Читать книгу: «Царская дочь», страница 4

Глава 7
Современная церковь

Но на среду выпал государственный праздник, – День народного единства. И Марина не позвонила, но объявилась на следующий день:

– Ой, я вам вчера не позвонила, совсем забыла, что праздник какой-то, – вот мы и не собирались! Как ваши дела?

– Нормально.

В понедельник Максим заработал деньги, – целых семь тысяч рублей. Принёс один красный «хабаровск» и два голубых «ярославля», и сказал:

– Ты уже, наверное, давно таких купюр не видела.

Деньги оказались получены страшным способом: муж оформил на себя фирму, ООО «Афина», якобы занимающуюся текстилем.

– Может быть, за что-то надо помолиться? Давайте, я помолюсь! – с жаром предложила Марина.

Но Михайлова не стала, как говорят ростовчане, ни на что «жалиться», и новая знакомая помолилась за общее благополучие. А искренние молитвы ото всех принимаются, – спас же святой Николай Угодник китайца в Харбине, провалившегося под лёд, когда тот горячо его просить: «Старец с вокзала, помоги! Старец с вокзала, помоги!»

Катя не знала, было ли это ответом на молитву Марины, но уже в пятницу они сдали комнату!

Вечером, когда муж, как обычно, спал под работающий телевизор, по объявлению пришли Оксана и Сергей с Украины. Их всё устроило.

– Мы живём здесь в соседнем доме, – сообщила девушка, так похожая на Наташу Королёву. – Переехать сможем лишь через несколько дней. Не получится ли так, что вы возьмёте у нас деньги, а комнату ещё кому-нибудь сдадите?!

– Да к нам никто и не пойдёт, сейчас же такой выбор жилья…

– А вы работаете?

– Да, на вахте, – соврала Катя. – Упаковываю в Москве детали.

Она нашла объявление в бесплатной газете, созвонилась, и ещё думала туда устроиться и расплатиться со всеми долгами. Но у Михайловой не было денег даже на проезд до Москвы, она боялась оставлять непутёвого мужа без присмотра, да и обещания были слишком радужными: бесплатная спецодежда, питание и проживание. Ага, и вся зарплата в сорок тысяч на всё это уйдёт! Катя не знала, что спецодеждой и материалами её должен обеспечивать работодатель.

Когда они ушли, позвонила сестра Раиса Михайловна, спросила заискивающе:

– Катенька, а почему ты в собрание так и не ходишь?!!

Сестра Михайлова театрально тяжело вздохнула и сказала:

– Я ушла в другую церковь. В ту, что рядом с моим домом.

Просто концовка для рассказа о сиротке, ищущей Бога и плохой, равнодушной church.

– К пятидесятникам? – деловито спросила Раиса Михайловна.

– Нет, к неопятидесятникам. Они не носят платков и юбок до пят.

– Не нужно ходить в эту церковь, – строго сказала Раиса Михайловна.

– А мне там нравится! Она современная.

Ну и сказанула! Бог «всё тот же», как церковь может стать «современной»?

Только churches. Эти могут. Но Михайлова никогда не считала их «церквями», просто интересными клубами по увлечениям.

– Ты же – покаялась, тебе надо ходить! – простонала Раиса Михайловна. – Пора уже думать и крещение принимать. Я и сама не хотела креститься, но меня уговорили.

«Покаяться» сестру Екатерину сагитировала сама же Раиса Михайловна. Долго упрашивала. Уверяла, что к ней после сей акции станут относиться лучше, как к своей. Это был унизительный обряд, который Михайлова восприняла как «наказание стыдом»: нужно, заранее договорившись с пастором, после призыва к покаянию стать перед всем залом на колени и помолиться своими словами. Пастор клал руки тебе на голову и молился уже за тебя.

И Катя, после многих месяцев отговорок, пошла навстречу сестре Раисе Михайловне, которая так много для неё делала. Да, некоторые признали её своей, а Катя просто внутри себя над ними смеялась: ну что мне ещё для вас сделать? Козой поскакать?

– Ну, отдохни пока, – сдалась Раиса Михайловна.

– А к Валере мне можно приходить, меня не выгонят?

– Ты пришла не к ним, а к Богу, и никто не имеет права тебя выгнать! И так слишком много на себя берут!

Глава 8
«Там покрывает столики опавшая листва…»

А в субботу, накануне поездки, руководство церкви «Дом Петра» просто избаловали Катю своим вниманием, прислав два больших смс:

«Дорогие друзья! В воскресенье мы едем на общее собрание «Дома Петра» в Сокольники! Будет два автобуса в 9.15: один из городка (конечная автобусов возле рынка), и другой из Ферзёво, с автовокзала. Они заберут остальных у «Макдональдса» в 9.30. Благословений!»

Это пришло утром, а вечером:

«Все желающие из городка поехать в Сокольники, встречаемся у автобусной станции в 9.05 утра».

А в перерывах между посланиями позвонила, судя по голосу, сама пасторша (она не представилась), и спросила очень надменно и строго:

– Вы поедете завтра?

– Да, но как я узнаю нужные мне автобусы?

– Вам их номера, что ли, сказать? Записывайте!

***

На следующее утро муж уехал на работу, а Михайлова села на заказанный ферзёвский автобус – он попался ей на глаза первым. Но именно там был пастор, который, увидев её, расплылся в своей вечной сайентологической улыбке:

– Здравствуйте, Катя!

Играла корпоративная «духовная музыка», прихожане как-то нехорошо, с истерическим надрывом, смеялись. Сестра Михайлова даже испугалась: уж не бешеные ли, не покусают? В интернете на запрос «харизматы» всплывали ужасные фотографии, – люди с перекошенными лицами. Правда, как сообщала Википедия, вся полная фактических и орфографических ошибок, её новые знакомые принадлежат к «умеренным харизматам».

– А Мудрецовых нет? А Ивановых сегодня не будет? – беспокоился пастор. – А Дима Каменев вчера женился!

Катя проштудировала в своём крохотном телефончике и группу «ВКонтакте». Из знакомых – лишь пасторша, Ирина Рыбкина, – она различала её пока лишь по имени и голосу. А на Диму Каменева Михайлова обратила внимание, потому что он учился с ней в одной школе. И она решила: наверное, какой-то ботаник…

– Драгоценные, – объявил между тем пастор, – сейчас мы пустим по рядам конверт с пожертвованиями. Сам проезд в автобусе бесплатный. Мы принесём нашей головной церкви ежегодные дары!

Когда конвертик дошёл до Михайловой, он уже распух от купюр. Там было много «петербурга», «москвы», «архангельска», «ярославля» и даже один «хабаровск»! Какой же соблазн, право слово! Перекатывались и монетки. И Катя положила десять рублей, и ей показалось, что этого много.

И вот они в парке Сокольники, и Михайловой кажется, что они на страничке её букваря, – опавшие листья лежали точно такими же волнами! Только девочки с мамой в берете не хватало.

Она услышала, как пастор ласково говорит охраннику:

– «Дом Петра».

Как же трудно, когда никого не знаешь! Но сестра Михайлова прицепилась к двум тёткам из автобуса, и вместе с ними нашла нужный павильон. И, чтобы не потеряться, таскалась, к их неудовольствию, по периметру огромного зрительного зала, поскольку тёткам нигде не нравилось. Катя не отставала от них, чтобы уйти вместе на автобус. Она не страдала топографическим кретинизмом, но всегда боялась заблудиться в новом месте.

И снова Кате показалось, что они на машине времени уехали в начало 90-х.

Загремело прославление, все встали. Михайлову окружали такие злобные молодые лица, и она думала: а что у них всех, этих лицемеров, за душой? Так же, как и дети Божьи, бросают своих неуспешных сыновей на смерть, отнимают квартиры у бабок в маразме и дерутся за объедки плова без мяса?

Пели, конечно, шикарно. Пасхальный гимн «Осанна!», и

Только ты один, Бог, можешь нас спасти!

Ты один нас можешь воскресить!

Ты пришёл спасти нас, вывести из тьмы!

Ты один достоин всей хвалы!

После восхваления вышел верховный норвежский пастор Юстейн, и объявил по-русски с милым скандинавским акцентом:

– Поднимите руки те, рядом с кем есть свободные места! Это очень хорошо, когда в церкви тесно!

И сестра Михайлова влезла в свой старенький смартфон, и нашла историю жизни этого человека, который «очень любит Россию». Оказалось, что хотя church «Дом Петра» и пришла к нам из «нейтральной» Швеции, но корни её всё равно – в Америке. Доктрину церкви не так уж и давно, в 80-х годах, сформировал шведский лютеранский пастор, перешедший впоследствии в католичество. В общем, кругом измена да духовный блуд.

Михайлову с детства интриговал скандинавский полуостров. Астрид Линдгрен, Марие Гриппе, Улле Матсон, Яльмар Сёдерберг, Анне Катле Вестли, Туве Янсон… Но в Швеции и Норвегии «Бог умер». Да, там устраиваются пасхальные каникулы, как у нас – новогодние, но на верующих смотрят как на идиотов²³. Однополые семьи, педофилия, шведская семья, – свальный грех, содомия! Какое поле для апостольской деятельности! Одна шведка Эва Хансен со своими «Цветами боли» чего стоит! Послание к Коринфянам – потенциальное послание пастора Юстейна к родным норвежцам: «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии,²⁴ ни мужеложники… Царства Божия не наследуют».²⁵Знай, ходи и убеждай: «It’s a sin!”²⁶ Нет, страшно же в Содоме и Гоморре! Придут извращенцы, как в дом Лота, и «познают»!

Отец Алексий рассказывал: «Моя знакомая работала в Швеции в детском саду, и её уволили с работы за то, что она надела юбку. Это у них считается половой дискриминацией».

Бред, который нам пока ещё кажется смешным. А ещё там кота арестовали, повадившегося лазить за едой к соседям. Хозяину, как опекуну, присудили «повлиять» на питомца. Тогда почему Карлсона, обворовавшего фрёкен Бок, не задержали?

Но сестра Михайлова рада, что поехала, было очень интересно. Выступала девочка из Таджикистана, которую удочерили во время войны, призывали усыновлять сирот. Рукополагали новых пасторов, и они давали клятву:

– Обещаю жить согласно Священному Писанию!

– Нашу церковь пришёл сегодня поздравить православный священник!

И Михайлова увидела на медиа-экране типа в чёрном подряснике, без бороды, но с хвостиком сзади. Он обнимался по очереди со всей верхушкой «Дома Петра».

– Это наш друг, православный священник отец Олег! Аминь?

И Михайлова опять влезла в свой смартфон. Хорошая же игрушка, когда скучно! Да, известная, оказывается, личность, обновленец. А до чего же отвратительны их «службы»: вот иерей, автор радиопередачи на радио «Надежда»,²⁷ прихожане стоят, но женщины без платков, что сразу бьёт в глаза.

Обновленца сменил пожилой американец, а «варяг» его переводил:

– Вы все знаете Билли Грэма, Дерека Принца, но слышали ли вы о Брайли, Клиффорде, проповедовавшем с 1945 по 1952 год, и прожившего всего тридцать три года? Это же ракеты, которые так ярко взлетали! Они начали сильно, но слабо закончили. По статистике, на миссии остаётся один из десяти миссионеров. Мне семьдесят девять лет, из них я проповедую шестьдесят три года! Если хочешь сильно закончить, – жертвуй! Хочешь иметь финансы – жертвуй! Желаешь иметь друзей, сам будь дружелюбен!²⁸ Если ты хочешь закончить сильно, то ты не можешь жить для себя! Каждый новый день – это пустая рамка для картины! И пусть каждый твой день будет исключительным! Аминь!

Ещё он рассказал, как их американская церковь спасала от мафии проституток, увозя их с панели на автобусах, и даря потом цветы.

– Есть круг любви. Есть люди, которых мы включаем в свой круг любви, а есть те, которых мы оттуда исключаем. И мы включили этих проституток в свой круг любви!

В конце было покаяние, как в 90-е. На сцену вышли люди и прочли вслед за северным пастором Юстейном молитву покаяния:

– Мой дорогой Небесный Отец, прости, что я так часто согрешал перед Тобой. Пожалуйста, прости меня…

Покаявшемуся таким упрощённым образом зал аплодировал, и этот человек считался теперь спасённым.

Но вот общее собрание закончилось, и до отхода автобуса остались считанные минуты. Стали рассказывать о флорболе, о котором Михайлова слышала впервые, но народ рассосался, хотя всех просили потерпеть. И своих тёток-маячков Катя потеряла.

Когда она вышла из павильона, с ТЭЦ позвонил муж. Он ничего не знал о её новом увлечении. Михайлова призналась, что сейчас в Москве.

– Тогда давай назад вместе поедем!

– Нет, я на экскурсии. И ты на Октябрьском поле, а я в Сокольниках.

Из автобусов остался лишь один, – ферзёвский. Половина прихожан всё-таки осталась на общем собрании, ведь приехала какая-то кореянка, которая «прочтёт всего две лекции».

Вошли вульгарные, противные тётки, они громко ржали, вели себя вызывающе и раздавали среди своих пироги, оставшиеся от Диминой свадьбы. У Михайловой уже всё сосало, но ей, как не «своей», ничего не дали.

Если в Москву Михайлова ехала без соседа, то в этот раз к ней подсел седой пожилой брат. Ему могло быть и семьдесят, и пятьдесят. Когда они проезжали Черкизовскую, он сказал:

– А если автобус сломается, пешком все пойдём!

Михайлова поёжилась, хотя деньги на дорогу у неё были. Дурак какой-то!

– Вот я, – продолжал он хвастаться, – всё время спрашиваю, как мне куда-то дойти, а мне объясняют, как доехать. А мне надо именно знать, как дойти! Вот я приехал на ваш Колонок, – хотел устроиться на работу на остановке Питомник. Но мне было жалко тратить деньги, и я пошёл пешком вслед за маршруткой, думал, что рядом. И только к вечеру пришёл.

Питомник находился далеко за Ферзёво, но из Щёлочи туда ходили автобусы.

Михайлова вышла на мосту, а брат Владимир, – так звали этого седого дурачка, – поехал «в гости в Ферзёво».

Новых квартирантов что-то не было, муж тоже не вернулся, и Екатерина принялась за борщ. Он у неё всегда хорошо получался.

Она опять опоздала в воскресную школу, а отец Алексий даже пришёл раньше. А беседа была очень интересной:

– Чем мы лучше? – патетически сокрушался пастырь. – Нас, православных, в мире очень мало. Я смотрю на своих прихожан: у всех лица хмурые, от всех ожидаешь чего-то недоброго…

Это он ещё у братьев-харизматов не был.

– Батюшка, – сказала женщина в красивом белом шарфе, – этим летом я была в Троицком соборе на ранней литургии. И одной женщине стало плохо. «Скорая» её не взяла, но никто из прихожан, хотя все причастились, не согласился отвезти её домой! И только после второй литургии, еле-еле, со скрипом, удалось уговорить!

И Михайлова спросила:

– Почему у нас, в отличие от сект, нет общин?

– Потому что нашу церковь целенаправленно разваливали триста лет! – в сердцах сказал отец Алексий.

Глава 9
Вражеский стан

Это просто чудо, но на следующий день, в понедельник, Михайлова проходила мимо собора за минуту до начала вечерней службы! И её потянуло туда, и она попала на праздничное богослужение с помазанием елеем и «величанием» в честь святителя Димитрия Ростовского! В пять вечера народу ещё мало, но к шести собралось, как у пророка Иезекииля, «весьма великое полчище».

И не надо было никаких общин.

И у Михайловой было чувство, будто она приходила мимо дома пира, а её позвали в гости, и она не отказалась.

А квартирантов новых что-то всё не было. Интересно: деньги отдали и не живут! Надо было поинтересоваться, а то уже просто неприлично! Максим позвонил, и Оксана сказала, что они переедут только завтра. И действительно, во вторник Сергей принёс две большие сумки. Просто семейная идиллия.

В среду, когда Катя собиралась на домашнюю группу, Максим сильно насосался пива. Отец Алексий любил повторять, что частота, на которой работают гаджеты, не совпадает с частотами нашего мозга, и поэтому они очень вредны для здоровья. И Михайлова подумала, что частоты мозга пьяного и трезвого человека ещё больше не совпадают. Максиму было ужасно весело, он смеялся, передразнивал её. Она кричала, скандалила.

Позвонила Марина из церкви:

– Катя, мы скоро будем на мосту. У нас чёрная машина, номер 345.

Но Михайлова воевала с пьяным мужем, и поэтому опаздывала. Позвонила Марине.

– Ничего, мы сейчас отвезём других людей.

Таинственная Зинаида Григорьевна жила на Комсомольской, берущей свои истоки рядом с домом Кати, но устье оказалось в другом микрорайоне.

Михайлова уже шла по Комсомольской, как опять стал звонить Максим. И Катя сочла за лучшее вернуться, потому что в доме – чужие люди. Она позвонила Марине:

– Марина, я, к сожалению, сегодня не смогу придти, у меня… у меня… семейные проблемы.

– Хорошо, мы помолимся за ваши семейные проблемы!

Когда она вернулась, Максима уже обнимал Морфей, а вскоре он совсем успокоился и повернулся к стене. Вот так всегда!

К Кате скромно постучалась Оксана:

– Вы обещали нам холодильник.

– Вот он, забирайте.

Это был старый, страшный «ЗИЛ», оставшийся от одного из квартирантов. Но он отлично морозил!

Оксана позвала сожителя и они вдвоём попёрли этот гроб. Катя его даже на миллиметр с места сдвинуть не могла!

– Серёг, мне тяжело, ты разве не видишь, что я – толстая! – вдруг закричала Оксана.

Это ей так казалось.

– А он хоть работает? – с сомнением спросила Оксана.– А то мы вдруг зря его с Серёгой тащим?

– Всё работает.

***

В четверг Максим уехал к Родиону. В этот день он пожаловался:

– У меня, наверное, что-то с почкой, – правый бок болит.

Катя очень испугалась и расстроилась.

В этот день у Валеры протекало домашнее общение. Настроение у Кати было упадническое. Она влезла в свой старенький смартфон и стала смотреть болезни почек. Характер жалоб походил на пиелонефрит, неизлечимое заболевание, грозящее ампутацией почки. Им страдала и Раиса Михайловна.

Пастор же церкви детей Божьих, как и все его конкуренты (это когда речь идёт о сфере влияния), и они же – коллеги, когда имеет место объединённая война против православия, страдал манией преследования. Всё Анатолию Александровичу мнилось, что за ним следят спецслужбы! Поэтому пастор детей Божьих спросил деланно ласково:

– У тебя здесь камера, да?

Разумеется, что она там была, но расстроенная Катя не заметила подвоха.

– Да я просто в интернете смотрю про болезни почек.

– А у тебя почки болят, да? – сочувственно спросил пастор детей Божьих.

– Меня просили узнать.

Когда Раиса Михайловна снимала комнату рядом, она не пропускала ни одной встречи, а теперь добираться за двадцать километров из Камволино, да ещё со сломанным плечом, стало невозможно. Она готовила для этих домашних общений салаты, пекла беляши, чебуреки, пироги с ягодами, фруктами, луком и мясом. Теперь же на столе скучало каменное слоёное печенье.

У пастора же сегодня явно было лирическое настроение. Он даже стал ухаживать за Катей, хотя до этого, видимо, считал её ужасно старой (она годилась ему в дочери). Анатолий Александрович время от времени интересовался, имеет ли она половые сношения с мужем. Сам же он всякий раз подкатывал к Амире и Вале, молодым молдаванкам, с некоторой натяжкой годящихся ему во внучки.

А пастор стал потчевать Катю пересохшими печеньями:

– На вот, покушай. Надо просто быть попроще…

…Когда она вернулась домой, в кухне вовсю плевалась маслом сковородка и пенилась кастрюля с макаронами. А комната и кухня исходила дикой злобой на всё и вся. А Максима всё ещё не было. Но он мог зависнуть у Родиона и на несколько дней.

Катя позвонила – телефон то пищал, то вообще не соединялся. Значит, недоступен. И она расстроилась – страшно, до слёз.

А на кухне Оксана отравляла всё злобой. И Катя почувствовала себя такой одинокой в своей же собственной квартире.

Но назавтра Максим позвонил сам, попросив принести ему в травмпункт медицинский полис. Бок продолжал болеть, и он решил обратиться к травматологу. Чтобы его приняли, он соврал, будто только что поскользнулся и упал, – был страшный гололёд.

Ему поставили два плохих диагноза, которые, к счастью, не подтвердились: перелом правого двенадцатого ребра и травма правой почки. Но оказался просто ушиб поясничной области. Ему прописали немецкий «Фастум-гель», но Катя взяла в аптеке «Быструм-гель»: и дешевле, и поддержка отечественного производителя.

Вечером, уже довольно поздно, Катя написала Марине смс:

«У меня в это воскресенье будет день рождения».

«15 ноября? Это очень хорошо! Приходите в церковь, мы вас поздравим! Как ваши проблемы, разрешились?»

«Да».

«Здорово! Увидимся! Я буду на втором служении!»

***

А у жильцов, Оксаны и Серёги (по-другому его не называли), тоже всё не слава Богу.

Ночь. Бубнит телевизор. Сожители за стеной громко, безобразно ссорятся. Кажется, Серёга обвиняет партнёршу в неухоженности. Оксана орёт, визжит, материт свои волосы:

– Я не знаю, что мне делать с моими … волосами, чтобы они не сыпались!!!

– Сучка бесплодная!!!

– Нет, увидишь, я ещё рожу сына! И он будет меня защищать!!!

Серёга собирается и уходит. Оксана плачет и умывается в ванной. Всё за стенкой, всё слышно.

***

А в день рождения выпал снег. Михайлова надела чёрное платье на подкладке от «Зарины», серую накидку без рисунка, «очень хорошую турецкую дублёнку» без капюшона и ботинки-сникерсы.

Марина, в красивом джемпере из зелёных и красных полос, пришла на первое служение, но не ради Кати же! Выступал брат, которого звали то ли Дима, то ли Вадим.

– Сегодня у нас есть именинница, – объявил он в самом конце собрания.

И Михайлова вышла перед залом, Дима (ведь Вадима тоже можно звать Димой!) подарил ей христианский календарь миссии «Хлеб наш насущный», а собравшиеся спели песенку, на мотив “Happy birthday to you!”:

С днём рождения тебя!

Мы желаем тебе возрастать во Христе!

Святым Духом наполняться мы желаем тебе!

И поаплодировали, как же без этого!

Сестра Михайлова ещё не выучила пасторшу, и приняла за неё громогласную, громадную бабу в нелепой, модной у старух, шляпке. Она, кряхтя, залезла в старый джип и крикнула:

– Кому на станцию – садитесь!

Позже выяснилось, что в тёплое время года пастор добирался в церковь на… велосипеде, а в холодное – на автобусе. Ему, как многодетному отцу, полагался бесплатный проезд.

– Что же вы не сели с ними, доехали хотя бы до площади! – укоризненно покачала головой какая-то сестра.

– Мне туда не нужно.

В модных «сникерсах» с их внутренними каблуками ужасно неудобно спускаться с покрытой первым снегом «горы», оставленной в древности сошедшим ледником, а «очень хорошая дублёнка» оказалась тяжёлой, неудобной, и не согревающей при такой сырости. Но довольно элегантной.

За Катей увязался седой знакомый из автобуса, брат Владимир:

– А откуда они узнали? – как ей показалось, с издёвкой спросил он.

Михайлова же не могла знать, какое положение он занимает в церкви! Здесь, как и у детей Божьих, были свои звёзды, какие-то Варгузовы.

– Я просила их меня поздравить.

Катя вспомнила, как после богослужения он допытывался до каких-то тёток:

«А давайте пойдём сейчас все в Ферзёво пешком!»

«Нет, Володя, иди один куда хочешь! Это мы в молодости ходили…»

До «границы», но это только от ближайшей остановки, было пять километров.

Жил же брат Володя в соседнем Королькове, в посёлке Ткач.

– А что же вы у себя не ходите? – спросила Михайлова, чтобы заполнить паузу.

– Мы раньше ходили. И в «Восход» ходили.

Михайлова нашла статью Ульяны Скойбеды о «ребцентрах» в архиве «Комсомолки». Очень интересно, но всю картину портило хамство: журналистка называла спившегося участника войны в Нагорном Карабахе «алкашом». Катя подумала, что пишет малолетка, которой добрая мама утром перед работой мажет хлеб маслом, но это была уже женщина в возрасте, удостоенная отдельной статьи в Википедии!

Принимая Владимира за фанатичного брата, Михайлова «призналась»:

– А я до вас ходила к детям Божьим. Но бабки решили, что я много съела, и выгнали меня.

– А я один раз был у них в Мыльниках.

– Вам дали после служения бутерброд?

– Нет, наверное, чужим не дают.

– Ещё как дают, просто обед в соседнем корпусе! Должны были пригласить…

А может, сейчас уже не кормят, денег нет?

И Михайлова поняла, что Владимира не интересовала религия, просто он чувствовал себя одиноко. Куда ещё пойдёшь, как не в church? Это самое мудрое, называть эти американские «церкви» на их родном языке – «чёрчь». За всё время их разговора Владимир ни слова не сказал о Боге и Библии. Он её и не открывал, наверное.

Старик увязался провожать Катю, всё хотел вычислить её дом. Но они спокойно прошли мимо её девятиэтажки. Она довела Владимира до дороги, и он опять хотел вернуться. Но телефон Михайлова ему оставила, так как была до того одинока, что была рада даже такому собеседнику.

– Надо же, вам можно просто позвонить! – поразился «брат». – С Новым годом там поздравить…

А дома была, как всегда, гнетущая обстановка. К Оксане подходить было страшно. Она вежливо спросила:

– Екатерина, а у вас нет чёрных ниток? Мне надо куртку Серёге зашить, а свои я после переезда найти не могу.

И хозяйка принесла ей не только нитки, но и модные бело-голубые джинсы и кофточку с крошечными пуговками из ассортимента Раисы Михайловны:

– Я осенью торговала вразнос, – соврала Катя, – а это то, что осталось от моего «бизнеса». Видите, с ценниками, никто не носил! А мне мало.

– Надо же, с кружевами! – восхитилась Оксана.

У хозяйки день рождения, а она, заискивая, подарки дарит!

Квартирантка зашила сожителю куртку, вернула катушку и сердечно поблагодарила.

Позвонил Владимир, и Катя обрадовалась.

– У кого-то сегодня день рождения! – своим усталым, старческим голосом, напомнил он. – Как будешь праздновать?

– Никак. У меня никого нет.

Наверное, он думал, что Михайлова будет отмечать шикарно, как знаменитость, как ему недоступно. Коттедж на пару дней снимет, или ресторан. Как говорят в Дагестане, чужой цыплёнок кажется индюком, а свой индюк – цыплёнком.

– А давай я к тебе приеду! Мне так приятно…

– Я никого не принимаю. У меня нет евроремонта.

Вот это было правдой. «Княгиня никого не принимают…»

– Да я не смотрю! Мне лишь бы было, на чём посидеть! Я помогу убраться! Или давай погуляем…

– Так у меня же муж есть!

Но она всё равно искала себе по-настоящему близкого человека.

***

Вечером Михайлова пошла в воскресную школу.

У неё сложилось впечатление, что здесь собираются только свои, избранные, куда посторонним вход воспрещён. Хотя здесь просто все были из одного храма.

Нервная девица в узких джинсах и платке, исчезла, зато семейная пара из Ферзёво, с девочкой, приезжала каждый раз. Мужчине, строчащему в ежедневнике, Родиону, лет сорок восемь, и его жене, Тане, тоже хорошо за сорок. А может быть, она специально себя старила, чтобы выглядеть «поправославнее». Только представьте себе чёрные грубые волосы, собранные в жалкий хвостик, безобразную чёрную юбку, персиковую кофту из ужасного, будто резинового, волокна, и апофеоз – вещевой мешочек на плече, в каких советские школьники носили сменную обувь.

Девочка же, которую они по-взрослому звали только Софией, красивая, высокая, с длинной русой косичкой, – была очень шумной и гиперактивной. Сейчас она разыгрывает сценку в лицах «Лиса и заяц». Бабушкам понравилось, и Кате тоже.

– Артистка растёт!

Только кем приходилась София Родиону и Татьяне, было непонятно. Она звала их и мама, и папа, и баба, и деда. Да и по возрасту годилась им во внучки.

Ещё Михайловой запомнилась бабушка в серой беретке, не пропустившая ни одного занятия, но она так и не узнала её имени. А бабушка в шапке с косичкой, жившая в Ферзёво, говорила кому-то:

– Я люблю, когда ко мне приходят гости.

И стало Кате от этого так тепло, так уютно! Найти бы кого-то своих…

Сегодня как раз говорили о Священном Писании. Отец Алексий совершенно не признавал Синодальный перевод, юбилея которого так ждали все churches.

– Да, я согласен, что отношусь к этому экстремистки, но читать нужно только нашу русскую Библию, а не Синодальный перевод! Он – масонский! Из Синодального перевода полностью изъята Святая Троица!

– Нет, в книге Бытия осталась, – заметила Михайлова. – «Сотворим человека по образу и подобию нашему»; «Теперь Адам стал как один из нас, знающих добро и зло…»

– В Ветхом хоть что-то осталось! А из Нового Завета Троица удалена полностью!²⁹ Вот скажите, какой плод съели Адам и Ева?

– Там написано, что просто «плод», но мы привыкли считать, что яблоко.

– А на самом деле – инжир! Вы вспомните, как Иисус проклинает смоковницу! Ему скоро идти на крест, а он какую-то смоковницу проклинает! Почему? Потому что именно с неё начался грех. Первая заповедь была о посте! Когда человек не слушается, у него нарушается разум. Жена увидела, что «дерево приятно для глаз». А вы видели их, эти плоды смоковницы?

– Маленькие, страшные!

– И это масоны назвали его «деревом познания добра и зла»! На самом же деле оно «древо разумения доброго и лукавого». Вы замечаете, как меняется смысл?

– «Древо разумения доброго и лукавого…» Ну надо же!

– Возьмём самое начало. Дух Божий носился не «над водой», а над водами. «Тьма над бездною» – именно туда были сброшены бесы. «И был вечер, и было утро: день один» в Синодальном – «день един» в русской Библии! Смотрите, какая разница, один и един! Единый – это неделимый, времени ещё не было. А после грехопадения время уже пошло.

Все собравшиеся оказались поражены сегодняшней лекцией.

– А я всё равно очень люблю Синодальный перевод, – призналась Михайлова. – Многие стихи я знаю наизусть.

– Это хорошо, – сказал отец Алексий.

В конце беседы все желающие испрашивали благословения, а Михайлова всё никак не могла запомнить, как складывать руки правильно. На этот раз она подошла и просто сказала:

– А у меня сегодня – день рождения.

И отец Алексий даже оживился как-то:

– Что ж, многая лета тебе. Благословляю тебе прожить этот год.