Читать книгу: «Когда на небе нет звёзд», страница 5

– Раз, не хочешь говорить, значит важно.

В два часа ночи Марк и Адам до сих пор не спали.

– Нет смысла… Бессмысленный закон. – бормотал бармен, смотря в потолок красными от бессонницы, глазами.

– Помнишь, крылатых тоже хотели стерилизовать лет десять назад? Тогда все тоже казалось окончательно решенным, но что произошло потом?

– Это бессмысленно. – повторил Марк, продолжая игнорировать слова Адама. – Бессмысленно.

На что его друг тихо проговорил: – Прямо, как моя жизнь.

Адам же ерзал на своем матраце, пытаясь улечься поудобнее. Кажется, он попробовал все позы, которые только знал. И ни одна ему не подошла. Когда иссякли последние надежды на комфортный сон, Адам выдохнул: – Я, как будто снова в летнем лагере… Не хватает карт, выдохшегося пива и страшных историй, хотя… Что мы там с тобой обсуждаем?

Марк отвернулся, вздыхая толи зло, толи устало.

– Хочешь, чтобы я заткнулся?

– Я этого не говорил.

– Так скажи. Вдруг поможет?

Бармен вздохнул снова.

– Постарайся говорить… молча. У себя в голове. – произнес он.

– Прости, в своей голове я не могу. Боюсь тамошних собеседников… Не переживай. Как только я найду работу и жилье, тут же уеду. – сказал Адам потянувшись, и добавил. – А ты сегодня раздражительней, чем обычно. Это, кстати, все заметили.

– Все заметили. – повторил Марк. – Всем больше заняться нечем, как следить за моим настроением. Если бы они думали… хоть чуть чуть… над тем, в чем сейчас пытаюсь разобраться я… Бесполезные куски…

Марк вздрогнул, будто смысл его собственных слов дошел до него только сейчас. «Больше позволять себе такое нельзя» подумал он «нельзя говорить подобные вещи вслух»

Адам произнес: – Не называй людей бесполезными. Я такое часто слышу, и мне не очень нравится. – Затем спросил: – Что тебя выбесило? Да, народ разорался, но они запомнили все, что ты им сказал… Что успел сказать.

– Эльвира была права. Оратор из меня никудышный.

– Зато манипулятор очень даже ничего.

Марк повернулся к Адаму, и вопросительно посмотрел на него.

– Ты говоришь робко, иногда тебя почти не слышно. Но все твои слава принимаются к сведению. С мнением всегда считаются, выполняются просьбы… Ты придумал эти собрания, и на них ходят. Продолжать?

– Что ты хочешь этим сказать? Что я нравлюсь людям?

– Конечно нравишься! Со всей своей «добротой» ты не оставляешь им выбора тебя ненавидеть… Лена купила планшеты для петиций и уже обошла парочку домов… Мы по телефону сегодня немного поболтали.

– Значит ли это, что ты пойдешь завтра собирать подписи?

– Нет. Я буду рисовать плакаты.

Марк иронично усмехнулся и произнес: – Этого все равно недостаточно. Я хочу, чтобы люди делали эти вещи, не потому что я им нравлюсь. Я хочу, чтобы они чувствовали мою правоту. Были уверены, в том, что меня стоит слушать.

А еще, думал Марк, я хочу создать что-то большое. Нет, сам хочу быть чем-то большим. И чтобы люди стремились быть частью меня…

Вдруг, Марк подумал: «Плакаты можно не только расклеивать. Их можно держать в руках»

Одиннадцатая глава

Мир

Когда я лежал в больнице, какие-нибудь новенькие пациенты мне часто говорили, что я, наверное, считаю себя полным неудачником из-за того, что и псих и крылатый. Я обычно не успевал ничего на это ответить, потому что, кто-нибудь из «стареньких» пациентов, сидевших поблизости, обязательно говорил, что-то вроде «Он еще и тупой» или «Он еще и уродливый», «Он еще и девственник» и так далее. Мне даже нравилось. Приятно было быть чьей-то традицией. К тому же я знал, что все это делается не из злого умысла, а наоборот.

Пятница. Лизе ни с того, ни с сего захотелось навестить меня. Поболтать, попить чаю, посмотреть какой-нибудь фильм ужасов. Дома ей скучно. Подруг нет, а Расс в командировке. Мой дом то же, очень кстати оказался сегодня пустым. Мама, под руку с мэром, ушла на шоу темного кукольника.

Прямо сейчас Лиза развалилась на диване, в гостиной, безуспешно щелкая каналы, в поиске чего-нибудь интересного. А я вытаскиваю из ящиков все самое вкусное и складываю на поднос.

– Чипсы? Печенья? Крендельки? Через пять минут будет готова пицца. – сказал я Лизе.

– Только чай. Марго вчера сказала, что я тощевата, и мне нужно поправиться. Так что я худею. Мне кажется, я готова стать ходячим скелетом, просто на зло ей…

– Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Ты бы могла сказать об этом раньше. До того, как я засунул пиццу в духовку.

– Прости.

Я разложил чипсы, печенья и крендельки по местам. Вытащил пиццу. И отрезав от нее кусок, забрался с ним на диван к Лизе.

– Что нового? – спросила она.

– Ненавижу этот вопрос. Это… как будто моя жизнь каждый миг должна меняться, только, чтобы я смог развлечь тебя на пару минут.

– Ну так, что нового?

Я ухмыльнулся. Лиза тоже. Затем мы оба принялись смеяться, а, когда прекратили, я произнес ей: – Я встретил девушку в ненорбаре, на день метели. – а потом я рассказал Лизе почти обо всех событиях того дня. И добавил: – Анна, то есть та девушка, думает, что я не такой, как она. А мне наоборот кажется, что нас многое связывает. – Лиза сразу нахмурилась.

– Ну, не совсем все… Скорее только то, что нас обоих устраивают положения вещей.

– А тебя они устраивают?

– Да, я же сказал.

– Мир, почему ты (не знаю, уместно ли такое спрашивать)… почему ты не занимаешься сексом? Тебя отвергают? Или просто не хочешь? Дело в Авроре?

– Зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ?

– Мир, Аврора …

– Она еще не умерла. Она в коме. Это паршиво, но не тоже-самое, что и смерть. – Я не заметил, как повысил голос.

– Прости. Я задела больное место.

– Нет, это ты прости… Понимаешь, я не могу… – только и успел сказать я, как увидел Второго. Он появился из неоткуда, рядом со столом. Затем отступил на пару шагов и сел на пол, пристально глядя на меня. Я делаю вид, что не замечаю его, и сбивчиво отвечаю Лизе – Мне кажется, если я это сделаю, то предам Аврору.

Второй исчез так же быстро, как и появился.

– Предашь? – переспросила Лиза.

– Я буду наслаждаться жизнью, пока она в коме. Разве это честно?

– Но… никакие твои действия не повлияют на ее пробуждение.

– Не факт.

– Факт.

Лиза выключила телевизор, так ничего не найдя.

– Мир. – сказала Лиза.

– Что?

– Помнишь нашу учительницу по изобразительному искусству? Ее кажется звали Инна или Изольда… Точно, Инна Лен.

– Помню.

– Когда мне было пятнадцать, я пожаловалась ей, что я никому не нравлюсь, что у всех есть парни, а у меня нет… в общем все, что мне казалось важным в то время, я ей выплеснула, просто ни с того ни с сего. Инна была хорошая, не смотря на некоторые моменты… Только ей я и не боялась жаловаться… Я тогда так плакала, что она принялась гладить меня по голове, приговаривая что-то вроде «Все у тебя еще будет. Любовь приходит, когда совсем ее не ждешь». Хах… А я ей на это, чуть ли не закричала: «А что, если я всегда жду?!»… Никогда не видела, чтобы учителя так громко смеялись… Я хотела обидеться но, не знаю, мне казалось, не смотря на это, она меня понимает. А потом, спустя шесть лет, в одно зимнее воскресение, я познакомилась с Рассом.

– История со счастливым концом.

– Я тогда ее тоже ждала. В то воскресение.

– Кого ее?

– Любовь.

Не прошло и часа, как в каком-то непонятном, настроении, мы попрощались с Лизой.

Я медленно иду по улице. Поздний вечер. Холодно. Скользко.

Чайная лавка, в которую я направляюсь, находится довольно высоко. Добираться туда тяжело, особенно, если в лицо тебе дует морозный ветер. И все-таки оно того стоит, там продают самый вкусный черный чай во всем городе. Да что там, во всем мире. Зеленый правда так себе. Но я все равно его не пью, так что это не имеет значения. Я перехожу дорогу. Сворачиваю налево. Впереди очищенный ото льда бордюр. Можно какое то время идти, не боясь поскользнуться.

Я прохожу мимо недостроенного офисного здания. Вокруг него высокий непреступный забор. «Заберемся?» – спросила бы Аврора, иди она рядом со мной «Мне, вдруг, так захотелось туда». Я спросил бы «А как мы пройдем через забор?» Аврора ответит «Я знаю тайный лаз». Она такая. Знает все тайные лазы во все недостроенные здания. Не успеваем мы одуматься, как уже бегаем по бетонному полу, пинаем банки из-под пива и прячемся друг от друга за стальными балками. Мы словно забыли, что нам уже не по пятнадцать лет, и просто делаем то, что внезапно захотелось сделать. Аврора удивляется, почему никто из нас не проворачивал подобное раньше. Я удивляюсь следом. Мы немного говорим на эту тему, а потом продолжаем страдать ерундой: Прыгаем, дурачимся. Целуемся на самом краю бетонного пола: я расправив крылья; Аврора подняв руки…. Позже мы медленно спустимся вниз, целуясь через каждые двадцать две ступеньки. На улице Аврора скажет мне «Раньше подобные места казались чем-то захватывающим. А на деле ничего особенного. Пустое пыльное здание. Даже ни одного маньяка-каннибала под лестницей не нашлось». Я отвечаю «Я тоже считал стройки рассадником приключений. А ты взяла, и привела меня на одну из них. Тем самым, разрушила эту иллюзию» Аврора громко повторяет мои слова «Разрушила иллюзию! Я какая-то злодейка, получается. Не хватает злобного смеха и… еще чего-нибудь злобного». Я возразил, приобняв ее и прижав к себе «Ты не злодейка. И никогда не будешь злодейкой»

Справа от меня проезжая часть, освещенная старыми фонарными столбами. Слева, ровным строем растут деревья, чьи длинные склонившиеся ветки, похожи на тонкие руки, будто приглашающие на танец. Чуть подальше большой, жилой дом. Давным-давно там была больница. Сейчас что-то вроде общежития. На первом этаже, сколько не прохожу мимо, в окнах всегда горит бледно голубой свет. Я ненавижу этот свет, он меня пугает. Я ненавижу все, чего боюсь.

Через дорогу планетарий. Я был там в детстве, еще до его ремонта. Мне показывали мультик про каплю воды. Было еще что то, я уверен, например звездное небо и планеты, но мне запомнилась только капля. Сейчас я пройду художественную гимназию, сверну за угол и вот, я у чайной лавки. Кстати, только я называю это место чайной лавкой. Вообще, это магазин, носящий название «Чай и не только». Иногда там проводят акцию – купи две пачки кофе, и получи шоколадку в подарок. Если шоколад с орехами, то я покупаю кофе. Если это обычный молочный, то беру только чай.

Я вспомнил наш разговор с Лизой. «Никакие твои действия не повлияют на ее пробуждение» Повторил я, коверкая голос. Я люблю Лизу, но… мне надоели советы людей, думающих, что они знают об этой жизни намного больше меня. Когда как, в действительности, все знают о жизни… Да никто ничего о ней не знает!

Я думаю, это не так уж плохо – зацикливаться на прошлом. Возможно, кому то жить дальше просто не дано. И вообще, что это за односторонняя система? Почему я не могу никому говорить, например: «Никогда не забывай об этом. Зациклись. Остальное ничего не значит» а мне «Забудь и живи дальше» могут, и даже считают своим долгом.

Второй снова появился воплоти. Одетый в белую пижаму и коричневые тапочки, он идет чуть поодаль от меня, втянув шею в плечи, и зажав руки в подмышках.

«Ты ведь в курсе, что неправ?» произносит он.

«Может быть. Но я волен делать со своей жизнью что угодно. В том числе и быть не правым».

Второй молчит. Я говорю снова: «Это, как сон, приснившийся в обычную ночь, такую же, как и все предыдущие. И неожиданно оказавшийся самым приятным, самым волшебным, нереальным… и реальным… прекрасным, насыщенным, красочным и ярким сном в твоей жизни. Сном, после которого последующие сновидения кажутся такими же скучными, как будни. Сон, в который ты при всем желании, ни как не можешь вернуться…» Я раздраженно вздохнул и добавил «Ты никогда меня не поймешь. Ты этого не видел. Ты появился позже»

У меня был идеальный фантастический момент! Никакие больше ощущения, события, и люди не сравнятся с ним. А лишь отдаленно будут напоминать о том, чего уже не вернуть. И как мне не зацикливаться на этом?… Когда Аврора проснется, обязательно попробую взлететь с ней снова.

Внутри магазина уютно и вкусно пахнет. У входа стоит автомат с печеньем.

Я купил чай и кофе. Продавец приветливо вручил мне шоколад, с цельным лесным орехом.

Когда я уже выходил из магазина, запнулся о порог и чуть не упал. Я дал себе пару секунд, перевести дыхание. А потом вдохнув, как можно больше воздуха, чертыхнулся, наверное, на всю улицу.

«Что это с тобой?» спрашивает Второй.

«Это зовется плохим настроением. Город со своими подозрениями. Незнакомка со своими напутствиями. Мэр с моей мамой.... Да еще и небо затянуто. Проклятые облака».

«Но оно, по-прежнему красивое. Как будто обсыпано пудрой» сказал мне Второй, глядя наверх с наивными искорками в глазах, словно ребенок.

«Дело не в красоте» отвечаю я почти ласково «Дело в звездах. Когда я ночью смотрю на небо, мне хочется видеть звезды. С ними приходит этакое ощущение, что есть нечто большее, чем наша маленькая планета, понимаешь? Ощущение, что не все так просто… На что мне эти облака?»

«Раньше тебе нравились облака» говорит Второй.

Ухмыльнувшись, я ответил ему «Когда-то и ты мне нравился»

Я дома.

Сижу на диване. Пью чай. Смотрю по телевизору прямую трансляцию, почти завершившегося шоу темного кукольника.

Его постановки мне, в отличие от мамы, никогда особо не нравились, но финальные песни и танцы… это всегда что-то потрясающее.

Вверх по экрану поднялись синие складки занавеса. На сцене стоят девушки, в одинаковых позах – прямые спины и ноги, руки и головы опущены. Пять девушек по центру, изображают собой небольшой круг, остальные равномерно распределились по всей оставшейся площади сцены. Они подсвечены так, что полностью их разглядеть нельзя.

Глава шоу, стоит в самом углу сцены и бесстрастно наблюдает за залом. В такие моменты, он, как никогда, оправдывает свое сценическое имя.

Раздался звонок колокольчиков, как из музыкальной шкатулки. Девушки начали двигаться колокольчикам в такт, плавно и грациозно, но между каждым движением делают крохотные паузы, что и отличает их движение от движения человека.

Свет на сцене стал ярче, я разглядел их кукольные лица. Не осталось ни каких сомнений, что это марионетки. Они очень красивые. Прекрасные. Совершенные.

Девушки передвигаются по залу абсолютно синхронно, делают пируэты и встают в красивые позы… Вдруг быстро заиграли барабаны, колокольчики ушли на второй план, но не это главное. Куклы заплясали очень быстро в такт барабанам, уже без каких бы то ни было пауз, от человеческих движений не отличить. Они, танцуют, как люди… Они танцуют лучше людей. Волосы и руки развиваются, когда девушки кружатся, а их руки изворачиваются, словно змеи. Может, это обман. И на сцене, ни какие не куклы, а загримированные танцовщицы? Тем временем девушки продолжают неистово кружиться и вращаться. И, когда быстрее танцевать уже просто невозможно, сцена замирает, а музыка заканчивается теми же колокольчиками, с которых все и началось.

Зал аплодирует стоя. Зажегся ослепительный свет. Темный кукольник вышел на середину сцены и пригласил всех желающих, подняться к нему и рассмотреть «кукол» (он сделал ударение на этом слове) поближе.

Мама говорила, что после шоу, на первом этаже театра будет прием с вкусной едой и танцами. Поэтому ждать ее стоит скорее всего под утро, или на следующий день.

Я выключил телевизор, вымыл свою кружку и уже собирался подняться к себе, как в дверь постучали.

Я отпер дверь. На пороге, розовая от холода и дрожащая всем своим телом, стоит Лиза.

Я оцепенел на секунду. Затем, затянув ее внутрь и заперев дверь, спросил: – Тебе на столько скучно дома?

– Не люблю, когда мы с тобой вот так, по-дурацки прощаемся. – сказала она, снимая пальто и шапку, кидая их на пол. – Чем собирался заняться?

– Собирался лечь спать.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Не знаю. Пока что, все хорошо.

Иногда, я на весь день могу забыть, что у меня есть крылья. Иду, бегу, ем, чищу зубы, не важно. Но вот наступает ночь, и я снова о них вспоминаю.

Я ворочаюсь на кровати. Рядом пытается заснуть Лиза. Я вздыхаю и говорю: – Кое-что, мне никогда им не простить.

– Кому им?

– Крыльям. Не представляешь, как неудобно спать. Видела когда-нибудь хоть одну птицу, лежащую на спине? Я тоже нет.

– Так перекатывайся на бок.

– Ты не любишь, когда к тебе поворачиваются спиной. И, когда дышат в лицо, тоже.

– Я эгоистка, но не на столько.

Я перевернулся на бок, спиной к Лизе.

Окно напротив кровати открывает вид на мамин сад с розами, лилиями, яблонями и вишнями, а также соснами и огромным тополем. Из-за этого стена над моей головой, каждую ночь превращается в театр света и тени.

– Видишь тени деревьев на стене?

– Угу – сонно промычала Лиза.

– Если долго вглядываться, то переплетенные, толстые и тонкие ветки, что колышутся на ветру, превращаются в странный такой… сюрреалистичный мультик, бессюжетный, расслабляющий. В детстве, что бы удобней было не это смотреть, я перекладывал подушку, и ложился ногами к стене. Сейчас я так уже не делаю. Даже не помню, когда перестал, и почему.

Лиза чуть бодрее спросила: – Может, боишься?

– Чего мне боятся?

– Ну, не знаю…Того, что больше, не сможешь увидеть эти тени… то есть мультик. Я многое бросала по такому же принципу. Боялась разочароваться, не ощутив прежних чувств.

– Например?

– Не твое дело.

– А точнее?

– … Я не слушаю одну песню. Уже несколько лет.

– Песню?

– Не смейся надо мной. Это прекрасная песня. Она мне слезы по щелчку выдавливала. Такая… тебе не понять. Спи.

– Хорошо.

Я прищурил глаза и стал смотреть на полку, что висит на стене. Потом перекинул взгляд пол. Затем, на стену. На плинтуса…

Моя комната понравилась мне с самого переезда. Пол цвета какао, бледно-синие стены и потолок, бежевый, круглый ковер из овечьей шерсти. Мама думала, что я, как и многие дети буду бояться по ночам большого шифоньера или стенного шкафа, поэтому расставила по всей комнате множество шкафов маленьких и средних размеров. Под моей кроватью, по этой же причине, тоже находится выдвижной шкаф. Раньше там были игрушки, сейчас не знаю, какой то хлам. Еще в моей комнате нет стола. Учился и делал уроки я, обычно, либо в маминой спальне, либо в гостиной, а играть я всегда любил на полу. Рисовать на ковре, конечно, было неудобно, так что я подкладывал большую энциклопедию, да и рисовал я не часто.

Размышления о комнате действует, лучше, чем счет овец. Я чувствую, как засыпаю…

…Я в каком-то зале. Огромные, желтые стены. Большие, флуоресцентные, люстры на потолке. Пол выглядит, как плитка в процедурном кабинете больницы. Много света. Играет музыка. Повсюду шампанское; много людей, женщины, мужчины, все яркие и разноцветные, и на лицах у них одно выражение: бесстрастный взгляд, а на губах легкая улыбка. Моя мама стоит в длинном, золотом платье. Какая же она красивая… Я заметил, что на моих ногах ничего нет, остальные тоже босые.

Когда музыка сменилась. Зал закружился в вальсе, или в чем-то, похожем на вальс. С моей мамой танцует мэр. А я сижу за столом, и ем кусочки шоколада, сыра, и пью шампанское. На мне, единственном, нет костюма. Вместо него, обычная пижама.

Вдруг мэр куда-то исчез, а на его месте уже, танцую я… пытаюсь кружиться так, чтобы не наступить маме на ноги. Мне даже нравится. Я заметил, что танцую не хуже остальных; ровно держу спину, легко поднимаю маму над своей головой … Потом я увидел, что у мамы трясутся руки, она же не обращала на это никакого внимания. Я оглянулся на остальных, с ними тоже что-то не в порядке: кто-то очень часто моргает, кто-то весь трясется, какая-то женщина режет себе бедра ножом для масла, а мужчина, что танцевал с ней, душит себя. Еще были те, кто очень громко смеялся… Мама подтянулась к моему лицу, я подумал она хочет поцеловаться и испугался, но она успокоила мня, погладив по голове. И когда волнение прошло, мама прижалась губами к моему уху и прошептала : «Ты слабак».

Это прозвучало без какого либо осуждения, скорее, как простая истина… Весь зал повторил шепотом ее слова.

«Ты слабак»

Потом они повторили их еще раз. И еще раз. И снова…

«Ты слабак»

«Ты слабак»

Их слова становятся громче с каждым разом. Чего они хотят от меня? Какой реакции? Мне заорать на них? Попытаться перебить? Может, убить их всех? Не знаю, что должен делать и вообще то, знать не хочу. Так что я просто смотрю в их лица и жду.

«ТЫ СЛАБАК» – этот раз прозвучал на столько громко, что все стеклянные тарелки, бокалы и люстры одновременно взорвались. Я вздрогнул и зажмурился. А когда открыл глаза… понял, что проснулся.

На часах три сорок пять. Лизы в кровати нет.

В час дня, когда остатки снов окончательно рассеялись, я спрыгнул с кровати и спустился вниз. Потом взял трубку телефона и набрал номер Лизы. Спустя два гудка она ответила: – Да?

– Привет, это Мир. Почему ты ушла?

– Не могла заснуть.

– Почему ничего не сказала?

– Не хотела будить.

Я неуклюже посмеялся в трубку.

– А почему ты вообще ко мне приехала?

– Я не… – Лиза выдохнула так, будто тоже собиралась рассмеяться, но вовремя остановила себя. – Я не знаю, Мир. Правда. Ладно, я не могу сейчас говорить. У меня тут… – Лиза перешла на шепот. – Марго.

– Мать Расса?

– Я не знаю других Марго.

– Теперь не шепотом.

– Она ушла в туалет.

Я молчу.

– Понимаешь. – говорил Лиза. – Я не хочу, чтобы она услышала, как я называю ее имя.

Снова молчу.

– Вдруг Марго решит, – продолжает Лиза. – что я о ней сплетничаю, или того хуже.

– А я подумал, из-за того, что ты называла ее Марта, когда вы только познакомились.

– Смешно.

– Ага, целых пять букв не могла запомнить.

– Ах так. Ну ка, скажи мне Мир, какого числа мы отмечаем «Единение»?

– Эм.

– День и месяц. Всего четыре цифры.

Я молчу.

– Мы каждый год его отмечаем.

– Назови что-нибудь другое.

– Мой день рождения.

Все еще молчу.

– Я так и думала. Пока, Мир. – она положила трубку.

Что это с Лизой? Она ведь, знает мое отношение к цифрам и датам, и ко всему что связано с цифрами и датами.

Я вспомнил, как учился в детстве… Учеба всегда была мне ненавистна. Моей маме тоже. Еще бы, ей приходилось учить меня.

Помню, как-то мне нужно было написать один доклад, и я потом ей его зачитывал; вяло, лениво, постоянно сбиваясь и путаясь в собственных словах. Выглядело это примерно так: « – В каком-то году, в какой-то день, во всем мире было принято решение отказаться от деления планеты на страны и государства. Остались только города. Эммм… стр… страны готовились к этому десять лет… А еще… многие были не довольны, то есть против! Да, против… и тринадцатого марта… такого-то года, недовольство дошло до своего пика и началась всемирно… или гражданская… Началась война, между теми, кто за единение, и теми, кто хотел оставить, как есть… Через три года и восемь месяцев этой ужасной войны, победило единение. Поэтому, вся планета празднует этот праздник «Единение»… Как-то так»

«Ужасной войны?» – спросила меня тогда мама, когда сама решила прочитать мой «доклад».

«– Ну да ужасной, много, ведь, людей, умерло…

– Ты можешь на много лучше.

– Раз, не написал лучше, значит лучше и не мог.

– Может, ты чего-то не понял из учебника?

– Я ничего не понял… Разве мы пришли к единству? То есть, ты сама говорила, что чуть ли не каждый город, в который ты ездила, презирает все остальные города. У всех свои законы и порядки. А в некоторых городах, так вообще к крылатым относятся хуже, чем здесь.

– Хочешь, я дам другую тему? Например «Аквариум», напиши про наш город.

– Он был основан кучкой сектантов. Что тут еще добавить?

– Где ты услышал это слово?

– В больнице»

Маме только и оставалось, что вздохнуть и поставить мне «удовлетворительно».

И правда, что еще можно было написать про наш город? Ни тогда, ни сейчас история Аквариума, мне совсем не была интересна. Группа людей, называющих себя «Чистыми» решили обосноваться на полуострове. Это произошло, когда война уже близилась к концу. Во всех бедах, что творились с человечеством, «Чистые» винили телефоны, телевизоры, радио, холодильники. В общем все, связанное с электричеством или вроде того. Причина, почему они так думали, была известна лишь им одним.

Город разрастался, переселялось все больше людей. Основной причиной было желание начать все заново, на новом месте. Принципы и убеждения «Чистых» со временем, смягчились, но не сошли на нет. У нас до сих пор много чего отсутствует. Я конечно не знаю, как живут в других городах, но мама то часто путешествует. Она рассказывает мне почти все. Так же, мэром Аквариума может стать лишь потомок основателей. А их у нас не так много.

Двенадцатая глава

Мир

Я говорил, что с Марком мы познакомились в больнице пять лет назад, когда оба принимали душ? Он был жутко тощим и бледным, что-то шептал себе под нос. А, когда я поздоровался, он сказал мне: «Из-за сильного напора воды, трубы гудят. Шум такой, словно они пытаются что-то сказать, а что, непонятно. Непонятно. Почему нельзя сказать нормально? Если им что-то нужно, почему не сказать – Эй, Марк, сделай-ка для нас это и это, мы будем очень благодарны»

Я не понимаю Марка. Он страдал галлюцинациями и маниакальными идеями, но таблетки и правильная их дозировка, помогли почти полностью излечиться. Ему бы только получить разрешение у сестры, и он может уехать из города навсегда. И отправиться в любое место… Не сразу, конечно, будут еще волокита с документами и всякие проверки, но это того стоит. Что его держит тут?

Я в ненорбаре.

– Тебе это не поможет. – сказал Марк, когда я подошел к барной стойке и сел на мягкий, крутящийся, табурет. Он видел, как я расспрашивал посетителей об Анне. –Никто не знает эту девушку.

Марк предложил мне выпить. Я отказался. Потом, он протянул мне две пачки аспирина. Я убрал их в карман.

По утрам все пабы выглядят уныло, ненорбар исключением никогда не был. Но помимо постоялых пьяниц и мерзкого запаха, сегодня здесь еще и весь пол завален пустыми плакатами, красками и кистями. Парочка девушек в разноцветных пальто, сидят за моим любимым столиком и, с удивительной для здешних посетителей сосредоточенностью, что-то пишут у себя в тетрадках.

– Она знала меня. – сказал я, глядя в пустоту.

– Тебя многие знают.

Я иронично посмотрел на Марка. Слишком часто он говорит подобные вещи. Наверное думает, это как то настроит меня ходить на его собрания, а на деле напоминает о днях, когда в меня тыкали пальцами. Еще бы, ту историю с обрывом крутили по всем каналам, а более или менее известные ведущие обсуждали ее в прямом эфире и раскладывали по полочкам, кто виноват; кто не виноват; кому просто не повезло. Меня успели подставить под каждое, из трех определений, в этой истории. Хорошо, что она быстро всем надоела.

Марк продолжил говорить: – Кстати, по телевизору недавно показывали одного крылатого. Он сказал, что на него напали четверо. А, потом пришел другой крылатый и заступился. Это случайно не ты, Мир?

– С чего взял?

– С того, что как раз в это же время, ты попал в больницу.

– Совпадение.

– … А потом долгое время, никто не бил окна и не летал.

– Об этом парне, вроде до сих пор ничего не слышно.

– А ты, что, не в курсе?

– В курсе чего?

– Кто-то вчера ночью разбил окна театра. Мир… я не понимаю, почему ты не хочешь присоединиться к нам?

Меня начинает злить его глупая уверенность в собственную правоту, поэтому я отвечаю, заметно повысив тон и добавив жесткости голосу: – Потому что ваша затея это глупость. И потому что я НЕ летаю по ночам. Я подрезан, как и все. Хватит придумывать про меня, ясно? Просто хватит.

Я на секунду задумался, вообразив себя борцом с несправедливостью в каком-нибудь меланхоличном фильме, для подростков с суицидальными наклонностями. В таком фильме, где в конце зло проигрывает, а добро умирает. Или, где зло выигрывает, а добро лучше бы умерло… Главный герой подобных фильмов обречен. Что поделать, финал не считается сильным, если в конце нет ничего трагичного…

– В последнее время. – как ни в чем не бывало произнес Марк. – Крылатых, да и психов, часто избивают. Против этого давно нужно было что-то предпринять… Ребята из бара иногда совершают вылазки на улицу, мало ли, наткнуться на драку. Пару раз даже кому-то помогли… Конечно, как ты, один против четверых, ни кто из них не решился бы биться. – Марк хлопнул меня по плечу.

– Я не бился. – ответил я. – Просто стоял. Потом лежал.

– Почему?

– Думаешь, у меня были хоть какие-нибудь шансы?

– Это не имеет значения. За себя нужно бороться всегда, в любой ситуации. Иначе получается, что тебе на себя плевать.

– Для тебя существуют только две крайности?

– Не для меня. Их в принципе, только две.

– А как же побег? Это приравнивается к борьбе, или к пофигизму?

– Ты намекаешь на себя или на меня?

Я повел плечами.

– Зачем ты тогда вообще решил влезть в драку? – спросил Марк.

Я подумал одну минуту. И собрался рассказать о том, что случилось со мной однажды в парке, но быстро отмел эту идею.

Подумав еще минуту, я решил рассказать Марку другую историю, не менее неприятную: – Однажды, в доме творчества, когда мне было двенадцать, мимо меня по коридору прошли мальчик и девочка. Может, старше меня на пару лет, может так выглядели, неважно… Они стали кидать мне хлеб под ноги, называть меня голодной птичкой, смеяться. Когда им это надоело они не торопясь ушли. Пока я просто стоял. Спустя пару минут, я придумал, что им ответить. Это была какая-то смешная фраза. Даже остроумная, если сделать скидку на возраст… Но, момент был уже упущен. Я остался один, с «гениальной» фразой в голове, хлебом под ногами и очень неприятным чувством. Не знаю, как его описать… Наверное, глядя на тех четверых, я подумал, если что-нибудь не сделаю для избитого крылатого, испытаю это чувство снова.

До того, как Марк успел мне что-нибудь сказать, я слез со своего места и направился к выходу.

Я открыл дверь и вышел из ненорбара. Глаза, что успели привыкнуть к полу-тьме, ослепил яркий свет зимнего солнца. Я надел солнцезащитные очки, которые по счастливой случайности оказались в кармане моего пальто.

Сделав пару шагов в противоположную сторону от ненобара я заметил Кларсона.

– Эй, Клар! – окликнул я его.

Кларсон подошел ко мне.

– Как поживаешь?

– С Винни все в порядке.

– Может, я о тебе беспокоюсь.

– Бездарно врешь. Надо чаще тренироваться.

– Зачем это мне?

– Ну, раз решил притворяться «крылатым мстителем».

– А ты не думаешь, что это я? – это было неожиданно.

– Я думаю, его вообще не существует… Чего тебе надо, Мир?

– Ничего, просто… ты помнишь девушку в ненорбаре, на дне метели?

– Да, помню. Как по мне, ничего особенного, видал и покрасивее.

– С твоей женой, конечно, не сравнить.

– Авия тоже не красавица… Вот, твоя мама.

Кларсон думает разозлить меня. Бесполезно. На подобные фразы, я научился не обращать внимания лет в пятнадцать.