Читать книгу: «Зарево», страница 2
Глава 5
Поезд остановился у перрона Царскосельского вокзала, и пассажиры стали покидать вагоны. Петр Силин вышел на платформу одним из последних. Он проталкивался к выходу сквозь толпу таких же пассажиров и раздумывал, что делать дальше. Наверное, надо было взять извозчика и отправиться по адресу, который ему дал деревенский доктор – адрес его сестры. Он и письмо написал, и разъяснил, как доехать.
Петр коснулся рукой жилетки: маменька зашила туда деньги за подкладку, опасаясь воров. В кошельке у него была небольшая сумма, которой должно было хватить на оплату извозчика. В руках он держал чемоданчик и свернутое в скатку пальто, а кошелек лежал в потайном кармане, и Петя ломал голову, как достать оттуда деньги, не привлекая внимания.
Извозчик нашелся сразу. Оглядев Петра с головы до ног, ражий парень презрительно хмыкнул и громко произнес:
– Садись, деревня, довезу. Куда ехать-то?
Петр в свою очередь вернул ему презрительный взгляд и спросил:
– Сам-то давно в город перебрался? Откуда прибыл? Псковский? Новгородский?
– Ярославские мы, – набычился парень. – На заработках здесь.
– Ясно. А город хорошо знаешь?
Возница не снизошел до ответа.
– Ладно, не сердись, – спокойно сказал Петр, – Отвезешь по этому адресу?
Он сунул в нос бумажку, и парень назвал цену. Немного поторговавшись, пришли к согласию, и Петр уселся в экипаж.
– Пушкарская, там квартиры дорогие, – заметил парень. – Ты на заработки прибыл? Кстати, меня Степаном зовут.
– Меня Петром. Я буду в университет поступать.
Петр отвечал лениво, а сам с интересом смотрел по сторонам – вот так дома! А фонари! А трамваи! А что за золотой купол промелькнул в просвете улицы – красота какая!
Степан поправил шапку и почесал в затылке.
– Надо же! – удивился он. – А так не скажешь? А на какие деньги?
– Чего ты сразу про деньги? – возмутился Петр. – Боишься, не заплачу?
– Нет. Думаю, что смогу тебе помочь, если на Пушкарской не сойдетесь в цене. Знаю пару адресов, где студенты обитают – живут коммуной, так дешевле выходит.
– А откуда ты знаешь? Тебе-то какая выгода – не думаю, что студенты раскатывают на извозчике.
Степан усмехнулся.
– Да всякие есть студенты. Кто копейки считает, а кто папины капиталы просаживает. Есть тут один такой, барон из Эстляндии. Этого почитай кажную неделю вожу.
– Знаешь что? Отвези-ка меня в эту свою коммуну. Мне деньги с неба не падают, да и веселее с ровесниками, – предложил Петр. – Это в центре? От Сенной далеко?
– Да рядом, недалече от Владимирской церкви. Поехали, – обрадовался Степан.
Ларчик открывался просто: квартира принадлежала семье Антипиных, землякам Степана. Они давно перебрались в столицу из Ярославля и удачно занялись торговлей. Накопив денег, стали скупать квартиры в доходных домах и сдавать внаем. Хозяйка привечала своих, ярославских, а также студентов – к ним она питала слабость и испытывала уважение: как же, эта молодая поросль изучает что-то такое сложное и непонятное, а потом они выучатся и станут докторами и инженерами. Вот и сейчас Марфа Петровна (так звали хозяйку) с интересом посматривала на паренька, которого привел Степа. Невысокий, русоволосый, круглолицый, одет небогато, но аккуратно. И разговаривает рассудительно. И на любой вопрос у него готов ответ. А то, что будет учиться на инженера -путейца, тоже неплохо – факультет находится в пяти минутах ходьбы. Один недостаток – паренек не ярославский.
Марфа Петровна подумала и решила, что это она как-нибудь переживет, а то, что комната вторую неделю пустует – вот это плохо.
– Я согласна, – заключила после некоторого размышления Марфа Петровна. – Вечером другие жильцы вернутся, так познакомитесь. У меня медички живут, поэт, актриса, даже барон есть.
– А барон что делает? – спросил Петр.
– Учится. Вернее, это сейчас он учится, а раньше дурака валял, стихи писал, да денежки отцовские спускал. Я его выгнать хотела, но папенька его приехал из Эстляндии и со всеми долгами расплатился. Он, конечно, с гонором, но привыкла я уже к нему.
Хозяйка вздохнула, а потом спохватилась:
– Идем, голубчик, я тебе покажу твои покои. И насчет самовара договоримся.
Квартира поразила Петра: она чем-то напоминала дортуар в пансионе – длинный коридор и выходящие туда двери; кухня, ванна, туалет и большой камин в коридоре.
Комната, предназначенная Петру, казалась пустоватой из-за недостатка мебели – кровать, шкаф, стол. Один – единственный стул притулился к стене, да в углу стоял ящик непонятного происхождения, на котором валялись чьи-то калоши. Окно выходило во двор-колодец, и взгляд упирался в серую стену. В комнате было темновато, но Марфа Петровна кивнула на лампу – семилинейку и сказала:
– Зато дешево.
И Петр смирился. А, попив чаю, нашел свое положение приемлемым.
К вечеру вернулись другие жильцы: две медички Таня и Маня, симпатичные смешливые первокурсницы из Пензы; поэт Гриша Ионов, принадлежащий к когорте вечных студентов, и актриса. Кудрявая шатенка в черном платье, расшитом бисером, велела называть себя Фионой. Петр никогда не слышал подобного имени, но для себя решил, что на самом деле девушку зовут как-то по-другому, а представляется она сценическим псевдонимом.
В комнате медичек накрыли стол, выставив свои съестные припасы. Петр принес мамины пироги и круг домашней колбасы; Гриша – гречневую кашу с мясом из ближайшей кухмистерской, а Фиона ради знакомства выставила бутылку домашней наливки.
Медички расставляли миски с соленьями и корзинку с хлебом.
– Обрезки берем в булочной на углу, – пояснил Гриша, выуживая из корзинки помятый кусок ситного. – Стоит копейки, а иногда и даром.
– Посуду несите свою, – попросила белокурая Таня. – Петр, у Вас есть стакан? А то мы найдем лишний.
– У нас в коммуне не выкают, – заметил Гриша, и вдруг его озарило. – Ах, мартышки, это они комедию ломают, чтобы выпить с тобой на брудершафт. Не соглашайся, Петя.
– Ну что ты, Гриша! Что о нас Петя подумает, – захихикала темненькая остроносая Маня. – Петя, не ходите за стаканом, я уже достала.
Фиона и Гриша переглянулись: кажется, впервые медички показывали «изыски воспитания».
– Это они впечатление хотят произвести, -шепнул на ухо Фионе вечный студент, а она передернула плечами и бросила в сторону:
– Еще бы, такой кавалер.
– Самовар готов, – сообщила хозяйка. – Садитесь за стол.
Глава 6
– Не слушай их, Петя. Твой факультет недалеко. Это девчонки каждое утро добираются до Петроградской. Хочешь, я завтра тебя отведу туда? – спросил Гриша. – А подумаю, может, и сам туда устроюсь.
Девчата дружно засмеялись, а Фиона закурила.
– Ну уж и специальность – путеец, – фыркнула она, выражая презрение таким образом.
– Нормальная специальность, – возразил Петр. – Вон в Сибирь железку проложили, а ее кто-то должен обслуживать. Нет, работы хватит, да и жалованье у путейцев немалое.
Фиона картинно выгнула шею, словно изображала лебедя, и поправила спадавшую шаль.
– Вы все в жизни привыкли мерить деньгами, а как же искусство? Эмоции? Душевные порывы? Вам, простым людям это неведомо – вы только копите – на старость, на мебель, на приданое дочерям, на покупку дома или коровы. Как это скучно!
Она произнесла это сценическим тоном, и Петр понял, что это игра.
Медички, кажется, так не считали.
– Кто бы рассуждал про порывы, да только не Вы, Фекла Архиповна, – ядовито заметила Таня. – Или как Вы там по паспорту?
– Тоже мне, бескорыстная какая! – возмутилась Маня. – На сцене дурака валять – это просто. Попробовала бы утром учиться, а вечером – дежурить в больнице.
Девушки переглянулись и, перебивая друг дружку, начали припоминать все прегрешения Фионы.
Гриша отмалчивался, а Петр подумал, что не так уж дружно живут обитатели этой квартиры.
– Гриша, может, ты нам почитаешь свои стихи? – предложил Петр. – У нас в гимназии был прекрасный словесник, он занимался с нами дополнительно и привил вкус к хорошей поэзии.
Гриша, словно ожидал приглашения, он вылез из-за стола на середину комнаты и стал декламировать пронзительным голосом:
«Течет неспешно Нил: весна, и вновь хамсины.
Несносная жара, хотя и не сезон.
В глаза летит песок, гнут подданные спины-
Вернулся в свой дворец всесильный фараон.»
Фиона вскочила с места и всплеснула руками. Казалось, она хотела обнять поэта, но ограничилась тем, что стала яростно трясти его за рукава.
– Какая прелесть, Гриня! – воскликнула она. – Это лучшее из написанного тобою. А продолжение есть?
Гриша скромно кивнул и продолжил:
– «На голове царя высокая корона:
Там в золоте блестят сапфир и бирюза.
Знак Бога на челе – изогнутый змееныш:
Рубин – его язык, а изумруд – глаза.
Нагрудник золотой, там надписи которых
С течением веков уж не поймет никто.
Синеет лазурит – неясные узоры,
Краснеет сердолик, как юной серны кровь»
Петя молча наблюдал за тем, как девушки курят словесный фимиам довольно посредственным строчкам, но в спор не вступал. Он уже хотел прочесть что-нибудь из школьного курса, как вдруг резко распахнулась дверь в комнату, где пировала наша компания. В проеме появилось новое лицо – высокий молодой человек оглядел всех с порога, не спеша войти внутрь.
– Коля пришел, – заметила Таня.
А молодой человек кивнул небрежно, что должно было означать приветствие и хмыкнул, глядя на накрытый стол.
– Так, празднуете? И что мы празднуем? И начали без меня. – попенял он, глядя в основном на Фиону, а затем обратился к Грише, – А наш менестрель, как всегда, сочиняет лабуду про таинственные замки, знойные пустыни и эльфов в ирландских долинах. О чем речь сейчас?
Петра вновь пришедший как будто не замечал, и делал это намеренно, низводя его до уровня пустого места. Петя решил, что ни навязываться на знакомство, ни бороться за внимание этого типа он не будет – много чести! Неужели он и есть тот самый пресловутый барон, о котором упомянула хозяйка? Если так, то плохо же его выучили в свое время хорошим манерам!
Гриша же поспешил продолжить декламацию:
– «А жезл в руке его украшен поскромнее:
Глаз Гора -сила, власть – карбункул голубой,
А на щите его цветные скарабеи-
Шпинель и аметист в оправе золотой.
Но грустен его лик – ведь было предсказанье,
Что разольется Нил, коварен и бурлив,
Затопит он поля, дома, дороги, зданья,
И вековая власть падет Стовратных Фив.
И не спасет его великое богатство,
Манящий злата блеск, волшебный блеск камней.
Погибнет фараон, едва вкусивший власти.
Неужто был он прав, казненный чародей?»
Гриша вопросительно посмотрел на вновь прибывшего, словно ждал его оценки, но молодой человек молчал, а девушки не решались высказаться прежде него.
– Ну как, Николаша? – не выдержала Фиона.
А Николаша, не спрашивая разрешения, соорудил себе бутерброд с салом и схватил пальцами скользкий соленый огурец из миски.
– Вообще-то положено опоздавшим наливать штрафную, – заявил он и откусил большой кусок от ржаной ароматной горбушки.
– Кто это? – вполголоса спросил Петр у одной из медичек, кажется, у Мани.
– Коля. – одними губами пролепетала она.
– А кто он, этот Коля? – голос Петра прозвучал громче – так, что его услышали все.
– Коля-то? – дурашливо переспросил новенький. – Барон Николай – Вольдемар Фридерикс младший.
Он повернулся и уставился на Петра с плохо скрываемым изумлением, словно подала голос козявка или таракан.
Петра не испугали ни регалии «Николаши», ни его сверлящие взоры.
– Ну, что теперь, Ваша Светлость? Нам пасть на колени или как? А, может, все-таки выпьем и познакомимся? Волею судьбы я занимаю комнату рядом с Вашей. – заявил он и разлил по стаканам остатки наливки.
Они выпили, не чокаясь.
– Меня зовут Петр. Петр Силин. В будущем инженер-путеец, а пока студент. А кто Вы, кроме того, что родились бароном?
Глаза Николая из сверлящих сделались колючими, словно репейник.
– А я не учусь, я дурака валяю, – с вызовом произнес он.
Возможно, он полагал, что Петр бросит реплику насчет папиных денег, или еще что-нибудь занудное и поучающее, и тогда он прицепится к этому парню, который с первого момента раздражал его по неизвестной причине, однако Петр спокойно предложил:
– Вот и хорошо. Завтра проводишь меня на кафедру.
Ужин продолжился. Барон неопределенно пожал плечами и приступил к еде. Некоторое время царило молчание, прерванное недовольной репликой поэта Гриши:
– А о моих стихах так никто ничего и не сказал.
Глава 7
Прошло два месяца с тех пор, как юный Петя Силин приехал в Санкт Петербург и поступил учиться. Он прижился в квартире -коммуне, и даже барон Николаша не цеплялся к нему. Более того, он поступил на тот же факультет и теперь учился в одной группе с Петром. Гриша Ионов ходил на лекции по филологии, пробовал писать в газету, но в основном подрабатывал репетиторством.
Медички приходили домой поздно, а Фиона, оставшись без ангажемента, поступила на службу в один из модных магазинов в «Пассаже».
Вечером все жильцы собирались за ужином обменяться новостями и послушать новые вирши, которыми их потчевал Гриша с пугающей регулярностью.
Хозяйка Марфа Петровна ставила самовар и уходила. Иногда она приносила письма – обыкновенно письмоносец прибывал днем, когда квартира пустовала.
Петр уже получил несколько весточек из дома, написанных то твердым отцовским почерком, то каракулями младших сестер. Мать не писала – стыдилась корявых букв и огромного количества ошибок. Впрочем, ее голосок звучал в каждой строчке, ведь ни отец, ни сестры понятия не имели, о чем писать: все живы, ну и ладно!
А мать диктовала о том, что урожай собран, Лизавета уехала в Гнилицы, а отравительницу Глашу судили в Пскове и посадили в тюрьму. Матюша выздоравливает: на прошлой неделе приходил к Силиным, спрашивал, как Петр устроился. Говорит, после Рождества и он прибудет в столицу. А, может, и раньше.
От себя отец забросал наставлениями: деньги трать аккуратно, не играй в карты, не увлекайся спиртным. Городских барышень избегай – ничего хорошего в них нет: своя деревенская надежнее для жизни, а любовь так называемая пройдет и оставит оскомину на зубах.
Перечитывая строчки, касающиеся городских барышень, Петр злился. К чему ненужные предостереженья? Отец во многом прав, и большинство местных девушек избалованы и несерьезны, так неужели он думает, что Петр Силин заинтересуется подобной особой? Да и времени нет, чтобы ухаживать за девушками: он вовсе не желает вылететь с учебы. Это барон мог себе позволить порхать с факультета на факультет. Впрочем, кажется, сейчас он взялся за ум.
В дверь комнаты постучали. Петр оторвался от перечитывания писем.
– Входи, кто там такой вежливый, – отозвался он.
Вежливым оказался барон.
– «Помяни черта», – подумал Петр и вопросительно посмотрел на замявшегося у входа Николая.
– Тебе конспект, Ваше благородие? – наугад спросил он, памятуя о том, что тот прогулял несколько лекций по механике.
Николай шутовски развел руками, показывая, что Петр попал в точку.
– На столе, тетрадь в коричневой обложке.
Николай вытащил из стопки тетрадей нужную и открыл на самой середине.
– Ну и почерк у тебя, Петро! – воскликнул он. – У вас в гимназии не преподавали каллиграфию? Это же читать невозможно!
– А сам лекции записывать не пытался? -съязвил Петр.
Николай зевнул.
– Скука ваши лекции, – презрительно сказал он, – Я и так все выучу. А вчера классно погуляли на Каменноостровском в новой ресторации.
Он хотел еще что-то добавить, но его остановил пристальный взгляд Петра.
Николай замолчал. Как получилось, что этот невзрачный деревенский паренек без спроса влезает в его дела и воспитывает почище папаши?
А он, барон Николай – Вольдемар Фридерикс вместо того, чтобы послать подальше непрошенного воспитателя, заглядывает ему в глаза и униженно просит конспекты. Он вспомнил то прекрасное время, когда он приехал из Эстляндии в столицу и… понеслось.
Он снял квартиру на Стремянной улице и каждый вечер прогуливался по Невскому проспекту, разыскивая приключения и тратя деньги. Сначала он посещал музеи и театры, затем дорогие рестораны, а потом скатился до кухмистерских в районе Лиговки.
О посещении университета как-то само собой забылось – Николай даже точно не вспомнил, а на каком факультете он учится – юридическом, или, может быть, биолого – почвенном?
Отец приехал неожиданно – взял и прибыл, чтобы узнать, каковы успехи наследника в учебе, и насколько дорога жизнь в столице? Квартирная хозяйка просветила его в часы отлучки отпрыска, и Фридерикс – старший пришел в ярость! Он обследовал комнату сына и поразился двум вещам – наличию пустых бутылок под кроватью и отсутствию конспектов. Надо ли добавлять, что вернувшегося поздно вечером Николая ожидал горячий прием.
Отец рвал и метал, грозил увезти домой и запереть в глуши, на мызе (затерянный в лесах хутор недалеко от Выру). Николаша клялся и божился, что это в последний раз, что он будет посещать все лекции и семинары и закончит обучение лучше всех. Отец вроде бы и согласился, но в недобрый час заглянула квартирная хозяйка и объявила, что юный барон должен деньги кухарке, прачке, извозчику и ей самой.
Фридерикс- старший крякнул, когда противная баба озвучила сумму, но долги заплатил. После этого у Фридерикса- младшего не осталось ни единого шанса.
Они вернулись на мызу незадолго до Рождества. Восемнадцатилетний Коля жил воспоминаниями о Петербурге, ощущая родной дом, как тюрьму.
От скуки хотелось повеситься, и только надежда на то, что отец когда-нибудь переменит свое мнение, заставляла его вставать по утрам. А потом неожиданно для себя Николай стал вникать в хозяйственные дела мызы и заинтересовался ими. Счета, договоры, поставки, бухгалтерский учет – все проходило через руки Фридерикса – старшего, и Николай учился всему, не стесняясь спрашивать и переспрашивать.
Следующей осенью он снова приехал в Петербург. Теперь-то он не подведет и будет посвящать учебе все время. И квартиру снял у Марфы Петровны – оно и подешевле, да и от Невского подальше.
Возможно, Николай и выполнил бы данное себе обещание, но вмешалась судьба в лице новой квартирантки Фионы.
Марфа Петровна нашла ее на квартирной барахолке на Апраксином дворе. Молодая провинциальная актриса играла в Передвижном театре и искала квартиру в центре города. Район Сенной площади подходил ей, как нельзя лучше.
Она появилась в новом жилище с множеством чемоданов, шляпных коробок и связанных стопками книжек. Рыжие волосы выбивались из-под шляпки, тени пушистых ресниц сливались с тенью от вуалетки, а дорожное платье сидело на новой жиличке, как влитое.
Николай бросился помогать ей и втащил часть скарба в комнату. Она, не скрывая удивления, обожгла его взглядом раскосых серых глаз. Молодой человек залюбовался новенькой – в ее лице было что-то лисье, загадочное. Он невольно улыбнулся.
Девушка расстегнула жакет, стащила с рук тонкие перчатки, похожие на паутинки, и протянула ладонь Николаю.
– Фиона, – представилась она. – Актриса.
Не отрывая взгляда от ее лица, Николай пожал ее руку. На его щеках выступил румянец от внезапного смущения.
– Николай. Студент, – пробормотал он.
Он хотел добавить и про баронство, и про успехи на факультете, но сквозняк залетел в открытую дверь и уронил одну из шляпных коробок – та покатилась прямо под ноги юному барону, а Фиона картинно охнула.
– Я Вам помогу, если хотите, – предложил Николай.
Фиона пожала плечами, но от помощи не отказалась.
Через несколько недель она пригласила нового знакомого на премьеру. Передвижной театр не считался в столице выдающимся: его посещали в основном жители рабочих окраин, однако Николай поблагодарил Фиону и пошел смотреть спектакль.
Играли так себе, словно любители на домашнем вечере, Николая это не смущало. Его не столько интересовали перипетии пьесы, сколько Фиона.
Роман был ярким, но непродолжительным. В конце концов Николаю надоела простецкая публика, легковесные постановки, да и сама красавица.
Окончание романа совпало с появлением в квартире нового жильца – Гриша Ионов представился начинающим поэтом. Гордое звание «вечный студент» новенький предпочел скрыть. Он учился в университете, кочуя с факультета на факультет, и каждый раз его выгоняли за лень и неуспеваемость. Гриша не унывал: он писал вирши, статейки, которые регулярно помещал то в одну, то в другую бульварную газету. Денег не хватало, но вечный студент в те дни, когда в карманах не шуршали купюры и не звенела мелочь, либо разносил почту, либо давал уроки.
Он подружился с Николаем и ввел его в поэтическое сообщество, которое раз в неделю собиралось в доме близ Пяти Углов. Николай и сам попробовал писать стихи, даже книжку выпустил под названием «Северные зори». И хозяйка салона, блистательная Аида, отнеслась к нему благосклонно, но досадная случайность помешала его поэтической карьере.
Нашлись доброжелатели, которые не поленились уведомить Фридерикса-старшего о Колиных успехах в обители муз, даже книжку прислали. И снова папа пришел в ярость. Он излил свой гнев в письме, в котором наотрез отказывался в дальнейшем оплачивать Николашины глупости.
Пришлось заняться репетиторством. И все же Николаша не родился бы бароном, если бы склонил голову и смирился с создавшимся положением. То есть, смириться-то он смирился – а куда ему деваться? Но признаться, что он сам зарабатывает себе на жизнь, было выше его сил. И Николай продолжал поддерживать легенду о разгульном образе жизни, о ресторанах, в один миг оказавшихся ему не по карману, о бесконечных романах. Иногда он вызывал Степана и с шиком возвращался домой на извозчике.
Идея стать инженером-путейцем возникла с появлением Петра Силина. А почему бы и нет? Столько дорог строят по всей необъятной Российской империи – неужели барону Фридериксу -младшему не найдется места службы? И что тогда скажет отец?
Правда, на лекции он не всегда успевал из-за своего репетиторства, отговариваясь байками о загулах в разных компаниях. Кажется, Петя поверил в ресторан на Каменноостровском…
