Читать книгу: «Танец солнечных зайчиков», страница 5

Шрифт:

Иван Андреевич вздрогнул, и только сейчас на него обрушилось чувство вины. «Еще ребенок» – с этой простой фразой Моисея Осиповича, он вышел из квартиры, и она мучительно вонзалась в его голову с каждым шагом. Крапал мелкий дождь, противно от самого себя стало вдруг Гостомыслову. «Нужно было идти мимо, держать себя в руках, глупый человек! Что я наделал?» – говорил Иван Андреевич, тяжело ступая по мокрой листве.

Ольга Леонтьевна сурово буравила взглядом четверых своих танцоров, пятой, немного отдалившись от основной компании, стояла Лия, исподлобья осматривая трех высоких парней и Ирину, виновато упершуюся взглядом в коричневый паркет. После ночи, проведенной в милиции, все были помяты и измучены. Но беспокойство вызывало состояние Лии, она испуганно озиралась по сторонам и отказывалась отвечать на вопросы хореографа.

– Ольга Леонтьевна, – вдруг начал разговор самый высокий и статный парень, который еще вчера танцевал с Лией на репетиции, – мы просто хотели пошутить, это как бы такое вливание в коллектив.

Все с надеждой подняли взор на суровую женщину.

– Я ничего не знаю, – сухо сказала она, – не знаю о ваших похождениях и знать не хочу! Но вытаскивать среди ночи вас из участка – дело унизительное и паршивое! Значит так, это меня не интересует! Чтобы завтра безукоризненно выступили на показательных, иначе все останутся без работы! Все! – Последние слова Ольга Леонтьевна сказала с напором, глядя на Лию.

Тогда девушка всхлипнула и опрометью помчалась к выходу. Утро было раннее и холодное. Страх еще не прошел, и в груди застыл комок обиды, усталость была невыносимой.

Когда ее вытащили из багажника на свежий воздух, она долго не могла надышаться. Потом как-то неожиданно оказалась в машине рядом с добрым офицером, где ей задавали вопросы и поили чаем из термоса. Но Лия ничего не могла сказать. Она ехала и дрожала, вокруг мерцали ночные огни большого города.

Как оказалось позднее, коллеги Лии по танцевальному ансамблю затащили ее в багажник, но их остановил милицейский патруль на выезде из города. Позже ребята, которых Лия узнала без труда, стали говорить, что таким образом хотели пошутить. И никакое чувство зависти или еще чего дурного тут не причем. Однако девушка не поверила, но по настоянию худрука заявление писать не стала. По словам парней, они хотели привезти ее на дачу к другу, где для нее готовился сюрприз с тортом. Ничего этого девушка знать не хотела. После долгих уговоров Ольге Леонтьевне удалось вырвать из Лии обещание выступить на показательных.

Утренняя осенняя тишина успокаивала. Прогуливаясь по пустынному скверу, недалеко от Дворца культуры, Лия задумывалась о последних событиях, которые произошли в ее жизни. Она остановилась перед голубой витриной ресторана. В отражении она увидела стройную, осунувшуюся и усталую девушку. Темные, каштановые волосы рассыпались по плечам, глаза потухли, на красивом лице появилась тень страдания. Она попыталась улыбнуться, но губы неестественно и даже как ей показалось, уродливо скривились. Лия прижалась лбом к голубому прохладному стеклу. Сквозь усталость и сердечную хандру ее заволокло воспоминание о том вечере, когда она, увидев впереди хмурого высокого мужчину, почувствовала от него опасность. Сняла босоножки, и медленно побрела за ним, надеясь незаметно улизнуть и убежать к остановке. Но он так неожиданно обернулся и эти глаза Лия полюбила сразу же. Серые, грустные глаза смотрели на нее с удивлением. А потом ее так рассмешила эта лохматая каштановая копна волос и сигарета, легкомысленно воткнутая за ухо. А потом его поцелуй, она почувствовала дрожь в коленях…

«Баммм!!! Баммм!!!» – торжественные звоны нарушили утреннюю тишину, и Лия вздрогнула. Вскоре монотонное «бамм» разбавилось звонкими голосочками маленьких колокольчиков и Лия, встрепенувшись, стала оглядываться по сторонам. Это был колокольный звон. Лия выбежала на площадь, к которой вели улочки зеленого сквера, и с радостью обнаружила среди желтых и багряных крон высившиеся золотые купола. Она бежала на зов колоколов, и вскоре оказалась у высокого мраморного крыльца. С легкостью бабочки, преодолев ступени, она с трепетом отворила дверь, и на нее дохнуло теплым ароматом ладана.

В золотом туманном облаке раздавались чтения молитв. В храме солдатиками стояли прихожане, ожидая начала службы. У икон потрескивали крохотные огоньки свечей. Лия осторожно вошла, с восторгом оглядывая торжественную расписную пустоту под куполом. Осматривая иконы, Лия не заметила, как оказалась у креста, возле которого собралось до десятка людей. Неподалеку исповедовал священник маленького роста с длинной седой бородой. Рядом со священником плакала женщина, и Лия, смотря на нее, глубоко задумалась. Правда позже она не вспомнит, чем были заняты ее мысли, но как-то совсем неожиданно она вдруг сама оказалась рядом с этим священником.

– Я не крещеная! – сказала Лия, когда батюшка собирался накинуть на нее епитрахиль.

– А давай просто спрячемся здесь, да? – сказал он, лучисто улыбаясь.

Лия кивнула головой. Под плотным золотом епитрахилью они смотрели друг на друга, надежно спрятанные от мира вокруг.

– Итак, как у нас дела? – спросил батюшка.

– Плохо! – прошептала Лия, – А вы знаете, батюшка, меня сегодня Бог спас. Меня везли в багажнике загород, но я попросила Его, и Он спас…

– Да ты что! А говоришь, плохо! Слава, Слава Богу!

– А еще, еще я влюбилась очень в одного человека, и у нас, батюшка, простите, у нас была ночь, – Лия покраснела и отвела взгляд.

– Влюбилась, говоришь?

– Да, но уехала от него. Я испугалась, что он меня осудит.

– Эх, эх! – закряхтел священник, – жалеешь?

– Это очень странно. И да, и нет!

– Ничего, Бог простит.

– Батюшка, а что мне делать? Я его люблю…

– Что делать? Жить! Молись Богу, он тебя сам поведет.

– Правда? А как это?

– А вот, как сюда тебя привел, так куда надо и направит…

Лия улыбнулась, вытерла слезы, и священник снял с нее епитрахиль, сунув в ее ладонь что-то мягкое и теплое. Ноги были ватные, а вот на сердце стало легко. Выйдя из церкви, Лия увидела в своих руках румяную просфору, такой ее угощали бабушки, когда она пела на клиросе.

Приехав домой, Лия повалилась от усталости в постель, и ей снился Иван Андреевич. Он кружил ее в осеннем сквере и громко смеялся, на ней было воздушное алое платье, а у него за ухо была воткнула сигарета.

Лиза вела уроки с трудом. И без того плохое самочувствие ухудшалось с каждым днем. Бледная с серыми мешками под глазами, она пыталась объяснить старшему классу варианты, при которых ставится тире и дефис. В кабинете было душно, а еще одна из девочек надушилась слишком приторными сладкими духами. В середине урока Лиза, задыхаясь, подошла к окну и распахнула его настежь. Кто-то из ребят выбежал из кабинета, дети засуетились и предложили Лизе сесть. Через несколько минут на пороге возникла школьный фельдшер – полная женщина в толстых очках. Ученики покинули класс, и женщина натянула на руку Лизы термометр.

– Так, у нас шалит давление, нужно звонить мужу, пусть забирает домой, – скомандовала фельдшер, – да, – вздохнула медик, – за последние три дня, я спешу вам на помощь уже четырежды, Елизавета Сергеевна.

Ивану Андреевичу дозвониться не получилось. В редакции его не было, дома тоже, и поэтому Лиза набрала номер Саши. Тот оказался на рабочем месте и уже через полчаса вез Лизу на такси домой.

Александр всю дорогу изучал чью-то историю болезни, и Лиза, понимая, что оторвала его от важных дел, чувствовала себя виноватой. Наконец, Александр, заметив, что Лиза смотрит на него исподлобья, рассеянно ей улыбнулся и, еще раз бросив взгляд в белые листы, с хлопком закрыл толстую папку.

– Интересный больной, ты знаешь. Совсем неясная картина, но захватывающая!

– А что ты скажешь про мою картину? – спросила Лиза со вздохом, глядя на мерцающие желтые огни деревьев за окном.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, я про нас с Ваней…

– Лиза, вам двоим должно быть виднее.

К этому времени автомобиль привез их во двор Ивана Андреевича. Лиза поблагодарила Сашу, он сказал, что для него это пустяки, а потом его озарила какая-то мысль, и он стал рыться во внутреннем кармане черного строгого пальто.

– Гляди, думаю, вам стоит сходить, не каждый день к нам приезжают столичные танцевальные ансамбли! Мне пациенты подарили, а с кем я пойду? С Мойшей? – засмеялся Саша, отдавая Лизе цветастые билеты, – А вы отвлечетесь. Ваня любит всякое там искусство!

– Ого, первый ряд! – рассмеялась она, разглядывая неожиданный презент, – спасибо тебе, Саш, – сказала Лиза, и в приподнятом настроении отправилась домой.

Вани не было. На заваленном бумагами столе Лиза увидела несколько исписанных в стихи листов. Улыбнулась и с трепетом стала изучать написанное:

«Разлука – пустяк,

Растревожено сердце, и ладно.

А у нас все не так,

И бывают ветра, и прохладно…

Мне к тебе бы прильнуть,

И твоим бы дыханьем согреться,

И усталость спугнуть

Поцелуем со вкусом перца.

Ты умеешь летать –

Даже в сумраке синем страдая.

Я тебя буду ждать!

Постучись в мои двери, родная!

Шум в коридоре заставил Лизу встрепенуться, смахнуть украдкой слезы и с улыбкой выйти навстречу Гостомыслову. Он был подавлен.

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось.

Иван Андреевич скрылся в ванной комнате. Включил воду на самый сильный напор и сел на бортик ванны, в таком положении он пробыл несколько минут.

– Ваня, ты не заехал к маме за вещами! – крикнула Лиза, не в силах преодолеть надвигающийся скандал. При виде хмурого Гостомыслова, она почувствовала острый укол в груди, – и еще, почему ты не на работе? Или ты и ее потерял? Что совершенно будет не удивительно. Горбатого, верно, могила исправит…

Гостомыслов слышал ее нервную истерику, и глубоко выдохнув, вышел из ванной.

И внезапно Лиза, прекратив свои причитания, оказалась в объятиях Гостомыслова.

– Прости, прости, Лиса моя! Все будет хорошо, вот увидишь, не волнуйся! Может, ты и права. Пора заканчивать эту беспросветную жизнь. Мы же знаем друг друга как облупленные! Завтра заедем за вещами, купим эту самую, как ее, коляску!

– Вань, заранее нельзя! – промычала Лиза, упершись в свитер Ивана Андреевича. Тоска отступала, но еще тряслись руки.

– Да, а почему? – Гостомыслов улыбнулся и посмотрел в усталое лицо Лизы, обрамив их нежно своими ладонями.

– Не знаю, а еще непонятно, кто будет – мальчик или девочка!

– Тогда купим что-нибудь тебе, да? Платье для пузатых, а?

Лиза рассмеялась.

– Гостомыслов, мой руки, ужинать будем. Только убери со стола свою писанину…

– А еще, доктор, у него одышка! Ужасная одышка! Но он страсть как к вам не хотел, вредный!

– Успокойся, Ёсичка, в моем возрасте одышка – это нормально!

– Ага! а потом в старой газете увидел про вас статью, и сказал, что, вот мол, к вам пойдет на прием.

Доктор, склонившись над бумагами, заполнял карту больного. Моисей Осипович Ингершон не сводил взгляда с молодого хирурга, который беспрерывно поправлял очки.

– Доктор, скажите! – Моисей Осипович так ласково и сладко обратился к врачу, как обычно к нему обращаются старушки, которые уже лет двадцать собираются помирать и умоляют каждым словом о бессмертном эликсире. И Александр Александрович уже был готов с улыбкой давать рекомендации о продлении жизни, как вдруг Моисей Осипович задал ему еще более неожиданный вопрос, – скажите, вы случайно не еврей?

Александр Гордеев засмеялся:

– Нет.

– Эх, жаль, с вас бы получился толковый еврей!

– Простите его, он у нас такой…– засуетился Иосиф Вениаминович, – забавный.

– Ну, что вы! Это замечательно, Моисей Осипович! Вы очень даже здоровы и живее всех живых. Значит, никаких отклонений по своей части я не заметил, результаты анализов тоже хорошие! А одышка – вряд ли сердце. Скорее всего, вы просто очень много курите?

– Бог всемогущий, упаси! Полкулачка табачка! – рассмеялся старик и виновато уставился на внука, – а вообще все дело в том, что этот молодой человек, доктор, не договаривает мне важную вещь…

– Какую же?

– Он отпустил мою внучку неизвестно куда, сам с ней переписывается, а мне передает волшебные поцелуи! Доведут старика до могилы! Знает, маленький негодяй, что, если я узнаю – где она, возьму в охапку и домой, в Сибирь!

– Не волнуйтесь, пожалуйста! Это вредно в любом возрасте и с любым здоровьем!

– Ага, как же! Моя бабушка говорила, здоровье за золото не возьмешь, но для здоровья золото очень полезно. Это могло бы стать второсортным еврейским анекдотом, скажете вы, но для меня золото – это счастье моих внуков, я вам скажу. Они же этого не понимают, им дед-тиран! А у меня для них, знаете ли – наследство припасено!

– Это хорошо, это замечательно, – делая пометки в карте, пробурчал под нос Александр Александрович, снова поправив очки.

На его столе затрезвонил телефон. Это Лиза.

– Саша, он буквально изменился! Вчера мы съездили за вещами, купили мне платье, он даже согласился пойти на концерт! Представляешь!

– Лиза, я не могу говорить, у меня пациенты.

– Прости, но я просто счастлива, я так счастлива! Спасибо тебе за эти билеты! Думаю, мы отлично проведем время. А еще он даже проявляет заботу, он…

– Лиза, прошу тебя, – Саша с виноватой улыбкой смотрел на своего пациента, который со вниманием слушал доктора, будто тот разговаривал с ним. Иосиф нервно трепал пояс от дедушкиного плаща, который держал в руках.

– Ладно, приходи к нам вечером, я приготовлю что-нибудь вкусное.

Почему-то Александр почувствовал острое нежелание идти в гости к Гостомыслову, и, разъяснив, что у него сегодня много работы, бросил трубку.

– Женщина!? вы знаете, в одно время философы выдвигали идею, что у женщин отсутствует душа. Любопытные труды, знаете ли…– не запоздал сказать Моисей Осипович, как только доктор положил трубку.

– Дедушка…– вздохнул Иосиф Вениаминович, но Александр лишь улыбнулся.

– Вот ваш рецепт, здесь витамины и рекомендации. И пожалуйста, пересмотрите дозы табака. Возможно, будет достаточно горсточки поменьше?

– Думаете?

– Уверен!

– Вы знаете, мне таки кажется, что вы все-таки немножко еврей…

С этими словами дедушка с внуком покинули кабинет врача, а Александр еще долго улыбался. Было светло и пахло медикаментами. Он еще мог слышать отдаленный голос старичка, который что-то с жаром объяснял внуку. Можно было слышать отдельные фразы: «отменный табак», «бесполезная опека», и иногда прорезался немного писклявый голосочек его заботливого внука. От этой парочки ему почему-то стало светло и грустно. Были они по-своему одиноки, но и по-своему счастливы, что ли. Александр с тоской посмотрел на телефон, вспомнил Лизу и захотел извиниться за нервный тон. Но, набрав номер, опустил трубку. Надоело.

Усталая после репетиции Лия шла по окрашенному в ржавый осенний цвет скверу. В руках она несла толстый телефонный справочник. Отыскав по адресу номер Ивана, она хотя бы узнала его фамилию и отчество. Лия шла и улыбалась, шаг ее был легок и смел. История с багажником быстро забылась. Сейчас она была прима – воздушная принцесса танцевального ансамбля. Появились друзья. Жизнь стала налаживаться. Однако она не рассчитывала, что тоска по таежнику, заставит ее не спать ночами.

Лия садилась на подоконник, свешивала ноги на улицу, а под ней тихо и несмело бежала черная река, отражающая огни. Пятками она водила по шершавой стене, и каменная пыль тихо обсыпалась на соседние карнизы. Она вела мысленные беседы с Иваном, а потом начинала говорить с Богом, говорить так, будто Он сидел рядом, на этом же подоконнике, и они вместе терли каменную, старую штукатурку своими босыми пятками. К девушке вернулось чувство внутренней чистоты. Но ощутить себя свободной Лия так и не смогла. Ложилась спать в пять утра под песни неспящих уличных музыкантов, что начинали свой ранний концерт песней: «Она идет по жизни смеясь…». Лии это казалось очень символично, и она с улыбкой засыпала.

Сегодня она решилась ему позвонить. Она еще не знала, что скажет, но уже была окрылена мыслью, что услышит его голос.

Трубку не брали долго. Но вот, спустя тридцать вечных секунд, послышался его голос. Лия вздрогнула и даже чаще задышала. Такой реакции от его голоса она не ожидала. Она испытала мгновенный испуг и странное щекотанье внизу живота.

– Алло, говорите…– повторил Иван.

Лия молчала, а в горле ее застрял комок. Она тихо всхлипнула, а Иван Андреевич продолжал нервничать:

– Алло! Я опаздываю на работу, простите! Мне не до шуток!

И Лия бросила трубку.

Иван Андреевич ненадолго задумался. Взглянул на аппарат и уже мог со стопроцентной вероятностью сказать, кто был на том конце провода. Его тут же охватила тревога. Нет, волнение при воспоминании о Лии не проходит, как бы он не старался. Тоска по девушке давала о себе знать, а сердце предательски ныло при воспоминании о ней.

Лия отбросила телефон в дальний угол комнаты и расплакалась. Что с ней происходило, она понять не могла. Но уже через минуту снова набирала его номер. На сей раз трубку взяли быстро, и это был уже голос того Ивана, который когда-то просил ее уйти, пока он может держать себя в руках. Волнение и страсть, смятение и счастье слышались в его словах:

– Лия? – вдруг сказал он, и девушка, казалось, сейчас взлетит до небес, – Лия, не молчи! Я знаю, это ты. Да? Это ты?

– Да, – произнесла она.

– Боже мой, девочка моя, родная моя, где ты?

– Ваня, ты любишь меня? – спросила она.

– О, конечно! Я тоскую по тебе, я по тебе ужасно тоскую. Где ты?

– Ваня, я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Мы ошиблись тогда, ужасно ошиблись.

– Ни о чем не думай, Лия! Все было замечательно! Ты только приезжай!

– Все слишком рано, слишком быстро, понимаешь…

– Да, да! моя хорошая! Но я, я потерял голову, я очень люблю тебя! – крикнул Иван Андреевич, но связь прервалась. И он не был уверен, что Лия услышала его последние слова. Однако, это было уже не важно!

Девушка мчалась по извилистым тропкам аллеи в храм. Ощущение того, что что-то идет не так снова нахлынуло на нее, и она, вытирая слезы, мчалась в уже знакомое ей место. Он сказал, что любит, но вместе с переполняющим ее счастьем, она ощутила какую-то тяжесть и неизбежность. Что-то останавливало ее отдаться чувству с головой, без остатка. Что- то, что, когда-то заставило ее уехать. Чай, сигарета, алое платье, холодный пол от растаявшего льда – мысли вращались в ее голове, одна за одной, смешиваясь и переливаясь. Вдруг в голове возник образ усталой женщины на скамейке под желтым огнем березы, ее туманный, завистливый взгляд, который преследовал Лию, она это чувствовала.

Храм снова встретил ее благоговейной восковой тишиной, медовым теплым запахом. Смело подойдя к солее, она дождалась, пока кто-нибудь выйдет из алтаря. Из маленькой дверцы показалось озабоченное лицо уже знакомого ей священника. На сей раз он был в потрепанном черном подряснике, а длинная борода блестела от освященного масла.

– Батюшка, это снова я…

– Снова ты? – улыбнулся священник, – ну, присядем, – он указал на скамейку под огромной иконой в золотом киоте.

– Батюшка, со мной что- то творится неясное. По- хорошему, мне нужно собирать вещи и ехать к своему любимому, но будто здравый смысл говорит не ехать.

– Отчего?

Лия пожала плечами, и с ее волос скатился легкий шелк платка.

– а что сердце говорит?

– Ничего не говорит, не слышу…

– А ты молилась?

– Молилась…

– Знаешь, у меня история по молодости случилась. Влюбился я в девушку, она была, вот, вроде тебя – черненькая, красивая такая! И я ей в любви признался, и она – мне… Я к ней, ты знаешь, и прикасаться боялся. Такая она для меня была – вот, точно, с небес сошедшая… и свадьбу уж играть надумали! А, тут, бац!

Лия вздрогнула:

– Что «бац»?

– А война… я выжил, а она – нет, санитарочкой пошла на фронт, бомба упала на госпиталь. И все тут!

– Ой, и вы в монастырь?

– Нет, – улыбнулся старик, – в монастырь это я потом… когда понял, что все неспроста.

– Неспроста?

– Ага! Знаешь, у Бога про всех все видно. Ты правильно сделала, что сюда пришла. Вон, встань у иконочек и попроси Бога, он тебе поможет.

– Хорошо, а можно вас спросить?

– Конечно!

– А вы ее до сих пор любите, да?

Священник снова улыбнулся:

– Деточка, люблю, только по- другому…

В храме царила тишина, иногда заходили люди и ставили свечи. Над куполом раздавался тихий шепот. Стало спокойнее. Впервые в жизни Лия ощущала себя взрослой и цельной. Впервые в жизни в сердце стал вырисовываться образ, к которому ей всегда хотелось стремиться, но который постоянно от нее ускользал. Она вспомнила дедушку и брата, с нежностью и любовью, она обнимала их своими мыслями, с небольшой тревогой думала об Иване Андреевиче, но была готова прожить с ним жизнь. В ушах еще звенел его взволнованный голос, и верилось, что все непременно будет хорошо.

Завтра она возвращается, и будет танцевать только для него.

Дождь лил с раннего утра. В редакции, в посеревших мрачных кабинетах царила тишина. Никому не работалось. Роман Алексеевич бродил из кабинета в кабинет, притравливая мутную осеннюю хандру не всегда интересными байками. Иван Андреевич еще слышал голос Лии в телефонной трубке и не находил покоя.

Впереди их с Лизой ждал совместный поход на шоу-балет. Лиза тщательно к нему готовилась, надеясь, что культурное мероприятие пойдет их отношениям на пользу. И сегодня, после этого злополучного концерта, он решил поговорить с ней. Измеряя широкими шагами свой кабинет, он тщательно обдумывал слова, которые ей скажет.

Иван Андреевич уже начал смиряться со своей судьбой, но когда услышал голос Лии, чувства вспыхнули с новой силой. В нем проснулось желание оберегать ее, желание – слушать ее голос, делать счастливой, носить на руках.

И только ложкой дегтя во вспыхнувшем любовью сердце Гостомыслова была мысль о Лизе. Он пытался все начать сначала, поверить в это пресловутое «стерпится – слюбится», и даже стал представлять себя в роли отца, но он с горечью и счастьем осознавал, что этот нежный голос был для него самым драгоценным за все эти дни. Он цеплялся за телефонный разговор с девушкой, как за единственно возможную счастливую судьбу.

Он решился на максимально мягкий разрыв – с общением, всевозможной помощью, если нужно, он даже оставит Елизавете квартиру. Вместе с Лией они подыщут что-нибудь другое. В конце концов, он стал неплохо зарабатывать. Он будет помогать, видеться с ребенком. Но чем дальше Иван Андреевич уходил в мысли об этом, тем противней ему становилось от самого себя. Но одно воспоминание о том утреннем часе, о тех шпильках, сложенных горсточкой на полу, радио и пении Лизы в ванне ему становилось тягостно и невыносимо. И какие бы аутотренинги он не проделывал в ванной под включенную воду с закрытыми глазами, отцовство его пугало. Ему казалось, что это также далеко от него, как… вот как бы сказала Лиза? Совершенно другая повесть? Да, это другая повесть, не для Ивана Гостомыслова – дикого Динго с большой дороги. Ему нужна эта древесная свежесть, эта беззаботность, которую он читал в Лии. Он верил в любовь только с ней – с этой волшебной девушкой.

Сегодня Иван Андреевич и Лиза придут с концерта, и все! И будут расставлены точки. Так всем будет лучше.

Гостомыслов смотрел в окно, по стеклу бежала потоками вода, сквозь эту муть можно было разглядеть проезжающие машины, разноцветные зонты, оранжевую ржавчину деревьев. «Господи, как тоскливо» – прошептал Иван Андреевич.

Дождавшись конца рабочего дня, который прошел совершенно не плодотворно, Иван Андреевич отправился за Лизой на такси. Она вышла из подъезда красивая и стройная на высоких шпильках, из-под короткого пальто виднелась переливистая синяя юбка вечернего платья. Волосы были собраны в высокую ракушку. Усадив ее на заднее сиденье, Иван Андреевич устроился впереди. Он бросил Лизе короткий комплимент, на который она не ответила. Лицо Лизы выражало умиротворение и даже радость.

В филармонии тут и там мелькали лица знакомых. Помимо друзей, здесь встречались коллеги Лизы, при которых она с еще большей показательной нежностью прижималась к Ивану Андреевичу, коллеги Гостомыслова – журналисты выглядели более просто и даже расхлябанно в отличие от других зрителей. У многих из них на груди болтались мыльницы. Парочка преподавателей истории и географии местного колледжа тоже оказались из прошлой жизни Ивана Андреевича, когда тот начинал свою карьеру географа. Несколько минут были потрачены на воспоминания о студенческой жизни и о нынешнем неблагодарном труде педагога.

На удивление Лизы и Ивана по холлу филармонии бродили Иосиф Вениаминович и Моисей Осипович. Последний в фетровой черной шляпе, с длинными пейсами, важно расхаживал по периметру светлого холла и рассматривал портреты артистов филармонии, цокая и что-то все время приговаривая. Надолго он останавливался у портретов дам, наклонял голову набок и изучал прекрасные черты так, как это обычно делают критики, глядя на картины живописцев. Иосиф шел за дедушкой следом и следил, чтобы тот не дезориентировался в пространстве, что могло с ним произойти в любую минуту, да еще и при таком скоплении народа.

Над людьми нежным теплым пламенем горели огромные конические люстры. В зеркалах мелькали цветные наряды дам, черные костюмы мужчин. Вдруг распахнулись двери большого зала, откуда понесло небольшой прохладой и приятным ароматом.

Наконец, зрители расселись. Лиза, нахваливая Сашу, радовалась первым местам. Рядом с ними оказались и химик с дедушкой, что и ту и другую пару немного смутило. При виде Гостомыслова Моисей Осипович пожал ему руку, а Иосиф предпочел сделать вид, будто видит Ивана впервые. Лиза перекинулась с Есей парочкой вежливых фраз, но вскоре каждый из них ушел в общение со своей парой.

– Говорят, это один из лучших шоу-балетов в России, хоть еще и очень молодой состав…– шепнула Лиза.

Синие бархатные кулисы дрожали от слабого сквозняка. Спустя десять минут, зрители стали требовательно аплодировать. И вскоре над залом погас свет.

Кулисы беззвучно разбежались по правую и по левую сторону – в легком синем свете появились две фигуры, женская и мужская…

Но дальше для Ивана Андреевича весь этот шоу-балет перестал существовать. Он узнал ее по белому призрачному силуэту, что мчался над сценой в удивительно прекрасных движениях. Узнала ее и Лиза, и с испуганным трепетом наблюдала за тем, каким взглядом Иван Андреевич следит за этой танцовщицей.

Партнер был бережлив к партнерше, и роль его была в танце незначительной. Он, казалось, сделал все, чтобы все внимание зала досталось этой миниатюрной девушке. Лия двигалась по сцене легко и свободно, взмывала верх, застывала в высоких поддержках, и стремительно и без страха летела с них вниз, оказываясь в сантиметре от земли, благодаря сильным и четким действиям статного и сильного партнера.