Читать книгу: ««Киев бомбили…». Оборона столицы Советской Украины», страница 4

22.06.1941, начальник оперативного управления ЮЗФ полковник И.Х. Баграмян, 43 года

Первый день войны уже заканчивался, когда к Ивану Христофоровичу зашел полковник Е.В. Клочков, начальник шифровального отдела штаба Юго-Западного фронта. Он сказал, что из Москвы по аппарату Бодо передается оперативная директива Народного комиссара обороны. Клочков принес первые листы сообщения с наклеенными телеграфными полосками и сказал, что по окончании сеанса связи принесет остальные. Баграмян засел читать, и чем глубже он вникал в суть директивы, тем больше бледнел. Когда его отдел днем направлял в Москву сведения о ситуации на границе, они ее еще толком не знали, многое пришлось домысливать, потому донесения оказывались излишне бодрыми. Москва принимала решения, исходя из этих докладов, и теперь пришло время пожинать плоды их собственного неуемного оптимизма.

Директива содержала совершенно не соответствовавшие действительности итоги первого дня. В ней было просуммировано количество дивизий противника, которые оперативный отдел фронта указывал в сводках, при этом совершенно не учитывалось, что во втором и третьем эшелонах немцы могли разместить гораздо больше войск. В Москве сочли, что против четырех дивизий 5-й армии, например, наступает всего пять дивизий противника – вполне сопоставимые силы. О том, что противник сбил наши приграничные заслоны и от Сокаля на Радзехув двинулся один его танковый корпус, а второй такой же корпус пытается от Устилуга прорваться к Луцку, в Москве вообще пока не знали.

Исходя из неправильной оценки обстановки, Наркомат ставил совершенно непосильную для фронта задачу: «Прочно удерживая государственную границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий, не менее пяти механизированных корпусов, и всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, к исходу 24.6 овладеть районом Люблин…» Схватив стопку покоробившихся от клея листков, Иван Христофорович бегом бросился к Пуркаеву.

Баграмян зачитал ему содержание директивы вслух. Начштаба сначала не поверил. Выхватив листок с текстом приказа о наступлении, он перечитал его, нахмурился, затем, тяжело вздохнув, кивнул на дверь – надо было идти докладывать командующему. Всегда сдержанный в эмоциях Кирпонос, в отличие от своего начальника штаба, не спешил расстраиваться. Он снял трубку телефона и попросил зайти Члена Военного Совета фронта корпусного комиссара Николая Николаевича Вашугина.

Тот был, как всегда, бодр. По его мнению, приказ следовало выполнять. Вашугину оппонировал рассудительный Пуркаев, терпеливо объясняя, что в сложившейся обстановке атаковать противника на участке 5-й и 6-й армий самоубийственно. За последние часы разведка выявила присутствие на главном направлении немецкого удара еще пяти дивизий. Кроме того, в районе Устилуга было замечено около 200 танков, и нет никакой гарантии, что во втором эшелоне не следуют дополнительные танковые и механизированные силы, которые вскоре введут в бой. К утру же фронту в этом районе удастся собрать в лучшем случае семь дивизий: находящимся на удалении 31 и 36-му стрелковым корпусам потребуется пять-шесть суток, чтобы преодолеть пешком расстояние в 150–200 километров, на котором они находились от границы. 9 и 19-му мехкорпусам (мк) для этого понадобится три-четыре дня. Ближайшие к противнику 4-й, 8-й и 15-й мк смогут вступить в бой в лучшем случае через один-два дня.

Следовало признать – противник переиграл их. Когда готовился план прикрытия границы, штаб фронта наиболее вероятным направлением нанесения удара противником посчитал Краков – Львов, потому что здесь на территории Польши проходила мощная железнодорожная магистраль и была хорошо развита сеть дорог. Именно поэтому самые подготовленные и хорошо укомплектованные 4-й мк генерал-майора А.А. Власова и 8-й генерал-лейтенанта Д.И. Рябышева были сконцентрированы в районе Львова. Теперь они оказались в стороне от разгорающейся баталии. Если же учесть, что штатная численность пехотной дивизии вермахта более чем в полтора раза превышала численность советской стрелковой дивизии, преимущество окончательно выходило не в нашу пользу. О каком наступлении в таких условиях могла идти речь?

Пуркаев предлагал просить Генштаб дать разрешение на постепенный отвод войск от границы с навязыванием противнику арьергардных боев, а за это время привести на старой границе в боевую готовность укрепрайоны, сконцентрировать там войска второго эшелона, перебрасываемые из восточных округов корпуса, подготовить мехкорпуса и через неделю встретить здесь противника мощным контрнаступлением.

Лица Вашугина и Кирпоноса мрачнели с каждым приводимым Максимом Алексеевичем доводом. Сначала Николай Николаевич, горячась, пытался перебить начальника штаба, но потом примолк. Когда же Пуркаев закончил излагать свои мысли, ЧВС фронта первым взял слово. Он согласился, что, возможно, все сказанное правильно, однако нельзя упускать из виду моральной составляющей. Если Красная Армия начнет отступать, это сильно ударит по боевому духу народа. Все межвоенные годы населению упорно внушалось, что мы будем громить врага на его территории. И вот теперь, когда есть и необходимые силы, и приказ, мы начнем отступать?.. Нет! Это недопустимо. Свою бравурную тираду Вашугин закончил замечанием, что если бы он не знал Максима Алексеевича все эти годы, то он подумал бы, что тот… запаниковал.

Потом заговорил Кирпонос. Он сказал, что приказ надо выполнять, а не обсуждать. Если командующий каждого фронта начнет выдвигать контрпредложения, вместо того чтобы действовать согласно разработанному общему плану, то ничего хорошего из этого не выйдет. Кирпонос приказал развернуть на север переданные 6-й армии 4-й и 8-й механизированные корпуса и ударить ими в основание вражеского танкового клина. Туда же направить и 15-й мехкорпус. 5-й армии Потапова следовало сдерживать врага до последней возможности. Находившимся в отдалении от фронта войскам предстояло максимально быстро выдвигаться к границе. Захватить Люблин они, конечно, в ближайшее время вряд ли смогут, но контратаковать противника фронт обязан. Пуркаев промолчал.

В это время в штаб прибыли начальник Генерального штаба генерал армии Г.К. Жуков и назначенный утром членом Военного совета фронта Н.С. Хрущев. Они одобрили принятые Кир-поносом решения. После этого Максиму Алексеевичу ничего не оставалось, как окончательно подчиниться.

Жуков рассказал, что, судя по всему, главный свой удар немцы наносят в Белоруссии. Они продвинулись далеко вперед в районе Брест-Литовска. Командование войсками так же, как и здесь, на Украине, готовило там мощный контрудар. Выслушав по телефону доклад командующего 6-й армией генерал-лейтенанта И.Н. Музыченко, Жуков отправился в 8-й мехкорпус. Совещание закончилось, и Иван Христофорович отправился к себе, организовывать подготовку необходимых приказов и доставку их в части. Но прежде всего от него требовали информацию о результатах боев и состоянии подразделений, а со связью ситуация по-прежнему оставалась крайне сложной.

22.06.1941, командующий 36-й истребительной авиационной дивизией (иад) полковник Александр Владимирович Борман, 39 лет

Командир 36-й иад, чьи самолеты прикрывали Киев с воздуха, грустный и подавленный, сидел за столом в своем штабе. Он располагался в полуподвальном помещении здания военной гостиницы на улице Полупанова, 15, неподалеку от Золотых Ворот. Еще утром штаб находился на улице Мельникова в здании бывшей гимназии, но в соответствии с планами, составленными на случай войны, уже во второй половине дня переместился на новое место. Наблюдательный пункт (НП) дивизии разместили неподалеку по адресу Короленко, 36, в гостинице «Киев». С плоской крыши высокого шестиэтажного здания весь город был как на ладони. Туда провели телефоны, установили радиостанцию, накрыли НП маскировочной сетью.

Историческая справка: В 1941 году современная улица Ярославов вал называлась в честь здравствовавшего на тот момент героя Гражданской войны Андрея Васильевича Полупанова. Уроженец Макеевки, до революции он служил матросом Российского императорского флота на Черном море. Здесь в 1912 году вступил в партию большевиков. В декабре 1917 с отрядом матросов присоединился к армии В.А. Антонова-Овсеенко, главнокомандующего войсками Южного революционного фронта по борьбе с контрреволюцией, которые направлялись в Киев для свержения власти Украинской народной республики. 26 января 1918 года после того, как военизированные формирования УНР оставили Киев, Полупанов был назначен первым советским комендантом города, но пробыл на этой должности недолго. Вместе еще с семнадцатью матросами из своего отряда в дни штурма он захватил у петлюровцев бронепоезд «Слава України». Тот был построен еще для императорской армии киевскими и забайкальскими железнодорожниками и изначально назывался «Хунхуз». Сперва бронепоезд сменил имя на «Полупановцы», а затем на более известное «Свобода или смерть». На юге Украины бронепоезд провоевал до августа, после чего в июне его вместе с экипажем перебросили на Восточный фронт в район Симбирска, где в августе окруженный состав команда Полупанова бросила, не успев ни взорвать, ни утопить. Бронепоезд попал к белочехам, назвавшим его «Орлик». После этого бронепоезд еще несколько раз менял хозяев, служа японцам, белоповстанческой армии генерала В.М. Молчанова, дуцзюням Северного Китая, которым служили белые офицеры Харбина в боях против войск Чан Кайши. Команда же Полупанова смогла захватить один из волжских пароходов и доплыть на нем до Казани, где белые отбили пароход и пленили команду, большую часть которой расстреляли. Но Полупанову удалось бежать. Он вернулся на Украину, где с марта по сентябрь 1919 года командовал организованной им Днепровской военной флотилией Украинской советской армии, став ее первым командиром. Затем он служил в Волжско-Каспийской флотилии, командовал отдельной огневой бригадой под Каховкой, потом был командиром бронечастей 6-й армии. В 1941 году находился на административно-хозяйственной работе.

Фамилия у комдива для советского полковника была более чем странная – Борман, такая же, как и у главного функционера НСДАП. Ему уже не раз приходилось выслушивать шутливые насмешки товарищей и ощущать на себе внимательные косые взгляды особистов. Как бы после сегодняшнего дня эти косые взгляды не переросли в действия, весьма для комдива печальные.

Ему было от чего переживать, вверенная Борману 36-я истребительная дивизия сегодня не смогла отразить бомбардировку Киева. Донесения обрисовывали печальную картину. В 7:15 19 двухмоторных «хенкелей» отбомбились по аэродрому в Жулянах, аэропорту в Броварах, авиазаводу, товарной станции, военной части. С высоты в два километра немцы сбросили около 90 осколочных и фугасных бомб калибром от 50 до 100 кг. Погибло 32 человека, в основном жившие в бараках возле аэродрома рабочие, и жители, чьи частные дома располагались рядом. Еще 34 получили ранения.

И-16 1-й, 2-й и 4-й эскадрилий 43-го истребительного авиационного полка (иап) дивизии поднялись в воздух с аэродрома в Малой Ольшанке, который располагался ближе всех к Брест-Литовскому шоссе, вдоль которого немцы летели к Киеву. Первым взлетело звено лейтенанта Чичико Бенделиани. Пилоты увидели только хвосты удаляющихся немецких бомбовозов и погнались за ними. Но настигнуть летящие «порожняком» He-111 у тихоходных «ишаков» не было никаких шансов, немцы имели слишком большую фору. Горячий кавказский темперамент заставил лейтенанта Бенделиани гнать и гнать вперед свой И-16. Он преследовал врагов, сколько мог, и не рассчитал горючее. Чичико пришлось идти на вынужденную посадку, при которой он повредил самолет. Остальные истребители полка немцев даже не увидели, пилоты только понаблюдали за дымами от пожарищ над авиазаводом № 43. 3-я эскадрилья, укомплектованная устаревшими полуторапланами И-153, вообще вылетела с тридцатиминутной задержкой.

2-й полк такого же состава, что и 43-й иап, – три эскадрильи И-16 и одна И-153, расквартированный в Брусилове, также взлетел с опозданием и перехватить немцев не смог. Поднимались в воздух и самолеты находившихся на стадии формирования 254-го (Бровары) и 255-го (Бородянка) полков. В первом командир звена мл. лейтенант Ф.В. Андрейченко при взлете разбил свой самолет и погиб сам. Александр Владимирович тяжело вздохнул: они еще даже не начали воевать, а уже несут потери.

К концу дня он узнал, что по всему приграничью Юго-Западного фронта аэродромы также подверглись многократным бомбардировкам. То, чего так опасался его старый приятель Женя Птухин, командующий ВВС округа, а теперь фронта, – свершилось. Птухин запрашивал у Москвы средства на маскировочные сети, на ангары, просил разрешить переместить часть самолетов с забитых приграничных аэродромов на запасные тыловые, просил разрешить сбивать немецкие самолеты-разведчики, которые по несколько раз на дню нарушали границу, вторгались в воздушное пространство СССР и аккуратно фотографировали взлетные полосы. Но средства не дали, самолеты отводить в тыл запретили, сбивать нацистов не разрешили. К данным о скоплении немецких войск у границы, которые получили летчики, отправленные Птухиным на свой страх и риск в разведку за линию границы, не прислушались. А теперь… теперь Женю наверняка сделают за этот разгром «козлом отпущения»… И Бормана заодно.

Александр Владимирович достал из сейфа початую бутылку коньяку, выпил 50 грамм. Затем, подумав, повторил. Вспомнилась молодость, когда они только познакомились с Женькой. Это случилось в Егорьевской теоретической школе. Здесь пилотов Гражданской войны, которые кое-как научились летать, подсматривая за более опытными товарищами, а то (и такое бывало) самоучек, обучали азам летной теории. Курсанты в шутку прозвали школу «теркой». Вот в ней в 1923 году и познакомились ветеран недавних боев старший моторист авиаотряда Женя Птухин и красноармеец летучей почты Саша Борман, им тогда было всего по 21 году на брата. Друзья так и кочевали вместе по летным учебным заведениям – после Егорьевска была Липецкая летно-практическая школа, потом Борисоглебская летная школа, потом Серпуховская высшая школа стрельбы и бомбометания.

После учебы жизнь раскидала их по разным гарнизонам. Птухину в 1937 году повезло попасть в Испанию, где он стал «генералом Хосе», командующим истребительной группой республиканских ВВС. Затем его назначили главным советником командующего республиканской авиацией Игнасио де Сиснероса. По возвращении из заграничной командировки в марте 1938 года Женя стал командующим ВВС Ленинградского военного округа. Он сразу перетянул к себе старого друга. Бормана назначили помощником командира легкой авиационной бригады. Здесь, под Ленинградом, они вместе успешно воевали с белофиннами, за что Женьке дали Героя Советского Союза. Когда Птухина в мае 1940 года перевели в КОВО, он назначил Александра Владимировича уже на должность командира 36-й истребительной дивизии. А теперь нерадивый комдив подвел командира и своего лучшего друга…

Зазвонил телефон, Борман снял трубку. На том конце провода раздался привычно деловой голос Птухина. Друзья кратко поздоровались. Евгений Саввич сказал Борману, чтобы тот срочно сдавал дивизию новому командиру, герою Зимней войны полковнику Зеленцову. Принято решение назначить его, Сашку, заместителем по истребительной авиации помощника по ПВО командующего войсками Юго-Западного фронта. Птухин порекомендовал кандидатуру Бормана Кирпоносу, и тот согласился с его доводами. Необходимо срочно налаживать, фактически создавать с нуля систему предварительного обнаружения вражеских самолетов, координировать работу истребительных полков. Борману оставалось только утвердительно кивать и говорить «да». После окончания разговора он допил из стакана остатки коньяка и поставил полегчавшую бутылку обратно в сейф – предстояло много работы.

Историческая справка: Е.С. Птухин был арестован 27 июня 1941 года и направлен в Бутырскую тюрьму. Здесь ему предъявили обвинение в участии в антисоветском военном заговоре. Показания на него еще в последние предвоенные дни дали арестованный накануне бывший начальник ВВС РККА Я.В. Смушкевич и еще целый ряд людей. Не выдержав пыток, Птухин скоро и сам дал показания, что с 1935 года являлся участником антисоветского военного заговора, куда был завербован Уборевичем. Потом он отказался от самооговора, признав только, что «преступно руководил вверенными ему войсками», но это ему уже не помогло. Его расстреляли 23 февраля 1942 года и полностью реабилитировали только после смерти Сталина 6 октября 1954 года.

Город

За окном плыл самый короткий летний вечер 1941 года. Удивительный день, застрявший между миром и войной, когда первый уже закончился, вторая же только готовилась вступить в свои права. Люди уже начинали понимать, что случилось необратимое, однако все еще жили привычной жизнью мирных граждан.

Киевские кинотеатры демонстрировали последние киносеансы. Актеры Московского театра сатиры, которые приехали сюда на гастроли со спектаклями «Мелкие козыри» и «Неравный брак» (22 июня), «Слуга двух господ» (23 и 24 июня), выходили в очередной раз кланяться на бис. Джазовый оркестр БССР под управлением Эдди Рознера исполнял последние композиции.

А где-то западнее, в пятистах километрах от столицы Украины, тысячи солдат и командиров уже вели кровопролитные бои, принимая на себя страшный удар сильнейшей на тот момент армии мира.

На всем протяжении западной границы СССР располагалось 475 застав. Ни одна не отступила без приказа и не сдалась. Уцелевшие пограничники готовились к новым боям или выходили из окружения. Гарнизоны ДОТов приграничных укрепрайонов вели огонь из казематных орудий и пулеметов по рвущимся через переправы немецким колоннам и подрывали себя вместе с немецкими штурмовыми группами. Летчики гибли в воздухе от огня многократно превосходящего их противника и на земле, под бомбежками. Командующие 87-й и 124-й стрелковых дивизий, на позиции которых оказалось нацеленным острие основного удара группы армий «Юг» и 1-й танковой группы Клейста, собирали свои поредевшие разрозненные подразделения, чтобы утром снова начать бои, уже в окружении. 1-я артиллерийская противотанковая бригада полковника Москаленко, которая в уникальном встречном бою нанесла серьезный урон немецкой 14-й танковой дивизии, перемещалась юго-восточнее, чтобы снова встать заслоном перед наступающим противником…

Ничего этого киевляне не знали. Не знали и не подозревали, что утром 22 июня 1941 года всесокрушающая огненная буря начала свой разбег от границы, готовясь накрыть их родной город. 22 июня 1941 года в Киеве погибли от бомб и пожаров первые люди. В дальнейшем число жертв будет только увеличиваться.

Глава 2
Пока шли приграничные бои

23.06.1941, киевлянин Федор Федорович Худяков, 36 лет

Федор вышел из здания вещевого склада на Печерске, к которому он был приписан по линии военкомата, запрыгнул на подножку машины и сказал водителю, чтобы тот ехал к ближайшему бомбоубежищу.

Весь вечер воскресенья, всю ночь и все сегодняшнее утро он получал на складах и развозил имущество для бомбо- и газоубежищ: постельное белье, одеяла, медикаменты. Для этого Федору выдали грузовую машину с водителем, необходимые ордера и список адресов. Одновременно инженерно-технический персонал занимался получением и установкой в убежищах вентиляторов. К этому делу привлекали управдомов и рабочих, которых удавалось найти.

Ночью все фонари в городе потушили, опасались бомбежек. По темному безлюдному Киеву ездить было непривычно и довольно страшно. Только утром 23 июня через райжилуправления всем домоуправлениям была передана команда, чтобы они обеспечили покраску бордюров и нанесение на асфальтное полотно свежей разметки, чтобы шоферы хоть как-то могли ориентироваться в полутьме.

По правилам в день объявления мобилизации Федор должен был явиться по месту постановки на воинский учет, чтобы его не посчитали дезертиром. По дороге заглянул на склад, к которому был приписан, и обнаружил там толпу народа.

Какой-то начальник строго выговорил Худякову, чтобы тот не добавлял бардака, а ждал призыва дома. Федор, пользуясь случаем, заскочил на машине еще и в военкомат, где ему также рассказали о преимуществах ожидания повестки в домашних условиях, и киевлянин со спокойным сердцем отправился дальше. Домой Худяков попал в районе обеда.