Читать книгу: «Следы прошлого, или Московские тайны», страница 3
В течение четверти часа он неторопливо прохаживался возле ворот, внимательно разглядывая двор и мостовую перед входом, привлекая к себе внимание ранних прохожих, которых постепенно становилось на улице все больше.
Некоторые останавливались, чтобы полюбопытствовать, что же такое усердно ищет человек в шинели и форменной фуражке, в котором лишь самые пронырливые узнали судебного следователя, а остальные не составляли себе труда догадаться по присутствию рядом с ним двух представителей местной власти в лице пристава и его помощника. Ко всему прочему, вид выезжающей из ворот санитарной кареты еще более возбудил их любопытство, так что вскоре перед воротами собралась уже небольшая толпа.
Недовольный пристав рявкнул на нее грозно и тут же послал Храпунова вместе с городовым Власовым немедленно убрать всех посторонних. Это возымело некоторое действие: толпа раздалась и рассыпалась по переулку, однако самые настырные все же остались в отдалении, продолжая наблюдать за действиями полиции, громко обмениваясь впечатлениями.
Артемьев между тем, закончив осмотр, остановился перед полицейскими и подозвал к себе дворника, сидевшего до того вместе с понятыми у двери дворницкой.
– Что ж, господа, давайте попробуем разобраться в том, что нам пытается живописать свидетель. В общем и целом я составил себе некоторое представление. А вас, сударь мой, – посмотрел он в сторону дворника, – прошу молчать и отвечать на мои вопросы только «да» или «нет». Понятно?
– Оно конечно… понятно, ваше благородие, – дворник вытянулся во фрунт. Артемьевское «сударь» подействовало на него как ушат холодной воды.
– Итак-с! Услышав подозрительный шум со стороны улицы, наш дворник вышел во двор, подошел к воротам, которые он перед этим запер. Обратите внимание, господа, ворота были именно заперты. Далее он замечает за воротами лежащего человека, отворяет ворота и, подумав, что он пьян или… скажем, находится в бесчувственном состоянии, переносит его в дворницкую, предварительно снова заперев ворота. Так?
– Истинно, истинно так!
– Ну вот, пока все идет хорошо. Далее он замечает, что человек этот не подает признаков жизни и… Что далее? – он взглянул на дворника.
– Истинно… мертвые они, а этот-то как…
– Стоп! Слышите, господа? Уже, будучи в дворницкой, а не у ворот, стоя над трупом, он замечает через проем двери… скажем, некое подозрительное движение. Кстати, я проверил, дверь в дворницкую, не будучи запертой на засов, не удерживается в затворенном состоянии и самопроизвольно распахивается. Далее надо заметить следующее: наш свидетель, напуганный своим открытием, не пытается, однако, спрятаться за дверью, а геройски, как того от него и требуется, бросается к воротам, отпирает их и – далее на улицу, где и встречает городового Власова. Так я говорю?
– Ваше благородие… дак ведь как же иначе. Согласно, значит, инк-струкции…
– Не всякий по инструкции делает, когда сердце в пятках, – Артемьев дружески похлопал зардевшегося дворника по плечу.
– Принял, верно, для храбрости, вот и расхрабрился, – ухмыльнулся Храпунов. – Илья Гесин у нас личность известная. Что он, что братец его…
Дворник, расплывшийся было от похвалы Артемьева, сразу сник и поспешил отойти в сторону.
Артемьев рассмеялся.
– Теперь далее… – промолвил он сквозь смех. – Обратите внимание, господа, что ворота все время были заперты. Тело лежало за воротами, а не во дворе. – Артемьев помолчал, соображая. – Можно предположить, конечно, что он заметил движение существа не двуногого, а четырех…
– Насчет ворот это еще не известно. Может, он их и не запер, как тащил… – произнес Храпунов, грозно оборачиваясь к дворнику.
– Н-да, это возможно… – следователь в раздумье покрутил пальцами.
– Здесь много неясного. Что он здесь ночью делал? Почему убили именно перед этим домом?
– Случайность, скорее всего…
– Н-да! Я попробую выяснить, чем он в последнее время занимался… А вы уж, господа, свидетелей поищите, пока не разбежались… Теперь так-с! У нас имеется стреляная гильза…
– Редкая вещь, но, может, она тут год валялась, – снова произнес настроенный скептически Храпунов.
– Не могу с вами согласиться. Гильза новая – блестит… Да и порохом пахнет. Есть еще одно обстоятельство. Смотрите, – Артемьев аккуратно достал из кармана шинели носовой платок и развернул у себя на ладони.
Полицейские увидели промокший коробок спичек и развалившуюся от сырости папиросу.
– Это я у ворот нашел, на улице.
– И что же? – пристав удивленно воззрился на следователя.
– Может, конечно, и ничего, но кто знает… На всякий случай приобщим к делу. Марка папирос, насколько можно разглядеть, та же, что в портсигаре Скворцова. Мне, знаете, показалось странным, что портсигар на месте, а спички отсутствуют…
Пристав недоуменно пожал плечами.
– Но кто же, в таком случае, стрелял? – произнес он уныло.
– Это вы тонко подметили, – не без ехидства ответствовал Артемьев. – И, главное, в кого стреляли…
Глава 4. Утро туманное…
Но все когда-нибудь заканчивается. Своевременно отошла в прошлое и эта ненастная и такая беспокойная сентябрьская ночь. Наступало сырое и туманное, под стать ночи, утро. Уже в сопровождении санитаров отправился в свой последний путь убиенный Скворцов. Проводив их, укатил и пристав, захватив с собой доктора, которого Леонтий Евсеевич предложил подвезти до квартиры. Как-то незаметно исчез письмоводитель Сыськов. Последним место происшествия покинул любитель пеших прогулок Артемьев – подняв воротник, зашагал по лужам под мелким противным дождиком. Лишь у ворот остались по долгу службы мокнуть городовой и демонстрирующий завидное служебное рвение дворник. Да в относительном уюте дворницкой дожидались своего часа еще один городовой и Павел Степанович Храпунов. Помощник пристава остался тут за старшего, чтобы вскоре, получив необходимое подкрепление, руководить обходом близлежащих домов и поиском возможных свидетелей. С этим делом надо было спешить, пока проснувшиеся московские обыватели не разбежались по своим делам.
Уже совсем рассвело, когда в дворницкую заглянул околоточный надзиратель и, взяв под козырек, доложил помощнику пристава, что подкрепление прибыло и рвется в бой. Дав необходимые указания своим подчиненным, Храпунов, однако, не пошел с ними. Он рассудил, что теперь уже не слишком рано, чтобы побеспокоить хозяев. Супругов Киселевых – Артема Матвеевича и Пелагею Васильевну, их имена он успел выяснить сначала у дворника, а затем и уточнил у недавно прибывшего околоточного. Павел Степанович хотел сам побеседовать с ними – скорее для порядка, чем из необходимости. Они с очевидностью не имели к событиям этой ночи не малейшего отношения. Однако если теперь, волею случая, их дворницкая временно стала чем-то вроде штаба, следует же, по крайней мере, их поставить в известность?
Домовладение Киселевых представляло собой два стоявших один напротив другого небольших двухэтажных здания с узким двориком между ними. Напротив ворот, вплотную к противоположенному забору, между зданиями располагалась одноэтажная хозяйственная пристройка. А между левым корпусом и воротами – еще одна. Как раз эта пристройка и служила дворницкой.
Хозяева жили в левом здании, за дворницкой. В течение ночи Храпунов ни разу не заметил там в окнах ни малейшего отблеска света. Вообще весь дом, за исключением дворницкой, был погружен во мрак. Все окна были темными и теперь, когда Павел Степанович подошел к входной двери и остановился в нерешительности. Видимо, все еще спали. Досадливо крякнув, Храпунов отправился разыскивать дворника. Дворник Гесин был обнаружен им у ворот на «боевом» посту. Подозвав его и подождав, пока тот с нарочитым усердием запрет ворота, Храпунов в сопровождении дворника вернулся к хозяйской двери.
Дверь была заперта, но справа от нее помощник пристава заметил рычажок дверного колокольчика и, решившись, потянул за него. За дверью неожиданно громко звякнуло, и почти сразу же послышался какой-то шорох и сонный женский голос спросил:
– Кто? Это ты, Илья? Что тебе?
– Это полиция, откройте, пожалуйста!
За дверью наступила тишина.
– Простите мой ранний визит, но мне надо переговорить с Артемом Матвеевичем… По спешному казенному делу, – добавил Храпунов и ткнул локтем в бок дворнику.
– Пелагея Васильевна, они взаправду из полиции, не пужайтесь, – пискнул тот.
За дверью опять зашуршали, и наконец она приоткрылась на длину дверной цепочки. Помощник пристава заглянул за дверь в образовавшуюся щель, но в темной прихожей никого и ничего разглядеть было невозможно.
– Артема Матвеевича нет, – ответил женский голос.
– А с кем я сейчас говорю?
– Не слышали разве? Киселева я, Пелагея Васильевна!
– Пелагея Васильевна, вы мне не откроете? Неудобно так-то через дверь разговаривать.
– Никак не могу-с! Я не прибрана – только встала… Прислугу свою давеча на крестины отпустила, одна я. Так что никак не могу!
– А Артем Матвеевич, где же?
– А… уехали они, – после некоторой заминки ответствовала хозяйка.
– А куда? Если это не секрет, конечно.
За дверью помолчали.
– Никакого секрету нет. В Тамбовскую губернию, к родственникам нашим… Вчера еще, – уточнила Пелагея Васильевна.
– А когда же они, Пелагея Васильевна, возвратиться собирались, – уже почти с издевкой спросил помощник пристава, – скоро ли?
– Скоро, скоро! – послышалось из-за двери. Дверь захлопнулась.
«Ну и черт с ней! – с досадой подумал Храпунов, направляясь в сопровождении дворника к воротам. – Надо будет, после с ее мужем побеседуем».
Многострадальный городовой Власов все еще топтался у ворот, хотя теперь, когда осмотр места преступления был закончен и все действующие лица давно разъехались, смысла в том было мало. «Только зевак зря привлекает», – подумал Павел Степанович и, захватив его с собой, направился на поиски своих подчиненных.
– Павел Степанович! – тут из небольшой группы любопытствующих, неясно различаемой в густом тумане, отделилась коренастая фигура в мокром полупальто с поднятым воротником и неспешно направилась к нему. – Что ты делаешь тут в такую рань?
Приглядевшись, помощник пристава узнал своего давнего приятеля и коллегу из сыскной полиции Сергея Федоровича Рудакова. Указав городовому направление движения, Павел Степанович взял подошедшего под руку и повлек за собой. Они так и пошли, как бы прогуливаясь, беседуя вполголоса. Теперь было особенно заметно, как они походят друг на друга. Оба – мощного сложения, оба плавны и неторопливы в движениях, как уверенные в своей силе люди. Храпунов, правда, был на полголовы повыше. Но если он начал уже обрастать порядком жирком, то его собеседник фигуру имел вполне атлетическую. Что, впрочем, было и естественно для московского приверженца «Клуба любителей атлетики», основанного в столице без малого десять лет назад Краевским.
– Ну, тебя я о том же не спрашиваю, ведь не расскажешь? – понизив голос, спросил Храпунов, когда они прошли немного по переулку.
– Эх, да кабы я сам это знал, – шутливо вздохнул тот. – А тут, я гляжу, что-то серьезное случилось?
– Да уж, случилось! Убийство.
– Кого же убили?
– А убили тут, Сережа, некоего Скворцова Андрея Андреевича, тебе хорошо известного.
– Черт возьми! – собеседник Храпунова был ошарашен. Разумеется, он изрядно знал своего коллегу по сыскной полиции. Скворцова он не любил и отношения между ними были довольно натянутыми, однако услышанное подействовало на Рудакова, как ушат холодной воды.
– И как же? – помолчав, тихо спросил он.
– Задушен.
– Что?! – Рудаков резко обернулся к помощнику пристава. – Вот ты давеча спрашивал, чем я тут занимаюсь… – начал он рассказывать после непродолжительного молчания. – Тут, братец мой, вот какая история…
В последнее время в Первопрестольной стали твориться очень нехорошие и престранные дела: в разных районах города с завидной регулярностью стали находить трупы, с очевидностью убитых, москвичей. Вроде бы ничего необычного для такого огромного города, где подобные находки случаются по нескольку раз за неделю. Однако необычным было то, что некоторые из них были задушены, у всех таких на шее обнаруживались явственные следы орудия преступления – тонкой удавки. Что уже само по себе было не совсем обычно. Все они лежали лицом вниз, у всех были вывернуты карманы. В этом тоже была замечена некоторая странность, можно сказать – нарочитость. Словно не слишком далекий убийца старательно пытался изобразить картину ограбления.
На схожий «почерк» преступлений обратили внимание далеко не сразу. Ведь преступления совершались на территориях разных полицейских участков. К тому же убитые при жизни никак не были связаны между собой. Однако, как со временем выяснилось, некоторые из таких жертв были особами непростыми – людьми весьма обеспеченными, среди них попадались даже чиновники. Так что первыми сопоставили факты и забили тревогу коллеги наших сыщиков из Охранного отделения или, если официально, – «Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в городе Москве».
Как известно, это ведомство, как и сыскная полиция, собственно – уголовный розыск, впервые появились в столице еще в 1866 году. Но только через пятнадцать лет, к 1881 году, после серии покушений на Государя, было принято решение о создании охранных и сыскных отделений еще в девяти крупнейших городах империи, и прежде всего в Москве. «Сыскное» и «Охранка» во многом были схожи по методам работы, но, разумеется, отличались по своим задачам. Ко времени нашего повествования сей славной организацией успешно руководил подполковник Николай Сергеевич Бердяев, кстати, начинавший службу прапорщиком лейб-гвардии Московского полка, как и наш герой – Сидор Терентьевич Сырцов.
Первым, кто связал воедино эти преступления и высказал предположение, что тут, скорее всего, действует некий наемный убийца, был молодой и талантливый помощник Бердяева, чиновник по особым поручениям Сергей Васильевич Зубатов. Скорее всего, убийства носили чисто криминальный характер, а урки-душегубы были, так сказать, не их контингентом. Но подобные «заказные» убийства вообще были чрезвычайно редки в то время, кроме того, предполагали наличие преступной цепочки «заказчик – организатор – исполнитель». Исполнителем вполне мог быть и профессиональный уголовник, заказчики – иметь чисто корыстные интересы, но что представлял собой неведомый организатор? Или может быть, все-таки – организация? В пользу последнего предположения говорило еще одно неожиданное открытие, совершенное Зубатовым во время изучения им газетных объявлений. В скобках заметим – этому занятию Сергей Васильевич предавался регулярно по долгу службы. О сути этого открытия мы умолчим до времени, отметив лишь, что именно оно заставило Зубатова отправиться сначала к Бердяеву, а затем поехать вместе с ним к обер-полицмейстеру. Где после недолгого обсуждения было принято решение для расследования данных обстоятельств создать некую временную группу из числа сотрудников Охранного и Сыскного отделений, под личным контролем обер-полицмейстера.
Дело предполагалось вести в условиях строгой секретности, во избежание, в том числе, и нездоровых слухов среди обывателей. Собственно и дела-то пока никакого не было – так, проверки некоторых гипотез.
Одной из таких проверок как раз и занимался в то туманное утро Сергей Федорович Рудаков, привлеченный к расследованию от Сыскной полиции…
…Сыщики-приятели с четверть часа еще прогуливались по переулку и беседовали. Говорил в основном Рудаков. Храпунов больше молчал, переваривая услышанное. Наконец, видимо вспомнив о своих сиюминутных служебных делах, они пожали друг другу руки и разошлись.
Вот такие события произошли в ненастную московскую ночь и последовавшее за ней не менее ненастное утро 10 сентября 1893 года в одном из ничем не примечательных сретенских переулков, за год до того странного происшествия, что в конце августа 1894 года поколебало покой размеренной жизни приволжской усадьбы Сырцовых и самым таинственным образом оторвало нашего Сидора Терентьевича от домашнего очага и безмятежного чаепития.
К делу об убийстве коллежского советника Скворцова, равно и другим небезынтересным фактам, с ним связанным, нам еще предстоит вернуться позднее. А пока, предоставив возможность сыщикам и следователю Артемьеву продолжать по нему дознание, мы возвращаемся к прерванному повествованию и непосредственно к супруге генерала Сырцова – Анастасии Ивановне, которую непростительно оставили в конце первой главы в столь неясном положении, вызванном исчезновением ее дражайшей половины.
Заметим только, что следствие шло своим ходом, как говорится, ни шатко ни валко, без видимых успехов. Полицейское начальство во главе с обер-полицмейстером Власовским постаралось не делать огласки. И другие события вскоре затмили собой слухи, которые просочились в просвещенную среду местных обывателей. Обсуждали гибель броненосца «Русалка», страшную грозу с градом, разразившуюся накануне, а случившийся вскоре пожар в Стрелецком переулке в доме почетных граждан Кабановых живо напомнил им большой пожар 7 августа в доме Назарова, в тушении которого принимали участие шесть частей и аж две паровые машины!
Глава 5. Пропал генерал!
Существует немалое количество россиян, которые отличаются своей привязанностью к всевозможным переездам с места на место. Есть среди них и такие, что всю жизнь свою проводят в дороге, не ощущая при этом никаких неудобств. Причины, влекущие их в путь, самые различные: одни переезжают по необходимости, другие из-за жгучей, неосознанной тяги к перемене мест, третьи вполне сознательно ищут новых развлечений. Сидора Терентьевича, как мы знаем, с некоторых пор захватила вторая из них, хотя до этого многие годы он безропотно подчинялся первой.
Более многочисленна категория российского люда, представители которой предпочитают жить вполне оседло, ни под каким предлогом не покидать насиженное место. Если и приходится им иногда сниматься с него, то разве что только на ярмарку или по какой-нибудь насущной надобности в уездный или губернский город. Во всяком случае, далее границ своей губернии они пускаться не отваживаются, и вся жизнь их протекает в строго ограниченных рамках данной местности.
Такой была и Анастасия Ивановна. Дама степенная и несколько даже меланхоличная, она полагала любые поездки бездельными и только отнимающими время. Этого убеждения она особенно упрямо стала придерживаться, когда вынуждена была по воле своего мужа сменить московскую резиденцию на нижегородскую. Здесь она осела основательно и ни за что не соглашалась покинуть ее даже ради ежегодных ярмарок или приглашений в гости от своих знакомых.
Только лишь замужество дочери и переезд ее в Петербург заставили Анастасию Ивановну переменить свои принципы и сдвинуться наконец с места ради дальних ежегодных вояжей в Северную столицу. Решиться на такой подвиг она могла только лишь в силу своей любви к дочери, по которой очень скучала, в отличие от ее отца, которому, казалось, не было решительно никакого дела до нее. Съездив раз, другой, Анастасия Ивановна постепенно стала привыкать ко всем неудобствам и треволнениям дороги, пока смирилась с ними окончательно. В этом году поездка ожидалась ею даже с нетерпением, так как предстояло отпраздновать пятилетнюю годовщину свадьбы дочери, и Анастасия Ивановна уже собрала для нее кучу подарков.
Странная выходка Сидора Терентьевича испортила ей все настроение, растревожила и обеспокоила. Первой мыслью ее было остаться и не ехать, но потом, подумав и перечитав еще не раз то место в записке, где говорилось, что супруг ее обещает быть в Петербурге еще до Воздвиженья, Анастасия Ивановна все же решилась на поездку.
В сопровождении верного Прохора она благополучно, без особых приключений проделала весь путь от Нижнего до Москвы и далее до Петербурга. В первых числах сентября она была уже в доме своего зятя, где ее с нетерпением ждали.
Как уже упоминалось, зять ее – надворный советник Иван Григорьевич Гранатов – жил в собственном доме на Васильевском острове в конце Среднего проспекта, служил по ведомству министерства юстиции и, несмотря на свой довольно молодой возраст – ему недавно исполнилось тридцать два года, – был уже известным в городе адвокатом. Несколько крупных дел, проведенных им с подобающим блеском, принесли ему славу и так необходимое место в обществе. Он имел много влиятельных друзей из числа высокопоставленных военных и гражданских чиновников, не только в столице, но также и в Москве, где адвокату приходилось бывать по долгу службы.
Сердце Анастасии Ивановны, чувствующее, что дочери хорошо за ним, наполнялось тихой материнской радостью.
Ко всему прочему, ей как женщине нравился этот среднего роста, темноволосый, статный мужчина аристократичной внешности, воспитанный и милый в обхождении. Не могла она взять в толк, почему мужу ее он пришелся не по нраву, спрашивать же его об этом было бесполезно. Сидор Терентьевич только угрюмо кряхтел и переводил разговор на другую тему.
Супруги Сырцовы всегда приезжали в Петербург с началом осени, когда столичная жизнь несравненно оживала после длительной летней спячки. В это время года в город во множестве стекалась местная аристократия, проводившая теплое время года в своих загородных имениях или за границей. К этому времени заканчивались учения гвардейских полков и военных училищ. Возвращались из походов корабли Балтийской эскадры, посещавшие с дружеским (за неимением войны) визитом зарубежные порты. Город заполнялся бравыми морскими и сухопутными офицерами, разудалыми гардемаринами и юнкерами. Начиналась пора многочисленных торжественных приемов, балов и всевозможных увеселений. Открывали сезон театры. Словом, все снова приходило в свое, годами прорытое русло.
Правда, нынешней осенью, в 1894 году, обстановка в столице была иной. В городе ходили тревожные слухи о болезни Государя Императора, явившейся, как говорили, следствием той давней железнодорожной катастрофы царского поезда под Харьковом, у деревни Борки. Слухи, заметим, не беспочвенные. К октябрю здоровье Императора резко ухудшилось. У него быстро развивалась тяжелая болезнь почек. Из Ялты, а затем из Ливадии, куда Император переехал по настоянию врачей, стали приходить все более тревожные телеграммы… Это мало располагало к веселью. Не располагала к веселью и установившаяся холодная сырая погода. Дожди, зарядившие летом, к сентябрю только усилились и шли теперь, практически не переставая. И потому осень в столице в этом году начиналась весьма сумрачно во всех отношениях. Так что настроение Анастасии Ивановны шло в унисон с общим настроением Петербурга.
Таинственное исчезновение Сидора Терентьевича было воспринято домочадцами по-разному. Иван Григорьевич выразил свое удивление такой странностью, в то время как Полина поначалу не проявила к нему достаточно интереса, отнеся его на счет очередного сумасбродства отца. Она посоветовала матери успокоиться и не волноваться раньше времени. Анастасия последовала ее совету, но ненадолго. Время шло, Воздвижение было уже не за горами, но о Сидоре Терентьевиче не было ни слуха, ни духа. Тревога Анастасии Ивановны с каждым днем все усиливалась.
Праздник прошел скучно, в смутных ожиданиях чего-то недоброго. Настроение Анастасии Ивановны постепенно стало передаваться и дочери. Полина, хотя и не верила по-прежнему в то, что с отцом ее что-то произошло, все же упросила мужа навести, насколько возможно, справки. Иван Григорьевич собирался уже послать запрос в департамент полиции, но неожиданные события заставили его действовать совсем в ином направлении.
В первое воскресенье по Воздвижению Гранатовы отмечали свой юбилей. Гостей решили не приглашать, обойтись своим семейным кругом, тем более принимая во внимание состояние Анастасии Ивановны. Но они пришли, что называется, незваными.
Один из них – коллега и давнишний друг Гранатова, еще с университетской скамьи, Муромцев, и двое его новых друзей: Тимаков, служивший товарищем прокурора Петербургской палаты, и Ишимов – надворный советник из министерства внутренних дел. Чуть позже, с задержкой в полчаса, неожиданно нагрянул посыльный из департамента полиции с извещением, что директор его – генерального штаба генерал-лейтенант Петров будет в течение вечера в гости к господину Гранатову, как появится свободная минута.
Ничего не оставалось делать, как устроить небольшой банкет для гостей, чему, по совести говоря, Гранатов был даже рад, так как надеялся таким образом отвлечь тещу от грустных мыслей. Надежды его оправдались только наполовину. Анастасия Ивановна забылась на время и даже смеялась шуткам острослова Муромцева, но первое же упоминание о Сидоре Терентьевиче снова погрузило ее в глубокую задумчивость, вывести из которой ее уже не удавалось.
Некоторое время они сидели за столом, пили шампанское, беседовали и ждали Петрова. Директор солидного департамента, одного из главнейших в министерстве внутренних дел, он, бывший по чину на несколько ступеней выше Гранатова и его гостей, мог своим присутствием составить честь хозяину дома. К тому же Петров пользовался заслуженной славой приятного человека и занятного собеседника. Поэтому приход его ожидался с нетерпением.
Время шло. На часах было уже восемь вечера без четверти, а Петров все не появлялся. В конце концов Анастасия Ивановна, сославшись на головную боль, удалилась в свою комнату в сопровождении Полины, не пожелавшей оставить мать. Мужчины остались одни.
– А что такое сегодня с твоей тещей, Иван? – полюбопытствовал Ишимов. – Мне показалось, она чем-то расстроена.
– Я тоже заметил, – вставил Тиманов. – Может, мы сегодня не вовремя?
– Нет, что вы! Скорее наоборот. Я вам очень признателен… У нас небольшое недоразумение. Чисто семейное…
– Вот так, Дмитрий Васильевич, – насмешливо произнес Муромцев. – Чисто семейное. Разберутся, как говорится…
– Собственно, ничего такого секретного тут нет. Анастасия Ивановна беспокоится долгим отсутствием мужа. Только и всего.
– Завидую твоему тестю, – не унимался Муромцев, – чуть задержался, а жена беспокоится. Моя Катерина даже не заметила, когда я в прошлый раз съездил в Могилев и обратно. А отсутствовал я, заметьте, господа, полторы недели…
– Послушайте, господа, – перебил его Ишимов, – Кажется, звонок!
– Да, звонок. Это, верно, наконец господин Петров. Прошу прощения, пойду встречу, – Гранатов вышел из-за стола и исчез за дверью.
Прошло, однако, минут десять, прежде чем в комнате появились новые лица. Их было двое. Впереди шагал высокий генерал в мундире с белыми эполетами. Лицо его было чисто выбрито, лишено бакенбард и даже усов. Он шагал широко и размашисто. Сразу с порога он громогласно произнес:
– Здравствуйте, здравствуйте, господа. Простите за опоздание. Дела!
За ним следом вошел незнакомый среднего роста худощавый господин в чиновничьем мундире. Последним появился хозяин дома.
Генерал прошагал к самому столу, где Муромцев, Ишимов и Тиманов ждали его стоя.
– Позвольте представить, господа, – генерал обернулся к своему спутнику, – управляющий распорядительным отделом канцелярии московского обер-полицмейстера – коллежский советник Доброноки Дмитрий Стефанович. Прошу, как говорится, любить и жаловать. Иван Григорьевич, господин Доброноки у меня по делам службы, и я решился пригласить его вместе со мной посетить вас. Надеюсь, вы простите мне такую вольность?
– О какой вольности речь, ваше превосходительство! Весьма польщен вашим визитом. Прошу вас за стол, господа!
Гости начали рассаживаться.
– Позвольте, господа! Не вижу невесты, – пробасил Петров оглядываясь. – Иван Григорьевич, друг мой, представьте сию минуту несравненную свою. Куда вы там ее запрятали?
Гранатов подошел к портьере и подергал спрятанный за ней звонок.
– Анюта, – произнес он, когда на пороге возникла фигура горничной, – попроси барыню спуститься сюда. Скажи, что приехал господин Петров. И пригласи госпожу Сырцову.
– Как, и она тоже здесь? Что же вы молчали? Так, надо думать, и Сидор Терентьевич тоже здесь? Давай, давай его сюда. Давненько не виделись.
– Нет, господин Сырцов не приехал. Тут такая история…
– Какая еще история? Опять дурит старая перечница? Ну да я его знаю…
В этот момент в комнате появилась Полина, а вслед за ней и невеселая Анастасия Ивановна. Взглянув, однако, на Петрова, она улыбнулась и поправила бахрому на платье.
– А! Вот и они! – Петров поднялся из-за стола и пошел им навстречу. – Уважаемая Анастасия Ивановна, прелестная Полина Сидоровна!
Петров грациозно поцеловал руку сначала матери, потом дочке и, держа их за руки, подвел к столу, усадил обеих в кресла, и только тогда сел сам.
– Что ж, господа, позвольте мне в этот знаменательный для вас день поднять свой бокал за счастье и процветание четы Гранатовых. Не скрою, господа, что я питаю самое глубокое расположение как к ним самим, так и к их уважаемым прародителям. Вы хорошо знаете, что с покойным Григорием Александровичем мы были большие друзья. Бо-о-о-льшие друзья! А что касается господина Сырцова и его уважаемой половины, то тут уж… Подумать только, господа, ведь я знаю их уже… дай бог памяти… сколько же я их уже знаю?..
– Стоит ли, Николай Иванович, трудить напрасно голову то! – отозвалась Анастасия Ивановна. – Что вспоминать былое, лучше поднимайте за здравие молодых.
– Я только хотел подчеркнуть, уважаемая Анастасия Ивановна, с каким высоким чувством я к вам отношусь. Первый мой тост, как водится, за молодых, ну а второй и за вас не грех…
– Здоровье молодым! – подхватил Муромцев, вскакивая.
– Здоровье! – было дружным ответом. Все выпили к снова уселись на места.
– Очень рада я вас нынче видеть, любезный Николай Иванович, – произнесла снова Анастасия Ивановна. – Уж как рада… У меня ведь дело к вам…
– Дело? Нет-нет, никаких дел. Сейчас только вот это… – Петров поднял рюмку и шутя постучал по ней вилкой.
– Дела – они, любезная Анастасия Ивановна, и подождать могут. Вот я сегодня бросил все эти дела под стол – и к вам. А и то дел, скажу вам, невпроворот. Такое творится, господа! Государь Император болен тяжко. А эти наглецы что вытворяют…
– Это, простите, вы про так называемых социалистов изволите? – вставил Тиманов.
– А то про кого? Вы там у себя в министерстве с вашим министром ничего не видите. Только депеши читаете, а мне с ними каждый божий день дело иметь приходится. Только сегодня, вот через господина Доброноки, отношение направляю к господину Власовскому в Москву… И то, господа, ведь что они вытворяют!
– Да полно вам, Николай Иванович, что вы, право! – произнесла Анастасия Ивановна, которая одна среди всех и не боялась прерывать генерала. – Сказали, что все дела бросили, а сами о чем речи ведете?.. Я ведь вас о важном спросить хотела…
