Читать книгу: «Между скалами», страница 4
Я верила, что они слышат меня, и они слышали.
Их голоса в голове сливались с моим собственным криком и голосами мамы и папы, судорожно пытающихся меня успокоить.
Меня начала колотить дрожь, я продолжала орать во всё горло, потом истерика сломила внутри меня какую-то плотину и дала волю рыданиям.
Потом, кажется, в палату вбежали врачи и медсёстры, и я почувствовала, как родительские руки сменились руками докторов, быстро растирающими внутреннюю сторону моего локтя ватой со спиртом, прижимающими мою голову к подушке, держащими вторую руку и обе ноги.
Укол – и рвущиеся изнутри истошные крики постепенно растаяли где-то в горле, глаза медленно застелил туман, на тело навалилась тяжесть, руки и ноги ослабли…
–Покиньте палату, пожалуйста…
–Это пройдёт? С ней всё в порядке?
–Это успокоительное. Приходите завтра, сегодня к ней больше нельзя.
–Снотворное!
Дальнейшие фразы я уже не расслышала. В ушах зазвенело, и я провалилась в сон.
* * *
-Ира.
Я сидела в каком-то кабинете перед врачом в очках и с почти лысой головой. Кто он, меня не волновало. Я с досадой и равнодушием одновременно вспоминала, как меня вырубили успокоительным. Кажется, всё ещё действует.
–Значит, ты видела там пациентов.
Это был не вопрос, но я на всякий случай кивнула.
–В палате.
–Угу.
–Ира, взгляни вот сюда, – врач вытащил листочки с чернильными кляксами и показал мне один, – что это?
–Я что, сумасшедшая, чтобы меня тестировали? – все чувства всё ещё были приглушены и заперты, но где-то за засовами снотворного шевельнулся гнев.
–Тестируют не только сумасшедших. А в тебе тут никто и не сомневается. Что ты здесь видишь?
Я склонила голову вбок.
–Похоже на бабочку.
–Хорошо. А здесь? – следующий лист.
–Дракон.
–Здесь?
–Дети играют.
–Здесь?
–Чего вы добиваетесь?
–Что ты здесь видишь?
–А вы?
–Ира, что тут изображено?
–Что вы хотите, чтобы я сказал? Это клякса.
Врач поднял бровь.
Мозг еле шевелился, и мне совсем не хотелось думать о том, что же я вижу.
–Лев грызёт антилопу, – я сказала, чтобы что-то сказать. – А так, – склонила голову, – единорог, – это уже было сказано искренне.
–Хорошо, – врач убрал листы. – Когда ты в первый раз увидела людей, которые тебя пугают?
–В первый день, когда открыла глаза после аварии.
–Ты с ними разговариваешь?
Я помолчала. Сказать ему, что их голоса звучат в моей голове? Нет, не стоит.
–Нет.
–Они просто появляются?
–Да.
–Может, чего-то хотят?
–Не знаю. Нет.
–И ты видишь их одним глазом?
–Да.
–Расскажи о них немного.
–Что рассказать?
–Ира, ты не хочешь продолжать разговор?
–Не хочу.
Врач кивнул, пожевав губами.
–Тогда ступай к себе.
Я молча смотрела на него и не могла поверить своим ушам. Он сказал идти?.. Он что, меня отпускает? Все последние дни мне почти ничего не давали сделать самой, ограничивая свободу до движений на кровати, переворотов, мыслей и дыхания. Остальное мне запрещали, чтобы не спровоцировать головную боль или тошноту. А тут так просто «ступай»…
–Что же ты? Иди, – повторил врач, что-то записывая и, видимо, больше не собираясь обращать на меня внимание.
Я встала и вышла в коридор. Меня никто не остановил. Держу пари, врач даже не взглянул на закрывшуюся за мной дверь.
В коридоре было пусто. Я медленно двинулась к своей палате, не оглядываясь по сторонам, чтобы случайно не зацепиться взглядом за призрака.
Последние пару дней мне можно было вставать и даже чуть-чуть ходить, но я нечасто этим пользовалась, потому что меня сильно пошатывало. Я оперлась на стену и приостановилась, чтобы перевести дыхание (у меня ещё сохранялась слабость от потери крови, лекарств и нескольких дней, проведённых в кровати, поэтому движения вызывали некоторую усталость). Глаза непроизвольно скользнули по полу, и тут… Ноги в ботинках. Явно не мои.
Я подняла глаза, и всё внутри упало от страха, а тело парализовало холодом. Прозрачный мужчина… Боже, я его знаю! Тот лысый из джипа, что пристал ко мне, когда… Когда я ехала куда-то?.. К Жене? За рулём?.. Минутку…
Ведь я его помню, точно помню…
Я еду по пустой дороге, рядом едет чёрный джип, мужчина выглядывает из окна, улыбается…
«-Поехали лучше в клуб?»
«-Машина чья, отца? Мамы?»
«-Включи фары…»
Но почему он прозрачный?.. Почему? Что с ним?..
Он молчал. Я не заметила тогда, что у него такие мрачные глаза, потому что тогда он улыбался, а сейчас – лишь пристально смотрел на меня.
Пусть он уйдёт. Пусть исчезнет.
Лекарства не давали мне испугаться по-настоящему и броситься бежать, поэтому я просто стояла и смотрела на лысого мужчину.
Уйти. Уйти отсюда, да поскорее. Убежать!
Я повернулась и рванула прочь, вломилась в палату, бросилась на кровать, забилась под одеяло, зажмурилась, мечтая уснуть или снова потерять сознание…
Куда мне от них деться? Кто поможет?
Глава V
-Ну, всё хорошо, что хорошо кончается, – Пётр Иванович улыбнулся. – Скоро можно будет тебя выписывать.
Я представила себя на улице. Боже, сколько же их там, наверное…
–Я скоро отсюда выйду, да?
–Говоришь так, будто ты в тюрьме, – врач засмеялся.
–Девочка умерла от скачков давления, – вдруг произнесла я, вспомнив девушку со шрамом.
За последнюю неделю я ещё несколько раз сорвалась из-за призраков в присутствии родителей, и они всё чаще стали замолкать, стоило мне появиться рядом, всё чаще стали бросать на меня сочувствующе-заботливые взгляды, тревожно переглядываться… А ещё я поняла, что люди, которых я вижу, мертвы. Это призраки тех, кто умер в этой палате, в этой больнице.
Они по-прежнему приводили меня в ужас, но я уже начинала привыкать к ним и даже могла поворачиваться к ним спиной. А ещё они уже могли давать мне какую-либо информацию. Иногда, когда я смотрю на них, голову наполняют смутные образы, обрывки их жизней, а порой возникают даже их мысли.
Но я чувствовала себя глубоко одинокой. Никто мне не верит, смотрят всё чаще как на сумасшедшую, а страх всегда за спиной, как чёрный ворон, носится вокруг, то и дело посылая своих стражей, прозрачных людей со стеклянными глазами… Бежать было некуда. И это глухое жестокое одиночество сковывало всё внутри и опустошало.
Сейчас меня очень даже обрадовало то, что я, наконец-то, попаду домой, но ещё сильнее напугало то, сколько призраков я там увижу.
Пётр Иванович слегка поджал губы.
–Спасибо за сведения, – он находился в пограничном состоянии между неверием и мыслью, что я действительно могу видеть тех, кто уже мёртв. Порой он готов был поверить мне, особенно, когда я передавала ему что-то, что мне говорили они. Тогда он слушал меня внимательнее, чем обычно, и даже задавал вопросы, а потом долго думал, кивал и заканчивал всегда так: «Спасибо за сведения». Эти моменты заставляли меня чуть-чуть оттаять. Конечно, врач не мог поверить мне до конца и был недоволен, когда я говорила о них, но всё же относился к моим словам серьёзно. Эти редкие минуты, когда он выслушивал меня, спасали меня от настоящего безумия и полной потерянности.
–Кстати, к тебе тут гости, – чуть встряхнув седой головой, словно отгоняя наваждение, прибавил Пётр Иванович и, улыбнувшись, вышел.
Через мгновение дверь вновь открылась, и в палату ворвалась вспышка ослепительно яркого, режущего глаза красного цвета. Когда в глазах перестало рябить, я разглядела в обрамлении алых прядей тонкие черты лица и голубые глаза.
–Женя, – не то спрашивая, не то утверждая, протянула я удивлённо.
Да, это была моя подруга, с выкрашенными в красный волосами и в красной в тон волосам одежде.
–Тебе… э… идёт, – добавила я. Если честно, красный меня немножко нервирует, да ещё и такой яркий.
–Ира! – выпалила она, широко улыбаясь, как Дед Мороз, вихрем пронеслась через палату к кровати и крепко обняла меня.
Мне в нос ударил запах, характерный только Жене, запах, похожий на запах акварельных красок или восковых мелков для рисования. Раньше я была уверена, что это духи. Теперь знаю, что это не так, ведь у каждого человека есть свой собственный особенный запах.
Женин запах был немного удушливый, но приятный, хотя и своеобразный, и в голове у меня мучительно что-то завертелось, из подсознания стали вырываться картинки: я сижу в общежитии около её кровати, она лежит лицом в подушку, и её бьёт сильная дрожь, мне страшно и плохо, и хочется, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился, но он не заканчивается, Жене всё хуже, и я не могу ничем помочь…
Я схватилась за голову, которая словно трещала от цунами воспоминаний, рвущегося из океана памяти. Я вспомнила всё, все минуты, проведённые ночью у Жени, даже просьбу в записке позвонить мне утром, даже то, как папа поймал меня на крыльце, даже то, какие многолюдные были коридоры общежития, несмотря на поздний час, когда я туда приехала. Я вышла из папиной машины, значит, и впрямь приехала туда сама… Невероятно! Но вот поездки никак не вспомнить…
Всё это пролетело в голове в несколько секунд, и вот я снова повисла у подруги на шее.
–Всё хорошо? Как ты себя чувствуешь?
–Почему ты не сказала, что приехала на родительской машине, а? Зачем было так рисковать?! – Женя вдруг отстранилась и несильно, зато с чувством меня встряхнула. – Ира, ты сумасшедшая?
–Не бросать же тебя было, – пробормотала я смущённо. У Жени иногда случаются приступы обострённого альтруизма, и она сама не своя становится, если кому-то доставляет неудобства, а тут она и вовсе была на грани истерики, хотя минуту назад пребывала в состоянии крайней беспечности.
–Ох, убила бы, – протянула она, недобро щурясь на меня, – но ты и так еле живая.
Она вздохнула, удручённо покачав головой, и снова обняла меня.
–Ира, спасибо тебе! И прости, что попросила приехать… я не подумала, как ты это сделаешь… Я вообще ничего не соображала тогда.
–Нет, всё хорошо, Жень… Ты правильно сделала. Ведь на то и нужны друзья, – я улыбнулась.
Женя некоторое время с сомнением смотрела на меня, затем тоже неловко улыбнулась, но тут же снова погрустнела.
–Друзья… А из меня после этого какой друг?
–Это ты просто… – начала было я, но она меня не слушала.
–Ты же чуть не убилась, а потом и твой папа… Звоню утром – твой телефон не доступен… сначала думала, что просто разрядился, а потом засомневалась. Пыталась дозвониться дня три, потом позвонила тебе домой, и твоя мама сказала, что ты в больнице и до сих пор не пришла в себя. Я тогда уже хотела в полицию обратиться…
–Женя, что было…
–Твоя мама сперва говорить со мной не хотела. Я чуть с ума не сошла, столько всего передумала…
–Да хватит уже! – мягко остановила я подругу. – Это у меня просто голова набита опилками.
–Рыбьими кишками она у тебя набита, а не опилками, – мрачно отмахнулась Женя, на мгновение отвлёкшись от воспоминаний, а затем продолжила, – Я думала, твоя мама меня зарежет. Нет, ты всё-таки сумасшедшая…
Последнее слово заставило меня чуть вздрогнуть.
–Ночью, на родительской машине, одна… Странно, что ты вообще доехала!.. Кстати, – тон подруги вдруг стал любопытным, – ты мне не говорила, что умеешь водить. В автошколе учишься? Я думала, там только совершеннолетние студенты.
–Папа учит, – осторожно ответила я,
–Ох, дай дураку лопату, могилу выроет, – эту поговорку Женя сама придумала. – Не ожидала я от тебя.
–Я тоже.
–Что «тоже»? – не поняла Женя, снова очнувшись от собственных мыслей.
–Тоже не ожидала. Я забыла последние полтора дня перед аварией, – объяснила я. – Вспомнила, что было днём, когда мама пришла. Потом вспомнила, что было после того, как я ушла от тебя. А то, что было у тебя, я вспомнила только что, когда тебя увидела. Но звонка твоего никак не вспомню, да и как я решила ехать к тебе самостоятельно – тоже.
–Значит, не помнишь самое важное.
–Ну да…
–Тогда, как дотикает, будь добра, объясни, откуда у тебя столько ума, ладно?
Я улыбнулась, мне вдруг стало очень хорошо от того, что Женя рядом.
–Ладно.
Мы снова обнялись.
А потом я не выдержала и рассказала ей то же, что рассказывала и врачу, и маме с папой. И с каждым словом у меня крепла уверенность, что уж она-то меня обязательно поймёт. Женя слушала внимательно, как мама, но, когда я закончила, то увидела по её глазам, что она верит.
–Хм… это удивительно.
С души свалился камень. Впервые за последние несколько дней я почувствовала, что не сумасшедшая.
–Такое случается после того, как человек побывает на грани между жизнью и смертью, но ведь врач говорит, твоя рана не столь опасна, – рассуждала Женя, пока я пыталась поверить своему счастью. – И что это за люди? Привидения?
–Ага…
–Значит, ты видишь мёртвых теперь? – с благоговением в голосе спросила она.
–Похоже на то.
«Она даже не подумала о сумасшествии», – подумала я, и сердце забилось от облегчения. Я обняла подругу.
–Ира! – пискнула она, осторожно пытаясь высвободиться из объятий. – Моё плечо…
–Ой, извини!
Мы посидели в уютном молчании, улыбаясь и время от времени приязненно поглядывая друг на друга.
Потом я в подробностях рассказывала Жене о каждом из призраков, увиденных мною, а она рассказала о том, что было, когда я уехала. Оказывается, она всегда переживала ломки именно в общежитии, и, когда я спросила, почему не дома, ответила:
–Не хочу тащить эту грязь домой.
Жене мой нежданный дар казался крайне интересным, но она искренне сочувствовала мне, кажется, понимая, что это страшно и тяжело. Ей, судя по всему, нравилось, что у меня появилась такая способность, так как она то и дело возвращалась к этой теме и просила меня рассказать о них ещё.
В тот день она спасла меня от страха и одиночества.
Глава VI
Пусть дом и не спасение от этого ужаса, но всё же лучше, чем больница. Возвращаясь домой, я чувствовала себя почти счастливой, хотя тревога не давала покоя. Папу тоже выписали, поэтому мы собирались домой вместе.
Вылетев с пакетом, в который сложила вещи, которые родители мне привозили, и увидев маму с папой в приёмном отделении у выхода, я тут же бросилась их обнимать, несмотря на то, что они мгновение назад явно говорили обо мне и резко замолчали, едва я приблизилась.
Когда мы сели в машину, я вспомнила, как ехала на ней к Жене, что это не так уж невозможно, как мне казалось. Папа обрадовался, что мне удалось это вспомнить, и стал с живым интересом расспрашивать, что именно и в каком порядке я делала. Мне очень польстила его заинтересованность, и я с удовольствием пересказывала отшлифованные амнезией яркие воспоминания.
А когда я осталась в автомобиле одна (родители зашли в магазин), рядом со мной на заднем сидении возник лысый. Страх сковал меня, как всегда сковывал, стоило кому-то из них появиться поблизости, и я с трудом заставила себя отвернуться. Хотела, чтобы призрак исчез, но спиной ощущала: он здесь.
Тогда я, сглатывая и трясясь, обернулась к нему. Мрачные глаза сверлили меня и пронзали, будто молниями, словно ожидая чего-то. Потом лысый поднял руку, и у меня свернулся от прилива ужаса желудок. Боже, что он хочет сделать?..
Крупная ладонь приближалась ко мне, а я словно примёрзла к месту, замерла, не в силах пошевелиться, то ли от страха, то ли от леденящего изнутри сверхъестественного холода, взявшегося неизвестно откуда. Чего, чего он хочет?
Рука, кажется, легла мне на макушку, и от места прикосновения по телу разбежались струйки жуткого холода, будто маленькие молнии, морозящие каждый сосудик. Кровь бросилась к голове, и она, в свою очередь, загорелась так, будто весь жар тела перешёл в череп и воцарился там, оставив каждый член зимовать. От горячих волн мозги заработали так быстро, как не работали никогда.
Тут очертания салона машины стали стремительно размываться, уши заложил пронзительный звон, не дающий услышать другие звуки; желудок словно подхватило чем-то и рвануло вверх, голова бешено закружилась…
…Я сидела в салоне какой-то другой машины, возможно, какого-нибудь джипа, на пассажирском сидении впереди. А рядом сидел лысый. Не такой бледный, не прозрачный… живой. Он живой.
Где это я? Почему я в его машине? И почему он, чёрт возьми, живой?..
Руки и ноги опутаны внутренним холодом и отказываются шевелиться, я даже не пристёгнута, а джип так и гонит…
Впереди смутно виднеется синяя машина, похожая на папину… Секундочку, это ведь и есть его машина! Что здесь такое происходит?
Куда папа так мчит? И что я, наконец, делаю в автомобиле человека, который должен быть мёртвым?..
Если только… если только я не прошлом. А если это действительно прошлое, то там, в папиной машине, выходит, тоже сижу я?..
Лысый резко закручивает руль влево, и джип круто поворачивает. Два светофора, обгоняем синюю машину, проскакиваем третий светофор, горящий красным…
Да он пьяный! Как я тогда не заметила?! Вот почему он стал ко мне подкатывать! Значит, он хочет показать, что было с ним после того, как мы разминулись? Но нет, небо как будто светлеет…
Женя вчера говорила, что, возможно, они хотят о чём-то сказать. Может, лысый всего лишь желает показать мне что-то?
Машина гонит вперёд, взвизгивая и рыча, а лысый крутит только одной рукой. А ведь действительно, за окном уже почти утро… Если он и впрямь хочет мне что-то показать, то уж не свою ли смерть? И именно с этой целью перенёс меня сюда, в прошлое? Может, я могу что-то изменить? Может, он хочет, чтобы я спасла его? Но как мне это сделать? Ведь я даже пошевелиться не могу.
Лысый негромко ругнулся и принялся резво закручивать руль то в одну сторону, то в другую. Я взглянула на дорогу и чуть было не закричала: мы ехали прямо навстречу папиной машине, которая почему-то вылетела на встречную полосу… Или, наоборот, чёрный джип гонит по встречной? Лысый продолжал вилять вместо того, чтобы нормально развернуть автомобиль или притормозить. Что он делает?
Джип бешено дёргается и вертится, а иномарка перед нами лихорадочно жмётся к краю дороги, пытаясь нас пропустить; пьяный водитель путает педали и давит на газ, матерится, но уже не может справиться с железным монстром, который съехал с дороги и мчит прямо к фонарному столбу…
Я отчаянно пытаюсь пошевелиться, нажать на тормоз, пытаюсь даже просто кричать, но всё тело заморожено видением из прошлого, и мне остаётся только одно – наблюдать…
Но, в конце концов, разве я здесь не для того, чтобы спасти его?.. Если нет, то зачем тогда? Если он просто хочет, чтобы я узнала, как он погиб, почему он не сказал мне это, как девушка со шрамом? Ведь иногда я слышу их голоса, иногда в моей голове звучат их мысли… зачем же мне нужно ещё и видеть?..
Столб всё ближе, джип неуправляем… Прыгай в окно, чёртов ты алкаш! Давай, прыгай!
Удар, свет фар, жуткий грохот, лысого бросает прямо в лобовое стекло, по которому мгновенно разлетается, разбегается, растекается пронзительно алая кровь.
Мой кишечник словно что-то ошпарило.
Рывок изнутри, разгоняющий холод в теле, и меня выворачивает наизнанку уже в папиной машине. Руки трясутся, перед глазами всё плывёт, щёки горят огнём, сердце стучит с неимоверной скоростью…
Он умер… Господи… Я была там! Я была там! Я не спасла его!.. И перед глазами снова лобовое стекло и волной расползающаяся по нему кровь…
О боже, боже, боже!..
–Ира! – вернувшаяся в машину мама придерживает меня за плечи, не давая упасть прямо на грязное сидение.
–Я б-б-была т-там… я была там… я была там… – язык не слушается, глаза бегают, пальцы судорожно цепляются за маму, – Я была там… была там… Он разбился, разбился, разбился…
–Ира, успокойся, Ирочка! Кто, ну? Кто разбился?..
–Он разбился, он разбился… я не спасла, я не могла… у меня… было холодно… х-х-холодно… в руках… было холодно… Он разбился… разбился…
Я едва сознавала, что происходит. То шёпотом, то вслух бормотала одно и то же и не могла заставить себя остановиться. Родители звали меня, шлёпали по щекам, трясли, пытались успокоить, расспрашивали, утешали, я чувствовала это, но всё было тщетно.
Припадок длился довольно долго, пока дрожь не улеглась, а дыхание не выровнялось. Папа сидел со мной на заднем сидении и обнимал, а я без выражения смотрела в пространство. В голове была только одна мысль: на моих глазах умер человек. Да, это произошло в прошлом, и разве это что-то меняет, если я всё равно всё видела?
До дома доехали в полном молчании. Когда машина остановилась, папа осторожно подхватил меня под руки и повёл в подъезд. Как мы поднялись на 5 этаж и зашли в квартиру, я не помню. Как меня завели в комнату и положили на диван (на кровать я бы сама не поднялась, да и могла оттуда запросто свалиться, если бы решила слезть), запомнила смутно.
–Доча, попей немного, – сказала мама, заботливо приподнимая мою голову и подталкивая к губам стакан с водой. Я чуть-чуть отхлебнула, и в голове немного прояснилось. Оцепенение начало проходить.
–Извини, – тихо сказала я.
–Что случилось, расскажешь теперь? – ласково гладя меня по волосам, спросила мама.
–Не поверишь…
–Ну что ты, конечно, поверю!
В комнату зашёл папа.
Я сглотнула. Рассказать – значит, пережить заново. Но это необходимо.
–Я сама не поняла… Просто, когда я ехала к Жене, встретила одного мужчину, он ехал в чёрном джипе. Мы быстро разъехались. А сейчас он появился в нашей машине… Я его и раньше видела уже, в…
–Одним глазом? – перебил папа, медленно складывая руки на груди.
Я посмотрела на него. Ну, конечно, он уже мне не верит… Брови ползут вверх, на губах намёк на недоверие и усмешку… Обида дала мне силы закончить рассказ.
–Да! В больнице он приходил. Он призрак. Он умер. И сейчас он показал мне это. Я как будто сидела в его машине, а он пьяный гнал по дороге и врезался в фонарный столб.
–В больнице показывают новости? – вмешался папа, взглянув на маму так, будто они уже о чём-то подобном разговаривали.
–У меня не было в палате телевизора!
–А газеты?
–Папа!
–Но, Ира, ты сидела в папиной машине, – очень мягко заметила мама, скорее, чтобы успокоить, чем действительно пытаясь узнать подробности.
–Да, но я будто бы перенеслась в прошлое… он положил руку мне на голову, и большой палец прижал к середине лба, вот здесь, – я дрожащей рукой ткнула в лоб, – и я перенеслась… Это правда!
–Ириша, поспи лучше…
–Мама, я была там! Я видела аварию! Видела, как он умер! Утром, когда мы ехали с папой домой, а он гнал навстречу; поэтому-то мы и…
–Хм, гляжу, ты уже всё вспомнила? – протянул папа.
Я снова посмотрела на него, и внутри поднялась волна ярости и негодования.
–Ты не веришь?! Вы опять мне не верите? Тогда откуда я всё это знаю? Из воздуха взяла? Книжек начиталась?! Я же вижу мёртвых и их гибель; чем вы можете это объяснить?! Да верите вы или нет, это ничего не изменит!
Мама с папой взглянули друг на друга и, как один, закружились вокруг меня, увещеваниями и уговорами пытаясь заставить меня забыть то, что я рассказала. Вскоре их слова всё-таки увели мои мысли в другую сторону, и я даже согласилась пойти попить чай, правда, больше чахла над кружкой, пуская в чае пузырьки и то и дело начиная ворчать, что мне никто не верит. Фрак, узревший меня в том виде, в каком я вернулась из больницы, скептически дёрнул хвостом и, презрительно фыркнув, ушёл прочь. Я показала вслед коту язык.
Родители что-то ворковали из разряда «какая ты стала худенькая», пододвигали невесть откуда взявшиеся вафли, печенье, конфеты, а я продолжала бухтеть про вселенскую несправедливость современного человеческого рассудка.
После чая я, качаясь, ретировалась в свою комнату. Мама хотела идти со мной, но, когда вдруг на экране её мобильника высветился неизвестный номер, сразу передумала, и они с папой столпились вокруг телефона. Мне пришло в голову, что в доме творится что-то неладное, но развивать эту мысль у меня уже не было сил, и я удалилась, на ходу мысленно констатируя, что от родителей вряд ли дождусь поддержки.
В комнате, плотно закрыв за собой дверь, я достала свой старый телефон (как выяснилось, прежний действительно сломался после аварии) и набрала Женю.
Она ответила сразу, будто ждала моего звонка, и я тут же всё ей рассказала. Женя помолчала, а потом пустилась в долгие монологи-рассуждения, что бы всё это могло значить. Её голос меня быстро успокоил, а ещё быстрее – уверенные интонации, которыми она профильтровала все подробности, очистив их от жуткого, пугающего оттенка.
Это был первый раз в моей жизни, когда я не могла доверять родителям, и, пока я не поговорила с Зайцевой, у меня сердце сиротливо сжималось, будто я в мире, в таком страшном мире, совсем одна. Но сейчас я поняла, что у меня есть человек, кому можно всё рассказать, ничего не скрывая, и этим человеком была моя подруга.
Приехав домой, я быстро убедилась, что мои подозрения оправданны, и родители и впрямь что-то скрывают от меня и плетут за спиной какие-то заговоры, словно мы не родные. От этого мне стало казаться, что телефонный разговор с Женей, в пространстве которого никто не считал меня сумасшедшей – и есть единственное место, которое можно назвать домом.
После того, как я с чистым сердцем и несколько успокоенной душой положила телефон на стол, на улице шёл дождь, обычный осенний дождь, вновь тёплый и лёгкий. Мне стало уютно вот так, при включённом свете, сидеть в тепле и сухости, в своём домашнем мирке… Хотя нет. Не совсем домашнем. Я стала сама за себя, а родители – за себя. Не таким уж этот мирок и был уютным…
Я тряхнула головой, отгоняя странные непривычные ощущения. Нет, конечно же, всё не так! Мне тепло и уютно, и сейчас я буду читать. Так я и поступила – вперила взгляд в книгу. Но слова пробегали между глаз, глаза – между слов, букв, строк; слова сновали мимо мыслей, проскальзывали между извилинами, и вскоре я с горьким чувством утраты бросила чтение. Нет, не могу я сейчас, как прежде, радоваться дождю и книгам, когда за дверью так неожиданно и резко отдалившееся от меня родители… А что, если прежнего покоя уже не вернуть?
И в первый раз я разрыдалась от того, что безумно хочу в детство, где ты словно за каменной стеной, где родные – твоя защита… У меня теперь нет защиты.
Перед сном я увидела призрака: небритого мужчину со впалыми щеками, и вызвал он даже не страх, а жуткую, непереносимую обиду.
Ложась спать, я опять разревелась. Ну почему я? За что мне это?! Зачем этот никому не нужный дар?! Он разрушил мне, может быть, всю жизнь и, можно даже сказать, лишил дома!.. Ведь теперь ужас закрался в мою святую святых, в то место, где у меня всегда была отдушина…
Стоило мне провалиться в болезненный ледяной сон, как тут же появились окровавленное лобовое стекло и покидающая тело душа, которая не найдёт покоя… Меня прямо во сне бил озноб, а голова горела, и я проснулась в холодном поту.
На моей кровати сидит призрак, его рука протянула ко мне, а от лба и макушки всё тело изнутри обливает холод…
О нет! Опять!
И вот я стою в собственной неожиданно изменившейся комнате; стены обклеены газетами, окно заляпано краской…
«Свинарник какой-то,» – невольно пролетело в мозгу сквозь отчаянный страх.
Мужчина со свёрнутой в кораблик газетой на голове и небритым лицом сидит на полу и месит в ведре штукатурку.
И как он умрёт?.. Я оглядела комнату. Острых предметов нет. Не утонет ведь он в ведре…
Как мне его спасти, если я даже не знаю, от чего спасать?
А строитель продолжает ворочать кисточку в ведре, выглядит здоровым и полным жизни, правда, слегка худоват. Но это ненадолго… скоро он умрёт.
Как это ужасно, знать, что человек, за которым ты наблюдаешь, вот-вот умрёт! И сбежать от этого некуда…
Тут меня словно током прошибло: нельзя бежать! Надо ему помочь. Я в прошлом, и у меня есть шанс спасти его! В прошлый раз я не смогла – и увидела смерть. А теперь смогу! И, может быть, кровь на лобовом стекле джипа мне больше не приснится…
А может, он и не умрёт? От этой мысли мне стало легко и даже тепло. Может, он не смерть свою мне показывает?..
Щетина тёмная, и волосы на голове тёмные; он не старый, но на лице уже есть тонкие морщины. У него узкие губы, едва заметно приоткрывающиеся в каком-то своём собственном ритме… он что-то говорит? Или напевает? Глаза устремлены вниз, на белое месиво, которое оттеняет их тёмный свет. От этого кажется, что в их глубине что-то сверкает. О чём он сейчас думает?
У меня внутри ещё сильнее потеплело, даже страх отступил, правда, холод сковывал тело, не давая пошевелиться. Я смотрела на живого человека, который о чём-то думает, что-то бормочет или напевает; который о чём-то мечтает и чего-то хочет; который может в любой момент засмеяться или заплакать… И он – умрёт? Я представила, как он неожиданно умирает, и его губы не допоют и не улыбнутся, а глаза потухнут… Нет, я этого не допущу! Мысли судорожно зашевелились, выискивая ответ, как уберечь эту жизнь.
Смогу ли я? Возможно ли это? А если смогу, если я смогу спасать их, они перестанут являться?
Минуты шли, и вот он встал и принялся водить белой кистью по стене. Да он прямо как художник! Глаза блестят, он чуть-чуть улыбается, рука профессионально и аккуратно белит стену. Он будто декабрь, укутывающий пёстрое поле-газету сверкающим снегом…
Нет, он не умрёт. Не должен. Не похож он на потенциального мертвеца.
А вдруг всё же умрёт?
Да или нет? Да или нет?
Его рука дрогнула. Строитель вдруг начал шататься, едва не упал, опёрся рукой на стену и медленно сполз по ней на пол. Что с ним? Мне захотелось броситься к нему, мне казалось, что я давно знаю и люблю этого строителя, что я должна ему помочь во что бы то ни стало… Хочу кричать, но, как и в прошлый раз с лысым, не могу…
Сердце?.. Надо ему принести воды. Напрягаю ноги, пытаясь заставить их шевелиться, но всё бесполезно. Чёрт, и что теперь?.. Нет, нужно пробовать. Ещё раз… не вышло. Ещё раз, ещё, ещё… я, словно статуя, могу лишь наблюдать, как жизнь, к которой я уже каким-то образом успела привязаться, попадает под угрозу. Ну нет! Ещё раз!
Что это?! Неужели палец ноги слегка вздрогнул?.. Едва веря успеху, я принялась снова изо всех сил напрягаться, пытаясь сдвинуться с места.
Строитель тяжело дышит, мышцы его лица дрожат. Скорее же, скорее! Надо ему помочь…
Да, похоже, мне постепенно удаётся разбить холод в теле… В сердце так и вспыхнула надежда. Может, я ещё смогу!.. Может быть, я успею!
Ещё чуть-чуть, ещё раз, ещё раз, сейчас всё получится… Я даже дыхание задерживала, стараясь, что есть мочи, и, кажется, тело начинало оживать…
Строителя бьёт дрожь. Он схватился за сердце. Кажется, инфаркт… Где тут телефон? Вот только смогу пошевелиться – и найду… давайте же, ноги, двигайтесь!
Вот почему, почему я так привязываюсь к тем, кому пытаюсь помочь? Всегда, только помогу кому-то, и этот человек сразу становится для меня самым чудесным…
Дыхание перехватило. Его глаза закатываются, рот, судорожно ловящий воздух, замирает… Нет, не умирай! Подожди чуть-чуть, я спасу!
И я отчаянно пытаюсь сорваться с места, пытаюсь кричать, а по щекам ручьями бегут слёзы… Вот и не ляжет уже снег на поле…
