Читать книгу: «Настенька. Повести», страница 2
Павел Петрович подошел к окну и заявил:
– Она – гостья из будущего!..
– Ты так думаешь? – Спросил я.
– Я уверен! Только зачем она здесь, вот в чем вопрос? И кто для нее этот журналист, и ты в его облике? А может наоборот?..
Я пожал плечами, а Петрович продолжил:
– Одно понятно, что она здесь неспроста.
Я согласился, а он заявил:
– Так что рановато тебе, Виктор Иванович, возвращать в реальную жизнь. Только ты сможешь разобраться во всем этом, потому что ты – феномен, ты не от мира сего!.. А сейчас давай пойдем на кухню и по земному выпьем коньяку за успех нашего безнадежного дела…
На кухне, при свете луны, после выпитого алкоголя, я признался товарищу, что уже давно стал человеком, что я все чаще рассуждаю поземному и уже плохо помню, что было со мной раньше…
Петрович, как-то непонятно ухмыльнулся, а я продолжил:
– Пойми, я не хочу больше быть феноменом – исключительной личностью, я хочу быть просто человеком и писать книги о любви.
– О любви? – Удивился Павел Петрович. – Ну, а как же ты собираешься это делать, не испытав на себе эти чувства?
– Ты, заблуждаешься, – возразил я. – Во-первых, я уже любил, правда, это было давно, а, во-вторых, я имел введу любовь в глобальном масштабе – любовь ко всему, что нас окружает. И хочу тебе признаться, что свой роман я переписывал дважды, как благодаря этому чувству. Мое произведение не обделено любовью, и у меня есть главы, посвященные этой теме. Но ведь на земле есть и другая любовь, например, к Родине, к свободе и к своим близким, наконец. Возьми хотя бы нашего бедного журналиста – как он любил свою дочь?! Вот я тебе сейчас кое-что прочитаю из его дневника.
Я встал из-за стола и ушел в кабинет за тетрадью.
В темной комнате с монитора на меня смотрела незнакомка. Я замер, а когда Петрович меня окликнул, экран погас и ее образ исчез.
В кухню я вернулся растерянный и без черновиков журналиста.
– Ну, и где тетрадка? – Поинтересовался Петрович.
Я ничего ему не ответил и молча вернулся в кабинет.
Здесь было темно и только свет луны из окта, освещал мой рабочий стол. Я машинально щелкнул выключателем и вернулся на кухню.
– Что-то свет не включают, наверное, авария, – предположил я, располагаясь у окна, чтобы прочитать выдержки из текста.
Петрович предложил коньяк, а я, развернул тетрадку, пояснил:
– Это у него, как я понимаю, эпиграф к его произведению, которое он так и не успел написать, а может не смог?
Вот послушай:
«Мы все когда-нибудь умрем,
Оставим мир наш этот бренный.
И там, за тысячу миров,
Мы встретимся с тобою непременно!».
Петрович немного помолчал, а потом спросил:
– Он, что еще и поэт?
– Когда мы влюблены, Паша, мы все немножечко поэты. А этот парень был неплохим журналистом и хотел написать повесть о любви. Вот здесь, как раз, речь идет о любви к своей дочери. О том, как одна любовь порождает другую, которая отстала от действительности… В этой тетрадке, Павел Петрович, помимо наблюдений, очень много любопытных фактов, которые затрагивают и наши с тобой интересны.
Я стал рассказывать другу о философских размышлениях и мечтах журналиста, который даже сумел вывести формулу любви. По его мнению, любовь – это вирус, с котором почему-то борется человечество, не замечая, что теряет самое ценное в этой жизни. Ее опасаются и даже бояться, потому что она тревожит душу и заставляет думать…
– Формула любви? Это, как сейчас одеколон с феромонами? – Перебил меня Петрович и ехидно ухмыльнулся.
– Да, ну тебя, Паша, ты опять все опошляешь, – упрекнул я его.
– Здесь речь идет о возвышенных чувствах, а не о тех, которые строятся на основе материального благополучия и животных страстей. Ты вспомни средневековье, когда во имя любви совершались подвиги и развязывались войны. А прошлый век?.. Какие писались полотна, и какая создавалась музыка? А литература?.. Нет, Петрович, ты не прав, этот журналист был человеком – с большой буквы!..
– Постой, Витя, – опять перебил меня Петрович и спросил:
– Ты это все прочел в этой тоненькой тетрадке?
Он взял у меня записи журналиста и ухмыльнулся:
– Сорок листов? Да ты мне уже на все двести наговорил…
Я хотел ему возразить, но включили свет, и мы ушли в кабинет.
Компьютер отказался показывать запись, и я тяжело вздохнул.
Петрович, наоборот, весело пошутил:
– Все, кина не будет – киньщик заболел…
Я еще пытался запустить запись, а он спросил:
– Я у тебя переночую, а то поздно уже добираться до дома?
– Без вопросов, – ответил я и предложил ему место на диване.
Когда мы улеглись, я спросил Петровича:
– Ты думаешь о незнакомке?
– Нет, – поспешил ответить мне товарищ, – я думаю о другом. – Что это за формула любви такая? Которую вывел журналист.
– А нет никакой формулы и вируса любви тоже нет, – ответил я, – любовь, Павел Петрович, это дар Божий, подаренный нам, как задел для хороших и добрых отношений. Любовь – это все!.. Без нее люди перестают быть людьми. Сначала они не замечают красоту мира, потом не видят страдания ближнего, а потом и вовсе становятся мертвой рыбой, плывущей по течению. Любовь сейчас, как это не печально, не в моде. Под этим теперь подразумевается секс и плотское удовлетворение, а само чувство для многих – обуза и большие хлопоты.
– Уж больно мрачно ты описал наше общество, – возразил Петрович, – не все так плохо, как ты думаешь. Есть в нашем мире и хорошая музыка, и литература, есть и место для подвига и любови.
– Вот видишь, – перебил я собеседника, – значит все-таки любовь?
– А я и не отрицаю, – ответил Петрович и привстал с дивана.
– Я что-то не пойму, Витя, о чем мы спорим, в чем ты хочешь меня убедить? И вообще, далась тебе эта любовь – ты, что влюбился?
– Влюбился не я, влюбился у нас ты – Павел Петрович.
– Есть такое дело, – признался Петрович и встал с постели. – Как мальчишка, только увидел ее и все!.. Со мной такое впервые.
Я ухмыльнулся, а Петрович спросил:
– Осуждаешь?
– Да, нет. «Любви все возрасты покорны…», – ответил я ему словами Пушкина и тоже встал с кровати. – Значит я в тебе не ошибся… При всей своей напущенной важности, ты, Паша, остаешься человеком, которому не чужды такие возвышенные чувства.
– Ну, хватит тебе, Витя, а то я сейчас расплачусь. Ты лучше скажи, кто для него эта незнакомка? Жена или здесь что-то другое?
– Нет. Его жену я сегодня видел.
– И, что? Она тебя узнала?
– Она меня не видела, я сидел в машине, когда она проходила по двору. Ну, женщина, как женщина, ничего особенного…
Петрович как-то облегченно вздохнул, а я продолжил:
– Если верить записям моего предшественника и подсказкам его тела, то Нина – его жена, как раз и относится к разряду тех людей, для которых любовь – обуза и лишние хлопоты…
– Печально, – подметил Петрович, – парень-то был человеком…
– Да, – согласился я, – ему бы не журналистом быть – поэтом!..
– А знаешь, Паша, я завтра встречаюсь с его дочерью.
– Это как же ты с ней договорился? Она тоже тебя не видела?
– Не видела. Мы с ней «В контакте» переписывались.
– И, как ты ей представился?
– Другом ее отца.
– Понятно. А не боишься, что она тебя узнает при встрече?
– Немного есть… Но, если что, объяснюсь, девочка-то уже большая – семнадцать лет. А, что сильно похож? – Спросил я товарища.
– Сходство есть. Только тот был помельче, да и лицо у журналиста было худощавым и бледным. Хотя, сам понимаешь, я смотрел на покойника, да и глядел я больше на незнакомку…
– Однако, Петрович, ты даешь! Неужто и вправду влюбился?
– Похоже, что да! – Признался он, а я предложил:
– Ну, раз такое дело, пошли на пищеблок, там еще коньяк остался.
Глава 4.
Сегодня мне хорошо писалось, и я чуть ли не до самого обеда просидел за компьютером. Когда часы на стене пробили двенадцать, я стал собираться на встречу с Ариной – дочкой моего предшественника. Какая-то непонятная тревога мешала мне сосредоточится и я, то натягивал на себя джинсы, то переодевался и надевал костюм.
Когда все было готово, я закурил и подошел к окну.
– Вот и осень пришла, – как-то невесело произнес я, трогая через стекло, прилипший к нему лист клена.
Желтый, с коричневыми прожилками, он держался своими резными краями за мокрую поверхность. От ветра он потихоньку сползал вниз, приподнимая свои маленькие крылья. Падение ускорялось и казалось, что еще мгновение и он спорхнет с мокрого стекла.
Но проходило время, а он все еще сопротивлялся напору ветра, выжидая удобный момент для полета. Перед ним, ветка рябины кокетливо размахивала своей красной кистью, а он, опасно отрывая свои края от стекла, приветствовал ее всем своим резным телом.
Я ухмыльнулся своим наблюдениям и спросил:
– Ну, и чего ты медлишь, чего добиваешься? Лети!..
Я постучал ладонью по стеклу, подгоняя его к действию, а он сполз в угол окна и покраснел, стыдясь своей нерешительности.
Кисть рябины сводила его с ума и он, не выдержав напора страстей, оторвался от стекла и прилип к ее красным плодам.
– Бесподобно! – Воскликнул я, замечая, как ловко лист зацепился своим длинным хвостиком за гроздь красных ягод.
– Великолепная картина! Полная идиллия. – Восхищался я.
– Ты добился своего. Молодец! – Произнес я и запел:
«Кисть рябины, кисть рябины, все желанья исполнимы!» …
* * *
– Милая девочка, – подумал я, рассматривая девушку, сидевшую напротив меня. – И это предмет его обожания?.. – С каким-то скептицизмом подметил я, замечая татуировку на ее маленькой ручке.
Две розы, два сердечка пронизанные стрелой и надпись каллиграфическим почерком – «Out side», были изображены на ее теле.
– Out side, – произнес я и тут же стал переводить текст на русский язык, – снаружи, вовне, извне, за пределами…
– Это настоящая или так, нарисованная? – Как-то строго по-отцовски спросил я, сам удивляясь своей бесцеремонности.
Арина немного смутилась и опустила голову.
От ее напущенной важности вдруг ни осталось и следа, а я продолжал наступать, брезгливо посматривая на рисунок:
– Отец, наверное, не одобрил бы такое художество…
Она спрятала наколку под рукав блузки и тихо сказала:
– У меня хороший папа. И если бы он не умер, он бы меня понял.
От этих слов у меня внутри что-то екнуло, сердце защемило, и я с умилением посмотрел на эту девочку. Что-то в ней было родное и близкое и я сразу простил ее гонор и наигранную высокомерность.
– Твой отец тебя любит, – сказал я и, поправив локоны на ее хрупких плечах, продолжил, – вот его дневник. В нем много о тебе и для тебя. Почитай и может ты сможешь лучше понять своего отца.
Арина развернула тетрадь, а из нее выпал желтый и сухой лист клена, на котором были приклеены два маленьких сердечка.
Она улыбнулась и сказала:
– Это мы с папой в роще гербарий собирали…
Арина просматривала записи отца, а я находил на ее лице до боли знакомые мне сходства; родинка у края губы, ямочка на щеке и курносый нос. Мне было хорошо сидеть с ней рядом и находить в ней то, что хотелось увидеть. Я верил и молил Бога, чтобы у нее все сложилось в жизни, чтобы у нее все было хорошо. Мне хотело по-отцовски прижать ее к своей груди, но невидимая стена разделяла нас.
В зале кафе Арину то и дело отвлекали ее подруги, сидевшие за соседним столиком и я, замечая ее нервозность, закончил разговор.
Я дал ей свой номер телефона и на прощание сказал:
– Ну, ладно. Бог даст может еще увидимся. А дневник отца прочитай, будет о чем поговорить с ним при встрече…
– Это как? – Испуганно спросила Арина.
– А, так! Жизнь не заканчивается на земле!..
Она, конечно, не поняла значения моих слов и, пообещав мне обязательно позвонить, поспешила выйти из кафе.
Я сидел за столиком и размешивал ложечкой давно остывший кофе. Передо мной лежал желтый и сухой кленовый лист, выпавший из тетрадки журналиста. Я ухмыльнулся, припоминая тот далекий осенний день из жизни моего предшественника…
На душе было светло и грустно, и я произнес:
– Это, как тогда, помнишь, Витя?..
«Когда осень еще не наступила, а лето уже закончилось…».
– Встречи больше не будет! – Невесело заключил я и, взяв со столика забытый Ариной лист, вышел из кафе.
На улице было людно, и я, щурясь от солнца, не сразу заметил компанию молодых людей на парковке, вблизи моего автомобиля. Они что-то активно обсуждали и громко смеялись, привлекая тем самым к себе внимание прохожих. Среди них я заметил Арину. Она как-то безучастно стояла в группе своих товарищей, прижимая к своей перламутровой куртке старенькую отцовскую тетрадку. Незамеченный я сел в машину, продолжая наблюдать за дочерью журналиста.
Я представил ее маленькой и перед глазами тут же появился замечательный ребенок – девочка с милой улыбкой и чистым взглядом. Я вдруг услышал ее веселый лепет и заразительный смех, а внутренний голос мне подсказал, что ее первым словом было слово «папа».
Я закрыл глаза и на время представил себя ее отцом. Я вдруг заметил, как память услужливо вернула мне все лучшие моменты жизни рядом с этим дорогим мне человечком. Я не хотел покидать приятных воспоминаний, но в них бесцеремонно ворвалась кучка недобрых людей, которые забирали от меня любовь этой милой и дорогой мне девочки. Мы было обидно и невыносимо больно, мне даже захотелось плакать, когда среди них я увидел и Нину. Почему и за что она так обходилась с журналистом, который мне теперь был родным человеком.
– Почему и за что она так?.. – Произнес я и открыл глаза.
Чтобы уйти от неприятных воспоминаний я посмотрел на Арину. Она по-прежнему безучастно стояла в кругу своих друзей и только изредка улыбалась громким шуткам веселой компании.
– А она хорошенькая – все при ней!.. Подрастет немного и станет наша Арина красивой девушкой, а впоследствии и женщиной. – Вслух подметил я и, довольный своим заключением, улыбнулся.
Когда компания молодых людей медленно двинулась по аллеи, Арина задержалась и посмотрела в мою сторону. И хотя я прекрасно знал, что за тонированными стеклами меня не видно, я все равно откинулся на сидении, прячась от нее в салоне автомобиля.
– Что за глупости? – Упрекнул я себя и высунулся из укрытия.
Арины на месте уже не было, и я, недовольный, выругался:
– Ну, ты, как мальчишка, чего прятался, чего испугался?..
Я сунул ключ в замок зажигания, а контрольная лампочка видеорегистратора подмигнула мне с панельки прибора. Ухмыльнувшись своей мысли, я прокрутил записи. Здесь была и веселая компания молодежи, и Арина крупным планом среди них.
Довольный находкой, я завел автомобиль и подумал:
– Это хорошо! Дома просмотрю на компьютере…
Я уже хотел тронуться с места, как вдруг дорогу мне перегородил белый лимузин с затемненными окнами. Из него долго никто не выходил, и я поторопил, посигналив клаксоном. В машине проигнорировали мою просьбу, и я вышел из машины чтобы разобраться на месте. Я постучал в окошко водителя, а пассажирская дверь открылась и появился крепкий парень в черном костюме. Не обращая на меня никакого внимания, он открыл заднюю дверцу, и я увидел красивую женщину в перламутровом плаще. Это была та самая незнакомка, которая совсем недавно махала мне рукой, во дворе моего дома. Это была та женщина, в которую, как мальчишка влюбился мой друг Павел Петрович. Это она привезла тело моего предшественника в крематорий.
Я не поверил своим глазам и на мгновение оторопел, а незнакомка тем временем быстро вошла в здание кафе. Я уже собрался проследовать за ней, но парень в черном костюме стал у меня на пути.
– Пять минут подождите, она сейчас к вам подойдет, – произнес он и, открыв дверцу лимузина, любезно предложил мне присесть.
Я поблагодарил парня и не зная почему, сел в машину. В просторном салоне лимузина, на кожаном диване, напротив меня, сидела Арина. На ее коленях лежала развернутая тетрадь журналиста.
Она загадочно улыбнулась и обратилась ко мне:
– А вы это читали?
Арина показала мне стихи своего отца, и я кивнул ей головой.
Она опять улыбнулась и спросила:
– И, как вам?
– А тебе? – Ответил я вопросом.
Я схитрил и, довольный приемом, наблюдал за Ариной, как она отыскивала строчки из стихотворения отца, чтобы прочитать их мне.
Поводив своим пальчиком по строчкам, она сказала:
– Вот это выражение о вечности?..
Она вдруг замолчала и, подумав, призналась:
– Только мне кажется, что я уже все поняла…
– Тебе не кажется, – поспешил вставить я и спросил:
– А, что ты делаешь в этой машине?
– Я вернулась за кленовым листом, я забыла его в кафе.
– Он у меня, – успокоил я девушку, – а эта женщина кто такая?
– Арина?
– Ее звать Арина? – Переспросил я. – Она твоя мама или сестра?
– Нет, не мама и не сестра. А кто она, я пока не знаю. Но она обещала мне объяснить. Сейчас она вернется, и мы с вами все узнаем…
Арина посмотрела на меня и, слегка ухмыльнувшись, заявила:
– А я думала эта ваша жена или подружка – она такая красивая!
– Ну, да, – ответил я и задумчиво добавил, – очень красивая!
Я хотел было продолжить интересующую меня тему, но в окно машины кто-то постучал, и я открыл дверцу автомобиля.
В салон вместе с ветерком ворвался солнечный свет, и я не сразу разглядел лицо мужчины, который знакомым голосом спросил:
– У тебя, Витя, все в порядке?
Я потер глаза и увидел перед собой Павла Петровича.
– Да, ты никак спишь?
Я огляделся и, находя себя в своей «Тойоте», ответил:
– Похоже, что да. А ты откуда взялся?
– Мимо проходил, – пошутил Петрович и добавил:
– Время три часа!.. Мы же с тобой договаривались, не помнишь?
– Ах, да! А, где лимузин?
– Какой лимузин, Витя? Просыпайся.
– Не уже ли приснилось? – Произнес я и вышел из машины.
– Ты с Ариной-то встречался? – Поинтересовался Петрович.
– Да, хватит тебе, Паша, подкалывать! Встречался я и разговаривал с ней, пошли лучше в кафе, там и поговорим за чашечкой кофе.
– А кофе с коньяком, Виктор Иванович? – Дурачился Петрович.
– Со сливками! Пошли уже, а то ноги занемели…
– Ну, пошли! – Согласился Петрович, и мы покинули парковку.
* * *
Сегодня ночью мне долго не удавалось заснуть. Я то и дело подходил к письменному столу, курил, записывал интересные мысли и включал компьютер. Я прокручивал заново, полученные видеозаписи с автомобильного регистратора, и снова ложился в постель, мучая себя предположениями и догадками. Я не мог поверить, что лимузин, незнакомка и Арина в салоне автомобиля – были просто сном.
– А куда тогда девался кленовый лист, который лежал у меня в машине на заднем сидении? – Задавался я вопросом. – Его, что забрала Арина? А может незнакомка, когда я сидел в лимузине?
Я опять подошел к монитору и спросил:
– А был ли лимузин?
Запись с видеорегистратора не давала такой информации, хотя, перегородивший мне дорогу автомобиль, был в поле зрения объектива. Я видел шумную компанию молодых людей, видел Арину среди них, видел, как она, прощаясь, помахала мне рукой. Потом экран вдруг наполнился желтым светом и только через полчаса появилась картинка и я увидел приближающуюся фигуру Петровича.
– Что опять лист упал на лобовое стекло? И снова закрыл обзор объективу? Странно все получается! – Заключил я и подошел к окну.
За мокрым стеклом я увидел двор, освещенный неоновыми светильниками и фонарями. Тут же на небольшой стоянке я заметил и свой автомобиль, стоящий в ровном ряду припаркованных машин. Уже была глубокая ночь и в домах давно погасили освещение, от этого верхние этажи зданий растворялись в темноте черного неба.
– Пора спать! – Заключил я и вернулся в постель.
На стене ровно тикали часы, отсчитывая минуты, по подоконнику громко стучали капли дождя, а я плавно проваливался в дрему.
Засыпая я прошептал:
– Как же все любопытно и интересно в этом мире!..
Глава 5.
Я гулял по осеннему скверу и наблюдал, как быстро природа меняла свой облик. Совсем недавно зеленый и раскидистый клен, уже стоял желтым, хотя и не спешил сбрасывать с себя красивое убранство, осина и тополь, наоборот, как-то быстро оголялись, забрасывая аллеи сквера еще не пожелтевшей листвой. Береза стояла зеленой, но ее ветки уже не казались такими гибкими, как летом, они как-то осторожно раскачивались под напором ветра, стараясь удержать свое хрупкое убранство. Вечнозеленые ели замерли в ожидании холодов, а рябина, не замечая непогоды, выставляла свои алые грозди на показ. Трава и кусты сникли и потемнели, придавая своей листве необычно мрачные цвета, будто маскируясь под осенние холода и сырость. Кое -где на клумбах еще попадались запоздалые цветы; белые и розовые астры, яркие бархатцы и даже некрупные хризантемы пытались украсить осенний пейзаж. Но они уже не давали былого аромата, и без бабочек, пчел и насекомых, они только напоминали о прошедшем лете.
Когда из-за туч выглянуло солнце, мокрый асфальт заблестел под его лучами, а капельки влаги засверкали на мокрых ветках растений. Я окинул взглядом посвежевший сквер и заметил, как на противоположной стороне аллеи, у большого дуба, расположился раскидистый куст с красной листвой. На солнце он переливался перламутром, меняя свой цвет от алого до темно-бордового. Я удивился его необычной окраске и подошел к нему ближе. Растение, будто почувствовав мое любопытство, еще сильней закачало ветвями и оросила меня ароматной влагой. Откуда-то издалека донеслись легкие звуки музыки, а за моей спиной вдруг раздался голос ребенка. Я оглянулся и заметил, как маленькая девочка лет пяти, пыталась выловить кленовый лист из большой лужи. Она трогала его веточкой, а он, поднимая свои края, как парус, продвигался дальше на середину дождевого озера.
– Ну, куда ты плывешь? – Возмущался ребенок своей неудачи.
– Тебе помочь? – Спросил я у девочки, и она кивнула головой.
Я аккуратно вошел в лужу и, вытащив лист, протянул его ей.
Не поблагодарив меня, ребенок принялся внимательно рассматривать желтый лист, очищая его поверхность от влаги.
– Как тебя зовут, девочка, и где твои родители? Или ты одна гуляешь? – Спросил я, не находя рядом никого из взрослых.
– Я Арина, я с папой! – Не отрываясь от дела, ответила она.
– А, где же он есть?
Арина посмотрела на меня своим чистым взглядом и улыбнулась.
– Ты мой папа! Ты, что не узнал меня?
Девочка подошла ко мне ближе и посмотрела мне в лицо.
– Вот видишь у меня нос курносый и родинка, как у тебя.
Я присел к ней и по-свойски поправил бантик на ее косичке.
– Прости меня, пожалуйста, я тебя сразу и не узнал, – пошутил я. – У тебя курточка новая и сапожки модные, как у большой девочки.
Арина довольно улыбнулась и чмокнула меня в щеку.
Я прижал ее к себе, а она по-взрослому предложила:
– Давай, прогуляемся…
Мы бродили по аллеям сада и собирали красивые листья осени. Арина задавала мне вопросы, а я с удовольствием на них отвечал. Но не все ее вопросы мне были под силу, и я лукавил, придумывая всякие отговорки, ссылаясь на великих ученых и философов. Арина соглашалась с научными авторитетами, но тут же задавала следующий вопрос.
Потом мы мечтали о теплом море и дальних странах, говорили о собаках и кошках, о птицах, которые улетают на Юг, о сливочном мороженном, которого много есть нельзя и которое очень хочется.
Я понял ее намек и пообещал купить ей лакомство по окончанию прогулки. Но она вдруг развернулась и потянула меня обратно в сквер. Тема беседы не поменялась, но только на развилке главных аллей Арина вдруг остановилась и, посмотрев на меня, протянула руки.
– Ты устала? – Спросил я и поднял ребенка с мокрого асфальта.
Арина трогала мое лицо своим пальчиком и приговаривала:
– Вот родинка, вот карие глазки, а вот и нос курносый…
Она залилась звонким смехом, когда я губами поймал ее палец. Немного подурачившись у меня на руках, Арина попросилась на землю, и я, прокрутив ее по воздуху, плавно опустил на асфальт.
Подбоченившись, она прошлась по аллее и спросила:
– А ты меня любишь?
– Я тебя сильно люблю! – Не задумываясь ответил я.
– По-взрослому, как маму? – Не успокаивалась Арина.
Здесь я запнулся от неожиданного вопроса, а она заявила:
– А я тебе люблю по-настоящему!..
– А по-настоящему, это как?
Арина крутанулась на носочках и подпрыгнув на месте ответила:
– А так! Я просто люблю и все!..
– Убедительно, – согласился я.
Я открыл рот, чтобы продолжить тему, но Арина взяла меня за руку и повела по аллее, напевая какую-то веселую песенку. Вскоре мы вернулись к тому месту, где совсем недавно встретились. В большой луже опять плавал кленовый лист. Он был гораздо меньше предыдущего, но его желтые края были круто изогнуты к верху и от этого он быстро передвигался по водяной глади под напором ветра.
– Какой шустрый листочек?! – Подметила Арина.
Я согласился с ней, а она продолжила:
– Он ребенок, ему весело. Не надо его доставать – пусть плавает…
С минуту мы наблюдали за действиями листа, а потом обошли лужу и почему-то вместе посмотрели на красный куст у ствола старого дуба. Он тоже нас заметил и радостно закачал своими ветвями, сбрасывая с листьев серебристую влагу. Мы подошли ближе, а он встретил нас весенним пением птиц. Опять откуда-то взялась музыка и Арина, оставив мою руку, молча вошла в его заросли.
Я вдруг замер в оцепенении и не смог проронить ни звука. Голова моя слегка закружилась, а сам я только смотрел на красные ветки кустарника, которые переливались под яркими лучами солнца.
Потом откуда не возьмись налетела туча, и пошел дождь. Куст потемнел и жалко опустил свои ветки к земле. Шум дождя заглушал звуки музыки и я, подняв воротник, поспешил покинуть сквер. Еще не осознав, что со мной произошло, я брел по мокрым аллеям сада.
У выхода, под декоративной аркой, что являлась достопримечательностью городского сада, я встретил человека, который шлепая ногами по лужам, подбежал к маленькому строению заброшенного кафе. Он как-то неуклюже и смешно стал прятаться от дождя под его небольшим и дырявым навесом. Дождь вымочил его насквозь, а он продолжал ходить у дверей строения, не решаясь войти внутрь.
Я ухмыльнулся нерасторопности мужчины, а он вдруг произнес:
– Она там!..
– Кто? – Спросил я и в промокшем мужчине узнал Петровича.
– Она там, Витя, – продолжал он, заглядывая в мутное окно кафе.
– Да, кто она? И откуда ты здесь взялся, Петрович?
– Та самая незнакомка, это она, Витя!
Он подозвал меня к себе, и я заглянул в окно.
– Видишь? Ты видишь ее? – Спрашивал Петрович.
– Ничего я не вижу, – раздраженно ответил я и подошел к двери.
Я толкнул дверь, а из темноты донесся громкий звонок. Когда сигнал повторился, я открыл глаза и заметил, как совсем рядом, на тумбочке звонил старый стационарный телефон. Разрезая тишину своим металлическим звуком, он выдавал чье-то большое нетерпение.
Недовольный я взял трубку, а знакомый голос спросил:
– Я, что тебя разбудил?
– Да, нет, Петрович. Я только из библиотеки пришел…
– Я, Виктор Иванович, чего звоню-то. Я сейчас видел нашу незнакомку, ту самую, ну, ты меня понимаешь, – рассказывал мне товарищ дрожащим голосом, – так знай, она поехала к тебе.
Я вытер пот со лба и, тяжело вздохнув, спросил:
– Петрович, с тобой все в порядке?
– Ты, Витя, не ругайся, а лучше подойди к окну и посмотри.
Я громко зевнул, а Петрович почему-то положил трубку.
В комнате стало тихо, а я ухмыльнулся:
– Надо же такому присниться. Все, как наяву…
Я припомнил свидание с дочерью журналиста и произнес:
– Если Он это Я, а Я – Он, то получается, что Арина моя дочка.
Я недолго мучал себя размышлениями и уже вскоре поймал себя на мысли, что я просто хочу быть ее отцом.
– А почему бы нет? – Произнес я и встал с кровати. – Только где она теперь, эта милая девочка? Сейчас-то она вон какая?.. Гордая, красивая и неприступная. Семнадцать лет, она уже девушка, Витя!..
Я закурил сигарету и подошел к окну.
На небе, в темных дождевых облаках купалась луна, и время от времени освещала округлые края тяжелых туч. Ночной двор был чистым и пустынным. Город еще спал.
– Ну, и где же твоя незнакомка, Петрович? – Упрекнул я товарища, а за моей спиной тихо ответили:
– Я здесь!..
Глава 6.
Я лежал в постели и не открывая глаз, замечал, как утро осторожно пробиралась ко мне в комнату. Закрытые веки не давали полной картины происходящего, но передо мной, как цветной калейдоскоп менялись разноцветные геометрические фигурки. То я увижу яркую картину из многоугольников, то замысловатый ажурный узор, а то он вдруг оживал и расплывался, превращаясь в пеструю цветную плазму. Я догадывался, что это были лучи солнца. Проникая через тонкую оконную занавеску, они выдавали мне это цветное шоу.
Когда на кухне старые часы с кукушкой прокуковали десять раз, я открыл глаза и осмотрел комнату. Я не ошибся, утро было солнечным и яркие лучи, без труда пробивая гардину, гуляли по стенам комнаты и отражались солнечными зайчиками на ее предметах.
Я улыбнулся утру и встал с постели. Настроение было хорошим, да и голова, на удивление, была легкой и светлой, хотя ночь для меня выдалась не совсем обычной. Я еще не успел разобраться, что со мной произошло, был ли это сон, видение или еще что, но главным для меня оставалась информация, полученная в эти ночные часы.
На столе лежала раскрытая рукопись и я не мог пройти мимо.
Я перелистал последние страницы, а в двери кто-то постучал.
Для меня это показалось удивительным. Ну, во-первых, я никого не ждал, а, во-вторых, для оповещения у входа находился звонок.
Я накинул халат и на всякий случай заглянул в дверной глазок.
– Петрович! – Воскликнул я, когда увидел своего товарища.
– Тут такое дело, Виктор Иванович, – интригующе начал он, – вчера я видел нашу незнакомку. Ну, ту самую красавицу…
– Я тоже ее видел, – перебил я Петровича, и он спросил:
– Ну, и как?
– Что как? В двух словах не расскажешь, – ответил я и предложил:
– Кофе будешь?
– С коньяком?
– Петрович, побойся Бога! Утро на дворе – с молоком хочешь?
Мы прошли на кухню, и я спросил:
– А в котором часу ты ее видел?
Петрович задумался, а я продолжил:
– Ты позвонил мне сегодня ночью, около трех часов. Но самое интересное, что позвонил ты почему-то на стационарный телефон.
– Я тебе не звонил, а городского номера я даже не знаю.
– Понятно, – ответил я и, развивая мысль, продолжил, – значит и у старого кафе, что перед входом в городской сквер, тебя тоже не было.
– Как же не было, – возмутился Петрович, – там я ее и встретил.
– Это уже интересно, – заключил я и подошел к холодильнику.
Я достал начатую бутылку коньяка и поставил ее на стол.
– Что, серьезный разговор предстоит? – Спросил Петрович.
Я молча разлил спиртное по стопкам и предложил выпить.
Через пару минут я закурил и сказал:
– Мы, Паша, с тобой давно серьезные люди, чтобы болтать о всякой чепухе. Может быть даже слишком серьезные. От этого, наверное, мы и не можем до сих пор разобраться во всем этом деле…
Петрович молча согласился, а я продолжил:
– Слишком много мистики крутиться возле нас, много невероятных приключений и событий происходит с нами. Ты не находишь?
