Читать книгу: «шИзофрЕния», страница 5
Глава 9. Падшие листья
Из темноты выплывают титры, перемежаясь со светом ярких витрин и вывесок в городе-мечте, городе-мираже там, за океаном. Томность и сладкая вечерняя нега вечного лета проскальзывает сквозь пальцы, плывет в звуках полицейских сирен и автомобилей, теряющих стыд в треугольниках шин на бульварах Лос-Анджелеса.
«Aeroport, aerogare / Mais pour tout l'or m'en aller / C'est le blues…» Она прекрасна, изыскана, изящна. Женщина из высшего общества должна соответствовать маске, принятой в ее окружении. «…Vienne la nuit et sonne l'heure / Et moi je meurs…» Она распущена, груба, растоптана и немного безумна. Уличная женщина должна соответствовать маске, надетой на нее чужими людьми. «C'est sexy le ciel de Californie / Sous ma peau j'ai L.A. en overdose / So sexy le spleen d'un road movie / Dans l'rétro ma vie qui s'anamorphose», – рисуется припев песни «California» голосом Милен Фармер.
– Всегда думала, какая же она настоящая?.. – заметила Аня, снова присев на диванчик рядом с Колей, который смотрел музыкальные клипы по телевизору в холле гостиницы «Меланхолия».
– Их же две…
– А, по-моему, одна… просто один из образов отражает подлинную сущность, а второй – притворство. И та, которая притворяется, страшнее, – Аня усмехнулась.
– Глупости все это…
– Может быть… Идем спать, нам надо отдохнуть после этого тяжелого дня, – она встала и пошла в их номер. Коля еще раз взглянул на мерцающий экран телевизора и направился за ней.
Снова витрины, вывески, билборды. Две разные и одновременно одинаковые парочки в порочном городе ночи. Мелодия одиночества и бегства. «…Mon amour mon Wesson / Mon artifice / La chaleur du canon / C'est comme une symphonie». Они видят друг друга или видят себя… Ах, этот человек рядом… эти бесполезные люди… Невыносимо. Она меняется, превращается в ту, другую. Ее больше нет. И в то же время она вновь есть… с этим человеком, которого она убивает. «…Dans l'rétro ma vie qui s'anamorphose» – допевает Милен Фармер.
* * *
Я скрываюсь от них, прячусь за деревьями и бегу, бегу, бегу… Босиком по опавшей листве… и мои голые ноги чувствуют сырую вязкость земли. Иногда мне кажется, что я пропаду в этом темном лесу, где нет места для выживших после вселенской войны. Здесь заготавливают эшафоты для всех сбежавших, властью силы объявленных сумасшедшими. Но я ловчее других, поэтому отрываюсь, хитростью обманывая преследователей, способных лишь мучить и ненавидеть. И слышу, слышу звуки свободы в своей голове…
In a crooked little town, they were lost and never found
Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground…
Бегу и спотыкаюсь, бегу и спотыкаюсь… Падаю в темно-коричневые объятия опавшей листвы. Пытаюсь встать и не могу. Не могу бежать. Меня охватывает ужас. Встать. Скорее встать. О Боже, встать! И не могу. Уже где-то рядом слышны шаги и их дыхание. Душащее дыхание. Они гонятся за мной и не хотят отказаться от своей затеи. Я из последних сил начинаю ползти, чтобы хоть как-то оторваться. И неожиданно лечу, бегу, исчезаю…
…In a crooked little town, they were lost and never found
Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground
Run away before you drown, or the streets will beat you down
Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground…
Лес нескончаем. Его черные деревья как будто призваны путать меня. Но, видит Бог, я убегу, убегу, убегу! И выйду на волю. Пелена темноты сгущается. Под каждым искривленным кустом по трупу, присыпанным опавшими листьями. Я слышу плач всякого, он раздирает меня и зовет, зовет, зовет. Я спотыкаюсь и падаю на кого-то, кто почти умер. В панике толкаю его, и он становится ей, полуживой. Шарю по карманам, стаскиваю одежду, а затем спихиваю ее в болото. Они называют меня сумасшедшей, что ж, пожалуй, они правы. Бегство вновь и вновь пробуждается во мне, и я несусь вперед…
…When it gets dark, in Pigeon Park
Voice in my head, will soon be fed
By the vultures, that circle round the dead!..
О, да! Я вижу дорогу. Еще немного и опавшие листья останутся позади – охранять вечную темноту леса. А я буду свободна. Шаг, и меня что-то хватает. Я падаю и вижу, что окружена. Из-за черных деревьев показываются существа в белых халатах. Их невообразимо много, так много, что я даже не могла предположить насколько. Они наступают, создавая множеством голосов гул, от которого я просто схожу с ума. А они достают жгучие веревки и вяжут ими мои ноги, а затем тащат-тащат меня по опавшей листве обратно. И как бы я ни пыталась ухватиться за вылезшие корни деревьев и впиться руками в сырую землю – все тщетно…
…I never once thought, I'd ever be caught!
Staring at sidewalks, hiding my track marks!
I left my best friends, or did they just leave me?
Нет! Нет! Нет! Они приволокли меня обратно – в этот жуткий медицинский склеп с вонью лекарств и электрошокеров. Ублюдки в белых халатах затаскивают меня в больничной рубахе на металлический стол под белую лампу. Они хватают мои руки, выкручивают запястья и привязывают к стальной голгофе. Ноги мои немеют, сливаясь с холодом стола, к которому прикреплены. Ко мне подходит один из них и перетягивает мою правую руку жгутом чуть выше локтя. Выкручиваться бесполезно – он с силой надавливает на мою хрупкую грудную клетку, от чего я не могу дышать. Но тут я понимаю, что человек в белом халате – это он, светловолосый с измученным взглядом голубых глаз. Он достает шприц с прозрачной жидкостью и подносит его к моей перетянутой жгутом руке. Ужас вливается в меня. И я начинаю истошно-истошно кричать…
In a crooked little town, they were lost and never found
Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground
Run away before you drown, or the streets will beat you down
Fallen leaves, fallen leaves, fallen leaves… on the ground…
* * *
Коля проснулся в три часа ночи от Аниного крика. Она металась в своей постели и ужасно стонала, как будто моля о помощи. Он включил свет, быстро подошел к ней и попытался разбудить, взявшись за руку:
– Анечка, проснись, все в порядке…
Она рванула руку на себя и очнулась, ударившись о прикроватную тумбочку. В ее глазах отчетливо читался панический страх и ужас.
– Где он? – тяжело дыша, спросила Аня.
– Кто? – Коля сел рядом с ней на постель.
– Никто… никто… его нет, нет-нет, – она приподнялась и жалобно посмотрела на Колю. – Не оставляй меня…
Он нежно обнял ее, укутанную в одеяло, и погладил по голове:
– Тебе просто приснился кошмар…
– Да, – странновато улыбнулась Аня, – такая чушь… Клип группы «Billy Talent» снился, ну, этот, который с тобой сегодня видели, на песню «Fallen leaves», где все эти чудища и монстры… Привиделось: как будто я к ним попала…
– Это все усталость… Вот страшилки и снятся, – успокаивал ее Коля, ласково поглаживая по спине.
– Ты меня совсем, как мама в детстве, утешаешь. Правда, она еще и сказки читала, если мне снились кошмары. Ты любишь сказки, Коль?
– Я фэнтези люблю.
– Ой, это чушь, – она склонила свою голову на его плечо. – Все фэнтези бездарный суррогат сказок. А я любила сказки Андерсена. Все несчастные люди пишут сказки, и он писал. Больше всего мне нравилась «Дюймовочка». У меня даже любимая игрушка с ней была в лилии такой пластмассовой…
– А почему именно «Дюймовочка»?
– Ну, она страдала, боролась и добилась счастья. А потом даже имя поменяла на более светлое – Майя. Только я всегда маму спрашивала: почему же Дюймовочка не вернулась к своей матери, той женщине, которая вырастила ее из цветка? Причем даже не попыталась вернуться, ни разу не попыталась, даже когда вышла замуж за принца эльфов… Я бы вернулась, если бы это было в моих силах… А мама говорила, что судьба женщины – жертвенность, то есть забота о счастье мужчины и детей. Эх, мама… – Аня уткнулась носом в Колино плечо. – Она любила, как и моя… гм, подруга детства… сказку «Русалочка». Вот уж где жертвенность, так жертвенность… Не находишь?
– Это классика…
– Глупость это, Коль, вот что, – взглянула ему в глаза Аня. – Все это самоотречение – чушь. Принц, в которого Русалочка влюбилась, эгоист же настоящий был. Он, когда на принцессе женился, заявил Русалочке, типа: порадуйся за меня, ты же меня так любишь! Вот после такого я бы его точно зарезала, чтобы спастись… А она пеной предпочла стать…
– Ну, она же добрая… Хорошо поступила…
– С ней зато не очень… хорошо поступили. Была только тенью любимого, красивым украшением интерьера его дворца, а потом еще и умерла, исполнив роль жертвы. Вот скажи, Коль, ты бы согласился быть всего лишь тенью человека, которого любишь? То есть вроде и быть, но как бы понарошку?
– Как-то не знаю… – Коля опустил глаза, взял ее правую руку и погладил. В районе сгиба локтя он увидел старые следы от уколов, до сих пор не сошедшие, и въевшиеся шрамы на запястье, которые Аня в холодное время прятала в длинные рукава свитера, а летом прикрывала напульсниками. Он перевел взгляд на нее.
– Итак, как насчет побыть тенью любимой? – напомнила ему Аня, приблизив свое лицо к нему. – Я бы… так не вредничала, как сказочный принц…
– Твоей тенью?.. – в предвкушении исполнения желания проговорил Коля, задевая губами ее нежно-розовый ротик.
– И моей жертвой, – хитро улыбнувшись, пояснила она и пылко его поцеловала.
* * *
Ее тонкое белое тело стало его, растворившись в объятиях. И ему казалось, что ни его, ни ее больше нет, есть только что-то единое, не имеющее ни имени, ни пола. А линии, мягкие линии, легкое дыхание и запах моря огненного превратились в вечность здесь и сейчас, затмив все былое и грядущее, плохое и хорошее, безобразно-красивую жизнь. Движение стало сутью, его и ее сутью, их существом, сущностью, сражением и любовью. Диагнозом. Безумием. Неизлечимой болезнью. Мгновенной смертью. Да! Всегда, вечное всегда его страстей и желаний – реальность! Реальность… Реальность ли?.. И что-то оборвалось внутри, полетело в бездну на острые страшные камни. И хоть свободное падение было завораживающе прекрасно, и она все еще была им, а он ей, но, как будто изнемогая от потери священного счастья, он повторял, повторял, повторял как молитву бессвязные слова…
По изгибам запястий
и отпечаткам пальцев
я искал тебя
в этом
Богом забытом
крошечном городке,
что уже давно
не отмечают на карте
мрачных лет
моих снов о тебе
плачет колокол,
и это, к несчастью,
только
блеф вечной осени
на земле
моя участь предельна
и сугубо печальна:
знать, что нет тебя
нет тебя
тебя нет.
Глава 10. Прощай, уныние!
Аня сидела полностью одетая на стуле и держала около уха Колин мобильный телефон. Он спросонья потянулся, улыбаясь ей.
«Да, – ответила кому-то по телефону корреспондентка. – Но… Подожди-подожди, но мы же со всем этим окончательно опоздали… Или нет?.. Нет. А почему? То есть… эм, когда он пойдет-то?.. А-а-а, без спец. выпуска, просто в рамках обычной воскресной сетки… Но для “Политики в реальном времени” все-таки?.. Ага… Хорошо, всё – до связи», – Аня нажала сброс на мобильном.
– Я Гале дозвонилась, – пояснила Аня проснувшемуся Коле. – В общем, она идею с продолжением репортажа поддержала, так как Куманина-старшего Гареев все-таки хочет добить посредством сына…
– Анечка, а ты такая красивая утром, – ласково проговорил Коля.
– Что?
– Я…
– Сейчас не до романтизмов, – грубо оборвала его Аня. – Надо…
Речь корреспондентки неожиданно нарушил ее весело зазвонивший телефон, который невыключенным лежал во внутреннем кармане кожаной куртки со вчерашнего вечера. Аня сморщила носик, медленно достала мобильный и недовольно посмотрела на экранчик: Дятлов все-таки ее отыскал.
Аня: Алло!
Дятлов: Анна?
А.: Да.
Д.: Александрова? Корреспондент TV-O?
А.: Максим Викторович, Вы шутите? Естественно, это я. А откуда Вы мой номер телефона узнали? (Коля, поняв, кто звонит, возмущенно пытается ей что-то сказать. Но Аня останавливает его, показав кулак.)
Д.: Ты не одна, что ли? (Прищелкивает языком, проигнорировав вопрос.)
А.: Не совсем…
Д.: С этим что ли, оператором своим? (Голос становится издевательским.)
А.: Ну, эм, как бы…
Д.: Постой, а ты где?
А.: Максим… гм, Викторович, в Усть-Гилинске мы… еще…
Д.: Я же тебе вчера сказал, чтоб вы отсюда убирались. (Говорит грозно и недовольно.)
А.: Поздно было, в гостиницу… «Меланхолия»… нам пришлось идти…
Д.: Да-а-а?.. ну, ладно… Тогда сейчас быстрей манатки собирайте и уезжайте.
А.: Конечно-конечно… (Старается быть максимально мягкой.)
Д.: Кстати, можешь говорить мне «ты». (Ухмыляется.)
А.: Ну, я как-то по привычке… Столько всего произошло, я еще не отошла, поэтому…
Д.: Какая же ты все-таки… (Смеется.)
А.: Да ты тоже… (Смеется в ответ.)
Д.: Что ж ты мне про возраст-то наврала свой?
А.: Наврала? (Удивленно.)
Д.: По паспортным данным тебе 28, а мне сказала, что 25…
А.: Паспортным?.. Блин! (Тихо.)
Д.: Чего?
А.: Я говорю: разве я сказала 25?
Д.: Н-да.
А.: Похоже, по привычке. Ведь девушке приятнее, когда ей 25, а еще лучше – 16 и не больше! (Пытается быть очень милой.)
Д.: Мне как-то все равно – ты мне и так нравишься… (Льстит и, вроде как, добреет.)
А.: Взаимно. (Ласково.)
Д.: Значит, до встречи?..
А.: Естественно. (Кокетливо.) А как же насчет «убираться»?
Д.: Все верно: убирайся как можно быстрее из Усть-Гилинска. В областном центре встретимся. У меня сейчас дел невпроворот. Я тебя найду, как смогу… (Вкрадчиво.)
А.: До встречи тогда, Макс.
Д.: Ага, давай – пока, красавица-обманщица.
Аня отключила мобильный телефон и посмотрела на удивленного Колю.
– Это что было? – ревниво произнес он.
– Деловой разговор.
– Ты с ним уже на «ты» что ли?!
– Так, Коля, по-моему, я тебе не выдавала доверенность на пользование мной. Не хватало еще, чтоб и ты мне мозг компостировал. Одевайся быстрее – у нас работы по горло. Надо забирать со стоянки «Газель» и ехать к Кристине Шестовой – искать Алексея Куманина.
– А адрес-то этой Кристины известен?
– Уже известен, – многозначительно произнесла Аня, смотря, как оператор натягивает джинсы и кладет в задний карман свой мобильный с непринятым вызовом шеф-редактору TV-O.
* * *
Маргарита Игнатьевна посмотрела в глазок и увидела миловидную брюнетку в кожаной куртке с рюкзачком за спиной.
– Кто это там? – спросила старушка.
– Я к Кристине. Она дома? – отозвалась Аня. Замки на двери зашевелились, и через мгновение перед корреспонденткой предстала ухоженная пожилая женщина в белом платье в розово-красный цветочек с накрахмаленными воротничком и манжетами да с пушистой шалью на плечах. Поправив большие очки в роговой оправе, Маргарита Игнатьевна невинно улыбнулась Ане:
– А Кристиночка еще не появлялась… Только вчера на минут пятнадцать заскочила и тут же умчалась. Совсем не хочет посидеть с бабушкой. Эх, молодежь… Вы, наверно, из ее института?
– Да-а-а…
– Вот ведь как выходит: отец директор лицея, всегда под присмотром, всегда все Кристиночке самое лучшее, а потом она в институт в областном центре поступила – проблемы начались… Прогулы, отставания по программе… Вот теперь и кураторы на дом приезжают, ах…
– Но я не куратор, я сокурсница Кристины. Мы договаривались в областном центре, что я к ней заеду в гости, – тут же выдумала Аня.
– Ой, правда?! Как хорошо! – обрадовалась Маргарита Игнатьевна. – А то уж я совсем расстроилась. Но как же… вот получается, что не застали Вы Кристиночку…
– И куда же она поехала вчера, не подскажете?
– Да с Вовой и компанией их всей лицейской… – Маргарита Игнатьевна запнулась. – Вообще-то она мне по секрету сказала, куда они поедут, чтобы Вова не слышал, так как он просил ее не рассказывать никому.
– Это тот, который Мишкин Вова?
– Да-да, Вы его, значит, знаете, – старушка просияла. – Кристиночка его еще так смешно зовет: МиШесть – это у него прозвище такое. К нему в охотничий домик поехали… Ой, вот я растяпа – проговорилась…
– Не беспокойтесь, – успокоила Аня. – От меня-то они скрываться не стали бы, да и секрет это разве?..
– Я вот тоже думаю, что это за секрет?! Когда все знают, что домик этот отца Вовы. Стоит один-одинешенек за этим… На востоке Усть-Гилинска деревушка была, там сейчас от силы в двух-трех домах живут семьи, пожилые уж все. И как эту деревню проезжаешь, то минут через 10-15 и домик этот виден будет… Но у молодежи все одно: тайны да шифры, как в детективах… Хотя читать-то детективы я люблю… А Вы любите?
– Иногда… – теперь Аня раздумывала, как бы потактичнее отделаться от старушки, но Маргарита Игнатьевна, неожиданно найдя собеседника, не унималась:
– Знаете, про расследования всякие интересно так читать, в запутанных историях разбираться, интригах там, кознях разных. Ведь вот как писатели напридумывают – настоящая жизнь!
– А мне кажется, что детективы все друг на друга похожи…
– Отнюдь! Порой бывают даже такие, которые начинаются вроде как детективы, и даже кажется, что ты уж и знаешь, что будет дальше, а потом оказывается, что это вовсе не так. Выясняется, что вот и детектив не детектив, а непонятно что, и герой главный вовсе не положительный, а, чтобы догадаться, в чем же все-таки смысл книжки, надо читать между строк! Так что, дорогая, не стоит недооценивать детективы!..
– Гм, я это учту, но, к сожалению, мне пора идти, – наконец-то вставила Аня. – Приятно было познакомиться. Я Кристине передам, что у нее просто замечательная бабушка!
– Ах, да-да, дорогая, идите, я Вас заболтала совсем… Вот так старикам только и остается искать развлечения в книжках, а вы-то, молодые, живите в полную силу, бегите от уныния, пока оно вас не настигло… – последние слова Маргарита Игнатьевна договорила уже для самой себя и медленно закрыла дверь в квартиру.
* * *
Корреспонденты TV-O на скорую руку завтракали хот-догами с кофе, сидя в «Газели» в центре Усть-Гилинска. День выдался приятным и светлым, и даже привычно серое осеннее небо проявляло признаки подозрительно летней голубизны. Окончив незамысловатую трапезу, Коля завел автомобиль, немного подождал и выехал с обочины на дорогу. Вдвоем находиться в «Газели» было как-то особенно непривычно и тягостно, однако разговоры тоже не помогали: Аня была категорически не в духе, Коля же никак не мог понять, как теперь себя с ней вести.
За окошками автомобиля мелькали центральный парк и злополучный реконструированный сквер Усть-Гилинска, здания сталинской эпохи с вкраплениями типовых панелек, барачные домишки, до сих пор местами не снесенные, остановки со ждущим людом и разношерстные автомобили – банальный провинциальный город в дополуденных лучах нежданного октябрьского солнца. После очередного поворота «Газель» вырулила к торгово-развлекательному центру «Остров свободы», который своей черно-синей прямоугольной массой возвышался над ближайшими строениями. Во всю длину этого «увеселительного» центра был натянут белый тряпичный плакат, на котором графическими черными линиями проступал растиражированный по всему миру портрет Че Гевары. В самом низу плаката сияла красно-кровавая надпись: «“Остров свободы” – райское место свободных цен. Че подтверждает».
– О, надо же – масштабно! – не удержался Коля.
– Символ революции призывает потребителей, – с иронией прокомментировала Аня.
– Только непонятно, к чему…
– Ну, тут уж точно нет никаких глубинных смыслов. Тот, кому в голову пришла идея вывесить портрет Че Гевары, думает крайне просто: рай – «позитив», Че – всякие «кубы» да «острова свободы». Поверхностность…
– Так ты же сама сказала про революцию…
– Революцию, которая стала пошлой рекламой… Сейчас вывешивание полотнищ с Че на торговых центрах может обозначать разве что революционное снижение цен на детские сланцы. – Аня задумалась: А реальная революция – это…
– Это ничего хорошего.
– Это неизбежность, а уж с плюсом она или с минусом каждый выяснит для себя сам… по результатам… Хотя общество воздерживается от нее максимально долго, конечно, пока болезнь не возьмет свое… Для поддержания же анабиоза есть медиа, – Аня усмехнулась. – Мы же только и делаем, что снимаем какие-то примитивные небылицы… Ретранслируем идеальный шум, где правда мешается с ложью, лицемерие становится истиной, а самодовольные лица из телевизора практически едят с тобой за одним столом. Везде одна фальшь…
– Но зато мы настоящие! – улыбнулся Коля.
– Да уж, зато мы… – резко помрачнев, проговорила Аня, устремив взгляд на дорогу, по которой «Газель» TV-O покидала пределы унылого города Усть-Гилинска.
