Цитаты из книги «Ведьмак», страница 6

– В каждой сказке есть крупица истины, – тихо сказал ведьмак. – Любовь и кровь. В них могучая сила. Маги и ученые не первый год ломают себе над этим головы, но поняли только одно… – Что, Геральт, что? – Любовь должна быть истинной

– Видите ли, дражайший господин ведьмак, – продолжал префект, – я поклялся себе, что на этой территории воцарится закон. Любой ценой и любыми методами, per fas et nefas. Ибо закон – не юриспруденция, не толстенная книга, забитая параграфами, не философские трактаты, не напыщенные бредни о справедливости, не истрепанная фразеология о морали и этике. Закон – это безопасные дороги и тракты. Это городские закоулки, по которым можно прогуливаться даже после захода солнца. Это гостиницы и корчмы, из которых можно выйти в сортир, оставив кошелек на столе, а жену у стола. Закон – это спокойный сон людей, знающих, что разбудит их пение петуха, а не красный петух! А для тех, кто закон преступает, – виселица, топор, кол и каленое железо! Наказание, отпугивающее других. Тех, кто закон нарушает, следует хватать и карать. Всеми доступными средствами и методами… Эх, ведьмак, ведьмак! Неодобрение, которое я вижу на вашем лице, относится к цели или методам? Я думаю – к методам! Потому что методы критиковать легко, а в безопасном мире жить-то хочется, а? Ну, говорите.

[...]

– Мир вашей картинки – это мир аккурат для ведьмака. В нем никогда не будет недостатка в работе. Кодексы, параграфы и напыщенную фразеологию о справедливости ваша идея заменяет беззаконием, анархией, самоволием и корыстолюбием принцев и самодуров, она предполагает сверхусердие карьеристов, стремящихся польстить покровителям, слепую мстительность фанатиков, жестокость палачей, реванш и садизм. Ваша картинка – это мир ужаса, мир, в котором люди опасаются выходить в сумерки, боясь не бандитов, а стражей закона, ибо как ни крути, но в результате крупных облав бандиты валом валят в ряды блюстителей порядка. Ваша картинка – это мир взяточничества, шантажа и провокаций, мир коронных и подставных свидетелей. Мир шпионства и признаний, полученных под пытками. Доносительства и страха перед доносом. И неизбежно наступит день, когда в вашем мире, господин префект, станут рвать клещами грудь не того человека, когда повесят либо посадят на кол невинного. Вот тогда-то как раз и наступит мир преступлений и преступников.

Здравие! Хвала! Слава! – рычали гости, наполняя кубки и глиняные кружки. Дудки Драйговой волынки издали

Если бы да кабы во рту выросли бобы, то был бы не рот, а целый огород

Геральт, – прервала она, – ради тебя я вылезла из постели, хоть и не собиралась делать этого до обеда. Я готова отказаться от завтрака. Знаешь почему? Потому что ты принес мне яблочный сок. Ты спешил, ты страдал из-за мучений друга, ты ворвался сюда силой, колотя людей по черепам, и, несмотря на это, уделил внимание жаждущей женщине. Тем самым ты расположил меня к себе, и, возможно, я тебе помогу. Но от воды и мыла не откажусь. Иди в баню. Прошу. – Хорошо. – Геральт? – Да? – Он задержался на пороге. – Воспользуйся оказией и искупайся тоже. По запаху я могу определить не только породу и возраст, но и масть твоего коня.

Калантэ поправила тонкий золотой обруч на пепельно-серых, закрученных локонами волосах, слегка повернулась к Геральту,

Чокаясь с зеркалом? – вставил Лютик. – Хуже, – спокойно ответил Регис. – Я не отражаюсь в зеркалах.

Предваряемая кастеляном и светловолосым пажом в пурпурного цвета курточке принцесса спускалась медленно, опустив голову. Волосы у нее были того же цвета, что у матери, – пепельно-серые, но она носила их заплетенными в две толстые косы, доходящие почти до ягодиц. Кроме диадемки с искусно вырезанной геммой и пояса из мелких золотых звеньев, охватывающего на бедрах длинное серебристо-голубое платье, на Паветте не было никаких украшений.

– Так оно и идет, Геральт, шесть лет уже, потому как ОНО уродилось лет четырнадцать назад. Были у нас за это время и заботы иного характера, подрались мы с Визимиром из Новиграда, но по вполне достойным, понятным причинам, поскольку речь шла о передвижке пограничных столбов, а не о каких-то там доченьках или родственных узах. Фольтест, кстати, уже начинает снова поговаривать о женитьбе и разглядывать присылаемые соседскими дворами пор

, что эту комнату обычно занимают гости. Знала, что Геральт, навещая храм, всякий раз жил именно здесь. – Ты захочешь меня учить? – Цири присела на кровати, провела рукой по бархатному покрывалу. – Забрать отсюда, да? Никуда я с тобой не поеду! – Значит, уеду одна, – холодно сказала Йеннифэр, развязывая ремни вьюков. – И ручаюсь, скучать не буду. Я ведь говорила, учить тебя стану только в том случае, если ты сама того захочешь. И могу делать это здесь, на месте. – И долго ты собираешься меня… учить? – Покуда будешь хотеть. – Чародейка наклонилась, раскрыла шкафчик, вытащила оттуда старую кожаную сумку, ремень, два отороченных мехом ботинка и глиняную, в ивовой оплетке, бутыль. Цири услышала, как она чертыхается под нос, одновременно усмехаясь, увидела, как снова убирает находки