Читать книгу: «Такой, какой я есть», страница 15

75000 долларов

Только начинались выезды за рубеж. Первая поездка в Соединенные Штаты. Я помню, прихожу домой с билетами, со страховкой – все было в диковинку. Сыну Илье тогда было, наверное, пять лет, может быть, даже и меньше – четыре года, только начинал считать. Наверное, четыре. Перебирает бумаги, говорит: «Папа, это что?» Я отвечаю: «Это страховка». «А зачем она?» «Понимаешь, если самолет разобьется, то вам за папу и за людей, которые в этом самолете будут, заплатят 75000 долларов». Он задумался и говорит: «Это получается, 25000 мамочке, 25000 Дашечке, 25000 мне?» Я отвечаю: «Это уж как поделите. Но папа в клочья». «Нет, папу, конечно, люблю, папа – это очень здорово. Но 25000 долларов – это вещь». Вот так начиналось рыночное воспитание детей. К счастью, мои дети эти вещи не впитали, все осталось на уровне детской хохмы. Хотя 25000 долларов на дороге не валяются, я это скажу и сейчас.

Андрей Красильников

Во время написания этой книги, точнее, уже ближе к концу, пришла страшная весть, страшная новость – погиб мой друг Андрей Красильников, главный врач Архангельского областного онкологического диспансера, человек с очень интересной судьбой, фанатично преданный нашей профессии. Кстати, автор блестящей книжки примерно такого же плана. Может быть, идея этой книжки зародилась после прочтения книги, которую написал Андрей. Там есть достаточно яркие зарисовки из врачебной жизни, из жизни провинциального врача, врача-онколога. Но, тем не менее, случилось так, что незадолго до Нового года Андрей Красильников был на охоте и был убит случайным выстрелом. Причем не просто случайным выстрелом, что обидно и страшно само по себе, но выстрелом своего родного брата, который был и есть главный врач Архангельской больницы скорой медицинской помощи. Ужас жизни часто, к сожалению, превышает самые жуткие шекспировские сюжеты. Андрей Красильников был великолепным другом, классным специалистом, заводным, интересным человеком, вечная ему память. Спасибо тебе, Андрей, за нашу дружбу.

Блошиный рынок

Очень люблю посещать блошиные рынки, особенно в старых европейских городах, где встречаешь кучу вещей. Понятно, что не антикварных, но на которых лежит след жизни, некая аура от людей, которые этими вещами пользовались. Однажды, будучи в Антверпене, буквально бегом пробегая через блошиный рынок, я увидел (и не жалею, что купил) два барельефа на мраморе. Такие классические пасторальные сюжеты. Достаточно замызганные и не в очень хорошем состоянии чистоты. Я, не глядя, купил за какие-то смешные деньги. Дома, когда стал разбираться, нашел на заднике у того, и у другого штамп «Санкт-Петербург, 1848 год». Трудно представить, сколько людей прошло за эти 1,5 века мимо этих барельефов, сколько они видели, сколько они слышали, может быть, какие приключения сопровождали их перемещение по миру. Я рад, что приобрел эти вещи, сейчас они отреставрированы и живут уже в Челябинске.

«Борис Годунов»

В 1985 году, когда я учился в Москве, в одной из курсантских компаний от москвичей, которые были близки к богеме, поступило предложение «а не хочешь ли ты сняться в кино на «Мосфильме»?» Естественно, от такого предложения отказываться нельзя. К тому же гонорар по тому времени был достаточно нехилый: 10 рублей за съемочный день. И снимался ни много ни мало «Борис Годунов» в Кремле, и снимался Сергеем Бондарчуком. В назначенный день утром я появился на проходной «Мосфильма», был направлен к гримерке. Мне определили роль купца, приклеили бороду, немножко подгримировали, выдали одежду (кафтан, малахай). В таком виде меня и еще группу таких же людей из массовки первого ряда погрузили в автобус «Икарус» с прицепом, который назывался в народе «колбаса», и повезли через полгорода в Кремль. Ивановская площадь была освобождена от ларьков. То, что нельзя было убрать, было завешано хоругвями. Прямо из храма был проложен помост, по которому на рельсах передвигалась камера, и начались съемки. Снималась сцена коронации Бориса Годунова. Идет царский ход. Мы стоим вокруг. Вдруг съемка прерывается по команде помощника режиссера. В камере появился инверсионный след самолета. Все сели отдыхать, курить, ждать, пока след развеется. И хоть день был довольно ветреный, минут 20 на это ушло. В это время сидел Бондарчук в шапке Мономаха рядом с камерой и курил Marlboro. Представляете, 1985 год, Marlboro было достаточно круто по тем временам. Потом был второй, третий дубли. При этом разбрасывались такие латунные кружки с отпечатанным известным Георгием Победоносцем – макет копейки тех времен. После третьего или четвертого дублей разбрасывания монет, которые с успехом все мы прятали по карманам как сувенир, раздается окрик помощника режиссера: «Граждане купцы, стрельцы, бояре, хватит деньги казенные пиздить. На следующий дубль не хватит». Но на следующий дубль хватило. И так прошли два съемочных дня с громадными впечатлениями, с интересными фотографиями. Интересно, что фильм этот, видимо, в условиях перестройки не пошел большим экраном, но есть ссылки в Интернете, можно посмотреть фильм и себя, кстати, я тоже несколько секунд вижу. Хотя в титрах, увы, нет.

Но эта ситуация спустя много-много лет сыграла еще одну хохму. Где-то уже в годах 2011-2012 появился в Челябинске некий театральный режиссер, достаточно провинциальный и примитивный, но со столичными амбициями, с потугами поставить «Жизни за царя» в Челябинском оперном театре. И во время одной из кухонных бесед у моей жены Натальи он поглядел на меня проницательным взором мэтра и изрек: «Я вижу тебя. Не хотел ли ты в роли миманса выступить в сцене «Народ безмолвствует» в «Борисе Годунове»? Вижу, у тебя и вид, и стать – все подходит». Я ему говорю: «Ты знаешь, я готов, тем более что я готов вернуться на большую сцену. И фактура мне знакома». Гений режиссуры был несколько ошарашен: «Как?!» «Видишь ли, я снимался в «Борисе Годунове» у Бондарчука». «У какого?» Я говорю: «Конечно, не у лысого. У настоящего, у Сергея». Произвело впечатление. Потом мы с ним разошлись по разным мотивам. И сама идея постановки «Жизни за царя» в челябинском театре с приглашением одного из отпрысков Дома Романовых, имеющего к нему достаточно сомнительное отношение, все это мне абсолютно не импонировало. Но свой след в кинематографе и в истории российской кинематографии я оставил, чем горжусь. Сниматься в «Борисе Годунове» у Бондарчука, согласитесь, не каждому мэтру современного кино удается. Ради этого стоило жить. Такова моя жизнь в искусстве.

Дядя Ваня. Орден Ленина с двузначным номером

Был у моего деда, который работал конструктором на ЧТЗ, друг дядя Ваня Александров. Я был маленький мальчик. Ну, как бы дядя Ваня и дядя Ваня. Дядя Ваня был военным, танкистом, полковником. Я уже застал его в качестве полковника в отставке. А вообще до этого он много лет был военпредом на ЧТЗ. Причем пришел на работу в 1938-1939 годах после участия в событиях в Испании. У дяди Вани за Испанию был орден Ленина. И я уже, будучи взрослым, начал осознавать, что же это за орден, что за этим стояло. Дело в том, что орден был двухзначный. Представляете себе, что значит орден Ленина всего с двухзначным номером – из первой сотни. Орден Ленина никогда не давали просто так. А в те годы в Испании первая сотня – это особенно было серьезно. Дядя Ваня участвовал в испанских событиях, в испанской войне. И орден получил за то, что после разгрома республиканцев под Гвадалахарой, он на своем танке, который был забит трупами товарищей, в течение четырех суток по жаре, по испанской пустыне пробивался к морю, к порту. Он это сделал, за что и был, как и за предыдущие подвиги тоже, представлен к этому высокому званию. Сложно представить себе, что пережил этот молодой русский парень, когда несся в одиноком танке по просторам Испании, а весь салон был забит трупами его друзей. Помимо моральных страданий можно себе представить, какой был запах, какой был дух и как было страшно тяжело в этом плане.

А так дядя Ваня был очень скромным человеком с некоторыми причудами. В частности, когда ему присвоили (а он пришел на ЧТЗ майором) звание подполковника, он категорически отказался надевать погоны подполковника, мотивируя тем, что «в бабьем звании подполковника я ходить не буду». Поскольку дядя Ваня был очень заслуженный, орденоносец, ему эту причуду простили. И это в годы войны, в годы очень жесткого режима, когда Танкоград работал на всю катушку под руководством легендарного директора, кстати, Героя Советского Союза Зальцмана! И следующие погоны дядя Ваня надел, когда получил звание полковника. С такими людьми жизнь подарила радость общаться в детстве, в раннем детстве и как интересно оглядываться, когда за простыми лицами, за простыми людьми видишь такие серьезные громадные сильные подвиги и поступки. Я очень рад, что пусть мальчишкой, но с дядей Ваней я был знаком. Побольше бы таких дядей Ваней нам.

Еврей-татарин

В конце 80-х годов многих охватило безумие: надо куда-то ехать на ПМЖ. Если с немцами, евреями все было понятно, то с представителями других народов возникали иногда комичные курьезы. Так, один человек, доктор, татарин из хорошей правоверной татарской семьи, где дед, по-моему, даже был муллой, задумал тоже, как и все перелетные гуси, ехать. Ехать куда? Потянуло его почему-то в Южно-Африканскую Республику. Но кто-то возьми и брякни ему: «Слушай, конечно, татарин не негр, но ведь страна-то расистская, черт знает как обернется… Ты бы лучше изменил себе национальность на еврея, они как-то более интернациональны, глядишь, будет комфортнее». Проявив недюжинную активность, раскандалившись с родственниками и дедами, этот человек (тогда еще была пятая графа в паспорте) поменял татарина на еврея и уехал в Южно-Африканскую Республику. Там жизнь и карьера не сложились. Через сколько-то время семья вернулась назад, домой. Но, с одной стороны, пятой графы уже не было и менять чего-то не было возможностей, сил и былых связей. Так и работает сейчас у нас в городе еврей-татарин.

Жорес Медведев

Наша память очень интересно устроена и, как правило, события раскладываются в ней по определенной тематике. Но на самом деле жизнь сложнее и многие знаменательные вещи происходили примерно в одно и то же время, часто с интервалом в несколько дней. Но память их растаскивает по разным углам. Возьмем 1957 год. Это год запуска спутника, это был октябрь. Это год спуска на воду атомного ледокола «Ленин». Это было летом. Это год знаменитой ядерной аварии на химкомбинате «Маяк», которая была в октябре 1957 года. Если о спуске ледокола «Ленин» и запуске спутника знал весь мир, то об аварии на химкомбинате «Маяк» знал очень ограниченный круг лиц, и широкой публике о ней стало известно только в конце 80-х – начале 90-х годов. Много было нафантазировано, много откровенно наврано, но это авария, которая помогла специалистам разобраться в вопросах ядерной безопасности, научиться бороться с опаснейшими осложнениями продукции ядерных изотопов. Вскоре, где-то в начале 60-х годов, в условиях секретности по поводу этой аварии вышла книжка диссидента Жореса Медведева. Это родной брат Роя Медведева, который потом, в перестройку, прославился разоблачительными и очернительными статьями и книжками в адрес той эпохи. Но его брат был довольно толковым радиобиологом, эмигрировал в Англию и, основываясь исключительно на данных открытой литературы, толково описал радиобиологическую суть аварии 1957 года… Несмотря на жесткую цензуру, все равно информация просачивалась, слишком масштабным было явление. Но, допустим, к примеру, читаем журнал «Лесоводство», где указано, что если на сосну нанести аэрозоль из стронция и плутония в таких-то дозах, то с сосной через 5 лет будет то-то и то-то. Пометка: количество сосен 5 тысяч штук. Понятно, что речь шла не о лабораторном опыте, а о чем-то более масштабном. И на основе таких фактов Медведев очень подробно, хорошо и грамотно описал радиологическую, радиобиологическую канву аварии, но допустил самый главный просчет. Собственно говоря, так же полагали и на Западе, что авария произошла вследствие взрыва атомного реактора, а вовсе не теплового выброса отходов радиоактивного производства. Дело в том, что химкомбинат «Маяк» и его аналог в форде были настолько похожи, что американцы тут же смоделировали на себя, подсчитали, что риск взрыва реактора вполне возможен. И диссидент Жорес Медведев получил отвратительный паблисити, что диссидент, сука, клевещет на советский строй. И карьера у мужика не задалась. Вот такие гримасы истории.

Золотой петушок

Когда мы попадаем на экскурсии либо в качестве откровенных туристов, либо участников каких-то научных конференций, мы проглатываем кучу доброкачественной информации, которая нас не всегда интересует, лишь бы была информация. Я этим тоже грешен. Но иногда люблю подшутить над коллегами. Так, некоторое время назад были мы в составе одной конференции в городе Гетц. Очень красивый западноевропейский город с красивой архитектурой, ухоженный. Нас ведет русскоязычная гид. Мы подходим к громадному собору с высоченным шпилем, на котором наверху есть что-то золотое. Перед этим гид нас завела в бистро, объяснила, что во Франции название «бистро» появилось от русских казаков, которые, заходя в питейное заведение, кричали «быстро, быстро!», отсюда пошло название «бистро». Показала столб, на котором осталась зарубка от казацкой сабли в наказание за слишком медленное обслуживание в этом не слишком быстром бистро. Так вот, гид попросилась отлучиться на несколько минут, мы остались сами. Разговор зашел, что да как. И меня понесло. Я говорю: «Смотрите, видите наверху золотой флигель? Это золотой петушок». Все говорят: «Да-да, смотри, правда». Я говорю: «Так вот, Пушкин написал свою «Сказку о золотом петушке» именно проезжая через Гетц, увидев этого петушка, у него в одночасье вот здесь все родилось и было написано именно под этим золотым петушком». Никого не смутило, что Пушкин вообще не был выездным и ни разу не выезжал за границу. У кого-то возник вялый вопрос «А как Пушкин здесь оказался?», ему тут же возразили «Ты дурак, что ли, совсем? С казаками приехал, конечно, в 1813 году. Как еще? Все же понятно». И даже когда ветер развернул флигель и на месте петушка оказался обычный западноевропейский дракон, это тоже никого не смутило. Ну, видимо, петушок у них здесь такой в Европе.

Наблюдение за наблюдающими

Утреняя пятиминутка в любой серьезной клинике и у нас, естественно, определенный ритуал. Это встреча всех, обсуждение планов и итогов, и наконец просто общение. У большинства докторов есть свои излюбленные места. Сложилось так, что профессура и руководство клиники обычно располагаются на двух первых ряда. В диспансере работает много очень интересных, красивых и умных барышень, для которых доклад на утренней конференции тоже своеобразный ритуал и выход в свет, сопровождаемый понятным антуражем и демонстрацией себя как специалиста и женщины, и это, как правило, в полной «боевой раскраске»! Я вообще считаю, что это правильно и это хорошо. Ну не монашки же, и большая часть жизни проходит на работе, да и вообще красивые, умные, ухоженные девушки украшают нашу жизни и клинику… увлекся, извините… Так вот, я, сидя на своем месте, с большим интересом наблюдаю за мимикой своих коллег – как расцветают глаза и поворачиваются головы у мужской половины и как критично и оценивающе ощетинивается периодически женская. В общем, наблюдение за наблюдающими – занятие очень увлекательное, да и пятиминутка проходит и для меня веселее! Девушки! Так держать!

Легенды Солянки

Благодаря членству в Академии медицинских наук и Академии наук России периодически доводится бывать в легендарном и знаменитом здании Российской академии меднаук на Солянке, естественно, встречаться там с большим количеством легендарных и знаменитых людей. Так, нельзя пройти мимо такой легендарной для отечественного здравоохранения фигуры, как академик Петровский, бывший министр здравоохранения Советского Союза, бывший директор Института хирургии. Борис Васильевич всегда отличался крутым нравом, большим жизнелюбием и умением выпить. В последний раз я его видел буквально за несколько дней до смерти. Была выборная сессия Академии наук. Затянулось все почти до полуночи. После нескольких туров голосования часть народа разъехалась, заинтересованные остались. И вот часов в 11 вечера Борис Васильевич, невысокий, в подагрических башмаках размера на три больше, чем надо, с явным свежим интенсивным запахом хорошего алкоголя подходит к знаменитой лестнице, ведущей такой анфилады с первого на второй этаж, пытается попасть башмаком на мраморную ступеньку, башмаки проскальзывают, потом он попадает и, ворча себе под нос, идет наверх: «Твою мать, или выпил лишнего, или возраст берет свое».

Но рассказ не об этом. Байка, ходящая под сводами академии, я думаю, не сильно грешит против истины. Шел 1963 год. Никита Сергеевич Хрущев был на вершине славы. И вот случается однажды у Нины Хрущевой, его жены, желчнокаменная колика. В принципе, достаточно банальная ситуация. Привозят в институт Петровского, вызывают его, и он как ведущий хирург Союза должен оперировать. Надо сказать, что он много лет до этого уже не занимался брюшной хирургией. Операция, которая обычно длится минут 40, ну час, ну час с небольшим, идет пять с лишним часов. Операционная закрыта. Никита Сергеевич Хрущев, который испытал самые крупные в мире ядерные боеприпасы, встречал космонавтов, вернувшихся из успешных полетов, переживший успешно Карибский кризис, в полном бессилии мечется по кабинету Петровского. Дверь в операционную закрыта, контактов никаких нет. Оттуда раздается нецензурная брань, периодически кидаются инструменты, когда приоткрывается дверь у желающих поинтересоваться, как же идет дело. Надо сказать, что Борис Васильевич, несмотря на свой хирургический талант, не может быть человек гениальным во всех отраслях. И он напоролся и наделал всевозможных осложнений, которые возможны при этой операции, – было ранение печени, было ранение холедоха, было ранение кишки и еще много чего. В итоге, преодолев все эти проблемы, спустя пять с лишним часов работы, Петровский, сам невысокий, Никита Сергеевич тоже не богатырского роста, спускается к себе в кабинет, молча проходит мимо красного и подпрыгивающего от нетерпения и досады главы страны, снимает маску, снимает шапочку, вытирает пот с лица, открывает холодильник «ЗИЛ», достает из морозильника запотевшую бутылку «Столичной» водки, хрустальный фужер (кстати, пил он только из хрустальных фужеров), наливает полный фужер водки, вкусно выпивает и через плечо бросает Никите Сергеевичу: «Все в порядке. Рака нет». Вот это вершина деонтологии, вершина разговора врача с пациентом. Никита Сергеевич счастливый уезжает… Через несколько дней Борис Васильевич становится министром здравоохранения Советского Союза. Деонтология решает все.

Майор Ослик

В мединституте, начиная с 3-го курса, нам преподавали военное дело. На 3-м курсе была общевойсковая подготовка, и читал этот не самый важный для нас цикл майор Некрасов, тогда еще капитан, кстати, которого почему-то мы зло звали Осликом. Молодежь вообще достаточно зла. Надо сказать, что вытянутая голова Некрасова, грустное выражение лица, такое всегда минорное настроение действительно напоминали ослика Иа из известного мультфильма. Но что делать, вот так. Предмет общевойсковой подготовки не казался нам слишком важным, капитан/майор Ослик не казался слишком умным, может быть, так оно и на самом деле было. Хотя парень – сирота, который окончил Суворовское училище, стал офицером и в этом плане заслуживает полнейшего уважения. Служил в действующей армии, потом волею армейской судьбы оказался здесь у нас на кафедре мединститута. Причем не просто служил, а в советской группе войск Венгрии, причем в самых передовых частях в постоянной военной готовности.

Спустя какое-то время он получил заслуженное звание майора, а потом грянула перестройка. Надо сказать, что капитан/майор Некрасов был не дурак и вообще любитель выпить. И студенты частенько за зачет или просто так, из-за хорошего отношения преподносили ему спиртное, которое с благодарностью принималось и выпивалось. Да и жизнь очень тоскливая: у мужика не было ни семьи, ни детей, из детского дома, ни близких, ни знакомых, ни, похоже, настоящих друзей. И вот в начале борьбы с пьянством и алкоголизмом офицер Некрасов попадается в Челябинске военному патрулю, попадает в вытрезвитель, под горячую руку ему грозят сорвать погоны, отправить чуть ли не под суд. И самое ужасное, что на утро находят его в камере повесившимся. Вызывает большое чувство злобы, досады, как у нас стремление формально выполнить даже самый идиотский приказ ломает судьбы и жизни людей. Хороший был человек майор Ослик. Хороший. С несчастливой судьбой. Не гений. Но хороший русский человек. И грозить тюрьмой, доводить его до самоубийства, конечно, было нельзя. Не стоила этого ни борьба с алкоголизмом, ни сама перестройка. Но, увы, это, наверное, судьба нашего народа и судьба многих русских людей. Майор Ослик, извините за то, что иногда обижали вас, но я уважаю вас как человека и как офицера. Обидно.

Мирный атом

Я уже упоминал, что ядерная медицина – это мое основное научное направление, увлечение. Параллельно, понятно, приходилось и приходится общаться со многими людьми из атомной отрасли и самого «Росатома». Следует отметить, что, не умаляя достоинств мирных атомных технологий, нужно понимать и отдавать себе отчет, что все это родилось из боевой ядерной программы. Атомная станция, атомный ледокол, атомные подводные лодки, гамма-аппараты, линейные ускорители и все-все-все родилось как побочный продукт при создании советской атомной бомбы. Точно так же, как и суперкомпьютеры родились как необходимая технология для проведения безвзрывных испытаний новых ядерных боеприпасов, именно оттуда и никак по-другому. И все остальные прикладные побочные задачи, которые решались с помощью этих приборов, изначально приспосабливались к технике, которая сделана для военных целей. Это нужно понимать. И мы осознаем, что химкомбинат «Маяк» – это прародитель не только военного, но и мирного атома. Надо сказать, что сейчас там производятся практически все источники для дистанционных гамма-аппаратов российского, чешского производства, контактной лучевой терапии для большинства западных фирм. Поражает музей химкомбината «Маяк» по глубине, по насыщенности фактами, людьми и поражает портрет руководителя атомного проекта, совершенно незабвенно забытого и очерненного идиотскими сказками Никиты Сергеевича Хрущева, превращенного в абсолютное зло, в какого-то карикатурного монстра Лаврентия Павловича Берия. Портрет в маршальском мундире, в пенсне, с золотой звездой героя и пятью орденами Ленина, абсолютно заслуженными. И там я начал воспринимать, начал изучать эту фигуру, может быть, одну из самых трагичных фигур нашей истории, которой не удалось развернуть путь нашей страны в разумные рамки. Это человек, проведший экономическую революцию в свое время в Грузии, сделав ее процветающей страной, сделав ставку на передовые технологии как в сельскохозяйственной, технической среде, породивший вообще саму основу курортного бизнеса, поднявший очень высоко планку образования. Нужно сказать, что по количеству людей с высшим образованием, «остепенных» людей Грузия в довоенные, особенно в послевоенные годы, стояла на первом месте в Советском Союзе. И те здравницы, которыми мы сейчас пользуемся, и те мандарины, которые мы каждый Новый год едим, – это во многом плод работы именно первого секретаря ЦК компартии Грузии Лаврентия Павловича Берия. Потом этот человек талантливейшим образом руководил стратегической разведкой Советского Союза, нашими атомными разведчиками, добывал по крупице информацию, необходимую для создания атомного оружия, руководил самим атомным проектом, руководил очень четко, жестко, грамотно и деликатно, делал ставку на специалистов, делал ставку на людей, знающих дело. Надо отметить, что те же самые шарашки были его изобретением. Он не мог освобождать тех людей, но создать условия для их работы он мог. Поэтому в шарашки уходили талантливые инженеры, конструкторы, врачам создавались приличные условия для жизни даже в лагерях. А вот кого он не любил, это партийных болтунов, писателей, поэтов и прочую муть, которая паразитирует на людях с нормальными профессиями и нормальными руками.

В одном ряду стоит и Музей ядерного оружия, расположенный в Федеральном ядерном центре. Галерея портретов, которые окружают этот зал, насчитывает несколько десятков фотографий. Она очень много говорит людям, которые несколько осведомлены в атомной проблематике и вообще в том, что сопровождало атомный проект. Для большинства непосвященных это просто серьезные симпатичные умные мужские лица, не более того. Хотя на самом деле это соль земли русской, это сверхэлита российского и советского общества, перед которыми нужно преклоняться. Это не эстрадные клоуны, это не клоуны с хоккейной клюшкой и футбольным мячом, это настоящие созидатели, настоящие мозги, это люди, которые до сих пор позволяют России оставаться страной, державой и хранить ее границы, суверенитет в целостности и сохранности.

Поражают, конечно, и сами произведения, само ядерное оружие, как оно выглядит. Представляешь себе, какую квинтэссенцию человеческой мысли, человеческого рукоделия, конструкторского гения содержат эти предметы, каждый из которых может снести с поверхности земли город, уничтожить авианосец, а может и остановить, потушить горячий газовый факел, может предотвратить землетрясение, может создать громадное хранилище для токсических, химических отходов. И сколько бы ни кликушествовали зеленые разного уровня и плана, это наша гордость, это то, что создает величие нашей державы. Я счастлив, что мне довелось работать вместе с этими людьми и в этой среде. Я выражаю большую благодарность своим коллегам, что уже в течение третьего созыва я являюсь членом общественного совета госкорпорации «Росатом».

Станция метро «Новослободская»

Любой из нас, кто бывает в Москве, наверное, знает эту одну из самых ярких, может быть, самую яркую и красивую станцию метро «Новослободская» (Кольцевая). Со строительством этой станции связана очень интересная, достаточно трогательная история, характеризирующая отношение к метро и духовный настрой наших людей в годы войны. Витражи этой станции были сделаны в Ленинграде и вывезены оттуда уже в блокадном 1942 году по Дороге жизни через лед Ладожского озера, помещены на место. А автор этой красоты умер от голода в блокадном Ленинграде в следующем 1943 году. Поэтому, проезжая через эту яркую, праздничную станцию, любуясь ее яркими, солнечными витражами, вспоминайте, как их везли холодными ночами через Ладожское озеро, может быть, вместо блокадных детей, стариков, может быть, вместо раненых вывозили, чтобы украсить наше метро. Давайте помнить автора этой красоты, который умер в холодной зимней ленинградской квартире в блокадном 1943 году. Станция метро «Новослободская». Связь времен.

Озерск. Курчатов

Дом Игоря Васильевича, костюм, посуда – все это несет на себе теплоту человека, который здесь жил и работал. Особенно меня поразил стол для заседаний, который построен в виде таких своеобразных уступов. Оказывается, сделано вот для чего. Часто в совещаниях принимали участие люди, очень доверенные, облеченные высоким доверием, но из разных сфер. И каждый из них работал с секретными документами, которые даже столь высокопоставленный коллега видеть не мог и не имел права. Именно поэтому были организованы уступы, когда все смотрели на председателя, сидя рядом, но сосед не видел и не мог видеть, что находится в бумагах и записях у его коллеги, сидящего рядом или впереди, или сзади.

Аналогичные вещи я видел в доме-музее Сергея Павловича Королева, который расположен недалеко от нынешнего ВДНХ, недалеко от Музея космонавтики. Дом тоже поражает своей функциональностью. Участок, может быть, два гектара, не больше, даже, может быть, меньше, был расположен недалеко от предприятия, на котором создавались ракеты и спутники Королева. Когда он уже стал известен, стал генеральным конструктором, по-моему, даже после пуска Гагарина, ему было предложена дача в Подмосковье, квартира, как положено, на проспекте Мира, но он попросил этот участок для дачи, чтобы совмещать и дачу, куда не было времени ездить, и квартирные условия, и жилье рядом с работой – буквально в пяти минутах на машине. Все это было сделано. Небольшой двухэтажный домик, квадратов максимум 150-200 в двух этажах. На первом этаже все в пределах вытянутой руки: маленькая прихожая, маленькая кухня с холодильником «ЗИЛ», затем небольшой коридорчик справа от него, зальчик с камином, на котором стоит кинопроектор, слева вроде небольшая столовая. Все это разделено раздвижными дубовыми дверями-стенками, если их раскрыть, образовывалась достаточно длинная комната с двумя стеклянными фонарями по концам. Разворачивался раскладной стол, и за столом могло уместиться, наверное, человек 25-30. Обращает на себя внимание то, что мебель и посуда абсолютно разнородные, как говорят, Сергей Павлович, по непонятным причинам, любил покупать мебель и посуду в комиссионках. Поэтому тарелки, чашки, фужеры, мебель, стулья весьма разнородны. Непонятно, по каким принципам он их покупал, нельзя сказать, что это какие-то антикварные произведения, свидетельство какого-то стиля. Понятно, что недостатка в деньгах у него тоже не было. Видимо, попал под настроение, что понравилось, что соответствовало его настроению сегодня.

Относительно кинопроектора, который стоял на каминной стенке, существует вот какая история. Сергей Павлович очень любил кино. Телевидение тогда было, мягко говоря, скромное и убогое. В кинотеатры он ходить не мог. Несколько его походов с охраной, когда почти всех зрителей выгоняли из зала кинотеатра, его очень раздражали, и он отказался от походов в кинотеатры. Но просил, чтобы ему из Госфильма привозили пленки свежих или любимых его фильмов вот сюда. И здесь он смотрел кино, часто в кругу друзей. Там часто бывали Гагарин, Леонов, другие наши космонавты.

Второй этаж еще более интересен. Туда ведет узкая винтовая лестница. Наверху между завитками лестницы стоят две небольшие скромные книжные полки, торшер и небольшое кресло. На полках Жюль Верн, Майн Рид, Александр Беляев, Фенимор Купер, неизвестный мне тогда Артур Кларк в машинопечатном переводе, портрет Курчатова. Причем многие люди, приходящие в гости к Сергею Павловичу, кто этот бородатый человек и кто он такой, понятия не имели. Понятно, что не классик марксизма-ленинизма, но как бы вот так. Кабинет абсолютно аскетичен: стол, деревянное кресло, деревянный стул для посетителя, чтобы долго не засиживался, грифельная доска. На вопрос: «Это же кабинет академика. А где книги? Где бумаги?» «Какие книги, какие бумаги?!» Космонавтика только начиналась, и все носило абсолютно секретный характер. Сергей Павлович и его коллеги, друзья могли все что угодно чертить на доске обычным мелом. Когда нужно было что-то записать, они поднимали трубку, из будки перед въездом на территорию дачи приходил офицер, вынимал из сейфа тетрадку, в которую Сергей Павлович записывал мысли, формулы, чертежи, еще что-то. Тетрадка запиралась в сейф, ключ уносил с собой офицер. Вот такие причуды секретности и всего прочего.