Читать книгу: «Зверь выходит из вод», страница 11

В это время, удовлетворенные, работяги спешно начали расходиться.

15

Едва доходя до душа, истопник скинул гидрокомбинезон. Включил напор на максимум. Струя обдала горячей, капризной колкостью. Он раскашлялся, сплюнул. Напор воды то худел, то наращивал мощь. Время шло. Полчаса, час. Истуканом он подставлял свое тощее тело воде. Он знал, что может простоять так вечность. И ритуал очищения ничего не даст. Не поможет.

Нет никакого очищения.

То, что выйдет из воды, уже не будет человеком. Из воды выйдет зверь, зверь в человеческом обличье.

Обливаемый водой, он держал в руке лоскуток. И никак не мог вспомнить его цвет. Сам себе улыбнулся. Если б он оставался человеком, то, быть может, все же вспомнил бы. Но зверь не способен различить цветов.

Загорелась световая панель лифта. Истопник не смог сдержать вздоха облегчения. Теперь ему не придется оставаться один на один со зверем.

В салоне транспорта уже торчали лысины. Первый ряд был занят, истопник сел во второй. Работяги попадались знакомые, но не все. Озабочено молчали, каждый на свой лад представляя, что увидит, когда выедет транспорт.

Сегодня была Талия. Старушка с расшатанными креслами и отбитыми подлокотниками. Нетронутая снаружи, но видавшая жизнь изнутри.

Стрелка циферблата показывала два часа пополудни.

К истопнику долго никто не подсаживался. Заходили азиаты или европейцы, не говорящие по-русски. Но вскоре показался Пивной, он узнал истопника. Работяга был ветх, сутул, хил. Лоснящийся нос облазил шелухой.

– Любые дороги ведут к дефективным, – произнес бесцветным голосом, сел рядом.

– Воистину, – вяло улыбнулся истопник. – Не ожидал, что ты до сих пор жив.

– Взаимно, – признался Пивной. – Впрочем, дело поправимое. Печь любит пожирать своих детей.

– Дело говоришь.

Транспорт наполнялся. По гнетущему молчанию чувствовалось, как напряжены работяги.

– Спал хоть час? – спросил Пивной.

– Сомневаюсь.

– Аналогично. Судя по заплывшим рожам вокруг, никто не спал.

Пивной раскатисто зевнул.

– Так что там у тебя?

– Рак легкого.

– Не мелочишься, – закивал. – У меня асбестоз, силикоз и еще какая-то хрень. Кило пыли в груди.

– Не скажу, что сильно удивлен.

Пивной хотел что-то сказать, но замолк – входная панель закрылась, и Талия со скрежетом поползла вперед.

Истопник заметил, что все зачарованно уставились в окно. Начался ли бунт? Успеет ли их группа? И вообще, стоит ли им, инвалидам, успевать?

Умирать никто не хотел, но причастным желал быть каждый. Чтобы не в стороне, но чуть позади. Чтобы не лезть на рожон, но все же лезть – тихонечко, неторопливо, сильно пригнув голову.

Прошла минута. Вторая. Транспорт все катился в темном отрезке пути, слепом и раздражающе длинном.

И вот работяг вытянуло на поверхность. Перед ними расстилалось неопрятное плоскогорье, опоясанное скалистой горной грядой. Знойный ветер, налетая порывами, стегал по корпусу. Небо было угольным и подвижно-рыхлым.

Взору предстал опостылевший вид дымящей Печи. Густой черный смог фонтанировал величественно и грандиозно.

Кто-то протяжно вздохнул. Кто-то подошел к окну, всматривался в долину, разглядывал признаки восстания.

Горловина Печи была по-прежнему устрашающе огромной, нерушимой, потусторонней. С нее выпирал дым – казалось, будто чудовищный хобот присосался к небу. Горло иссиня-черного смога медленно насыщалось небом. Едва обозримая во всем объеме кишка дыма пульсировала между небом и Печью, набухая и расширяясь.

В нервозной тишине работяги пытались уловить, не уменьшился ли сноп черного дыма. Не изменилась ли конфигурация разгрузочного дока. Разгрузочный кран с пустым крюком неподвижно стоял у одного из ближних секторов.

– Танкер прибыл, – облизнув запекшиеся губы, сказал Пивной.

Судно было пришвартовано у дока. На серой глади океана пунктиром зарастал след. Это означало, что прибыли американцы. С оружием. И прибыли достаточно давно. Но что происходило внутри – оставалось загадкой.

Транспорт неторопливо ворочал телом, пепельные крылышки плясали в воздухе. Спускаясь все ниже, работяги не замечали ничего нового и подозрительного.

Кто-то позади открыл пищевой паек. Нервозность помалу спадала, замещаясь чувством голода.

Истопник равнодушно выглядывал в окно. Довесок скалы тянулся отростками к днищу транспорта, норовя если и не вспороть, то хотя бы задеть, царапнуть. Сухими обглоданными костями торчал лес. Долина выглядела раздавленной и опаленной, будто об нее затушили чудовищных размеров окурок.

Перед ущельем, среди обломчатых разбросов, лежала каменистая твердь. Крошечный издали, почти в палец длиной, по тверди гулял пепельный смерчик. Бродил из края в край, затем останавливался и ускорял свое верчение. Это напоминало сценическое выступление танцора. Собрав, как одеяния, клочья пепла, смерч наматывал их вокруг оси, вычурно изгибаясь юлящим бесплотным телом. Крутился и крутился. Цеплял сухие стебли мертвой травы, касался и оставлял частички пепла на выступах камней. Замотанный сожженным мусором, столбик ветра кокетливо извивался перед истопником.

Затухая, смерч скатился и распался в серой расщелине.

В это время раздался взрыв – и разгрузочный кран, вырванный огненным толчком, с натужным скрипом рухнул в заваленный пылью океан.

16

Следующим ударом разворотило крышу одного из секторов. А вслед за обломками стены полетел на землю и мусор для сжигания. Еще один взрыв поразил трубу, протянутую к Печи.

Тут же, незадачливо дернувшись, остановился транспорт. Остальные подъемники тоже замерли. Порывы ветра мощно врезались и раскачивали борта.

Со взорванной трубы валил черный дым. В пандан к огромной Печи, что тоже равнодушно рвала черным дымом. Из пробитого сектора тоже поднимался серый дымок. От валявшегося крана расходились волны, медленно катясь на отшиб океана.

Работяги обалдело наблюдали за происходящим. Но больше ничего не происходило. Пепел продолжал, как мошкара, дерзко летать и рябить. Небо накачивалось жиром туч. Волны без устали окутывали полосу дохлых рыб.

Лишь последствия взрывов, мелкие очаги разрухи – уже не вкладывались в привычный пейзаж, сводя на нет надежную мысль, что все останется прежним.

В нескольких десятках метров висел на канате другой транспорт. Там тоже сидела группа работяг, из тех, что уже возвращались домой. Из тех, кому повезло – или не повезло – не участвовать в бунте. В отдалении болтались над пропастью еще парочка подъемников, но этот был ближайшим. Кто-то махал им рукой. Оттуда что-то показывали, но разобрать, что именно, было невозможно. Истопник, сощурив глаза, пригляделся. Один из лысых, торчащих у окна соседнего транспорта, имел знакомые черты. Словно там находился один из тех, с кем он вчера спорил на Олимпе. Или с кем стоял вокруг новичка.

Кто дал ему совершить расправу.

Поверх горных пиков, догоняя звук рычащих моторов, показались два грузовых вертолета. Они везли подвешенные топливные цистерны – смесь нефти и прочих химикатов, от которых дым Печи мог зависнуть на определенной высоте.

Все остолбенели в немом ожидании, когда вертолеты пролетели над транспортами и широкой дугой шли на сброс цистерн.

Вертолеты приблизились достаточно близко – и внезапно шелестящие иглы снарядов взмыли из просветов секторов. Один за другим, оставляя вихрастые хвосты, снаряды помчались поражать подлетевшие цели.

Первый вертолет был сбит сразу. Горящего и раскуроченного, его моментально повело в сторону от Печи. Затем, уже скрытый горным кряжем, проворчал вдали взрыв. Второму же удалось увернуться. Угрожающе накренившись вправо, он, казалось, миновал лобовое попадание. Но количество залпов превысило возможность маневра. Вертолет вобрал в себя вспышку удара – и его косо понесло прямо к секторам. Тут в него попало еще раз. Зависнув на миг, будто удивленный подлостью, огненный металлолом завернул в ущелье, над которым колыхались транспорты.

Не моргая, истопник следил за траекторией падения. Вертолет кренился все ближе. Лопасти чиркнули, сверкнули искры – и раздался тяжелый скрежет. Это был трос. В следующий миг соседний подъемник нелепо подпрыгнул, и вдруг резко понесся вниз. Целую вечность длилось падение – затем коробка транспорта грузно развалилась об каменистые наросты. Раздался грохот. Транспорт был погребен, пропал под взмывшим пепельным колпаком.

Время шло. Несколько часов прошло в гнетущем ожидании. Снова ничего не происходило. Ничего не менялось. Работяги досадливо расхаживали по проходу, переговаривались, тревожно поглядывали на долину. Звучала ругань, нелепые предложения.

Талия раскачивалась, с боков ее донимало протяжное гудение ветров, временами переходившее в пронзительный свист.

Пивной прочистил горло и добавил с нервной дрожью:

– И что теперь?

– Будем тут жить, – язвительно произнес истопник.

– Очень весело. Я так понимаю, бунт удался?

– А что, по нам не видно?

Пивной внимательно сощурился.

– Печь работает до сих пор.

– Работает, – невозмутимо ответил истопник. – Но уже вхолостую.

Истопник определил, что клубни дыма утратили густоту и мощь. Ветряной поток с нарастающим рвением тянул, упрямо гнул выползающую черноту вбок. Отчего вертикальный ком тучи еще больше терялся, смещаясь к горной цепи. К тому же постепенно вся крепкая верхняя облачность лишалась цепкости.

Это случилось – массивный искусственный щит начал разрушаться.

С пробитой об скалистый гребень цистерны вытекала черная жижа. Дымка на месте падения лениво оседала, мелкие языки глодали останки покореженного вертолета.

Истопник глянул в другую сторону. Пласты пепла покрывали океан. Серое на сером. Навес над океаном беднел, обнажался, давал рассеянную брешь. Легкую, пока еще едва заметную, но неумолимо расширяющуюся.

– Помнишь миф о Дедале и Икаре? – вдруг спросил у Пивного.

– И к чему это?

– Да так, вспомнилось, – меланхолично сказал. – Юноша Икар всю жизнь мечтал летать. Дедал сконструировал ему крылья, только предупредил, что в них связки из воска, и чтоб к солнцу не приближался, иначе они расплавятся. И как ты думаешь, что сделал Икар?

– Ясное дело, – хмыкнул Пивной. – Приблизился к солнцу и копыта откинул.

– Именно. А мораль, знаешь, тут какова?

– Просвети.

– Что наши мечты ничего общего с реальностью не имеют.

– Очень поучительно. И своевременно.

– И бунт наш ничего общего с реальностью не имеет. Ибо ничего не изменит.

– Слушай, заткнись, – рявкнул Пивной.

Истопник отвернулся и с отсутствующим видом вгляделся в окно. В отражении на него смотрело лицо, твердое и выемчатое, как колено. Уткнулся лбом в теплое стекло. Вырвался кашель, гадкий и коробящий – он не успел прикрыться и заплевал тонированную поверхность. Нехотя стер кровавые капли.

Дальше, за отражением, мерцала зола. Он созерцал ее ежедневно, так привык к ней, что не понимал, как можно без нее смотреть на мир. Она преследовала его постоянно. Всю эту странную, удивительную штуку под названием жизнь.

И к чему только не приспосабливается человек. К жаре, кашлю, раку. И лишь для того, чтобы подольше наблюдать, как зола замещает остатки воздуха.

И тут он увидел. С прерванным дыханием он высмотрел нечто. Необыкновенное. Древнее. Сказочное. И фантастически красивое.

Нащупав Пивного, дрожащим пальцем показал туда.

– Что такое? – заворчал Пивной.

– Это… это же… – голос его звучал сипло, надтреснуто.

Спохватившись, неумело хватаясь за спинки кресел, он вскочил к большому окну. Утробно закашлялся, боль прорезала грудь, он надорвался, подкосился – и в рывке повалился на стекло.

Там, над океаном, тяжело двигающим свои мертвые волны, разъяснялась искусственная туча. Черные прогалины все больше редели и открывали невероятное явление.

Истопник смотрел. Сквозь удушливый до слез кашель, сквозь кровавые брызги на стекле, сквозь пепельную сумятицу.

Лоскуток. Его цвет – цвет неба. Ясного, чистого, прозрачного в своей насыщенности неба.

Небо. Как он мог забыть. Как он только мог забыть.

Это было небо.

А в это время, капризно взвизгнув, транспорт потащился вниз.