Читать книгу: «Репка. Сказка постапокалиптической эротики», страница 4

Отдельно, уже самостоятельно, осваивал йогу. Это было странно, но именно эта странность происходящего с ним, необычность помогала преодолевать боль.

Встрепенувшись, словно ото сна, он пошёл на кухню. Там ворковали Маша и Коля. Маша сидела на Колиных коленях и кормила его какой-то самодельной сладостью, и дурачась, слизывала с уголков его рта варенье. Не заметив вовремя Сергей Федоровича, они смущенно вскочили, залившись краской.

Сергей Федорович хотел им сейчас сказать то важное, о чем он только что горько раздумывал. Сказать то, чтобы они никогда не отодвигали своих любимых на второй план, зарывшись в куче непонятных дел. Он посмотрел в смущенные юные глаза.

– Простите, что я вас побеспокоил…., – сказал профессор растерянным, очень грустным голосом, – Не стыдитесь быть вместе….

Он повернулся и вышел из комнаты. И ему почудилось, что он всё испортил. Опять всё испортил. Наверняка его слова они воспримут как скрытый упрек, а ведь он хотел сказать что-то совсем другое.

Он захватил с собой несколько папок из середины стопки. Там были незнакомые ему названия и фамилии… Интересно, это собрание досье на все подобные проекты? Надо будет обязательно ознакомиться поподробнее…

Глава 9

Меж высоких хлебов затерялося

Небогатое наше село.

Горе горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Ой, беда приключилася страшная!

Мы такой незнавали вовек…

Русская народная песня

Ближе к ужину Сергей Федорович позвонил в Институт, Варваре, чтобы выяснить, как обстоят дела в его отсутствие.

– Добрый вечер, Варвара! Как прошёл день?

– В целом штатно, Сергей Федорович. Были небольшие проблемы с третьей климатической установкой – её параметры отклонялись от заданных…. Но инженеры-механики более-менее это отрегулировали. И еще сегодня карточки снабжения обновили. Можно отоварить!

– Я знаю, мне пришло сообщение. Устала?

– Есть немного, Сергей Федорович. Вторые сутки почти на ногах.

– Хоть удалось поспать?

– Да, немного. Но на рабочем месте. На кушетке в кабинете.

– Сочувствую. Как обстоят дела с посевами на четвертом участке.

– Ну, – Варвара замялась, – простите, Сергей Фёдорович. Руки не доходили.

– Проще говоря, забыли проверить. И даже никого не отправили, – в голосе профессора слышались нотки осуждения, даже возмущения..

На том конце трубки было едва слышное, но всё же вполне различимое виноватое сопение.

– Ладно, не стоит переживать, – Сергей Федорович смягчился. – К полночи подъеду и сам всё проверю. А ты, голубушка, сдай дела техникам и отправляйся спать, восстанови силы.

– Хорошо, Сергей Федорович.

Он сел на кресло и принялся изучать привезенные полковником папки. Особенно его потрясли исследования некоего Ларионова, посвященные росту плесени в радиоактивных условиях. Он предполагал даже, что плесень может использовать энергию ионизирующего излучения для автотрофного питания. То есть, аналогично фотосинтезу. Отсюда рисовались перспективы чуть ли не заселения Марса за счет плесневых колоний, сосредоточенных вокруг источников радиоактивного излучения…

Нужно запомнить. Очень любопытно. Автотрофное питание у плесени… Питание…

Слово «питание» вызвало, однако, в памяти профессора и куда более прозаичные проблемы, далёкие от фундаментальной науки. Сергей Федорович серьёзно задумался над тем, чтобы как-то пристроить Колю и Машу, потому как без этого выжить было бы крайне трудно. Он достал с полки древнего книжного шкафа нэцкэ, изображающее японского бога Хотэя, и задумчиво начал его рассматривать.

Беда в том, что Маша еще училась на платном отделении Института экономики имени А. Чубайса, и не только не получала снабжения, но еще в течении года должна была вносить плату за своё обучение (что существенно откусывало от зарплаты Сергея Федоровича). Коля, как студент госуниверситета, получал продуктовое снабжение и небольшое денежное содержание, но в любом случае в ситуации, когда его отец арестован, он вряд ли может рассчитывать на какие-то дополнительные средства. А выжить на то, что государство выделяло студентам, было весьма непросто.

Почти синхронно с Сергеем Федоровичем, сидя в кресле в двух метрах от него, но в соседней комнате, о том же мучительно размышлял сам Коля, Только, как говориться, от первого лица.

При университете, где учился Коля, был создан специальный пункт отоваривания продуктовых карточек. Старая бабушка Глаша и пара её не менее великовозрастных подруг, кряхтя и ворча за стареньким электронным бюро, занимались выдачей внушительных на вид коробок. Бабушки были настолько старыми, что едва могли поднять коробку. Но посторонним заходить внутрь маленькой кладовой они не позволяли – сразу же начинали голосить, как стайка перевозбужденных пекинесов.

Получали студенты продукты на месяц, но это был очень скудный паёк, который они съедали максимум за первые две недели. Потом многие были настолько голодны, что у них не хватало сил посещать занятия.

Коля, конечно, в голодные обмороки не падал, ведь жил он с родителями, а они, как служащие чиновничьего аппарата, получали значительно лучшее содержание. Тем не менее, и ему было нелегко.

В первую субботу месяца он шёл за причитающимся ему месячным пайком, который строился из расчета суточного поступления в виде 1300 килокалорий. Считалось, что студент – существо наделенное смекалкой, и недостающие калории он сможет раздобыть самостоятельно в свободное от учебы время.

Обычно в коробке с блестящим лейблом Роспотребснабжения находился внушительный пакет сублимированного картофельного пюре с добавлением бобовой муки, немного сухого соевого молока и упаковка синтетических поливитаминов. Иногда там можно было найти так же маленькую коробочку вяленой кильки и какие-то непонятные специи, которые предполагалось добавлять в приготовляемое картофельное пюре.

Отдельно на месяц выдавался брусок комбинированного жира, который нужно было хранить в холодильнике.

Весило это все добро 12 килограммов, и перед выдачей несколько раз взвешивалось неторопливыми бабушками. Эта процедура создавала просто бесконечные, медленно продвигающиеся очереди.

Голодные и обозленные студенты, изнемогая в ожидании, готовы были на самые разные несуразности. И чтобы не нагнетать обстановку, руководство университета поставило в зале перед окошком пункта отоваривания продуктовых карточек длинные столы и добровольцы из студентов заваривали для всех желающих чай из огромного бойлера.

На установленный экран пускали разные популярные фильмы, репертуар которых утверждался студсоветом.

Коле нравилось после занятий зайти в этот зал даже в том случае, если он в этот день не получал своего пайка. Там собирались студенты не только из их университета, но и прикрепленные из других, более мелких высших учебных заведений. Вначале в этом импровизированном «ресторане» даже поили настоящим черным чаем, единственное – что без сахара. Однако через несколько месяцев черный чай стал большим дефицитом, который можно было купить лишь на черном рынке и все чаще в ход шли химически ароматизированные травяные чаи непонятного состава, по вкусу напоминающие растворимый порошок от простуды

Такие чаи, на этикетке которых были написаны никому непонятные латинские названия диковинных растений, привозили в огромных количествах из более северных регионов. Считалось, что они смягчают последствие дефицита питательных веществ и притупляют чувство голода. И действительно, выпив стаканчик-другой, чувствуешь себя на порядок бодрее, и голова перестаёт кружиться.

Коля думал о том, что ему следует найти себе работу, которая дала бы достаточно ресурсов для более-менее нормального выживания. Может, стоит обратиться к «дяде Саше»? Ведь, в конце концов, он заинтересован в том, чтобы Коля не помер с голоду, тем самым естественным образом уклонившись от исполнения обязанностей агента-доносчика…. Когда Коля об этом подумал, ему стало тошно на душе. Какая, в сущности, мерзость!

Маша же в это время принимала ванну, полностью наполненную горячей водой – ах, какая неописуемая роскошь! И мысли у неё были весьма далеки от того, что беспокоило Колю и Сергея Федоровича. Хотя мысли у неё тоже были не совсем веселыми.

У неё совершенно закончилось более-менее пристойное нижнее бельё, и купить новое практически было невозможно. Ей было прямо неудобно перед Коленькой, как она любовно его называла….

Она представляла, как он будет заигрывать с ней, медленно раздевать, а потом вдруг перед ним предстанет… нечто непонятное, застиранное, с желтыми пятнами…

Все её старые запасы, и так небольшие, ушли в небытие. Купить же в нынешних условиях что-то, помимо стандартных, весьма уродливых, почти мужских трусиков, или того же бюстгальтера, более похожего на разгрузку бравого десантника, было невозможно. Поэтому, когда внезапно она обнаружила во время стирки растущую дырочку на её любимых персиковых плавках, её просто охватило отчаяние. Зашить? Но все равно ткань уже начала истончаться.

Ей почему-то стало стыдно и грустно. Сейчас она лежала и угрюмо смотрела на свисающие с веревки износившиеся трусики и чувствовала себя нарастающе несчастной… Еще недавно, вырвавшись из тюрьмы, она буквально летала на крыльях восторженного облегчения, но теперь, спустя несколько часов ей стало грустно.

Глава 10

Степь да степь кругом,

Путь далек лежит,

В той степи глухой

Замерзал…

Русская народная песня

Когда сын ушел с тяжелым чемоданом (и почти всей валютой, которую они с мужем накопили), мама Коли, окончательно успокоившись, задумалась и о собственной судьбе. У неё давно был согласованный с мужем план насчет этого. Где-то года три назад они с мужем тайно, на имя двоюродной сестры мужа оформили маленький домик в одной почти заброшенной деревне, почти в семидесяти километрах от Новосварожска.

Старый кирпичный домик.

В прихожей этого дома руками заезжих гастарбайтеров был вырыт схрон, в котором стояла консервация, разный инструмент и прочий полезный для выживания хлам. Так как в начале всех этих событий её муж был ответственным за соблюдение миграционного законодательства, они, посоветовавшись в одну из ночей, решили провернуть предложенный ею «хитрый план».

Они привезли бригаду гастарбайтеров, которым, помимо оплаты, обещали беспроблемно оформить вид на жительство. Это были покорные узбекские парни, довольно плохо понимающие по-русски. Когда же все было сделано, муж просто позволил миграционной службе сделать то, что велел закон. И гастарбайтеры убрались к себе домой, в селения Ферганской долины, увезя с собой вместо обещанных денег только секреты, которые им некому будет рассказать.

Одев полуспортивную одежду, она пошла к соседям, у которых муж хранил два спортивных китайских велосипеда, специально «подстаренных» для того, чтобы не привлекать излишнего внимания. Соседи были людьми надёжными, прикормленными. У соседей же хранился так же два рюкзака с подготовленными мужем набором вещей, не столь уж многочисленных (ведь всё, что нужно, и даже с избытком ждало её в тайниках схрона). Она вышла из подъезда, ведя рядом велосипед. Опять шёл снег. Как же неудачно!

Сев на велосипед, она потихоньку поехала в направлении домика. Она очень жалела о том, что прежде не уделяла должного внимания велосипедным тренировкам. Ехала она очень неуверенно. Ей сразу вспомнилась сценка из древнего, еще советского фильма «Семнадцать мгновений весны»: «И тут Штирлиц понял, что пастор Шлаг совершенно не умеет ходить на лыжах…»

Приблизительно через триста метров она, неудачно повернув руль, оказалась в кювете. Изодрав коленку, она почувствовала, как ткань начал намокать от крови.

– Этого еще не хватало!

Дальше пришлось вести велосипед, а не ехать на нем. Снег просто не позволял ей ехать. Голова после падения гудела, она чувствовала периодически возникающее подташнивание и головокружение.

Примерно через три километра она постаралась как можно более незаметно оставить ставший обузой велосипед в подворотне. План, казавшийся гениальным, разваливался прямо на глазах. Всё тело ныло, нога кровоточила, и вдобавок ко всему она начала чувствовать, что замерзает.

Она преодолела только три с половиной километра из семидесяти, и уже была на грани отчаяния. Рядом проехал громадный военный грузовик с снеговым отвалом впереди и буквально похоронил её в пушистой массе свежевыпавшего снега. Её несло снежной массой, стирая в кровь лицо, руки и она вновь на мгновение потеряла сознание. Выбравшись из этой массы, отплевываясь, она заплакала. Ей стало очень жалко себя. Все тело одеревенело, ноги не желали её слушаться, а в глазах прыгали какие-то назойливые мошки разного цвета.

Еще приблизительно через пол-километра она просто села в сугроб и поняла, что не может дальше двигаться. Лямки рюкзака слишком сильно давили на плечи.

Сбросив ставший слишком тяжелым рюкзак, она прошла еще около двух километров. Ноги гудели, а обочину дороги, по которой можно было идти, покрывал все более толстый и толстый слой снега.

Снова села на снег, просидела несколько минут, безучастно вглядываясь перед собой и чувствуя, как холодное окоченение поднимается снизу, охватывая её целиком. Сознание постепенно покидало её. Как в дымке она видела машину дорожного патруля, которая остановилась рядом. Двое крепких мужчин что-то пытались ей сказать, но их голоса звучали неразборчиво, и она только бестолково улыбалась…

Очнулась она в больнице. Почти через сутки. Она лежала в переполненной палате, где постоянно слышались чьи-то стоны, покашливания… Попытавшись встать, он почувствовала, что её ноги совершенно ватные, а голова кружится, словно она пьяна.

– Женщина, ну куда же вы! – уложила её обратно вбежавшая молодая медсестра. – У вас же сотрясение мозга!

А в это время в Машиной квартире спал Коля. Он сам не понял, как и уснул на маленьком диванчике в коридоре. Маша, увидев это, не стала его будить. Сергей Федорович отправился в свой Институт, и в квартире воцарилась буквально звенящая тишина.

Она подошла к нему и присев рядом, любовалась, поглаживая его упрямые волосы. Но так, чтобы он не проснулся.

– Ты спишь? – думала она с какой-то грустной нежностью, переполнявшей её. – Ты спишь? А снег за окном опять пошёл… эта бесконечная зима кажется никогда не закончится. Слово «вечность» выкладывал Кай, думаешь просто так? – она чуть наклонилась, чтобы почувствовать запах его волос. Они пахли чем-то невыразимо родным, принадлежавшим только ей одной. Она вспоминала их прогулки, в редкие-редкие солнечные деньки этого лета он приходил к ней, и они ходили вместе в пахнущую прелью седую зелень заброшенного поля. Посмотрев вновь на то, как за окном в свете фонаря валит снег, она склонилась еще ниже к его голове. Волосинки едва заметно колебались от её тихого дыхания.

– Всё хорошее проходит быстро, а зима длиться бесконечно, вечно, – мысленно говорила она ему. – Снег падает неторопливо, закрывая всё и хорошее и плохое. Под этим ледяным сверкающим покрывалом ничего не видно, только однообразие белого цвета. А белый цвет разве имеет оттенки? Интересно, в мире остался ещё хоть один маленький уголок, где тепло?

Она представила: горячие солнечные лучи касаются их тел, и им так тепло- тепло. А они никуда не торопятся, они просто смотрят в бездонное голубое небо. И весь шум городов остался где-то за пределами.

Там должно быть так же тихо, как сейчас в уютном мирке её родной квартиры. В которой она провела детство. Которая помнит еще то время, пока здесь жила её мама.

– Ты знаешь, что бы я назвала безмятежностью? – продолжала мысленно говорить она ему. – Покой и безопасность тишины. Раньше я не знала, что самая прекрасная музыка – это тишина природы. Это когда нет посторонних для природы звуков: рёва мотора, грюканье поездов, жужжание вертолётов, заводских гудков. Оказывается, тишина – роскошь!

Ей казалось, что этот снег, холод и ветер – выдувают из них все надежды, а их мечты давно покрылись льдом. Единственная радость – солнце! Оно продолжало каждое утро показываться на небосклоне, даря слепую надежду на завтра. Жаль, что лучи его нынче совсем не греют. Скользящие лучи зимнего солнца, не согревают замёрзшие души. Все сидят по своим уголкам, закутаные в одеяла, надеясь хоть как-то отогреть себя, сохранить тепло своих жизней. Но одному согреться в одеяле трудно. Обязательно нужен кто-то, вдвоём намного теплее. И она счастлива, что у нее в эту бесконечную зиму есть её Коля, и когда он проснётся, они обязательно заберутся вместе под одеяло.

– Впрочем, к чему ждать? – внезапно подумала она. Наклонившись еще ниже, закрывая глаза от наслаждения, она кончиком языка коснулась его уха. Это всегда его заводило…

Он проснулся, немного растерянно оглядываясь.

– Ах ты мой соня… Пойдем, что ты здесь, словно собачка…

– Спать с тобой?

– Да, спать со мной, рядышком… Не хочешь, что ли?

– Хочу.

– Ну, так пошли, пока предлагаю, – Маша говорила слегка насмешливым тоном, но глаза её были полны нежности. Когда они забрались под одеяло, она прижалась к нему, и ей было так приятно, что Коля такой тёплый-тёплый… и полностью её… Она обняла его и руками, и ногами, и Коля почувствовал, что под тканью ночной сорочки ничего нет.

– Ты не надела трусики?

Маша тихо фыркнула. А потом прошептала.

– У меня осталась одна пара, да и та сушится на веревке в ванной.

– А Сергей Федорович?

– Он на работе… Обними меня, пожалуйста. Ты будешь меня обнимать, а я буду сонно нежиться в твоих объятиях…

Он медленно коснулся губами её переносицы, и прижал к себе её тело. Она довольно мурлыкнула и нежно сжала его ногу своими бедрами.

– Мой… Только мой… – прошептала она, и её горячий бутон женственного естества коснулся его обнаженной кожи, будто поцеловав..

И тут в двери послышался тревожный настойчивый стук. Он моментально уничтожил настроение теплого блаженства, в котором они пребывали.

– Боже, кто это может быть! – Маша выскочила из-под одеяла и, натянув махровый халат, пошла к двери. Коля тоже кинулся одеваться. Скорее всего – это Сергей Федорович, забыл какой-то документ, может быть…

В дверях стояла пунцовая соседка, которая возмущенно кривила губы.

– Вы совсем берега потеряли, соседей затапливать! – сразу почти выкрикнула она. – У меня с потолка потоком льётся вода! Только ремонт сделали – и тут! Вы за это заплатите… Показывайте, что у вас там в ванной.

Маша растерялась. Кинувшись в ванную, она обнаружила хлещущий из сорванного крана поток воды. Следом за ней в ванную кинулся и Коля. Попытавшись быстро, решительно что-то предпринять, он приблизил свою руку к крану, и вмиг оказался мокрым с головы до ног. Более всего в эту минуту он был похож на суслика, которого вылили из норки водой.

Соседка, пышущая гневом, увидев мокрого Колю не могла удержаться от смеха. Он буквально завизжала от хохота, и этот хохот был таким заразительным, что Маша тоже едва сдерживалась. Коля пытался отряхнуться, но мокрые волосы сбились во что-то несуразное. В квартире было достаточно холодно, градусов 18, не более, и от холодной воды его охватила крупная дрожь.

– Звоните в аварийку, чудики! – сказала соседка, уничижительно-сочувствующим тоном. Коле стало обидно.

– Маша, где у твоего отца инструмент?

– Воду на кран закрути, дурик, – не унималась соседка, насмешливо глядя в лицо Коле. – Вот же ж мужики пощли, малохольные. Крантик на воду у вас на стояке в туалете!

– Спасибо! – процедил Коля сквозь зубы.

– Ой, да, пожалуйста! – соседка покачала головой и причмокнула оттопыренными губами, выражая полнейшее презрение и равнодушие. – Еще злиться там что-то, суслик…

Коля уже не знал, от чего его трясет больше. То ли от холода, то ли от соседки. Еще несколько минут назад он лежал и блаженствовал рядом с Машей, его достоинство и в прямом, и в переносном смысле поднималось, а ныне он, облитый холодной водой, вынужден терпеть присутствие это противной женщины. Еще и Маша подхихикивает невпопад.

Он закрыл глаза и мысленно достал огромную дубинку, которой аккуратно тюкнул соседку по затылку. Та взвизгнула и упала на пол. А он, закинув дубинку, грубо закидывает Машу к себе на громадное волосатое плечо, и с неандертальским гортанным. ревом тащит её в пещеру для грубого и животного секса. Но открыв глаза, он понял, что твердокаменной противной соседке абсолютно нипочём его мысленная дубинка, и она по-прежнему стоит у него над душой, гнусно оскорбляя своей оттопыренной нижней губой.

Он почувствовал буквально всем телом, что это наглая тётка, вторгшаяся в их квартиру в определенной мере, священный для каждой любящей пары момент, и насмешливо взирающая на него, буквально вытягивает из него жизненную силу и самым натуральным образом гнобит мужское достоинство. И противнее всего, что по существующим негласным общественным правилам, с ней ничего не поделаешь.

Маша тоже почувствовала что-то неладное. С кухни притащив ведро и тряпку, начала собирать с кафельного пола воду таким образом, что буквально отталкивала своей наступающей спиной соседку к выходу. В конце концов, даже хлюпнула донцем ведра прямо возле неё, так, что брызги полетели вверх.

– Ну, ладно, разбирайтесь тут уж как-нибудь, – соседка, покрутив пальцем локон волос, повернулась по направлению к выходу.– Но воду без меня не включать!

Коля открутил сорвавший кран и понес его на кухню, разбирать. Сида за столом, он остервенело колупался в заржавевшей, покрытой изнутри известковым налетом железяке.

Зашла Маша, и поставив ведро с грязноватой водой под раковину, приблизилась к нему.

– Коль, ты что, расстроился?

Он не ответил.

– Коль, ты что, серьёзно?.

Он поднял на неё глаза, Её взгляд был веселым, но в то же время полным такой нежности, что он заулыбался. Она приблизилась к нему и поцеловала в щечку, закрыв глаза. Он в ответ нежно-нежно прикоснулся губами к её лбу, потому макушке, и прижав к себе, рассмеялся. Обнявшись, они покачивались и тихо хохотали над несуразным водяным приключением.