Читать книгу: «Последнее лето», страница 4

– Он где сейчас?

– Работает-то? Так… в совхозе всё.

– А кем он там?

– По-разному, – Клавдия неопределённо склонила голову набок.

– Как это – по-разному? – не поняла дочь.

– Ну так-то всё больше на тракторе, а ежели когда проштрафится, так снимают с трактора. Тогда в разнорабочие ставят.

– Как это – проштрафится? В каком смысле?

– Ну… – Клавдия замялась, – ежели пьяный когда попадётся или прогуляет.

– Что, так и пьёт?

Мать словно бы виновато пожала худыми плечами:

– Да не так, чтоб уж шибко, но бывает. Загуляет, так может и день, и два на работу не ходить, а то и боле. Но, когда тверёзый, так работник хоть куда, не нарадуются. Поэтому и не выгоняют вовсе-то, жалеют. Ссадют с трактора на неделю, на две, а потом опять. Ведь работает-то, так на время не глядит: ночь-полночь может и пахать, и косить, и всё, чего надо. Безотказный. Если б не водка эта проклятущая…

– Понятно. А Татьяна у него? Она-то как?

– Татьяна? Да она всё там же, в детском саду воспитателем.

– Ничего живут? Или ругаются?

– Так, ежели пить зачинает, так и ругаются, бывает, не без этого. Кому ж поглянется-то? А когда не пьёт, так грех жаловаться, мирно живут. Он заезжал намедни-то, сказывала я ему, что вы приехать сулились. Говорил, может, заедет.

И словно в подтверждение её слов вдалеке послышался треск мотоцикла и буквально через минуту к дому подрулил «Иж» с коляской.

– А вот и он, лёгок на помине, – встала с крылечка Клавдия.

Калитка распахнулась, и в ограду быстро вошёл Андрей – невысокий, худощавый, в пыльных брюках и рубахе с коротким рукавом навыпуск. Широко улыбнувшись, он распахнул руки и радостно крикнул:

– Здоро́во!

– Привет, привет, – заулыбалась Наталья. – Только что о тебе говорили, а ты тут как тут нарисовался.

– Богатым, наверное, буду. – Андрей осторожно приобнял сестру. – Привет, сеструха! Не замарать бы тебя… А чего говорили? Ругали, поди? Привет! – Продолжая улыбаться, он подошёл к Юрию и протянул руку.

Тот не поднимаясь пожал протянутую ладонь:

– Здоро́во.

– Ты, прям, как на сносях стал, – захохотал Андрей и легонько хлопнул Юрия по животу.

Зять с шурином были одногодки, но внешне Юрий выглядел лет на десять старше. Он сдержанно усмехнулся в ответ и снисходительно посмотрел на Андрея:

– Трудовая мозоль. А ты всё такой же, словно и не кормят тебя.

– Да-а… Наверное, не в коня корм. А где батя?

– В огород зачем-то пошёл, не знаю, – ответила Клавдия.

– Понятно.

Стали разговаривать: кто как живёт, у кого какие новости. Болтали, смеялись, что-то вспоминали. Матвей слышал в огороде, как подъехал на мотоцикле сын, но выходить не торопился: не было настроения.

– А ты, кстати, чего не на работе? – спросила брата Наталья.

– Здрасьте… – усмехнулся тот. – Сегодня, вообще-то, воскресенье. Выходные никто не отменял.

– Интересно, с каких это пор летом в деревне выходные по дням недели стали считать, а не по погоде, а? Погодка-то шепчет.

– Да мне плевать, – презрительно скривил губы Андрей. – Это, вон, кто на тракторе, те пусть и пашут, и сеют без выходных-проходных. А у меня воскресенье.

– А-а, – протянула сестра, – понятно. Так ты сейчас безлошадный, значит? Сняли?

– Да оно мне не шибко-то и надо, – равнодушно пожал плечами брат.

– А зарплата? Денег-то меньше ведь платят.

– Нам хватает, – Андрей сунул руки в карманы, – так что, вы за нас не переживайте.

– Да я и не переживаю. – Наталья подошла к крыльцу и села рядом с матерью. – Мне-то чего переживать.

На какое-то время замолчали. Андрей прошёлся туда-сюда, пиная по двору сухую веточку. Юрий, сидя на лавке, смотрел себе под ноги. В сенках послышались шаги, на крыльцо вышел Матвей.

– Здоро́во, – поздоровался с сыном.

– Привет, батя. Чего ты там в огороде делаешь-то?

– Так… проверил кое-чего. Огурцы нынче какие-то совсем вялые. Взошли вроде бы хорошо, а потом стоят в одной поре, не растут. Не знаю, будет толк с них или нет, а то, может, ещё подсаживать придётся.

– У нас тоже они не шибко, – согласно кивнул Андрей. – Да нынче все жалуются. Год, может, такой.

– Может, и год такой.

Снова замолчали. Андрей ещё потоптался в нерешительности по двору, потом глянул на сестру, на Юрия:

– Ну так чего, может, за приезд, а? Того?

– Чего – того? – не поняла Наталья.

– Ну… приезд-то отметить бы надо. А то сто лет уж не виделись, ёлки зелёные!

– Да мы уже отметили, – повела плечом Наталья и глянула на мужа. – В обед.

– Ой, господи… – прошептала Клавдия, недовольно поджав губы. Возразила тихонько сыну: – Ну к чему это опять?

– Что значит – к чему? – поднял брови Андрей. – Я ж говорю: за приезд – святое дело! А, Юрок?

Юрий протяжно вздохнул, словно раздумывая, пожал плечами:

– Не знаю…

– Да чего тут знать-то? – настаивал Андрей. – Натаха?

– Я не хочу. – Та отрицательно помотала головой.

– Юрок, ну так, может, мы с тобой вдвоём тогда посидим? – глянул Андрей на зятя. – Поболтаем, расскажешь, чего там у вас в городе хорошего.

Тот снова неопределённо пожал плечами, глянул искоса на Матвея и согласился:

– Ладно, давай посидим.

– Тогда, может, ко мне, а? Чтоб местное население не смущать.

– Юр, может, не надо? – протянула Наталья. – Нам же ехать завтра. Будешь с запахом.

– Как завтра? – удивился Андрей. – Вы чего, завтра уже обратно собрались?

– Ну да, надо, – кивнул Юрий. – Ничего, я немного, – успокоил он жену. – Всё равно после обеда только поедем, выветрится,

– Ну всё тогда! – Андрей улыбнулся и потёр ладони друг о друга. – Как говорится, вперёд и с песней!

Клавдия болезненно поморщилась, зашептала:

– Господи Исусе, прямо не знаю, тошнёхоньки мне…

– А твоя-то как? Это… Татьяна? Не будет против? – спросил на всякий случай Юрий.

– А чего она? Гости же, не просто так. Сейчас в магазин заскочим, возьмём чего‑нибудь и посидим как белые люди: чинно, благородно.

– Тебе ж на работу завтра, – напомнил сыну Матвей. – С трактора попёрли, хочешь, чтоб вообще с совхоза турнули?

– Бать, – скривил щёку Андрей, – да всё нормально будет. Юрке, вон, завтра вообще за руль. Маленько посидим и всё, – он успокаивающе махнул рукой. – Время-то детское ещё. – Глянул на часы. – Четыре, вон, только доходит. Пошли, Юрок! Там в коляске каска лежит, надевай и поехали.

Зять поднялся с лавки. Пить особого желания у него не было, но сидеть весь вечер у стариков тоже не хотелось: разговор с тестем подпортил настроение. Выходило так, что в этом смысле Андрей подвернулся как нельзя кстати.

– На чём катаешься-то? – спросил Юрий, с усмешкой осматривая Андреев мотоцикл, когда они вышли на улицу.

– Так, всё на том же, на «Планете». А ты, я смотрю, растёшь, – Андрей кивнул на сверкающие «Жигули». – У тебя же, вроде, «трёха» была.

– Была да сплыла. Развиваться надо, шуряк, вперёд двигаться. А иначе нам удачи не видать, – хохотнул Юрий. – Го́да ещё лайбочке нету. – Он ласково похлопал машину по крыше.

– Юр, ну ты недолго только, хорошо? – попросила мужа Наталья, тоже выходя на улицу.

– Да недолго, недолго… Не боись, – успокоил тот жену, надевая каску. – Ты тут за машиной приглядывай.

– Хорошо. Когда тебя ждать-то?

– Да чего меня ждать… Когда приду, тогда приду. – Юрий сел на сиденье позади водителя.

– Натах, да я ж говорю: пару часиков посидим и всё. – Брат торопливо топнул по заводной ножке раз, другой, мотоцикл завёлся. Перекинув ногу, Андрей ловко запрыгнул на водительское место, и мужики тут же уехали, оставив позади себя сизое облачко выхлопных газов.

– Знаем мы его «маленько». У него маленько-то не получается, – пробормотал Матвей, когда дочь вернулась во двор.

– М-да… – задумчиво протянула Наталья. Потом глянула на отца: – А вообще-то, пап, ты сам виноват.

– Я? Это в чём же это? – изумлённо поднял брови Матвей.

– А вот если б ты к Юре со своей моралью не полез, так он сейчас, может, и не уехал бы. Я же видела, как у него настроение испортилось после вашего разговора. А Юра бы не поехал, так и Андрей не пил бы сегодня.

– Вот молодец ты какая! – усмехнулся отец, хлопнув себя ладошкой по колену. – Свалила с больной головы на здоровую. Твоему Юрию сейчас что – и слова не скажи? Нацеловывать его прикажешь? Нет уж, что думаю, то и говорю, вот так вот.

– Ой, старик, ну ты как всегда, – поддержала дочь Клавдия. – Вечно со своим языком лезешь куда не просят.

– Да ну вас! – насупился Матвей. – Мне девятый десяток идёт, помирать скоро, а они учить меня надумали. – Он поднялся, стряхнул со штанины прилипшую травинку, и пошёл в дом.

Клавдия, после того, как старик ушёл, решила пойти в огород – надо было прополоть грядку с луком, до которой всё никак не доходили руки.

– Мам, может, тебе помочь? – предложила Наталья.

– Нет, нет… не надо, сама управлюсь, – замахала рукой старуха. – Сиди, отдыхай. Кого там, делов-то…

И дочь не стала настаивать, тем более, что отца, который мог бы снова пристыдить её, поблизости не было. Но если честно, то и помощь-то она предложила без особого энтузиазма, более из соображений, что так принято, а не потому, что действительно хотела помочь матери полоть траву. Нет, от деревенской работы она давно уже отвыкла, и когда мать сказала «не надо», то вздохнула даже с некоторым облегчением.

– Ну как знаешь, хозяин-барин. Вернее, хозяйка, – усмехнулась она и, оставшись во дворе одна, села на крыльцо.

Да, от деревни Наталья отвыкла и, если первое время после отъезда на учёбу в город она реденько, но всё же грустила по родному дому, то через пару-тройку лет – наоборот: приезжая к родителям на каникулы или на праздники, старалась поскорее уехать обратно. Подчас даже придумывала несуществующие причины, требовавшие отъезда, тем более что уличить её в обмане никто не мог.

По большому счёту и в этот свой приезд она могла бы остаться и на неделю, и даже больше, но желания такого у Натальи не было. Зачем? Полоть грядки? За водой ходить на колодец? В туалет каждый раз бегать на улицу, в этот, извините за выражение, нужник, с его запахами и мухами? Бр‑р… нет уж, увольте. Все эти деревенские «прелести» вовсе её не привлекали, их ей вполне хватило в детстве. Просто погостить у родителей? Пожить у них подольше? И это ни к чему, они давно уже привыкли жить сами по себе, одни, так что… Можно подумать, какая-то неделя что-то решит. Повидались, пообщались, подарки подарены, чего ещё надо? Чего тут высиживать?

Вообще, свою деревенскую бытность Наталья всегда вспоминала без особой теплоты. Даже то, что это было время детства, школьные годы, ранняя юность, иными словами, всё то, что выходит на первый план, когда человек ностальгирует по прошлому, – даже это не делало воспоминания приятными. Почему‑то ей больше вспоминалось не что-то доброе и хорошее, что несомненно тоже было, а теснота, в которой они жили впятером в маленьком доме, полати⁶, на которых приходилось спать, морозные зимы с буранами, переметавшими дороги так, что ни пройти ни проехать, грязь по колено в межсезонье и прочие малоприятные детали сельского быта.

Мимо по улице, заглядывая через забор, не спеша прошёл Саня Саенко. Увидев Наталью, радостно заулыбался:

– Здорово, Наталья! – Он остановился у калитки и приветливо махнул рукой.

– Здравствуй, Саша, – вяло улыбнулась та в ответ.

– В гости приехали?

– Угу, – коротко ответила Наталья.

– Понятно, – протянул Саенко, продолжая непонятно чему улыбаться. Сам-то он был не прочь поболтать, для этого и пошёл мимо Заречневского дома. – Как жизнь-то вообще?

– Нормально.

– Ясно. – Саня, видя, что Наталья не выказывает никакого желания к разговору, несколько стушевался, замялся. – Ну ладно, пойду я, тогда, – словно бы спрашивая разрешения, сказал он.

– Ага, счастливо, – кивнула та и отвернула голову в сторону.

И Саенко, сунув руки в карманы, побрёл дальше.

Давным-давно Наталья с Саней были одноклассниками и даже какое-то время – не то в шестом, не то в седьмом классе – дружили. Он ходил за ней хвостиком, когда она шла в школу и обратно, пару раз даже носил её портфель, но после того, как малышня начала, глядя на них, приговаривать «тили-тили тесто…», Наталья портфель Сане больше не давала и стала сторониться его. Чуть позже, когда она заканчивала десятый класс, Саенко, учившийся в то время в сельхозтехникуме, попытался было снова задружиться с ней, стал оказывать знаки внимания, демонстрируя серьёзность своих намерений, но Наталья резко осадила его и на этом дело закончилось, так толком и не начавшись.

«Слава богу, отвёл господь от ухажёра, – думала она сейчас, посмотрев в спину удалявшемуся Саенко. – А то так и сидела б в деревне этой по сей день». Но сидеть в деревне Наталья не собиралась никогда. По крайней мере уже с пятого класса, когда они съездили однажды от школы на экскурсию в областной центр, она чётко определила для себя – как только закончу школу, так сразу же и уеду сюда, в город. С тем и жила последующие годы.

Да, честно говоря, в последнее время её и город этот уже перестал устраивать, казался не таким уж и большим, и хоть и областной был центр, но в масштабах страны, как ни крути, а всё равно периферия. Хотелось чего-то большего, чтоб театры были, музеи, красивые дома, проспекты, достоприме-чательности разные, возможности… Она вообще не понимала, как некоторые живут вот так вот, как её родители, как этот Саенко, как брат Андрей, почти всю свою жизнь на одном и том же месте, да ещё и в деревне. Понятное дело раньше, лет сто назад, когда попросту деваться было некуда, но сейчас‑то? Что хорошего в этой деревне? Зимой печку топи, снег греби, летом огород, сходить некуда, посмотреть нечего… Ну уж нет, такая жизнь не для неё.

Она могла бы даже укатить со своим первым мужем на ПМЖ⁷ в Израиль; нашлись у него там какие-то родственники, вот он и засобирался. Наталья была уже практически готова к этому шагу, и то, что в её жилах не было ни капли еврейской крови, и то, что надо было не просто куда‑то уезжать, а менять страну, гражданство, её сначала вовсе и не пугало. Но когда до отъезда оставался какой‑то месяц, когда уже и документы все были почти готовы, вдруг пошла на попятную. От ставшей в какой-то момент не абстрактной, а вполне осязаемой мысли, что она уедет так далеко и насовсем, ей сделалось настолько страшно, что, как ни увещевал её супруг, какие только доводы ни приводил, она упёрлась и осталась в Союзе. Она сама тогда толком не могла объяснить почему осталась: может, из-за того, что вдруг не умом, а сердцем почуяла, что там, куда она собралась, всё совсем другое – другой язык, другая вера, другие люди, другой климат; может, из-за того, что Валерка тогда был совсем ещё маленький, в школу даже не ходил; может, испугалась предстоящего разговора с родителями, которых к тому времени ещё даже и не известили о предстоящем отъезде на землю обетованную, а может, всё это вместе взятое. И как часто бывает в таких случаях, потом уже, когда переиграть ничего было нельзя, спрашивала себя: «А вдруг сглупила, вдруг и надо было ехать? Вон их сколько туда уехало, и ничего, живут как-то же. Да и не «как-то же», а вполне себе неплохо живут».

Впрочем, сильно она ни о чем не жалела, так как свой второй брак – с Юрием, считала довольно удачным. Во всяком случае, для немолодой уже женщины с двумя детьми – даже очень и очень удачным. Юрий, конечно, тоже не молоденький уже был, и алименты платил на ребёнка от первого брака, но с его материальным положением он вполне мог найти себе кого‑нибудь помоложе, да и без детей. По крайней мере, так казалось Наталье. И, что немаловажно, с новым мужем они оказались единомышленниками в том вопросе, что сидеть на одном месте нечего, а надо стремиться к чему-то большему. И это большее в последнее время чуть-чуть даже замаячило на горизонте. Совсем чуть-чуть, но – замаячило. Дело в том, что у Юрия образовались новые связи, причём не абы где, а в самой столице, и был уже даже разговор, что, дескать, хорош в Сибири своей сидеть, надо бы на простор выбираться, туда, где решаются все дела, где больше перспектив и возможностей, и где крутятся все деньги. И если всё это получится, то и сына проще будет в МГИМО пристроить, да и вообще – Москва она и есть Москва. Но говорить об этом открыто было пока ещё преждевременно, боялись вспугнуть, сглазить. Поэтому молчали, и даже при Валерке речи об этом не заводили.

Вот и сидела сейчас Наталья на крылечке родительского дома, а мыслями была далеко-далеко отсюда, даже не слышала, как разговаривает мать с курицами в стайке, как ходит в сенках отец, как бренчит цепью в огороде Амур и как сосредоточенно гудят на цветах пчёлы.

Юрий пришёл к восьми. Видно, что выпивший, но на ногах стоял крепко. К этому времени успели поужинать и почти управились по хозяйству: Клавдия подоила корову, покормили овечек, собаку, а Матвей с Валеркой полили почти все грядки, остались только огурцы. Когда Валерка вернулся домой, мать было накинулась на него, но Матвей заступился за внука, и Наталья, махнув рукой, отстала. Сейчас Валерка черпал из бочки вёдрами воду, подносил к огуречной гряде, а дед ковшом поливал под корень вялые плети.

Юрий, войдя во двор, тяжело опустился на крыльцо и протяжно зевнул. Наталья, которая с матерью в это время была дома, услышав, как хлопнула калитка, вышла на улицу:

– Ну как, отметили приезд?

– Слушай, а чая у них нету? – вместо ответа спросил жену Юрий. – Я бы сейчас чайку сладенького попил.

– Сейчас сделаю. – Наталья ушла обратно в дом и через пять минут вынесла большую кружку горячего чая. – На, держи. Только осторожнее, кипяток.

Юрий, подув на чай, сделал пару осторожных глотков и удовлетворённо кивнул. Следом за дочерью из дома на крылечко тихонько вышла Клавдия – не нужно ли зятю ещё чего‑нибудь? Тот тяжело вздохнул, снова отхлебнул из кружки, усмехнулся и сказал с ухмылкой:

– Ну и балбес всё-таки этот Андрюша ваш.

– Ой, господи, – пробормотала Клавдия. Страдальчески сморщив лицо, спросила: – Чего он там?

Юрий оглянулся на тёщу:

– Пардон, мамаша, не заметил вас.

– Чего случилось-то? – хмуро спросила Наталья.

– Да… – муж лениво махнул рукой. – Там в магазине ещё мужик какой‑то к нам прибился. Братик твой сказал, что друган его, Иваном кличут. Вот… Ну, короче, две бутылки коньяка взяли, посидели, думал, всё, хватит, а ему мало. Пристал ко мне – пошли ещё возьмём, да пошли ещё возьмём. Кое‑как отвязался.

– Ой, господи, господи… – снова зашептала Клавдия, качая головой.

– Ты представляешь, – Юрий посмотрел на жену, – у них тут «Белый аист» свободно стои́т. Я аж обалдел. В городе днём с огнём не найдёшь, а тут, в дыре этой – пожалуйста. Спросил у продавщицы, говорит, завезли недавно пару ящиков, да никто не берёт, дорого, и не пьют тут у них такого. Во дела…

– Ну так у них тут снабжение-то другое, тут же геологи. Оно и раньше так было. В городе нету, – ту же тушёнку возьми или молоко сгущённое, – а тут было, завозили. Даже сапоги финские как-то выбрасывали, дублёнки.

– Ну, так это раньше. Я думал, сейчас-то везде всё одинаково. Завтра домой поедем, надо будет остановиться у магазина, взять бутылок десять про запас, я попросил на всякий случай, чтоб оставила.

Клавдия помялась с ноги на ногу, спросила:

– Так, а Андрей-то чего?

– А? Кто? – Юрий, повернувшись всем телом к тёще, глянул на неё снизу-вверх. – Андрей? Да я почём знаю… Пятёрку выпросил у меня, я сюда пошёл, по деревне ещё немного прогулялся, посмотрел, чего тут у вас хорошего, а они с тем мужиком куда-то подались.

Клавдия огорчённо замотала головой и, что-то бормоча себе под нос, ушла в избу.

– Уж не говорил бы при ней, – попеняла мужу Наталья. – Чего мать лишний раз расстраивать.

– Ну уж, прямо… расстраивать… А то она его не знает.

– Ну, всё равно.

Юрий поморщился:

– А-ай… – Повертел головой по сторонам. – А Валерка где? Не нагулялся ещё, что ли?

– Да в огороде он с дедом. Грядки, кажись, поливают.

– Понятно. Воспитание трудом. Ну что ж, дело хорошее. Пойду тоже в огород схожу. Надо посетить одно ма-аленькое помещеньице. Мадам, вы не возражаете?

– А если возражаю, так не пойдёшь? – усмехнулась в ответ Наталья.

– А если вы против, так я могу прямо здесь, – муж показал рукой на двор.

– Иди давай… Здесь…

Юрий засмеялся:

– Шучу, шучу. – Грузно поднявшись, он пошёл в огород.

Валерка с Матвеем к тому времени уже сделали все огородные дела. Старик сидел на своём чурбаке у столярки и смотрел, как внук играет с Амуром. Увидев зятя, спросил:

– Ну как? Посидели?

– Посидели…

Юрий, сходив в туалет, вернулся, повертел головой в поисках, на что бы присесть.

– Вон, за грядкой огуречной табуретка стоит, ежели сесть хочешь, – показал рукой Матвей, догадавшись о желании зятя.

Тот взял табуретку, вынес на дорожку и сел. Хоть и не сложился у него с тестем разговор днём, но сейчас, после того как выпил, у Юрия снова появилось желание немного поболтать.

– Так что, папаша, вот такие дела… – сказал зять и поцокал языком.

Старик удивлённо посмотрел на него:

– Какие дела?

– Кирдык, похоже, социализму вашему приходит, – криво усмехнувшись, зять глянул на Матвея.

Тот посмотрел в мутноватые глаза Юрия:

– Это почему ж он мой?

– Ну а чей? Вы ж его строили.

– А ты не строил? Сам же говоришь, пять лет только до пенсии осталось. Вон сколь, выходит, строил.

– Не, папаша, я ничего не строил, – помотал головой Юрий.

– Ну так и я не строил. Жил да жил себе.

– Ну да, ну да… – Зять сорвал травинку, взял в зубы. – Жили-были и приплыли… – задумчиво произнёс он, глядя себе под ноги. – А социализму всё равно кирдык приходит. Не оправдала себя идея-то, не оправдала. Вон, в газетах-то чего пишут. Вся верхушка ворует. Прогнило всё насквозь, номенклатура… Дворцов себе понастроили, привилегии сплошные. В Средней Азии как были эти… как их… баи, так и остались. Вон, Гдлян с Ивановым⁸ разворошили гнездо, так их самих потом прищучили. Мафия кругом! Ну ничего, Ельцин придёт, он им всем покажет.

– Ельцин? А он чего – из другого теста сделанный?

– В смысле – из другого теста?

– Сам же говоришь, верхушка ворует, а Ельцин-то твой кто – не верхушка?

– Не, он другой, – возразил зять, по-прежнему вертя в зубах травинку.

– Ну да… Был бы другой, так не был бы в верхушке этой.

– Гм… – Юрий усмехнулся. – Не знаю, не знаю… – Поднялся с табуретки, подошёл к бочке с водой. – Папаша, вода чистая?

– Из колодца натаскана да с дождей набралась. А чего делать собрался? Ежели пить, так не посоветую, лучше в избу сходи.

– Да нет, умыться хочу. – Зять скинул рубашку, обнажив полный белый торс с обвислыми грудями, зачерпнул ладонями воды и энергично растёр лицо, обтёр шею. – Бр-р… Хорошо.

– Так, значит, говоришь, власть виновата, что, как ты выражаешься, кирдык социализму приходит? – спросил Матвей.

– Ну а кто ещё? Рыба завсегда с головы гниёт. – Юрий стряхнул с головы капли воды.

– А народ не при чём?

– А чего народ?

– Народ не воровал? Только начальство?

– В смысле?

– Чего «в смысле»? В прямом смысле. Ты говоришь, власть проворовалась, а я тебя спрашиваю, народ-то не воровал? Не тащили с работы, кто что мог?

– Ой, да бросьте вы… Может, и тащили, да сколько там работяга утащит?

– Один немного, а мильоны? Что, не так, что ли? А то начальство у вас завсегда виновато. Все хороши́.

– Матвей Иванович, а чего вы их защищаете? Вы же, насколько я знаю, сами в начальниках никогда не ходили.

– А при чём тут это? Ты по совести думай, а не как бы себя получше выгородить. У нас, вон, в леспромхозе только ленивый тёсу мимо конторы не уволок. Бутылку-две поставят кому надо, и готово. Зина, вон, соседка напротив живёт, так про сына своего сказывала. Он у ей на мясокомбинате работает, так килограммами каждый божий день тащат. Одних ловят, содют, а другие всё равно тащат.

– Так, начальство-то ещё больше тащит! Они тысячами, десятками тысяч воруют, вагонами! Чего вы о людях? У людей и так ничего нет, вот и тащат.

– А может, наоборот – тащат, потому и нет ничего? И начальство твоё… Оно откуда берётся? С луны, что ли, на землю падают? Тот же народ оно и есть. Пока он в простых ходит, так ничего ещё кажется, а как чуток приподнимется, смотришь – и не узнать. Так что, ты, зять, прежде на себя посмотри, а потом уж про «кирдыки» рассказывай.

– А чего я? – Юрий снова надел рубашку, сунул руки в карманы.

– А того, что, если б ты хлястики к ботинкам своим сразу пришивал да продавал бы их по нормальной цене, а не потом втридорога, так, может, оно и лучше было бы. И дефицита не было бы, и никаких «кирдыков». Если б честно все работали.

– Матвей Иванович, вы опять начинаете? Дались вам эти хлястики, ей богу! Рассказал на свою голову… Давайте не будем, а то точно поругаемся. – Зять подошёл ближе к тестю. – Дефицит у нас и до кооперативов был, так что… Не надо всё на меня валить. И вот скажите, а вы сами за свою жизнь с работы так-таки ничего и не утащили? Ни гвоздика не взяли?

Матвей серьёзно посмотрел на зятя:

– Нет, не утащил.

– Ну, тогда вы уникум. – Юрий развёл руками. – Или святой, прямо.

– При чём здесь святой? Совесть иметь надо, вот и всё.

– А-ай… – Зять безнадёжно махнул рукой. – Опять про совесть свою. По-вашему, выходит, я бессовестный, так, что ли?

– А это ты уж сам думай.

– Ой, ладно! – Юрий поморщился. – Всё, хватит…

Матвей умолк. Ему вдруг стало грустно, он отвернулся и опустил голову.

Валерка, игравший всё это время с Амуром, наконец оставил собаку и, вымыв в бочке руки, спросил:

– Дед, а когда на рыбалку пойдём? Я хоть завтра готов.

– Завтра-то уж, поди, не надо. Надо будет сперва гостей проводить, удочки поправить, леску новую твою поставить, потом уж. На неделе сходим.

– На лодке?

– Можно на лодке.

– Или на Звони́ху?

– Да куда душа попросит, туда и пойдём.

Юрий, стоявший тут же, протяжно зевнул:

– Ладно, рыбаки, мечтайте, а я пошёл. Спать пора ложиться. – Он повернулся идти, но взгляд его упал на стоявший у столярки мешок с консервными банками. – А вот, кстати… Я ещё в прошлом году его заприметил, да только не сказал тогда ничего. – Юрий ткнул пальцем в мешок. – Там же у вас банки консервные? Только сплющенные. – Зять подошёл, попробовал мешок на вес. – Килограмм семь-восемь будет, не меньше. Это за сколько же лет вы столько накопили, а? При этом, насколько я успел понять, сами вы консервами не питаетесь, так?

– Так, – подтвердил Матвей.

– Ну вот. Где ж вы тогда столько их набрали? Значит, всё же стащили где‑то? – ухмыльнулся Юрий. – А говорите, нигде ничего не взяли.

– Ну да… Банки вот стащил, – кивнул старик.

– Ну вот видите. А зачем они вам, кстати? В металлолом сдавать, что ли, собрались?

– Может, и в металлолом.

– Вот то-то же! Так что, не надо, папаша, мне тут рассказывать. – И, назидательно помахав указательным пальцем, Юрий направился в дом, но потом остановился. – Кстати, – обернулся он к Матвею, – не примут их у вас в металлолом. Такую жесть не принимают, слишком тонкий металл, из него потом ничего не сделаешь. Так что, зря вы их… того… – И зять пошёл дальше.

– Дед, а правда, откуда у тебя столько банок этих? – поинтересовался Валерка. – Ты ж не стащил их.

– Да так… Нашёл как-то в лесу и домой вот принёс.

– А чего тогда дяде Юре так не сказал?

– Да он бы всё равно не поверил. Ладно, бог с ним, с дядей Юрой… Может, тоже в избу пойдём, а? – глянул дед на внука.

– Да светло ещё. – Валерка сел на табурет, на котором до этого сидел отчим. – Давай ещё посидим.

– Ну давай посидим. Пусть они там пока укладываются.

На деревню опускалась вечерняя прохлада. В наступивших сумерках угасли звуки дневной суеты, и только в нагревшейся за день траве по-прежнему звонко стрекотали кузнечики, а из-за того, что вокруг сделалось тихо, казалось, что стрекочут они как-то особенно громко. В стайке протяжно замычала Дочка. Амур, лежавший возле будки, вдруг вскочил и, подняв уши торчком, уставился в конец огорода.

– Кто там? – спросил его Матвей и ответил сам себе: – Кошка, наверное, ходит. Ладно, – старик поднялся с чурки и потрепал внука по голове, – пошли, а то потеряют нас с тобой.