Читать книгу: «Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив», страница 3
Как вдруг ноги будто сами понесли его, преодолевая сковавший все и вся дым и страх… Одним прыжком он перелетел через полыхавший соседский забор и вышиб старую входную дверь Коминых.
В низенькой избенке мирно спали.
Огонь бушующе лизал стены и окна кухоньки и спальни, где мирно почили мать с сыном и две ее дочери.
Хижина уже стала тонуть в едком дыму. Ленька, зажав рот, начал будить сестер, разом ухватил одну и другую, вывел их из кухни, там в сени и к двери.
Мать и сын где-то стонали…
Ленька бросился и к ним.
В последний момент он выволок их из пылающего дома. С треском обвалилась крыша.
Погорельцы смотрели на полыхавшие и догорающие бревна и окна.
Набежали соседи. Люди несли ведра с водой, кадки, ковши. Кто-то тянул на веревке таз с песком. Но было уже поздно.
Соседка отделалась ожогами, но выжила.
Из дома отца, в ночных сорочках, выскочил он сам и его жилица. Среди всей толпы тятя даже не заметил его, он еле держался на ногах и лишь осенял себя крестом, причитая. Слава Богу, мол, не мы… погорели, мол, не нас. Женщины плакали, мужики бегали с флягами воды и топорищами.
Ленька смотрел на все эту вакханалию и… злорадствовал! Впервые он испытал ни с чем не сравнимое наслаждение! Сердце наполнилось радостью! Душа его ликовала.
На следующий же день его встречали огни Октябрьского вокзала. Так открыл свои объятия революционный Петроград.
Он нежно привстал и, обхватив Марусю руками, шепнул:
– Я никому тебя не отдам!
– Делом будем заниматься… вместе! – подхватила она, он закрыл ее рот рукою.
Глаза ее блестели. Леня вытянул из ее рук бутылку и вылил остатки содержимого на пол.
Потом вдруг провел рукой по пышным черненым волосам. Тронул нежно губами ее соленую от слез щеку, шею, плечо.
– Ну что ты, что… – Он ближе притянул ее и начал жарко целовать.
– Ну тише, ш-ш-ш, девочка моя… Ты запуталась, бедненькая… Ну что ты? Я что-нибудь придумаю, – нашептывал он ей, – верь мне. И он сжал ее плечи руками, она застонала, он повалил ее вновь на кровать, осыпая ее поцелуями и стягивая с нее одеяло…
7. Золотых дел волочильщики
Пафнутий уже заваривал чай, будто бы поджидая Леньку, медленно поглаживал жиденькую бороденку.
– Ноченька что надо, – сказал он подмигивая. – Хочу познакомить тебя с первоклассными маравихерами! – сказал Дед. – Оба два вальты червонные. С ними не сгоремычишься, стреляные. Если ты им все грамотно обскажешь, вот как мне, станешь неуязвим.
«Тринь-тили-бринь!» – навзрыд пиликнул дверной звонок.
– Кого лихая занесла? – Дед испуганно помрачнел, двинулся к выходу.
– Куда долю дел? – раздался басистый голос чужака. На пороге стоял детина в рогожковой ушанке и засаленной лоснящейся дубленочке.
Ленька выпучил моргалки на него, из-за угла, рукой шаря спиртное.
– Да ты шо? Какие аржаны, давеча все ж Мальцу передавал…
– У-у-у! Немае, гнида… – детина тряс старца за грудки.
Вдруг он, словно ужаленный, откинул его на пол и красной с морозца рукой начал спешно открывать ящички гардероба, другой рукой скидывая с вешалок одежду.
– Помилуй, Бык! – причитала из угла блеклая тень Пафнутия.
Детина развернулся к нему, сверкая зелеными зенками. Он утер мясистый свой нос и почесал щеку, на которой сияла неизвестная доселе медицине мокнуть. Перевел прицельный взгляд с Пафнутия на выпуклость под обоями.
– Опять, што ль? – И Бык направился к дрожащему от страха Деду, легонечко подвинув его, проворными пальцами извлек крест-накрест перебинтованный пакет.
– Ну ты бы хоть дислокацию нычек-то менял! – Подобревший детина извлек содержимое и аккуратно запихал все денежки во внутренний карман.
– Дак я же что?
– А то, еще раз учудишь – весь блат с тобой прекратит якшаться! – И Бык пригрозил пухлым пальцем, потом сжал кулак, занося его над трясущимся примусником. – У-у-у! Вот так бы двинуть тебе в жбан!
– Ай-ай! Не надо! – Пафнутий вжался в стену, зажмурившись, и было от страха уже ус зажевал. Когда открыл глазоньки, никого в коридоре не виднелось.
А было уже около четырех часов дня. Горел свет тусклой керосинки на кухне, и нереальную обстановку злачного места сего нарушал только потрескиванием поленьев старинный камин. Запах свежих дров перемешивался с алкоголем, табаком и человеческими миазмами.
– Обмочился, Дедка, со страху?
Ленька молча развернулся к умывальнику, прежде начал пить большими глотками холодную воду. А потом смыл с себя пот. Ему было не по себе от выпитого накануне, и от увиденного, и от бурной ночки. Он протер глаза и пренебрежительно продолжил:
– Ну как тебе это?
– Что «это»? – Схватившись за сердце, перетырщик с оглядкой закрыл входную дверь на цепочку.
– Вот тебе и «неуязвимость» твоя? – ехидничал Пантелкин.
– Да затем, мазурик, что ты не первый и не последний, кто добро мещанское отщипнуть хочет. Становись в очередь. Давно все пилят по углам «пятерочки». Али думал вот так с наскоку в Петрограде злодеить? – отдышавшись, громыхнул Дед.
Пантелкин ухмылялся, закидывая за спину вафельный рушник, направился в большую комнату.
В центре залы стоял круглый стол в стиле Генриха IV, рядом на стуле, почему-то лицом в окурках, спал Басс.
Узорчатый ковер был залит винными пятнами чернильного происхождения. Среди крошек и остатков еды и пустых бутылок похрапывал, как младенец, Гаврюшка, рядом с ним валялась мертвецки пьяная Луде.
Варшава притулился в углу, словно ерусалимец.
Ленька, заложив пальцы в рот, свистнул:
– Рота, подъем!
Среагировал только Басс. Он встал по стойке смирно, даже не заметив, что в лицо его вмялись окурки и странно свисали.
Лидочка невнятно буркнула себе под нос.
– Ну опять двадцать пять, не дают поспать по-человечески… – жалился Гаврюшка.
– Есть маза, чижики, сбирайся!
– Что случилося, Лень? – прошипел, как старый утюг, Басс…
Все с нетерпеньем внемляли главарю.
Гаврюшка привстал с чуть опухшим по-детски наивным лицом.
– И что ты предлагаешь?
– Пойдем сегодня у Палкина подыбим. Заглотим соловьевский бутерброд!
Дед ехидно хихикнул.
– Дед, если смешно тебе, рассказывай, мы тоже посмеемся.
– Мне скрывать от вас нечего, жиганы. Помимо вас, новеньких, свеженьких и дерзких, в Петрограде есть иная власть, – вороном каркал Дед.
– Какая? – Гаврюша выпучил глаза.
– Блат: Федька Бык, Ассоры4, Треф Валет, Володька Волочильщик вообще держит всех швецов в округе… Банда Климакова, банда Белого, зазря перечислять не буду?
– Про твою душонку приходил Бык?
– Мы что-то пропустили?
Дед деловито выловил чаинки с жестяной кружки и, постучав ложкой о краешек, недовольно крякнул.
– Да только, боюсь, эти имена вам ни о чем не обскажут. А зря… зря. Они еще при царе сыскарей за носы водили. А вы в штанишках маненьких драпали да пеленки знамо как подписывали. А мазы уже эти были. И этот город их, так получается!
– Ну а мы-то тут при чем? – прервал Пантелкин
– Хотите работать на «пятерочке», договаривайтесь с Беловым. С Климаковым подсоблю. Знамо многих. А так одни – быстро скукожитесь.
Пантелкин громко расхохотался. Остальные подхватили.
Пафнутий покраснел от злости и закрылся у себя в кухонке.
– Это нам пригодится, – Варшава вытянул лом из кладовки.
– Зачем? – спросил Басс.
– Заодно на Никольскую заскочим. К родственничку. Я все ходы там знаю, со двора амбарный замок висит только лишь. Стырим по бушлату.
– Не зазорно у родственника тырить? – спросил Гавриков.
– Скорина своими ручищами бы задушил. Отравил, мамушку, душегуб. Как с этим шкалачом сошлась, так иссохлась.
– Поторопимся! – скомандовал Ленька, поглядывая на циферблат.
На улицу банда вышла в легком напряжении. Призрачный город манил скупыми огоньками. Спустя без малого час они стояли на углу проспекта 25 Октября и Никольской улицы. Пошел мокрый снег с дождем. Кое-где стелился призрачными облачками туман. Они подняли вороты новеньких шерстяных бушлатов. Во тьме промелькнула нахальная рожа чиргаша:
– Братики, я живу на улице…
– Киряй отсюдова, шпан, – злобно процедил Басс ватнику и пнул его под зад.
Тот свалился в мокрый сугроб и судорожно отпрянул. Кое-как поднялся. Убегая, лишь бросил им вслед:
– Я вас запомнил. Еще поквитаемся, шушары.
– Ну что за народ? – ухмыльнулся Ленька. – Дома не сидится, что ли, в такую погоду?
– Ага! – подхватил веселенький Гаврюшка. – Повылазили як мокрицы изо всех щелей!
– На сырость потянуло! – И Пантелкин рассмеялся.
– Хватит тыренными бушлатами отсвечивать, айда, – убедительно заметил Варшава.
И они поплелись в «Палкинъ».
20 февраля около трех часов ночи на ямскую хазу ввалился пьяный квартет. Все были в радостном расположении и, наспех скинув сапоги, черные шинели, ввалились в натопленные комнаты.
Дед выглянул из своей каморки и неодобрительно шмыгнул носом.
– Хм, что, оборзели, чинарики? – сказал он, тяжело вздыхая.
– Кончай прикидываться спящим!
– Вообще-то, побудили…
– Да будет тебе, не кипишуй, Дедка, погляди, что гикнули! – И они высыпали на стол пару жемчужных ожерелий, брошь, золотой монокль, печатку и три женских кольца, одно из них – простенькое, обручальное.
– Смотри, богатый улов! – Басс схватил цацки и начал с ними вальсировать по зале. Варшулевич уже откупоривал бутылку дорогого игристого в рифленой бутыли. Пантелкин молча курил.
– Есть что пожрать? А то дикофт пробирает! – Гаврюшка нетерпеливо взял мякиш со стола, жадно затолкал его в рот…
– Мы у «Палкина» пару пьяненьких пощупали… да баклана одного в монокле у парадной гикнули, помнишь?
– Так, пошустрили мальца, а что?
– Скоро вы свои потроха жрать будете, – ни с того ни с сего выпалил Дед.
– Эй-ей-ей… пошто грубияните, Дедуля? – отозвался Гаврюшка, поперхнувшись.
«Вот тебе раз… как обухом по башке», – подумал Басс, потирая пьяненькие глазки.
– Объяснись, старый хрен.
– А то, что давеча про ваши души уже приходили, интересовались…
– Наверное, Беся? – ерничал Гавриков.
– От Митьки Белки сюда наведались. Велели тебе слам сегодняшний им сдать.
Бандиты переглянулись.
– А иначе худо буде!
– Беду на нас накаркал… – наскочил Басс на него.
– Наивные вы. Я же говорил. Вы мне не верите, – запричитал Пафнутий. – Вам только кажется, что никто ничего не знает. Что, мол, зашхерились тута, сидите – и вас не видно. В воровском мире все иначе. Ты еще ничего вроде не помышляешь, а все уже знают, кто ты и куда путь свой держишь! Понятно?!
Все молчали, изредка косясь друг на дружку, вытирая проступившие капли пота. В комнате все разом будто смерклось. Слам больше не манил блеском.
– Да-да! Чего зенки на меня вылупили? По утру драпайте к Белому. Адрес дам.
– Никуда мы не пойдем, – отозвался игриво Гаврюшка, – во, накося выкуси. – И начал тыкать Пафнутию кукиш под нос.
Дед ухватил его за руку и, вцепившись за ухо, начал таскать за чуб, как школяра.
– Так что все твои россказни про пролетарские уравнения Митьке Белке и поведаешь.
– У-у-у! – шипел Гаврюшка. – Доберусь до тебя, злыдня.
– Гавриков, отставить! – рявкнул ему Пантелкин. – Выпусти, Дед.
Пафнутий тяжело вздохнул и молвил, разжимая ладони:
– На Таировом ждут…
– А кто такой Белка? – наивно поинтересовался Гавриков, потирая ушко.
– У Белки банда не счесть человек, из клюквенников и «самочинщиков», а не дворовая шпана. Тьфу на вас.
Леонид повесил голову. Дед вновь спрятался в кухоньке.
– Что будешь делать, Ленька? – задумчиво спросил Варшулевич.
– Договариваться.
– Я с тобой! – отозвался Басс.
8. Белка «самочинщик»
Вечером в доме третьем на Таировом в квартиру номер 13 постучали.
Тяжелая дверь отворилась. Их запустил рябой мазурик в клетчатом фургане, твидовом пиджаке и в брюках-дудочках, натянутых до пупа так, что виднелись, почему-то розовые, носки. Ширмагал охотно обвел оценивающим взглядом, но, не вынимая спички из уголка рта, скартавил:
– Пьяхадите.
Пантелкин и Басс вошли и остолбенели! Везде были поклеены дорогие обои из шелковой бумаги. Роскошные канделябры, рядом таяли свечи в золоченых подсвечниках.
На стенах в багетных рамах томились музейные полотна. По углам была свалена церковная утварь, иконы, золоченые кадила, алой. Этот притон не был похож ни на один из тех, что они доселе видывали. Атмосфера завораживала, давила роскошью и убранством.
– Кто? – раздался голос из дальней комнаты.
Дверь была открыта, и Пантелкин прислушивался. Картавый что-то объяснял.
– А! Дак это же «пролетарский уравнитель»? Пускай заходит!
В огромной зале, за зеленым сукном, ловко резались в карты три шулера, свеч не жалели, посередке лежал солидный банк из сволоченного золотишка.
Ко всем им спиной стоял высокий господин.
Он повернулся, скрипя сапогами. В кремовых галифе, белоснежной кофте и английском реглане, шелковом галстуке и жилетке, он, скорее, походил на заграничного комиссионера или недобитого аристократа, раскуривая чинно сигару.
Единственное, что выдавало в нем маравихера, это нечто неуловимое во внешности, как тень другого мира, воровского: огромный рост и крупная, выдающаяся вперед челюсть с тяжелым подбородком добавляли ему лишь лоска. Укладка темных вьющихся волос волос к волоску. Одеколон: французский «Шипр».
Басс и Пантелкин ахнули.
– Кто это? – шепнул ему Басс.
– Наша погибель! – прошептал в ответ ему Ленька.
Пантелкин был ему по плечо, когда тот приблизился, потом развернулся, стал медленно прохаживаться по комнате, скрипя хромовыми сапогами.
– Здорово! – сказал неторопливо Белка. – Чего язык проглотили? Присаживайтесь, рассказывайте, это вы, чижики, вчера ширмачили в «Палкине»?
Леня придвинул стул и, сев с легкостью на него, закинул ногу на ногу и стал парировать:
– А что такое? – вопросительно вздернул бровь Ленька.
– Не прикидывайся дурачком! – В глазах собеседника пробежал живой огонек.
– Ну допустим, я там был, но ничего не видел. Здесь вижу, а здесь – нет. – Ленька сложил клином ладошки и их переместил справа налево.
Вор подавился дымом от неожиданности и, придвинувшись ближе, наклонился к нему, выпучив черные глаза.
– Блефуешь? Только не со мной. Я тебя насквозь вижу. Разговор у нас напрямки выйдет: вернешь слам – выйдешь живой. Не вернешь – не выйдешь. Все просто.
– Мне чужого не надо, маз. А потому, что не щипач я, а налетчик. Ничего не боюсь. Хожу с открытым забралом, можно так сказать.
Шулера загоготали.
– Ты лучше поведай, зачем тебе мой слам? И не оттого, что ты здесь половицы протираешь, что я влез на твое.
В воздухе повисла пауза. Все воровато косились друг на дружку. Кто-то за зеленым сукном потянулся к кобуре.
– Ты проницательный малый.
Ленька встал и нарочито спокойно залез во внутренний карман, достал оттуда сверток, высыпав на стол все содержимое. С какой-то стороны ему было приятно такое внимание к своей персоне.
Белка посмотрел на цацки, потом на Леньку, потом на побледневшего Басса. Дельцы за карточным столом застыли и больше не играли.
Митька Белов спокойно пересчитал добычу.
– А ты правильный малый, – заметил маравихер. Молча подошел к столу, длинными холеными пальцами забрал кольцо и брошку. – Это принадлежит моей жене. Значит, это мое. А остальное твое по праву.
– Простите, что обокрали вашу жену… – виновато промямлил Бенька.
– Ну это ведь совсем другой коленкор, ребятки. В таком случае добро пожаловать, что говорится, в семью.
И он протянул Леньке руку в дружественном рукопожатии. Тот сначала отпрянул, но руку пожал.
– Бесо, неси нам чай, – сказал он стоявшему в углу ассору. – Не бойся, не отравлен.
Чай тут же подали в серебряных чашечках. С цукатами в вазочке.
Ленька одобрительно кивнул. Но отказался, чай пил только Басс.
– Как тебя звать-то, «уравнитель»? – нарочито спрашивал маз.
– Имя мое тебе ни о чем не расскажет, – твердо отвечал Леня, сглатывая слюну.
– И все же?.. – спросил маз, раскуривая потухшую сигару.
– Леонид Пантелкин…
Маз расхохотался:
– Ах-ха-ха-ха! Пантелкин, говоришь.
В углу все разом тоже прыснули со смеху.
Леня стиснул зубы. И кулаки уже был готов употребить по воровской физиономии. Но Басс аккуратно потянул его за рукав.
Маз приметил, но вида не показал. «Вспыльчивый, значит. Плохо».
– Играете в белот? – спросил он Басса.
– Не откажусь. – Глаза его блистали.
– Если есть чем отыгрываться. Присядь и отыграйся! – Белка подтрунивал. – А то гостем у меня уже не будешь, навек вон в том кофре схороню.
– На что играть будем? – спросил Басс, потирая трясущиеся руки.
– Решай сам.
– Тогда на скрад этой ночки.
– Принято!
Басс на ватных ногах проследовал к игральному сукну.
– Кто сдает?
Большеротый неохотно ответил:
– Ну я. – И мясистыми пальцами отсчитал ему несколько карт с колоды.
– Три пики! – промямлил Бенька.
– Я пас, – отозвался вислоухий.
– Четыре треф, – подсказывал Ленька другу, заглядывая ему в карты.
– Пиковый валет, – ответил большеротый с акцентом.
Бенька напрягся. Виски застучали, на них выступил пот. Он скрестил ноги под столом и сокрушенно сказал:
– Ой, наверное, мне не в-везет.
– Давай играй. А ты не подсказывай! – рыжий грузин пригрозил Леньке пальцем.
Игра набрала оборот. Каты в руках Беньки шелестели с податливой беззвучностью. Он сдавал их на стол и спешно забирал новые. Потом опять сдавал. Так несколько подходов.
– Туз пик.
– Вах! – раскраснелся рыжий. И кинул на стол свои карты, чуть было не перевернув подсвечник. Поднялся страшный гвалт за зеленым столиком. Слышались отдельные выкрики:
– Как ты это сделал?
– Меня обдурить вздумал, жиденыш!
– Вот это игра!
Когда Митька Белов приблизился к ним, все разом смолкли.
– Стоп, Гога. Парень отыгрался, теперь это твое. – Белка вернул ему сверток и потрепал по плечу. – Ты заходи к нам, покушай, а то дюже худ.
– Я много кушаю.
– Ничего, не объешь меня, я сам кого хочешь покусаю!
Глаза мазов за столиком хищно блестели.
– А ты не обижайся, жиган. Я вижу, ты парень хороший, из наших, понятливый. Вот что я тебе скажу: с такой фамилией тебе в нашей среде делать нечего… Становись-ка ты лучше Леонидом Ивановичем Пантелеевым, – сказал Белка, поворачиваясь к Леньке.
– А что? Звучит, – отозвался Басс.
Ленька многозначительно молчал и все слушал Белку.
– Завтра достанем тебе новые документы. С паспортом новеньким будешь ходить. По оружию у нас кто, Каха?
– Клим, – ответил большеротый игрок с жутким акцентом.
– Ну что, подтянешься за шпалерами?
Леня одобрительно кивнул.
– Я теперь только добра желаю и от себя добавлю: в блатном мире сейчас сноровка нужна. Ты же не уличный шармыгал, чтоб слам по улицам мимо постовых таскать, нужен еще и автомобиль. У меня все есть. И люди нужны…
Шулера одобрительно кивнули.
– Если хочешь, дам наводку, где промбронь угнать можно, – продолжал без устали Белка.
Ответа не последовало…
– Ладно, побалакали – и буде. Как интерес проснется, найдешь меня здесь. Адрес знаешь. За сим все. Бесо, проводи наших гостей до двери!
Когда дверь затворилась, они вышли на улицу, выдохнув с облегчением. Бенька вытянул руку, пальцы его лихорадочно дрожали. Он протянул другу сверток.
Домой шли молча. Точнее, бежали. На хазе Пафнутий давно уже себе места не находил. То и дело пялился из почерневших оконец кухоньки на порожнюю улицу. Завидев двоих пеших, он тихонько отпер дверь:
– Ну что? Рассказывайте.
– Взял обручальное кольцо и брошь, остальное отыграли. Представляете?!
– Вот! – Ленька высыпал слам на стол. Ноги сделались ватные, он повалился на треногий стул.
– Ну се добрый знак. Тебя приняли, – пояснил Дед, помогая снять верхнюю одежду.
– Нам дали фору? Мы теперь свои? – потирая глаза, спросил разбуженный Варшулевич.
– Будем пить и грабить. В карты играть, – ответил Басс.
Пантелкин смурно глянул на него.
– Я не буду и тебе не советую.
– А мы будем отнимать у нэпманов и раздавать бедным, как бы уравнивая эти две чаши весов…
– Очень интересно, – отозвался молчаливый Варшулевич.
– Да уж, классовый разрыв огромен… – Ленька загадочно улыбнулся.
– Что-что, будем «грабить награбленное»! – продолжал Басс. – Выпьем-ка за Леонида Пантелеева! Теперь у нас и документики будут!
Собравшиеся загудели.
– Гм, – Варшулевич хмыкнул в кулак. И привстал, повернувшись к присутствующим. Все замолкли. И спешно снял с глаз тонкое пенсне, нервно покрутил его трясущимися руками и опять надел. – Я, товарищи, я предельно рад! И я с вами. Ведь нельзя зарекаться, а я ж не так воспитан. Может час настать, что с голоду и стырить придется…
– Верняк, от сумы да от тюрьмы зароку не давай.
Ленька стоял и молча глядел в окно. Его взгляд был безмятежным. Он словно бы знал исход этого вечера. Исход давал ему новый путь. Все смешалось.
Из общей массы голосов вырывались ругательства Деда и густой голос Беньки. Восторг Гаврикова.
Ленька стал напевать себе под нос:
Меня били, колотили
В полюшке под елочкой.
Ко мне милка приходила
В юбочке с оборочкой.
А Гаврюшка подхватил… и все остальные за ним:
А я на все согласен.
Душою я прекрасен,
Хотя, обыкновенно,
По жизни я варнак.
– Помирать – так с музыкой. Куда ты, Ленька, туда и мы!
Он крутил толстенный перстенек с изумрудом, глянул через него на разбитную компанию.
«Завтра подарю Мими! – пронеслось у него в голове. Воспоминания их прошлой ночи не дали бы ему сомкнуть глаз. – Нет, к ней и сейчас!» Через несколько минут он уже остановил на улице пролетку. Вдали розовел совсем ещё юный рассвет. Кое-где за крышами домов тянулись белые ленты дыма от каминных труб. Усатый возница на дохлой лошаденке свернул уже на Никольскую. «Когда же? Когда?» Мысленно он был уже у нее. Сжимая перстень, он представлял, что заключит ее, сонную, в свои объятья.
