Читать книгу: «Пока не кончится дождь. Сборник рассказов», страница 9
Сравниться с богами
Горько-соленая приторно-зеленая волна накрывала с головой. Он отчаянно барахтается, пытаясь вздохнуть, но легкие наполняет не долгожданный воздух – легкие рвут боль, страх и тошнотворная соль. Он дергается, задыхается и беззвучно рыдает от беспомощности и ужаса. И больше всего на свете, сильнее, чем выжить ему хочется не видеть эти застывшие широко открытые мертвые глаза напротив.
Сине-зеленые.
Цвета океана.
Орх попробовал открыть глаза и не смог.
Некоторое время мальчик мысленно ощупывал каждый миллиметр своего организма, пытаясь понять, что же пошло не так.
Все было будто бы в порядке, но отчего-то ни вернуться обратно в смертное тело, ни двинуться дальше по пути прозрения у него не получалось.
Ментальное тело Орха продолжало парить под сводами храма.
Тошнотворно кружилась несуществующая голова, дрожали несуществующие руки, он чувствовал слабость в несуществующих, вдруг ставших ватными, ногах.
Внизу – верх, вверху – низ. Потолок, стена, пол, стена, небо, потолок.
– Что ж такое, – проворчал старый бог, поглаживая длинные усы. – Ранняя пташка громко пищит, – он вздохнул и добавил: – да не летит.
Медленно, припадая на левую ногу, он приблизился к бесчувственному телу мальчишки, неподвижно лежащему на невысокой прямоугольной плите.
Проворчав себе под нос то ли витиеватые заклинания, то ли многоэтажные ругательства, старый бог хлопнул тело Орха по животу. Руки и ноги мальчика непроизвольно дернулись. По ним словно тепловая волна прошла, будто факел к коже поднесли.
Миг – и все встало на свои места.
Орха стремительно затянуло в собственное тело.
Голова по-прежнему кружилась, упругий комок тошноты подступал к горлу. С трудом Орх сдержался чтобы не сплюнуть на пол слюну. Как казалось Орху, горько-соленую.
Слабость и дрожь теперь ощущалась во вполне реальных ногах и руках.
Теперь, по крайней мере, потолок был вверху, пол – внизу.
Орх, ошалело моргая, сел.
– Эх… – старый бог тяжело опустился на находящиеся за массивной плитой каменные ступени.
Состоящая из двенадцати ступеней лестница заканчивалась двухметровым обелиском, над которым в своде храма зияла округлая дыра.
– Во имя Киа, что это было? – пробормотал Орх, поднимаясь.
От продолжительного лежания в неудобной позе ныла спина. От резкого шлепка покраснела и горела кожа живота.
Орх набросил на плечи рубаху и сел напротив состарившегося бога.
– Сколько ж тебе повторять дурню, – проворчал старец. – Ментальное тело, проецируясь в сторону пространств меньшей мерности, порождает астральное тело, эфирное тело и, в конце проекции – тело физическое. В конце! Не наоборот!
Орх обреченно вздохнул. Не думал он, что магическое учение, приближающее его к богам, так сложно и запутанно.
– И постигнув это, я поговорю Киа?
Бог продолжал, словно не слышал вопроса ребенка:
– Только тогда ты сможешь проецировать свое «я» во времени и пространстве. Только тогда сможешь получать информацию на расстоянии. Посмотри на небо, там ответы на все вопросы. Изучи расположение светящихся детей Киа, ушедших на небо, и делай выводы.
И заглянув в преданные глаза Орха, старец добавил:
– Да, тогда ты поговоришь Киа.
Душная летняя ночь опустилась на поселение. Взметнулись верх охранные костры, обозначая границу жилища человека, и только высокий храм оставался не подсвеченным. Так и высился мрачной горой среди сложенных из неотесанных камней каменных домишек.
Старый бог и его ученик выбрались на пологую крышу храма.
– Что это? – спросил старец, указывая на небо.
Орх запрокинул голову. На удушливо черном полотне неба застыли белые дрожащие капли звезд.
– Богиня Кия показывает свой светлый лик. Ее дети бредут по миру, такие же боги, как их мать. Как вы, – добавил мальчик.
Старый бог вздохнул, глядя на полную луну.
– А припомни-ка, что было пятнадцать ночей назад?
– Богиня гневалась, – со священным страхом произнес Орх. – Богиня одним глазом смотрела на своих небожественных детей. Богиня часто гневается.
Мальчик опустился на колени и воздал богине Киа короткую молитву.
Старый бог потер лоб.
– Пойдем.
Орх двинулся за стариком.
Вместе они миновали каменную лестницу с пологими ступенями, просторный зал с алтарем, прошел пустые гулкие комнаты, в которых некогда хранили запасы зерна, спустились по пологой винтовой лестнице в подвальные помещения.
В этой части храма Орх никогда не был. Он даже не подозревал обо всех комнатах, лестницах и потайных переходах, что таил в себе храм. Только старый бог изучил храм как свои пять пальцев.
Факелы чадили. Отбрасывали причудливые тени на закопченные стены. Тени танцевали, словно девственницы для Киа, извивались будто змеи Ори, расплывались и исчезали как туманы Вео.
Старый бог вошел в прямоугольное помещение. Потолок здесь был таким низким, что старику пришлось склонить голову.
От земляного пола веяло холодом. Босоногий Орх поежился, огляделся и замер, заметив на стенах повторяющееся рисунки. Точка, тонкая прямая, прямая потолще и так далее. Прямая превращалась в полукруг, тот, в свою очередь, увеличиваясь в размере, замыкался в полный круг и – обратно по нисходящей.
Выдолбленный в камне потолок, низкий у дверей, воронкой уходил вверх – и к середине комнаты, достигнув максимальной высоты, заканчивался отверстием в потолке, таким же, как в комнате с алтарем.
Орх поднял глаза и увидел в нем белесый лик Киа.
– Киа влияет не только на жизнь своих смертных детей, – вымолвил старец. – Приливы и отливы все подвластно ее влиянию. Влияние меняется во времени. Расположение ее светящихся детей – небесные часы для влияния. Нужно уметь наблюдать и делать выводы.
Бог погасил факел.
– Как это понять? – шепотом спросил Орх.
Старец не удостоил мальчишку ответом, он проворно выскользнул за дверь, плотно закрыв и заперев ее за собой.
Замкнутое пространство. Звук капающей воды.
Кап-кап. Глухо, настойчиво.
Кап-кап.
Мальчика замутило.
Горько-соленая вода не дает дышать.
Катастрофически не хватает воздуха.
Паника топит рассудок.
А напротив – широко открытые сине-зеленые глаза, в которых умирает надежда.
Орх прислонился к стене, сполз по ней, сел уткнувшись в колени.
Это одно из испытаний старого бога – Орх должен выдержать.
Должен, чтобы поговорить с Киа.
Старик слышал как нервно и глубоко задышал запертый наедине со своими страхами мальчишка. Старец застыл перед дверью, желая тотчас ее отпереть, но передумал и шаркающей походкой двинулся к лестнице.
Когда три года назад, он на всех углах деревни кричал о наводнении и цунами – его никто не слушал.
Прибрежная деревенька жила своей жизнью, ей не было дело до съехавшего с катушек старика. «Нечего на небо пялиться ночи напролет», – вот, что сказал ему тогда староста, прежде чем прогнать.
Когда же «пророчество» сбылось, оставшиеся в живых соплеменники решили: со стариком говорила сама Киа, и не долго думая, провозгласили его богом. Смертным сыном Киа, который после смерти физической оболочки, присоединиться к матери на небосводе.
Три года относительного спокойствия и процветания. Теперь же смертный бог чувствовал, что присоединение к Киа неминуемо и хотел одного – достойно уйти, рассказав свой метод «предсказаний» Орху, мальчику, всю семью которого поглотил океан.
Горько-соленая приторно-зеленая волна накрывает с головой.
Он отчаянно пытается вздохнуть, но легкие наполняет боль и приторно-горькая соль.
Рука брата выскальзывает из его судорожно сжатых пальцев.
«Нет! Нет!! Киа! Киа, помоги ему!!»
У подножия храма народ трепетал. Когда старый бог появился на лестнице, толпа и тревожно загудела.
– Дети мои, – воскликнул старец, – простирая руки над головами соплеменников. – Я несу вам тревожную весть: белоликая богиня Киа гневается, хлад и темень несет ее гнев. Дети мои, уходите с побережья, вглубь острова, ибо оставшиеся познают гнев богини.
Орх стоял по правую руку от старика. Мальчик был ни жив, ни мертв от услышанного. Предыдущий гнев богини стер их деревню с побережья, просто смыл в океан. Люди только оправились, закончили строить храм во имя великой богини, как новое несчастье.
Старый бог отвернулся от толпы, положил руку на плечо мальчика.
– Выводы, – шепотом сказал старый бог. – Делай выводы.
Его с головой накрывала зелено-синяя соленая волна. Он отчаянно барахтался, хватал ртом приторно горькую воду и никак не мог вздохнуть. Орх крепко сжимал ослабевшую, безвольную руку. Не смотреть вниз, только не смотреть. Не удержался- глянул. В невидящих широко открытых глазах брата умирал страх.
И тогда Орх рванул вверх, мгновенно разорвав то, что доселе сдерживало его – парализующий страх. Желание поговорить с Киа, спросить, почему она так жестоко поступает со своими детьми, было сильнее ужаса, сильнее чувства самосохранения.
Ментальное тело Орха преодолело своды храма. Оно летело вверх, выше белых облаков, напоминающих туманы Вео, оно ныряло в густом, почти осязаемом воздухе. Темно-синем, ледяном.
Зелено-синяя соленая волна.
– Свой страх нужно преодолеть, иначе ты никогда не приблизишься к Киа.
У мальчика перехватило дыхание.
И он увидел крохотные дрожащие искорки далеких звезд, погасших тысячи лет назад, но чей свет только сейчас добрался до Земли, он видел газовые туманности, оставшиеся от взрыва сверхновой, он видел неуловимые движения планет…
Орх наконец-то понял, о чем пытался рассказать ему старый бог. То, чего Орх не понимал или не хотел понимать.
В открытом космосе парила ментальная проекция нового бога.
Горная дева
Дрожит оранжевая луна над горами.
Белая тишина снегом укутала их вершины.
Ветрено, но – ни птица вскрикнет, ни ветка хрустнет.
Тихо.
Тревожно.
Рваные облака медленно сползаются к начинающей алеть луне. А с земли, навстречу ей, взметаются красные языки костра.
Собирается вокруг яркого пламени народец горный, магический: пакостливые феи и шаловливые горные духи, что любят завывать голосами заблудившихся. Да не шалостями хвалиться собрались, не кичиться кто больше путешественников запутал, да кто тропинку к обрыву увел, проступок молоденькой феечки обсуждают.
– У-у, как посмела она? – негодуют горные духи.
– А-а, за что такой позор на весь наш род?!– рыдают ночные черные феи.
А молодая феечка стоит в отдалении, прижавшись щекой к прохладной сосновой коре. Ни взглядом, ни словом оправдаться не торопится.
Юная фея, совсем еще девочка, только-только источники с живой водой находить научилась.
Это умение ее и сгубило.
– Гнать в шею! – галдят со всех сторон.
– Пусть катится в леса да поля, подальше от наших источников! Сусликов пугать – вот ее призвание!
– Правильно! Нечего нашу тайну встречным поперечным разбазаривать! Вон ее!
– Вон! Вон!
Стоит феечка, тоненькой ручкой древесную кору поглаживает.
– Это же несправедливо! – шепчет сама себе сквозь слезы. – Не справедливо!
Как может быть правильным, что горные источники укрыты от глаз несведущих, надежно под защитой магической спрятаны и лишь феям да духам подвластны? Что только они могут наслаждаться их целебными свойствами, приобретая дар невидимости и способность видеть все скрытые тропки?
Текут слезы из глаз феечки. А перед внутренним вздором светлые точно горное озеро глаза молодой женщины, сквозь кустарник, не разбирая дороги на вершину горы карабкающейся. За спиной ее младенец крохотный от усталости и голода лишь попискивающий да поскуливающий.
Не выдержало доброе сердце феечки, вынырнула из листвы перед незваной гостьей да спросила, что повело ту с ребенком из дому.
А услышав историю женщины, сама расплакалась да показала источник живой воды, позволила берестяную флягу наполнить и домой к мужу раненому отнести. Не дело погибать кормильцу от стрелы друга неудачно выпущенной.
Разве справедливо?!
Рвется на части сердце феечки, а за спиной беснуется горный народец, негодует.
Как посмела она жизнь человеческую спасти?! Как решилась?!
Не ее это дело!
Ночные феи лишь отводят глаза усталым путникам да прячут источники, да в болоте топят любопытных и настойчивых.
Тают колкие звезды в светлеющем небе. Словно вороний грай, громовой раскат, будто далекий гул обвала, доносятся до слуха феечки обвинения несправедливые.
– Сжечь ее! – воют горные духи.
– Утопить ее! – подхватывают ночные феи.
– Будь проклята она!
– Проклята!
Вихрем взвивается огненное пламя, рассыпаются жгучие искры во все стороны.
В один жуткий вой сливаются все голоса:
– Все, что они услышат…
– Будет наоборот! Наоборот!
– Все, что они увидят…
– Наоборот! Наоборот!
Горько и больно феечке. Кинулась она прочь с горы, прочь от костра, прочь от проклятий незаслуженных.
Гулко бьется сердце в груди, трепещет, словно пойманная птичка, будто мотылек в ладошке.
Но что это?
Чья-то быстрая тень метнулась от одного дерева к другому.
Остановилась феечка, отдышалась, пригляделась.
Мальчика деревенский, щеки малиной перемазаны, руки-ноги исцарапаны, ступни глиной измазаны.
Замерла от страха за человеческого ребенка феечка – чуть дальше по склону крутому глубокая расщелина! Края ее зелень укутала – даже наметанным взглядом ничего не заприметишь, а уж в темноте, да в испуге – и говорить нечего!
– Что ж ты делаешь здесь в такой час поздний? – поспешила к напуганному ребенку феечка, но отшатнулся мальчишка.
Ойкнул, прямо грудью напоровшись на острую ветку. Кровь из пореза на темную зелень листвы капнула.
Кинулась феечка, чтобы помочь мальчишке заплутавшему, да отпрянул тот в еще большем ужасе. Бросился сломя голову да оступился – кубарем в расщелину скатился. Так остался лежать там недвижимый.
Горько расплакалась феечка только сейчас понявшая свое наказание.
«Наоборот!»
Словно в кривом зеркале все ее поступки преображаются. Добрые намерения в злой умысел обращаются, искреннее желание помочь несет беду неминуемую.
Так и плакала она, стоя над расщелиной, а туман утренний мягко ластился к ее испачканным грязью да зеленым травяным соком ногам.
С тех пор и пошло сказание о Горной деве, что до сего дня даже среди бывалых альпинистов бытует. Дескать, видят ее прозрачный белый силуэт на самых сложных перевалах. Увидел ее среди темных очертаний скал – беда впереди, обойди такой перевал стороной.
Исказилась легенда, многими подробностями с тех дальних пор обросла. Кто ж виноват, что любят люди рассказывать у жаркого костра лишь страшные истории.
Вот, говорят, совсем недавно было. Якобы шли туристы по проверенной тропе, знали – впереди перевал, а небо уже темнеет, сумерки на горы опускаются. Один из ребят запнулся в темноте, путь не разглядев, да так неудачно упал, что и шагу ступить дальше не в силах. Решили его приятели остановиться на вынужденный привал. Только сняли рюкзаки, видят – Горная дева дорогу преградила, да рукой по направлению обрыва показывает!
Испугались ребята, бежать кинулись, даже тот с поврежденной ногой и то улепетывает – откуда только силы взялись. Да словно затмение на них нашло – никак дорогу с горы, по которой поднимались, найти не могут. А тут еще откуда ни возьми ветер поднялся, холодный дождь по щекам хлещет. В общем, еле выбрались ребята к главной тропе. Чудо, что никто не погиб.
Горюет Горная феечка, плачет вослед в ужасе убегающим, да поделать ничего не может. Слишком сильно проклятие духов горных, давно уж из памяти человеческой сгинувших.
Плачет Горная дева, а ветер разносит по расщелинам и пропастям леденящий кровь приглушенный, сдавленный хохот.
