезда», – подумала она и постаралась отогнать прочь нехорошие мысли. Тем более что пора было подниматься. Она нехотя вылезла из тёплой постели, нащупала ногой в темноте тапочки и встала.

Подошла к комоду, включила ночник и принялась расчёсывать волосы. Спутавшиеся за ночь, они неохотно ложились гладко в ряд. «Седины с каждым днём становится больше», – отметила она и решила сегодня покраситься. Пока она причесывала волосы, в комнату пробился тусклый свет, и на противоположной стене вырисовались очертания фотографии мужа в рамке. Она обернулась, посмотрев на пожелтевшую по краям черно-белую фотку и, по своему обыкновению, заговорила с ним: «Знаешь, Сабыр, я сегодня ощутила странное состояние души. С тех пор, как Мурат сообщил мне о том, что намерен жениться, я стала неосознанно ревновать его к избраннице. И всё это происходит без моего желания. Наверное, каждая мать ревнует своё дитя к женщинам, которые должны войти в его жизнь. Скажи, я хоть чуточку имею право поревновать его? Столько лет растишь ребёнка, а тут… А тебе не интересно, какая у нас будет невестка?» – спросила она у фотографии на стене.

Сабыр, как всегда, безмолвно соглашался с любыми её доводами. «Вот так всегда, молча взираешь на меня», – упрекнула она его и глубоко вздохнула. «Я стала старше тебя в два раза, а ты такой же, как двадцать пять лет назад. Теперь вы с сыном ровесники. Не зря у кыргызов говорят молодоженам: «Желаем вам вместе встретить свою старость». Вот так, Сабыр, не суждено нам было вместе состариться и понянчить внуков…

Заправляя постель, она снова невольно посмотрела на портрет мужа. И вдруг неожиданно вспомнила свой сон. Она даже присела на краешек кровати. Так бывает, когда у человека внезапно всплывает из памяти что-то очень важное. Сабыр стоял на какой-то горе. Потом с ним рядом появился Мурат. Он взял сына за руку, и их силуэты стали расплываться на фоне гор. Потом они исчезли, а она оказалась среди множества цветов. То были тюльпаны… Айганыш принялась лихорадочно искать мужа и сына на этом цветочном лугу, который от тюльпанов казался кроваво-красным. Но их нигде не было. От заново пережитого видения ей вдруг сделалось плохо. «С чего это вдруг?» – подумала она. Её бросило в жар, и сердце учащенно забилось. Сразу же стало тревожно на душе, она ощутила нехватку воздуха. Глубоко вдохнув, Айганыш набрала полную грудь. Но это не помогло. Закружилась голова. Поправив халат на плечах, она поспешила на балкон. Свежий воздух, вместе с утренним дождём, привел её в чувство. Она подняла лицо к небу. Крупные капли дождя упали ей на лоб, на щеки… Сразу же стало легче. «Это был всего лишь сон», – успокоила она себя и вспомнила далёкий день из своего детского прошлого. Когда-то, когда она была девочкой, такое же прикосновение дождя оставило неизгладимый след в её памяти. И когда случалось, что на землю внезапно обрушивался ливень, она с удовольствием подставляла своё лицо навстречу льющимся с небес струям. Дождь вызывал у нее в памяти родных и близких людей. Как по волшебству, в момент первого соприкосновения с дождём – так ей всегда казалось – между любящими людьми возникала особая, неуловимая связь, когда всё становилась так, как во время того давнего ливня. К ней тотчас приходили все те восхитительные детские ощущения из далёкого безвозвратного дня, когда они втроем – отец, мать и она – взявшись за руки, бежали по траве, радостные и мокрые.

Это случилась в летнем лагере на озере Иссык-Куль, когда родители приехали проведать её. В тот год ей исполнилась одиннадцать. Они шли по аллее лагеря, как вдруг на землю внезапно обрушился ливень. Взявшись за руки, все втроём, промокнув до нитки, они побежали в укрытие. Такое счастье – чувствовать тепло рук и биение родительских сердец! Такие волшебные ощущения может дать только детство. А запах теплых маминых ладоней навсегда останется для неё символом безмятежности. Айганыш подумалось: «Порой нам, взрослым, сильно не хватает тех безмятежных, сказочных дней».

Стоя сейчас на балконе под утренним дождём, ей почему-то подумалось и о том, что она помнит все свои дожди, которые были у неё в жизни. Тогда она спросила отца: «Скажи, папа, а почему сегодняшний дождь не похож на вчерашний?» На что отец ей ответил: «Дожди бывают разные. Они как люди – добрые, хорошие, а некоторые из них – сердитые и злые». «Значит, у них есть свой характер?» – удивилась она. «Наверное, у них есть и душа», – предположила мама и мечтательно улыбнулась, а отец поднял Айганыш высоко к небу: «Ты – моё облако, я – твой дождь!» С тех пор для Айганыш каждый дождь был неповторимым и особенным. Вот и сегодняшний – показался ей добрым, благожелательным, и должен был принести что-то хорошее. С такими мыслями она вернулась в комнату и плотно прикрыла за собой балконную дверь, будто опасалась, что за ней могут войти её тревоги, которые она оставила на улице, вместе с дождём. Поправив промокшие волосы, она вытерла полотенцем лицо и снова посмотрела на портрет мужа. «Вот так, мой дорогой, время, как ручеёк от дождя, бежит и бежит по дорожке…» – не успела она додумать до конца, как из кухни послышался голос Мурата:

– Мама, ты уже встала?

– Да, сынок, – она взяла себя в руки и оставила всякие мысли о дожде и недавнем странном сне. Выйдя из своей комнаты, Айганыш направилась в ванную.

– С добрым утром! – поприветствовал её сын.

– С добрым, сынок, – в свою очередь поприветствовала она его и скрылась за дверью.

Пока Айганыш принимала утренний туалет, Мурат приготовил завтрак.

– Мама, прошу Вас к столу, – пригласил Мурат мать, когда она появилась на кухне.

– Спасибо, сынок, – с благодарностью посмотрела она на сына. – Если ты обо мне заботишься, значит, я действительно не зря прожила свою жизнь, – улыбнулась она и села на своё место у окна. Теперь у неё было отличное настроение. Мурат проворно налил чай и поставил перед ней тарелку с яичницей-глазуньей.

– Почему прожила? Жизнь только начинается, – подхватил он разговор. – Когда-то я обещал тебя сделать самой счастливой мамой, и я сдержу своё слово.

– Моё счастье – это ты, поэтому я уже счастливый человек. – Она рассеянно глянула в окно, выходившее на проспект Чуй, в центре города. Её внимание привлёк одинокий прохожий, который, по всей видимости, никуда не спешил. Укрывшись поломанным зонтом, край которого был загнут порывом сильного ветра, он неспешным шагом брёл по тротуару. Лица его из-за зонта не было видно. Но, видимо, это был уже немолодой человек. Прохожие, обгоняя его на ходу, искоса посматривали на этого чудака, который, хлюпая промокшей обувью по лужам, шел, погрузившись в свои думы. «Наверное, этому человеку одиноко, – решила Айганыш, и ей стало жалко его. – Одиночество – плохой спутник жизни». Взглянув на сына, она поблагодарила Бога за то, что у неё есть её Мурат. Поблагодарила Всевышнего, что чувствует себя счастливой, потому что в мире есть человек, которому она нужна. Ведь в этой жизни, если ты никому не нужен – беда. Она с нежностью посмотрела на сына и глубоко вздохнула. Это не укрылось от внимания Мурата.

– Мама, что случилось? Ты что-то интересное увидела на улице?

– Нет, сынок, всё нормально. Вспомнила кое-что.

– Надеюсь, хорошее? Ты не забыла главное? – мы с Салтанат подойдём к четырём часам!

– Не забыла, мой дорогой. Как я могу забыть такое! Всё будет в порядке. Ты же знаешь свою тётушку Гульжамал, кудесницу стола.

– Не сомневаюсь, мама. Когда вы вдвоем берётесь что-то приготовить… Ой, я про булочки забыл! – спохватился Мурат, потом вытащил из микроволновки вкусно пахнущую, подогретую сдобу и поставил на стол. – Попробуйте, мама, это вкусно.

– Спасибо, – улыбнулась Айганыш, показывая всем своим видом, что ей нравится такое отношения сына к ней. – Булочки, видно, из вашего ресторана, – подержала она разговор и взяла поджаристую, горячую, пышную.

– Да, это творение наших поваров, – не без гордости ответил ей Мурат.

– А тебе не надоело подрабатывать официантом, может, пора уже подумать о серьёзной работе? К тому же она отнимает у тебя всё вечернее время, – пожалела она сына, отхлебнув горячего чаю и откусив кусочек булочки.

– Никак нет, нечего прохлаждаться. Ну, всё, мне пора, – встал он из-за стола. – Когда окончу учёбу, тогда буду думать о другой работе. Я надеюсь, после учёбы заберу вас всех в Америку… Или в Канаду поедем.

– Ну, ладно, беги на свою учёбу, тебе не Америка сейчас нужна, а хорошо сдать государственные экзамены. Тем более, жениться надумал… Не рано ли? – неуверенно спросила она его.

– Нет, мама, думаю, не рано!

– Скажи… Она тебе очень нравится?

– Да, мама. Я влюблён в неё, – сказал Мурат и засмущался.

– Любовь – это прекрасно, – задумчиво произнесла она, сделав вид, что не заметила его смущения. И добавила: – Любить – это прекрасно!

– А быть любимым?

– Когда ты знаешь, что тебя любят – по крайней мере, знаешь, что в этом мире ты не одинок. Ну, всё, беги, мой Ромео, к своей Джульетте.

Мурат быстро оделся и через две минуты уже стоял на пороге. Открывая дверь, он на секунду задержался.

– Подожди-ка, сынок, – остановила его Айганыш, потом внимательно посмотрела на него и сказала: – Будь осторожен, нехороший сон мне привиделся.

– В наш век высоких технологий суеверия прочь, мама!

– Ты так похож на отца, – отметила она, ещё раз посмотрев на замершего на пороге сына. – Ну, всё, беги, – и тихо добавила, когда дверь за ним захлопнулась: – Мой маленький верблюжонок, пусть Бог тебя хранит!

В квартире сразу стало тихо.

Она снова прошла на кухню и, присев у окна, подумала: «Всё могло быть по-другому, если бы были живы Сабыр и старшенький – Адыл». Потом закрыла глаза, попыталась представить свою семью, сидящую вместе за круглым столом, для себя решив, что семье обязательно надо было быть большой. Ведь она непременно родила бы Сабыру кучу детей, и за столом сидели бы, гудя как пчелиный рой, их дети – мал-мала меньше. Но по воле судьбы какой-то пьяный водитель лишил её этого счастья… «Почему люди совершают такие поступки, от которых страдают другие, почему ломают чужие судьбы? Неужели за грехи других кто-то должен отвечать своей жизнью?.. Эх…» – в сердцах вздохнула она и обратила внимание на висевший в прихожей зонтик.

– Зонтик забыл, проказник, – заволновалась она и снова очутилась на балконе, чтобы окликнуть сына, не подумав, что сама может еще раз промокнуть под дождем. Она стала лихорадочно искать его глазами среди прохожих. Наконец заметила его силуэт:

– Сынок, зонтик забыл, зонтик! – крикнула она что было силы. Но он не услышал её в шуме падающих капель. Мурат, пригнувшись, прямиком бежал к остановке, чтобы успеть на автобус тридцать восьмого маршрута.

«Хоть капюшон не забыл накинуть на голову», – успокоила она себя и помахала ему рукой, когда двери автобуса закрылись за сыном.

Зайдя обратно в комнату, она посмотрела на фотографию мужа и сказала: «Береги его, свою кровинушку». Не дождавшись ответа, приступила к уборке квартиры. Сегодня всё должно было выглядеть безупречно. День у Айганыш выдался особенный, как и особенным был дождь, который продолжал на улице выстукивать свою дробь.

В унисон дождю пылесос монотонно гудел, беззаботно всасывая в себя осевшую на пол пыль.

«Вот и у моего сына пришла пора государственных экзаменов», – думала Айганыш, не прекращая уборку. Когда-то она тоже была студенткой и хорошо представляла этот период последних студенческих дней. Тогда считалось, что с момента защиты диплома начинается по-настоящему взрослая жизнь. Каждого впереди ожидало устройство на работу, кто не женат – женитьба, потом рождение детей и так далее. В советское время всё было по расписанию. Зарплата – законные сто двадцать рублей, и очередь на квартиру, которую ты обязательно, рано или поздно, получишь. А сейчас что? Жениться ещё можно, а вот устроиться на работу – надо связи иметь, как говорится, хороший «блат». От того, наверное, молодежь сейчас уезжает – кто в Россию, кто ещё дальше… Наверное, не от хорошей жизни.

А недавно ей рассказали одну историю, от которой волосы встали дыбом.

В одном из приграничных сел на юге страны вся молодежь поголовно уехала на заработки за рубеж. Случилось так, что в том аиле умер старик. Вырыть могилу и похоронить аксакала по-человечески оказалось некому… «Что творится? Страшно подумать!» – вот так, размышляя о горькой действительности нашего мира, она и не заметила, как пропылесосила две комнаты. Когда выключила пылесос, услышала, что надрывается её мобильный телефон.

– Алло, это я, Гульжамал, – послышался обеспокоенный голос её сестры. – Ты чего трубку не берешь? Который раз тебе названиваю!

– Да я пылесосила, вот и не слышно было твоего звонка… Что-то случилось?

– Да, задерживаюсь я. Хотела тебя об этом предупредить. Буду в течение часа. Ты пока без меня начинай, заготовки к салатам делай.

– А что случилось?

– Да пробки тут везде, в городе, – я пешком добираюсь. Люди опять на митинги вышли. Со стороны Алма-Атинской большой колонной идут.

– А ты сейчас где?

– На пересечении проспекта Чуй и Ибраимова.

– Хорошо, захвати в «Народном» майонез и килограмм огурцов.

– Захвачу, – сказала Гульжамал, и на этом связь между ними прервалась.

«Снова митинги. Не к добру это, когда люди сильно озлоблены на власть», – подумала Айганыш и присела на край дивана. В голову сразу полезли разные мысли, сбивая её с положительного эмоционального настроя. Она подумала о сыне и лихорадочно набрала его телефон. На том конце прозвучало беспристрастное: «Неправильно набран код, повторите набор». Она так толком и не научилась управляться с мобильником. Снова пришлось набирать номер. На этот раз связь таки состоялась. Мурат не заставил себя долго ждать.

– Алло, мама, я слушаю…

– Ты где, сынок?

– Я уже вышел из университета, иду по дороге.

– А что так рано?

– Занятия отменили.

– Почему?

– Митинги на улицах.

– Будь осторожен. Иди сразу домой.

– Не беспокойся. Всё будет нормально. Я приду в четыре часа вместе с Салтанат, как и договаривались. Она меня будет ждать в полчетвертого у кинотеатра, потом – сразу домой. Ну, всё, пока.

– Ты зонтик забыл, – вспомнила она.

– Ничего, я в капюшоне. Целую, пока.

– Пока, сынок. – Связь прервалась, и Айганыш снова осталась наедине со своими мыслями: «А на улице идёт дождь», – просто подумалось ей, уже не в первый раз. Но это не была простая констатация факта. Во вроде бы незамысловатой мысли проскальзывало что-то другое. Дождь, почему-то после разговора с сыном, стал вырисовываться в её сознании неким образом, словно он был живым существом. Вдруг она осознала, наверное, впервые так отчетливо, что все важные события в её жизни случались именно во время дождя. Она родилась во время дождя, в школу пошла во время дождя. Даже замуж вышла и родила своего Мурата тоже во время дождя. Это поразило её. Но что потрясло её больше всего – что та злополучная авария, забравшая её любимых, тоже случилась во время дождя, ровно двадцать четыре года назад. В тот день дождь стоял пеленой. Они с семьёй возвращались с Иссык-Куля. За рулём «Жигулей» тестя был муж. Дождь лил как из ведра, даже дворники не успевали очищать стекло. В салоне автомобиля, кроме нее и мужа, находились их четырёхлетний сын Адыл и сестра мужа, Гульсана. В районе села Тору-Айгыр на встречную полосу вылетел грузовик. Всё произошло в одно мгновенье. Пьяный водитель на колхозном ГАЗ-53, в один миг разрушил её счастье.

С тех пор ей часто чудится этот страшный скрежет металла. Потом был провал, бездна… Когда в больничной палате пришла в себя, увидела перед собой свою мать. По её взгляду поняла, что потеряла семью, и уже нет на этом белом свете её горячо любимых людей. Осознать эту реальность было невероятно тяжело, хотелось просто умереть вместе с ними. Почему тогда Всевышний не забрал её? – не переставала думать Айганыш, когда у неё перед глазами всплывал сладкий образ первенца Адыла. В первые дни после похорон ей часто слышался его безвинный и чистый смех. Тогда она, спрятав голову под подушку, искала тишины, но воспоминания о своём дите снова возвращали её в тот проклятый день. Ее снедала гнетущая тоска по сыну, по мужу. Наверное, для матери не бывает на свете ничего тяжелей, чем потеря ребёнка. Даже, кажется, и та верблюдица, которой не подвластны человеческие эмоции, плачет, проливая слёзы над своим погибшим верблюжонком. А каково было ей, враз лишившейся мужа и сына. Если честно признаться перед Всевышним, в те тяжкие дни она была готова наложить на себя руки – если бы не одно обстоятельство.

В тот момент от необдуманного поступка её остановило лишь то, что она находилась на первом месяце своей второй беременности. Врачи были категорически против того, чтобы она рожала. Они говорили, что после полученных травм и стресса её организм не выдержит родов. Советовали, пока не поздно, сделать аборт. Ведь роды могли привести к параличу. Но что могли знать тогда врачи! Убрать ребёнка для неё было все равно, что заново убить мужа и сына. И хорошо, что тогда не послушала их. На свой страх и риск выносила ребёнка. Родила, вырастила. Но чего ей стоило всё это! «Женская доля. Почему ты так тяжела?» – подумала она, и невидимый образ дождя исчез, вернув её от тяжёлых воспоминаний обратно в свою квартиру.

Вдруг она вспомнила, что в этом году ей уже исполняется пятьдесят, и она будет ровно в два раза старше своего мужа. А сын – ровесник своего отца. «Время, время, времечко! Никого ты не щадишь. Много ли это – полвека? Мало ли? А для меня – целая вечность», – обдумала она внезапно пришедшую мысль и, спустя мгновение, в голове возник извечный вопрос человечества: «А что такое время?»

На него она так и не смогла найти ответа. Но точно знала, что время одним умом постичь нельзя. Ключ к разгадке кроется в сердце, в душе. Ведь лишь прожитое и прочувствованное дают нам ощущение того, что мы называем словом «время». Вспомнила она и то, что, будучи студенткой, прочитала – космический год равен двум тысячам земным годам. А один космический день – семидесяти земным годам! Тогда она подумала, что если нам суждено на этой земле прожить семь десятков лет, значит, в масштабах вселенной мы – бабочки-однодневки. Это открытие в свое время поразило Айганыш. Теперь же в голову почему-то закралась мысль, что один прожитый день иногда стоит больше, чем вся прожитая жизнь. И это почему-то её испугало.