Читать книгу: «Всенародная Книга Памяти Светлогорского городского округа», страница 8
Владимир Самсонов:
«Вместо летчика стал артиллеристом»
Владимир Самсонов родился в Тамбовской области. Его отец был счетоводом, мать работала в колхозе. В начале лета 1941-го в трех километрах от родного села началось строительство аэродрома. Володя представлял, что скоро здесь появятся серебристые машины, а он станет летчиком. Ах, мечты. А вот реальность – четырнадцатилетнему подростку пришлось рыть окопы, чтобы подготовить аэродром к обороне.
4 декабря 1941 года немецкая армия заняла Елец, находящийся в 60 километрах от населенного пункта Самсоновых. Угроза захвата поселков заставила руководство района принять меры по эвакуации молодежи. Всех мальчишек в возрасте 14–15 лет отправили в Новосибирск.
Самсонов попал на работу на военный завод – в цех по изготовлению артиллерийских снарядов. Труд тяжелый, нормы выработки почти такие же, как и для взрослых. «Но никто не роптал, все понимали: на фронте «лишним» снаряд не будет. Кстати, потом на фронте я «встретил» снаряды родного завода – узнал их по маркировке», – вспоминает Владимир Павлович. А потом случилась беда: у Володи украли продуктовые карточки, в то время это было равносильно смерти. Но тут, кстати, подоспел призыв в армию. В 17 лет парня призвали в учебный полк.
Хотел попасть в части ВВС, хотя бы авиационным механиком, а угодил в артиллеристы. Кратковременные курсы подготовки юноша завершил в звании младшего сержанта. После обучения начальство хотело оставить его в полку, чтобы обучать новобранцев. Но Владимир твердо решил – его место на фронте. Написал рапорт, который, в конце концов, удовлетворили.
С 1944 года Самсонов воевал в составе 65-й армии, которой командовал генерал-полковник Павел Иванович Батов. Однажды, по словам самого Владимира Павловича, командующий фронтом, увидев его, обратился к офицерам: «Этого юношу вам нужно беречь. Именно эти мальчики будут поднимать Россию после войны».
Бои были тяжелыми. Почти каждое освобожденное село или поселок, не говоря о городах, были оплачены солдатскими и офицерскими жизнями. Дон, Десна, Сож, Нарев, Висла, Днепр и Одер – вот только самые крупные реки, которые преодолела армия Батова.
В апреле 1945-го гвардии сержант Самсонов во время сражения за город Росток на руках выкатил орудие на поле боя и уничтожил два пулемета противника.
А еще в память ветерана врезались «небоевые» эпизоды. «Как только советские войска занимали какой-то город или поселок в Германии из всех щелей и укрытий первыми подбегали к походным кухням немецкие ребятишки с котелками. Худые, изможденные руки этих мальчишек и девчонок, которые протягивали котелки, мне ни за что не забыть. В такие минуты мои старшие товарищи не могли сдержать слез. У многих из них родные и близкие погибли на оккупированной врагом территории. Но разве эти детишки были в чем-то виноваты?! Мы кормили немцев и проклинали войну», – вспоминает Самсонов.
«Я не бывал в штыковой атаке, – говорит Владимир Павлович, – но я выполнял фронтовую работу не хуже других. Свою солдатскую медаль «За отвагу» и орден Отечественной войны II степени ношу с гордостью».
…Самсонову не удалось прибыть домой той победной весной. После окончания военных действий 65-я армия охраняла побережье Балтийского моря (с 10 июня 1945 года в составе Северной группы войск). Демобилизовался он только в 1950 году (в то время сержанты служили на год дольше, чем рядовые).
«Наше послевоенное поколение знакомо только с кинохроникой майского победного года. Воинские эшелоны, паровозы с надписью «Победители», встречи на вокзалах, море цветов в руках родных и близких, – рассказывает фронтовик. – И слава богу – мир для них мы завоевали, а они сумели его сберечь».
Лидия Случанко
Лидия Александровна родилась в Могилевской области. Когда началась война, ей было 11 лет. Молодёжь из ее деревни забрали из дома и угнали на работы в Германию. Оставшимся детям пришлось трудиться за взрослых, ушедших на фронт. Вспоминает, как прятались в землянках и окопах, как немцы жгли деревню. Советские войска освободили область только в 1944 году.
Война закончилась, когда Лидии Случанко было всего 15 лет. Вместе со всеми она работала в колхозе, восстанавливала разрушенное хозяйство. В 1949 году приехала в Калининградскую область. Добросовестно работала в кафе, на заводе «Янтарь». Сейчас живет в Светлогорске и любит свой приморский город.
Она отмечена юбилейными наградами и благодарностями.
Валентин Смирнов
Валентин Николаевич Смирнов вспоминает о войне так:
– Линия фронта остановилась от нас в нескольких десятках километров. Но почти рядом проходила единственная ветка железной дороги Ярославль – Киров. С ноября 1941 года гитлеровцы регулярно бомбили единственный железнодорожный мост через речушку.
К счастью, ни одна бомба в мост не угодила, но насыпь приходилось восстанавливать каждое утро. Смерзшаяся земля, тачка, пробирающий до костей холод, чувствительный голод – все это отпечаталось в сознании, как пленка страшного кино. Насмотрелся смертей…
А вечерами он приходил в школу, потому что знал: его ждут малограмотные люди, которые хотят написать письмо на фронт, но писать не умеют. В школе висела большая карта Советского Союза, Валентин брал в руки указку и показывал, какой город или населенный пункт оставлен нашими войсками. Уходя, старики вздыхали…
Единственная радость – фронтовые письма старшего брата Юрия. Однажды, в 1942 году, из-под Сталинграда он прислал газетную вырезку. Газета «Правда», на третьей странице пронзительные строки:
– Жди меня, и я вернусь –
Только очень жди…
«У меня нет невесты, – писал Юрка в том же письме. – Так что я очень прошу – ждите меня всей семьей, и мама, и Валька, и все младшие ребята».
Они ждали. Надеялись. Юрка писал из Сталинграда, Курска, из Белоруссии. Когда война покатилась на Запад, его тяжело ранило в голову. Выкарабкался. Но домой не приехал, остался на фронте. Перебрался в санитарный поезд. Помогал грузить раненых, выгружал к стеночке маленьких станций умерших бойцов и командиров. Почти каждый раз их эшелон бомбили, обстреливали, они раз пять теряли паровозы от прямого попадания бомбы.
Но как потом напишет землячка и почти ровесница Смирнова – Маргарита Агашина: «Ты же выжил, солдат, хоть сто раз умирал…»
Вернулся Юрка домой, хотя и инвалидом. Как тогда мама Надежда Васильевна обрадовалась.
А Валентин этого момента не застал – в ноябре 1944 года поступил в танковое училище, окончил его в феврале 1945-го. Их эшелон направили на фронт.
– Говорят, на Зееловские высоты под Берлин.
Но командир танка Т-34 Валентин Смирнов так и не попал в гущу кровопролитных боев – Иосиф Сталин подписал приказ: солдат последнего военного призыва нужно поберечь. Им восстанавливать страну из руин, рожать и воспитывать новое поколение.
– Тогда было очень обидно, – вспоминает Валентин Николаевич. – Но сейчас, думаю, в этом был резон. Что мы восемнадцатилетние необстрелянные пацаны могли сделать? Только умереть за Родину. Но мы своего позже хлебнули. Наш фронтовой призыв отпустили по домам только в 1951 году.
Ю. Москаленко
Мария Смирнова
Мария Владимировна Смирнова родом из Смоленской области.
Долгие два года, с июля 1941-го по сентябрь 1943-го, длилась оккупация Смоленской области. Гитлеровцы рассматривали этот регион как удобный плацдарм для наступления на Москву. Здесь были сконцентрированы основные силы группы армии «Центр» (весной 1943 года на территории области размещалось 57 немецких дивизий, 65 различных штабов, 32 крупных воинских склада с фронтовыми запасами горючего, продовольствия, боеприпасов и военного имущества).
Мария Смирнова стоит слева
– Сейчас отрывочно помню то страшное время, – начинает свое неспешное повествование Мария Владимировна. – С началом войны все жители нашей деревни от мала до велика рыли окопы, а сверху клали бревна – для укрытия на случай бомбежки. Времени прошло всего ничего, а немцы уже в деревне. И стали они взрослых и подростков (мне на то время было почти 15 лет) в принудительном порядке таскать на различные работы. Нас немцы отправляли в лес на заготовку древесины, надо было бревна освобождать от сучков и перетаскивать. Работа страшно тяжелая.
Помню, как месяца за два до отступления немцев, нас деревенских предупредили, мол, уходите в лес, чтобы не угнали в Германию. И ушли мы всей деревней вглубь леса, прихватив с собой домашнюю скотину. Вырыли окопы в нашу сторону. Ох, и натерпелись мы.
В 1943-м Смоленщину очистили от немцев. От радости все плакали.
Во время войны в сезон мы работали в поле. Все делали вручную. Лошадей не было. На себе пахали женщины и подростки. А еще надо было за 22 километра сходить на станцию за зерном, чтобы поля засеять. Удавалось за день сделать по две ходки, каждый из подростков мог унести не более 8-10 килограммов зерна.
В Калининградскую область Мария переехала в 1952 году. Работала поваром, вкусно кормила людей. Сегодня Мария Владимировна проживает в Светлогорске с дочерью.
Владимир Соловьев
– Родился я 9 апреля 1935 года в поселке под Брянском, – начинает свой рассказ Владимир Андреевич Соловьев. – Жили мы на полустанке. Отец был электромонтером, а мама – дежурной по станции.
Наверное, наша станция не представляла никакого интереса для гитлеровцев. Под первую бомбежку мы с дедушкой попали в августе. Помню, сидели в какой-то риге, на соломе. Когда послышался гул фашистского бомбардировщика и раздался свист, а потом разрыв первой бомбы, дедушка попросил меня зарыться поглубже в солому. Будто солома могла спасти от осколков. А если бы полыхнул огонь – там бы и остались.
Чуть позже к нам прибежала бабушка, она жила в трех километрах от станции в селе Журиничи. А бомбы до нас чуть не долетели – метров триста.
В начале октября 1941 года немцы зашли в поселок Журиничи. Кто на мотоциклах приехали, кто на велосипедах, кто пешком. Помню, бабушка, чтобы нам не сделали ничего плохого, даже приготовила какую-то еду для двух гитлеровцев, которые зашли в дом, и покормила их.
Чуть позже они ушли, а я вышел во двор. Вокруг меня бегали куры, и тут я услышал стрельбу – оказывается, фрицы отстреливали кур. Мама как увидела, что могут попасть в меня, закричала истошно, выскочила из дома, схватила меня на руки. А гитлеровцы, которые палили со двора дома напротив, нагло смеялись.
Однажды на окраине деревни столкнулись нос к носу наша партизанская разведка и небольшой отряд фрицев. Наши бойцы сориентировались быстрее и открыли прицельный огонь, уничтожив врага.
Вот тут каратели взялись за нас серьезно. В центр села согнали семьи коммунистов и активистов и расстреляли их. А остальных жителей села заставили зарыть тела погибших за храмом.
Не знаю, что именно спасло моего дедушку от расстрела, я в это время был на полустанке у родителей. Помню мама, которая была уже на сносях, чуть не родила, увидев огромное зарево – это пылали Журиничи. Село было сожжено, а дедушка и бабушка успели спрятаться в лесу.
Чуть позже фашисты полностью разрушили наш полустанок, пришлось перебираться на другой в трех километрах от нашего. Сюда вскоре пришли и дедушка с бабушкой. Дед уже болел и вскоре умер. Как раз в тот момент, когда мама рожала мою сестренку.
Зимой отец вырыл землянку, в которой мы и жили. Однажды к нам на лыжах пришел какой-то человек в немецком обмундировании, увидел маму и бабушку и спросил: «А мужчины у вас есть?»
Я радостно закричал – есть. Мама с бабушкой поспешили заверить незнакомца, что самый главный мужчина в семье именно я.
Позже выяснилось, что нашим гостем был партизанский связной, который рассказал, что завтра будет облава, и если мы хотим уцелеть, надо отсюда бежать. Что мы и сделали…
Но через месяц нас все-таки захватили, погнали в концлагерь. На территории бывшего завода устроили бараки.
Каждое утро нас выгоняли на построение длинной шеренгой. И вдоль шеренги шли фашисты и следили, чтобы все встали на построение. У кого не было сил – стаскивали с нар и сталкивали в котлован. Зарывали практически живьем.
И еще запомнилось, когда нас погрузили в вагоны для телят и повезли в Германию, одна женщина решила съесть весь выданный ей хлеб сама, не давая ни крошки своему ребенку. Она рыдала и ела. К ней подскочил мужчина, надавал ей оплеух, и она все же протянула часть хлеба малышу.
В Германии было тяжело, но нам попался достаточно «добрый» бауэр. Мне, пацану, жилось полегче. Потому что к концу войны я уже сносно разговаривал по-немецки и был шустрым, находчивым мальчуганом. Помню, что в Рождество брал мешок и ходил колядовать. А еще на скотном дворе я тайком собирал куриные яйца. Ни разу ни поймали…
Освободили нас в 1945 году. Отец в это время находился в концлагере Заксенхаузен. Уже после войны, когда он вернулся на родину, рассказал, что работал в пекарне. Наверное, именно это и спасло его от голодной смерти.
В 1954 году меня призвали в ряды Советской Армии. Служил я на улице Артиллерийской в Калининграде.
После службы учился в вечерней школе, в техникуме. Работал слесарем-сантехником на строительстве многоквартирных домов, потом на военном заводе. Благо, мой прежний командир части помог с трудоустройством.
Говорят, что пожилые люди плохо помнят о том, что было вчера, но хорошо помнят о том, что было давно. Я иногда, как начинаю вспоминать годы войны, кажется, что сижу и смотрю какой-то фильм. Всплывают в памяти детали, лица, события.
Эти страшные годы забыть никак не получается…
Валентина Старовойтова:
«Работали наравне со взрослыми»
– Я родилась 6 октября 1930 года в Тульской области в деревне Бабурино, – начинает свое повествование Валентина Александровна Старовойтова. – Папа мой в свое время служил на крейсере «Аврора», а его родители жили как раз в Бабурино. Он демобилизовался, вернулся на родину, и почти сразу женился. Его избранницей стала воспитанница тульского детского дома. Детдом был «элитным», когда-то в нем попечителем был Лев Николаевич Толстой.
Привез мой будущий отец молодую жену, и потребовал у своих родителей долю наследства. А всего в семье было 8 детей. Дедушка вспылил, но «наследство» все же поделил. Маме и папе достался амбар.
Мне в классе немножко даже завидовали: твой отец умный, он окончил четыре класса. И потом, когда я уже работала, женщины постарше отзывались о нем с уважением: в тяжелые годы после гражданской войны он работал в продразверстке, зерно нам привозил.
Когда шло становление колхозов, отца вызвали в райком и назначили председателем колхоза. Какое уж там коллективное хозяйство… Три человека согласились – вот и было ядро.
Деревня наша никогда не знала большого голода. Люди держали птицу, свиней, коров. И на фоне других мы казались зажиточными. И тогда райком потребовал сдачи всего…
Отца репрессировали перед войной. Но он успел попрощаться. Помню, приехал, обнял мать, сказал: «Мне надо уехать, иначе посадят».
– Куда?! – изумилась мать.
– В Сибирь, куда еще, – «обрадовал» отец.
– А как я, больная, с шестью детьми? (Всего мама родила 11 детей, но выжили только первые шестеро: три брата и три сестры).
– Нюша, держитесь. Я к вам обязательно вернусь. А если осудят и расстреляют, – будет гораздо хуже…
И только позже мы узнали, что отец отбыл наказание – 12 лет.
– В июне 1941 года началась война. Для нас в первые месяцы ничего не изменилось: работали, собирали урожай, чтобы помочь нашим бойцам на фронте.
Хорошо запомнила один из ранних осенних дней. Как всегда трудились мы в поле, собирали картошку. А она крупная уродилась, пару минут, и ведро полное. Мальчишки сгружали урожай на телеги и увозили в деревню. И тут слышим какой-то треск. Смотрим вдаль. Батюшки, а это немцы, их передовой отряд на мотоциклах. Где-то 12–15 экипажей. Подъехали к нам, что-то бормочут на своем, улыбаются.
Я к тому времени немецкий язык немного понимала, слышу, хвалят наш урожай, мол, картошка хороша, перезимуем… И тут же схватили два ведра, высыпали себе в коляску, ведра выкинули, и попылили дальше…
Им-то хорошо. А нам? Для кого все это собирали? Для врагов?! Расстроились мы. Но главные испытания были впереди…
Нам повезло с мамой. Ее в детском доме учили всему: и медицине – раны обрабатывать, и шитью, и в колхозе работала она за ветеринара. И нас сызмальства к труду приучала. Помню, мне шесть лет, а мама меня к колодцу посылает – полведерка воды принести. Там до этого колодца метров сорок. Кое-как «зачерпну полведра и несу…
…Не знаю, долго ли у нас хозяйничали фашисты. Но районный центр – поселок Щёкино – освободили, скорее всего, в конце 1941 года. Возможно, где-то прятались недобитые гитлеровские отряды. Мне так кажется, что они в нашу деревню заглядывали еще ранней весной 1942 года.
А потом о немцах и не вспоминали. Мы с братом Лёвой работали в колхозе. Лёва, как заправский мужик, косил рожь. Да так умело, что по его косьбе можно было с закрытыми глазами нести ложку с водой – не расплескаешь. Так и сложилась «маленькая бригада» ударного труда. Я старалась не отставать от брата. И нас хвалили, говорили, что мы – в отца.
Трудно было в годы войны? Трудно! Но мы понимали, уступать в чем-то другим, значит, опозорить нашего отца – Александра Федорова. К счастью для нас, отец вернулся в деревню после Сибири.
…В Калининградскую область я попала случайно. После войны моя сестра Тамара вышла замуж за раненого офицера-танкиста. Жили они в Дрездене, потом их перевели в Калининград. У сестры родилось две дочери и сын. Заболела она тяжело. Ее муж дал телеграмму: срочно приезжайте, за сестрой нужно ухаживать.
Была осень 1952-го. Мама дала мне на дорогу 14 рублей, последние деньги, и сказала: «Ляля (так меня звали в семье), поезжай, я на тебя надеюсь…»
Я приехала. Первые несколько дней ревела в голос, глядя на Тому… Потом потихоньку втянулась. Так с тех пор и живу в Калининградской области.
Ю. Москаленко
Дарья Тамашакина
Дарья Евстратьевна Тамашакина, бывший несовершеннолетний узник фашистских концентрационных лагерей, родилась в окрестностях Шауляя (Литва), где семья жила многие годы. Семью Дарьи, которой тогда было 7 лет, вывезли в фашистский лагерь в 1943 году. Помнит, как немцы вошли в дом, велели всем выходить, помнит, как застрелили домашнюю собаку. В лагерь вместе с другими жителями забрали всю семью, в которой было 10 детей. Всех везли в вагоне для скота, на полу лежало сено. На одной из станций их с отцом разлучили, и больше отца они никогда не видели. По рассказам Дарьи Евстратьевны, их несколько раз перевозили из лагеря в лагерь, помнит ряды построек, колючую проволоку, умирающих соседей по бараку. Котел с варевом, которое было невкусным и несоленым. Помнит, как ели траву во дворе бараков. В лагерях она и ее семья провели два года, с 1943 по 1945. Трое детей из семьи погибли.
После войны Дарья вернулась в Шауляй, вышла замуж за летчика, переехала в Черняховск. Много лет работала рентген-лаборантом в стоматологии. В Светлогорск переехала в 2005 году. Сейчас у Дарьи Евстратьевны шестеро правнуков!
Её труд отмечен юбилейными наградами.
Супруги Тиховнины
Галина Бороздина родилась 7 октября 1931 года в деревне Никуличи Даровского района Кировской (Вятской) области. Семья многодетная, Галина была пятой из семи детей.
Жили от земли, надеялись только на себя. Этот район расположен хотя и относительно недалеко от Кирова, но практически окружен лесами. Места заболоченные. Почвы бедные. Выращивать пшеницу невозможно, а вот рожь вызревает. И еще горох.
– Дорог тогда не было, передвигаться на транспорте можно было только зимой, – рассказывает Эдуард Павлович, супруг Галины Симоновны. – Получается, жители деревни были «отрезаны» от райцентра. Но в Никуличах была хорошая школа. Из красного кирпича. Правда, всего лишь начальная – не очень охотно ехали сюда учителя. Галина Симоновна, и ее братья и сестры начинали обучение здесь. А дальше, в лучшем случае, телега, на которую усаживали ребят и везли в среднюю школу.
Сказывалось ли это на жажде знаний? Наверное, нет. Один из старших братьев моей супруги, Михаил Симонович, воевавший в составе авиационного полка, в 1947 году был уже подполковником. И именно он забрал двух сестер в Мамоново, где проходил службу.
Но мне хочется сказать о другом. О том, что до войны люди в Кировской области жили пусть и не достаточно богато, но очень дружно. Отношение к детям было почти что святым. Учеников оставляли в школе на всю неделю. И родители старались хоть немного подкормить малышей. Кому-то выдадут мешочек сушеной картошки, кому-то несколько головок лука, морковки или свеклы. Да, детей кормили, но эти родительские «гостинцы» тоже шли в общий котел…
Галина с первых месяцев войны вместе со своими братьями и сестрами, подругами и друзьями заменили в колхозе взрослых. Домой приходили подростки только для того, чтобы забыться сном, хотя бы на несколько часов. Наутро все повторялось: поле, тяжелый физический труд. Работали, приближая Победу. Лучше и не скажешь…
Я жил в то время далеко от Кировской области. В Казани. Родителей не было, зато трудностей хватало. И мы, чем могли, помогали фронту. Не дай Бог пережить то, что пережили мы…
А сразу после войны наши судьбы с Галей поспешили навстречу друг другу.
Как я уже говорил, брат Михаил успел перевезти двух сестер в Калининградскую область. Успел, потому что уже через месяц их воинскую часть перевели на Сахалин. И остались девушки без родных одни в незнакомом городе.
Я тоже волею судьбы оказался в самой западной советской области. Моя тетя отправилась сюда с первыми переселенцами. Чуть-чуть обжилась, и сразу выслала мне приглашение, другого способа попасть в этот регион тогда просто не было.
Приехал, увидел море, и тут же поймал себя на мысли: это мое, хочу «бороздить» морские просторы. Поступил в мореходку, окончил ее, стал работать в базе тралового флота в Пионерском.
Встреча с Галей обожгла. Я понял, что для меня самое важное то, чего я был лишен в детстве – семья.
Любимая жена, дети, уют, тепло, первые слова дочери и сына, первые шаги. Да, далеко не всё я увидел и услышал, будучи вдалеке от дома. Но именно там, в сотнях километров от домашнего очага, особенно остро чувствовалось, что семья – это главное, что от всего бережет…
А Галя моя оказалась чудесной мамой.
С Галей мы живем вместе вот уже 62 года. Мы дети, обожженные войной. Ценим то, что до сих пор имеем возможность ухаживать друг за другом, оберегать от всего, что вызывает малейшую тревогу.
Дети наши давно уже выросли. Стали известными в Калининградской области людьми. Но суть даже не в этом. Мы их научили главному: человеческому состраданию. Они никогда не пройдут мимо того, кто нуждается в помощи, они честны и справедливы. Наверное, это и есть самое большое человеческое счастье…
