Читать книгу: «Монах Ордена феникса», страница 29

– Зачем ты рисовал землю?

– Чтобы знать куда идти, – ответил Инженер и этим вообще ничего не прояснил. Альфонсо окончательно увяз в вопросе настолько, что даже не знал, что еще спросить.

– Виновен, – подумал он. Это было бы просто-обвинить и все, это было легче, чем разбираться в какой то бредятине, и пусть сидит, пока не помрет, виновен он там или нет. Альфонсо рот открыть успел, а вот слово сказать нет, потому что его перебил шум. Прибыл гонец, который отправлялся к королю с просьбой дать Гнилому Пузу титул и новое имя с ответом, суть которого, ссылаясь на секретность грамоты, сказать не мог. Альфонсо сломал сургуч, развернул грамоту и уперся тупым взглядом в черточки и палочки. Нельзя сказать, что бы он совсем не умел читать: он в совершенстве владел опознанием двух букв – «Ф» и «В», но этого оказалось недостаточно для понимания всего текста. Этих букв было в тексте маловато.

– Скажи мне, Инженер, где ты родился и кто твои родители? – Альфонсо отодвинул грамоту. Зачем он это спросил? А, узнать, откуда такое имя странное – и не благородное, и не холопское.

– Родился я в Агате, отец мой, Амфилат, был рыбаком, а матушку свою я никогда не видел.

– А здесь как оказался?

– Пять лет назад я понял, что Великой континент ни есть вся Земля, а за Великим морем есть еще суша, за что меня начала преследовать церковь, как еретика. Из Агаты мне пришлось бежать в Степь, где меня продали в рабство, из которого я сбежал вместе с караваном купцов. Здесь меня приютила одна женщина, которой…

– А землю то рисовал зачем? – оборвал его Альфонсо, – ты чего и так не знаешь, куда идти, что ли? Ну так спросил бы кого-нибудь.

– Я составлял рисунок местности, где указывал деревни, села, горы, реки. Чтобы другой человек, который здесь никогда не был, мог бы по моим рисункам знать, где что находится и куда идти.

– Это как это? – теперь Альфонсо завяз в болоте непонимания по самые уши, – впрочем… где эти твои рисунки?

Рисунки бросился искать начальник тюрьмы, который поблагодарил Агафенона за то, что не выкинул их тогда, хотя, был бы он честнее с собой, то благодарил бы свою лень и забывчивость. А пока он загонял бедную, ни в чем не повинную лошадь, наминая ей сапогами бока, суд застопорился. Альфонсо развернул грамоту снова, посмотрел на нее так, словно надеялся, что там что нибудь прояснится, вздохнул:

– Что за имя у тебя странное – Инженер? Благородный, или… что это вообще такое?

– Писарь, дававший мне имя, не умел писать, точнее, писать умел, а что он пишет, прочитать не мог, Ваша светлость. Когда я вырос, то увидел на моей табличке надпись АГорнкрлоьа Инженер.

– Прочитал? Значит, умеешь читать? – Альфонсо оживился, сунул Инженеру грамоту, на которой первое, что тот прочитал, но о чем не сказал вслух, это была надпись «Секретно. Только для герцога Альфонсо дэ Эстэды лично в руки».

– На прочитай, а я тебя проверю…

Запыхавшийся, пыльный, потный но довольный начальник охраны привез рисунки – главную улику в шпионаже, хотя что там нарисовано, разобраться никто не удосужился. Не понял в этих каракулях ничего и Альфонсо, хотя при первом же взгляде его пронзила через весь позвоночник острая дрожь. Что- то бабахнуло в его голове, только что, было пока не ясно.

– Суд окончен, – медленно проговорил он всем.

– Объясни мне, что здесь нарисовано, – приказал он Инженеру.

– Вот холм. Вот река Ровная – тут написано, а вот Ваша светлость, вот этот квадрат, Ваш замок.

– Что за глупость. Мой замок в длину метров сто. А здесь какая то букашка.

– Ваша светлость, Ваш замок сто метров, а я нарисовал сто миллиметров. Река Ровная шириной пятьдесят метров, а у меня пятьдесят миллиметров. Если в голове увеличивать миллиметры в метры, то можно понять, по ориентирам, куда идти. Например, мне нужно попасть вон на тот холм…

Инженер еще что-то говорил, но Альфонсо его уже не слушал. От осознания новой мысли стало холодно и его стало трясти, как в лихорадке. В своем лесном домике он видел такой же странный рисунок, только нарисованный цветными красками, которые не смывались. И если предположить, что это рисунок земли, а точка в начале желтого пятна – это Волшебный город, то… То можно найти его по рисунку, если еще разобраться в нем, черт возьми.

– Ваша светлость, я прибыл по вашему приказу, – это голос Гнилого пуза выдернул Альфонсо из глубокого озера мышления. Убей Бог лаптем, он не помнил такого указа, но это было не существенно. Альфонсо протянул грамоту Гнилому Пузу:

– Поздравляю, Феликс ибн Энмундов с присвоением титула графа.

– Чего? Кто я? – Гнилое Пузо, он же Феликс ибн Эдмундов схватил грамоту, покувыркал в руках, дав понять всем вокруг, что тоже не умеет читать, и, видимо, отчаявшись прочитать самостоятельно, поверил на слово:

– Почему Феликс? А как же Пушкин?

4

Реформы Альфонсо дали о себе знать очень быстро: к концу лета казна была пуста, кроме того сундука с двадцатью миллионами песедов. Как же красиво золотые монетки, номиналом в две тысячи песедов каждая, лежали в сундуке, так красиво, что не хотелось их тревожить, тем более, была у Альфонсо мысль сбежать с этими деньгами. Сбежать он, конечно, не сбежал, но такой вариант развития событий нельзя было не предусмотреть, по этому денежки лежали не троганные. Казна был пуста, но Левания потихоньку вылезала из той клоаки, в которую их загнали воры – вельможи: отстраивались новые избы из леса Альфонсо, снимались урожаи с полей, и урожаи хорошие – хоть в этом повезло, появилась какая – никакая скотина, лошади, быки. Потянулись в Леванию со всех сторон беглые холопы – как из соседних регионов, так и из соседних стран, и всех их, негласно укрывая от крепостной стражи, оставляли у себя жить, помариновав немного в узнице, для вида. Случилось так, что Инженер стал придворным советником; а поскольку он умел считать, то и объяснил герцогу, какую сильную накрутку на товары делали обнаглевшие купцы. Прошел беззаконный и беспощадный рейд по рынкам, усадьбам купцов, вследствие чего самых зажиточных, по сути, просто ограбили, отобрав у них все, что Альфонсо посчитал для них лишним, то есть, почти все. Яхонт был в ярости, долго брызгал слюнями в приемной Альфонсо, и тот только потом узнал, что в столицу Эгибетуза отправился второй гонец с жалобой на самоуправство монаха Ордена света. Примазался к этой жалобе и Гумболь, которого загоняли почти до сердечного приступа; впрочем, с его комплекцией, достаточно было просто заставить бывшего воеводу быстро пройти двадцать метров.

– Поймали еще одного Степного перебежчика, – заявил Феликс, и брякнулся в кресло, – и тоже говорит, что Степь собирается напасть в следующем году.

– Да неужели? – съязвил Альфонсо. Конечно, ведь только -только все начало налаживаться, притом, что урожай, как ни странно, должен был быть отменный, люди перестали дохнуть, как мухи, даже король не доставал всякой ерундой и жизнь становилась приятной. Обязательно должно было что-то случиться. – Гелик! Гели… А вот ты… Позови моего советника.

Инженер тоже отъелся, теперь он не был тощим и бледным, теперь глаза его блестели не только любопытством и тягой к знаниям, но еще сытостью и довольством. Впрочем, свои обязанности он выполнял хорошо, так хорошо, что начинал раздражать Альфонсо тем, что Альфонсо начинал зависеть от Инженера. Вот и сейчас, едва советник приземлил на кресло свое тело и услышал новости, как сразу навалил кучу идей:

– Во первых, нужно укрепить замок для долгой обороны – биться в открытом поле со Степью мы просто не сможем. Нужно, пока не наступила зима расширить и углубить ров, сделать его со стороны замка пологим, а со стороны поля – обрывистым. Нужно запастись продуктами, нужно сделать так, чтобы при случае, все могли укрыться в замке вместе со своим скарбом, при этом свои запасы еды могли перевезти в замок. Колодцы нужны. Стены крепости нужно ремонтировать. Войска у нас мало, по этому нужно обучать крестьян драться… И начинать нужно будет сразу, как закончится уборочная страда.

– Научить их драться, – буркнул Альфонсо, – они что, в своих кафтанах в драку полезут? У нас у дружины мечи как из воска, и доспехов на всех не хватает, не говоря уже о лошадях, а ты крестьян учить.

– Ну, есть еще места, где мы золотишко не повыгребли… – проговорил Феликс и многозначительно поглядел на остальных. С этой фразы и начались поборы по правоверной церкви: уносились иконы, продавались золотые кресты, сдиралось сусальное золото с куполов. Епископы ободранных церквей хватались за голову, проклинали монаха Ордена света, который плевал и на Бога и на веру.

–Агафенон учит смирению и скромности, а у тебя крест золотой с бриллиантами, – кричал Альфонсо на епископа, когда тот кричал на Альфонсо за его поборы, – вам, монахам вообще положено босиком в одной рубахе с котомкой по Земле ходить.

Воины Левании, впервые увидев новое оружие, без которого, если они его потеряют, им советовали лучше вообще не возвращаться с поля боя, несколько дней боялись его даже испачкать и дрались, не ударяя им друг о друга.

Когда, после третьего гонца от жалующихся теперь уже епископов, король послал нарочного посмотреть, что там в Левании происходит, нарочный увидел картину, которую не мог бы увидеть в самом изощренном сне: солдаты дружины копали ров вокруг замка, тогда как крестьяне и ремесленники, под жуткий хохот присутствовавшего там Феликса, воевали с тюками с соломой под руководством отряда королевской стражи.

– Это что-то немыслимое, – сказал Альфонсо нарочный до того, как попал к нему в замок. А попав в замок, увидев всю его бедность, скромность убранства, пообедав простыми щами с осетриной, больше ничего не сказав, отправился докладывать обо всем его величеству. Больше Альфонсо не трогали, но, получив урок на будущее, он приказал Феликсу наладить связь с разбойниками Левании, дабы те шпионили за дорогами, останавливая всех гонцов, которых он не посылал. А потом дал Феликсу поручение, отмеченное особой секретностью: исследовать подземелье замка и выкопать пути отхода из него на случай, если придется бежать. Выкопавших тоннели далеко за пределы территории замка узников, порешили прямо в том тоннеле, сам же вход в него заложили кирпичами, после чего про этот тайный проход остались знать только двое: Альфонсо и Феликс.

Зимнее время – всегда самое увлекательное время для герцога – войн нет, уборочной страды нет, даже разбойники меньше лиходейничают, больше сидят по норам и греются возле костров. Можно заниматься своими любимыми делами: например, ходить по замку, затем, лежать в замке, смотреть из замка на улицу и ждать лета. Альфонсо выбрал еще один вариант: он пил. Как то так вышло, что буран неотложных дел стих неожиданно и моментально, оставив странную пустоту и патологически много свободного времени. Заунывный ветер, беснующийся за окнами замка и романтичный, в совокупности с испускаемым им теплом, камин, сделали все возможное для того, чтобы красная кровь Агафенона прельщала монах Ордена света своим виноградным запахом. И он не устоял, потому что и не хотел воздерживаться. Вино запрещало ему управлять своими угодьями, окунаться в проблемы, которые росли, если ими не заниматься, но были не видны за туманом алкогольных испарений, запрещали грустить, относиться к людям по-людски, скромничать и от чего то оказываться.

Фактически, управлять всеми владениями стал Феликс, бывший вор, у которого на пути великолепной карьеры висельника в свое время неожиданно встал Лес, собственно, бывших воров не бывает. Глядя на него, очнулись из спячки другие вельможи, потекло золотишко оседать в особняках и сундуках тех, кто мог запустить липкие ладошки в эту золотую струю. Все пошло по воровской спирали – люди не меняются, люди априори, почти все, хотят жрать как можно больше не останавливаясь. На золото Альфонсо было плевать, на роскошь (кроме, естественно, шелковой кровати) тоже, но у него было желание пить, и самое страшное- была такая возможность.

Первый день весны герцог Левании, монах Ордена света, победитель черных птиц и усмиритель «самого кровавого и жестокого бунта в мире» встретил тем, что, спустив штаны, пытался помочиться на голову утки, не подозревающей опасности сверху и плавающей себе в жиже околозамкового рва. Ветер отвел от нее эту унизительную беду. Однако, он пнул под зад Альфонсо ровно в тот момент, когда тот потерял баланс, нагнувшись, пытаясь дотянуть штаны до нужного уровня, отчего герцог Леванский, кувыркаясь, сверкая белым задом, полетел в ров. Воды там было по колено, но она была по мартовски холодна, и Альфонсо, сидя в воде, почти протрезвел почти сразу.

И тут он услышал гул. Гул, который в его памяти запечатлелся как беспощадная, неконтролируемая игра со стихией , с которой невозможно было бороться, перед которой можно было только смириться, и молить, всех подряд, чтобы она тебя пощадила. Это был гул воды; сидя по пояс в луже, Альфонсо, еще пьяным мозгом, не мог понять, как он снова оказался на плоту в Лесу, посередине реки, как волна со страшным ревом показалась перед его глазами; весело крутились ее руки – волны сверкающими брызгами, сдирая землю с краев рва. Перед волной, обгоняя ее, сначала весело крича, потом, увидев герцога во рву, сменив веселость на ужас, заорав « Закрывай!!!», несся всадник – один из дружинников королевского отряда. И на этих словах волна накрыла Альфонсо леденющим ударом, подняла, покрутила, влепила спиной в дно, выкинула наружу, на берег. Альфонсо даже не помыслил бежать куда то; наученный горьким опытом, он сжался в комочек, спрятав голову в коленях, и накрыв ее руками, а потом, после нескольких головокружительных кульбитов, едва почувствовав землю под руками, вцепился в нее ногтями, пополз, дрожа от холода и страха.

– Это немыслимо, – шептал он, вот теперь уже точно трезвый, имея в виду то, что мог так погибнуть, около своего замка, посередине рва. Даже не в Лесу. Однако, жизнь иногда бывает еще более немыслимой, чем можно предположить. В этом убедился мокрый, замерзший, посиневший герцог Левании, когда, сидя на берегу около замка без штанов (вода забрала их у него) смотрел на кавалькаду статных воинов, в блестящих, позолоченных доспехах, с красными перьями на шлемах (что за мода такая?). Их было много, больше трех, и принадлежать эти воины, также, как и самая роскошная карета Эгибетуза, могли лишь королевской семье. Альфонсо мысленно молил, чтобы это был не Аэрон, но Агафенон был глух. Агафенон издевался над своим посланником. Был еще шанс, что они проедут мимо… нет, они остановились прямо напротив Альфонсо. Прискакал верхом Инженер, кинул взгляд, на карету и солдат, крикнул замершему в ужасе солдату:

– Ну как? Здорово? – и только потом он увидел Альфонсо на берегу.

– Твою мать, – выругался придворный советник, развернул лошадь и бросился скакать обратно.

– Стой, гад! – крикнул Альфонсо. Открылась королевская карета, из нее, сверкая бриллиантами на синем платье с меховой оторочкой, с помощью руки пажа, вышла принцесса. Аэрон вылез с другой стороны кареты, подошел к дочери, уставился на Альфонсо.

– Простите, что отвлекли Вас от вашего купания, – нарушив этикет и заговорившая первой, сказала Алена, увидела, что герцог без штанов, отвернулась, покраснев, как вареный рак. Или красный осенний лист. – В отличии от других вельмож, очень сложно предугадать, чем Вы, герцог, в данный момент, занимаетесь.

Зато уже было не до холода. Было стыдно, омерзительно стыдно, немного страшно, а еще давило чувство безумной нелепости ситуации. Но не холодно.

– Чего это ты делаешь, герцог? – уставился Аэрон на Альфонсо. Тот не знал, что ответить, однако ляпнул:

– Проверяю оборону замка, Ваше величество. Инженер!

– Да Ваша светлость, – Инженер поклонился Альфонсо. Перед этим он поклонился королю и принцессе.

– Нужно оба края рва сделать крутыми. И колья набейте на дно. И штаны мне принесите, кто-нибудь, эти смыло.

– Какого черта меня не предупредили, что король припрется?! – очень гневно и злобно шептал Альфонсо своему верному графу Феликсу и первому советнику Инженеру. Инженер побелел в испуге – Альфонсо был скор на расправу по пьяни, да и так, по трезвому, стал нервным и вспыльчивым. Феликс же совершенно ничего не боялся, как человек, с которым у герцога были совместные, страшные секреты и множество пережитых приключений. Потому и ответил, усмехаясь:

– А мы говорили. Только в той стране, Винляндии, ты нас услышать не мог, алкаш.

– Позор какой, – взвыл Альфонсо в очередной раз, хватаясь за голову.

– Позор, не смерть, – ответил Феликс, – сам так го…

Речь его резко оборвалась. Аэрон вышел из отведенных ему покоев, Алена вышла из своих, взяла под руку отца, и вместе они подошли к разговаривающим:

– А, в штанах, уже хорошо, – сказал Аэрон, – помнится мне, обстановка раньше здесь была гораздо богаче. А сейчас, как будто обокрали тебя, герцог.

– Скромному монаху много ли надо? Позвольте представить Вашим Величествам моих верных вассалов:

– Граф, Феликс ибн Эдмундов…

Аэрон кивнул. Феликс должен был поклониться, как только его представили, но он не только не поклонился, он просто одеревенел. Еще и замер, вылупив глаза, отчего удивил Альфонсо – скорый на болтовню Феликс, впервые в жизни словно язык проглотил, таким Феликса Альфонсо еще никогда не видел.

– Очень приятно, граф Феликс, – прошелестела принцесса и подала ручку.

– А… пр… гыдык, – что- то примерно такое изрек граф Феликс, тупо уставившись на сверкающие перстнями маленькие пальчики.

– Он у тебя что, слабоумный? – со всей своей бестактной прямолинейностью спросил Аэрон Альфонсо.

– Просто он потерял разум от красоты Ее королевского величества, -хмуро ответил Альфонсо, не подозревая, насколько был близок к правде.

– А это мой главный советник, Инженер. У него там продолжение имени есть, но оно непроизносимое… Прихоть богатого отца, что скажешь, – представил Альфонсо Инженера.

И если Феликса при виде принцессы, в которую он моментально влюбился по уши, заклинило, то Инженера, который при виде принцессы, моментально влюбился в нее по уши, нещадно понесло:

– Премного благодарен оказанной мне честью стоять со столь деятельной и исторически значимой фигурой, как Вы Ваше величество, ведь Ваши заслуги перед этой замечательной во всех отношениях страной, просто неоценимы…

При этом он кланялся после каждых двух- трех слов, отчего даже у Альфонсо, глядя на него, заболела поясница.

– Ладно-ладно, я всего лишь просто король, – даже привыкший к бесконечной лживой лести придворных Аэрон, не допускающий даже мысли, что все это неправда, поморщился от приторности этих слов. Его фраза вызвала бы еще одну хвалебную тираду, но вмешалась принцесса и Инженер переключился на нее:

– Очень рада встречи, – она улыбнулась и снова протянула руку, уже с явной опаской. И не зря.

– Ваше величество, – заверещал Инженер, – о Вашей красоте ходят легенды, и я думал, что они неправдоподобны, но, как оказалось, они неспособны описать и сотой доли Вашей несравненной красоты, из-за которой сходят с ума от зависти богини и феи…

При этом он с той же интенсивностью, что и кланялся, прижимал руку принцессы к губам, словно хотел ее съесть.

– Оч-ч-чень лестно, спасибо, – Алена попыталась было выдернуть руку из слюнявого плена, и ей это, после пятой попытки, удалось.

– Граф не покажешь нам свои владения? – обратился Аэрон к Альфонсо.

– С удовольствием. Только я думал, Вашим величествам нужно отдохнуть с дороги.

– И то верно. Тогда позже.

Альфонсо поклонился. Аэрон повернулся к нему спиной, потащил за собой принцессу, говоря ей в тот момент, когда думал, что его никто не слышит:

– Этот герцог сам с прибабахом, и подчиненные у него такие же. Еще скоморохов мне в вассалах не хватало.

– Клоуны, – бросил своим вассалам Альфонсо, едва король пропал из виду; от злости у Альфонсо дрожали губы и руки, и жутко захотелось выпить. Водки. И тем больше он понимал, насколько сейчас нельзя пить, тем сильнее прозрачная жидкость манила заманчивым забытьем. Инженер и Феликс – теперь оба – виновато опустили головы.

–Но ты ведь тоже с прибабахом, – вот мог Феликс смолчать, раз был виноват, но нет же… Хотя нет, мог бы смолчать– смолчал бы.

– Странно, вчера там вроде было больше воды, – задумчиво сказал Аэрон, глядя в глубину рва. Для этого ему пришлось нагнуть вперед королевский торс, и у Альфонсо, на миг, возникла мысль пнуть его под зад, чтобы он скатился в ров, бултыхался в грязи. Остановила мелочь- неминуемая после этого долгая и мучительная пытка, которая кончилась бы казнью. Если бы Альфонсо до нее дожил. Злой и не выспавшийся Альфонсо, которому всю ночь объясняли, что происходило в его герцогстве, пока тот был в… э… отлучке, злорадно, внутри себя, улыбнулся. Мысль о пинке короля согревала и радовала, но от нее пришлось отказаться.

– Просто вода в ров подается из соседней реки через дамбу, которую мы можем открывать и закрывать. Это сделано для того, чтобы враг, обманутый легкостью переправы, не стал бы сколачивать переходные мостики, а попытался переправиться так. Для этого с одной стороны ров выкопан обрывом-чтобы нельзя было вылезти обратно, а к стене– пологим, чтобы отрезать переднюю часть войск, уже переправившихся, от задней части войск, еще не переправившихся, Ваше величество- пояснил Альфонсо то, о чем сам узнал только вчера.

– Посредством утопления средней части войск, – улыбнулась Алена, потом тут же взяла себя в руки, – очень умно придумано граф.

– Это не я придумал, это придумал мой советник, Инженер.

– Похвально. Побольше бы нам таких Инженеров, очень нашей стране их не хватает.

У стоявшего рядом, бедного Инженера перехватило дыхание: он попеременно то бледнел, то краснел, то, спохватившись, скрючился в низком поклоне, забормотал, глядя в землю:

– Благодарю Вас, Ваше Величество. Еще снизу, по ходу потока, мы установим колья, чтобы катающихся по дну врагов разрывало на куски, насаживая их на дерево…

– А почему колья вбивают в землю солдаты, а не крестьяне? – спросил Аэрон. Алена побледнела, и, хотя, ее отец и был туп и не внимателен, про чувствительность своей дочери к кровавым событиям знал, и распоясавшегося Инженера быстро перебил, желая сменить тему.

– Потому что крестьяне обучаются ратному делу, – беззаботно ответил Альфонсо.

Весь день, на протяжении которого Альфонсо несколько сот раз подряд спрашивал небо, «Господи, какого черта он приперся, еще и дочурку притащил, зачем то», королевская чета со своей свитой осматривали владения Альфонсо, удивляясь всему, что там происходит. В своих владениях их встретил Феликс, разодетый в роскошные наряды, усыпанный бриллиантами, в огромной шляпе. Альфонсо был поражен, увидев этого «недобитого графа» столь щегольски одетого. Золотые чаши, шкатулки с бриллиантами, мраморные статуи, шелк и парча – все это украшало особняк Феликса, все его сорок комнат, в которые он посмел пригласить королевскую семью. Блюда выносились из кухни десятками слуг, манили гостей, уставших постоянно есть у Альфонсо капусту и щи, своим роскошным запахом, истекающими жиром, поджаренными боками, свежей зеленью. Феликс выставлял свою роскошь напоказ, глупо, по влюбленному, пытаясь впечатлить Алену своим богатством, человека, который бывал на приемах в роскошных замках почти во всех странах Великого континента.

– Никогда такого не видел, – покачал головой Аэрон, – у вас в регионе самый богатый урожай, богатые вельможи, самый сытый народ и самый нищий герцог.

– Я монах, Ваше Величество, – Альфонсо кинул на Феликса такой взгляд, что тот понял: скоро и он станет монахом, – скромность – лучшая добродетель монаха. –

А двадцать миллионов песедов золотом, что лежат у меня в сундуке в замке – это скромно, – добавил Альфонсо про себя.

– Даже учитывая то, что у тебя все происходит через задницу, как обычно, самый подготовленный к войне регион – это твой, – сказал Аэрон на прощание, перед тем, как сел в карету и уехал куда подальше, – шпионы, пойманные на границе со Степью, все как один твердят, что Степь мобилизует войска. К началу мая они будут уже в Эгибетузе. Левания, как я теперь увидел, идеально подходит под плацдарм для мобилизации наших войск здесь. Вскоре сюда приедет генерал Эмфель ит Залесский, обеспечь его всем необходимым для того, чтобы собрать всю нашу рать здесь.

– Слушаюсь, Ваше Величество, – с послушанием в голосе и отчаянием в мыслях, поклонился Альфонсо. Скоро здесь будет целое море проглотов, которые пьянками и дебошами сотрут с лица Великого континента герцогство Леванское, так кропотливо и трудно восстановленное из руин.

– Странно, – добавил Аэрон, уже поставив ногу на подножку кареты, – все три гонца, посланные отсюда с жалобой на тебя, твердили невероятные вещи: мол, губернатора ты превратил в холопа, дружинника в рядового солдата, а бывшего узника – в воеводу. Я думал брешут, а оказалось, что все это правда.

– Губернатор вор, он жировал, когда вокруг был лютый голод, а воевода… Как воевода он был бесполезен, Ваше Величество…

– А ты знаешь, чей он сын?

– Нет.

– Сын двоюродной сестры герцога (Аэрон назвал чье то имя, которое Альфонсо тут же забыл), соседних с тобой владений. И этот герцог затаил на тебя злобу.

– Пусть встанет в очередь, – подумал Альфонсо. А вслух сказал:

– Когда Степейцы нападут на нас, их вряд ли остановит тот факт, что он чей то там сын. Они просто воспользуются бездарным руководством и разгромят нас.

– Истину глаголешь, честной брат, – усмехнулся король, – нужно назначать людей по их способностям, а не по кумовству: будь то хоть брат, сват, дочь или… друг, который вообще не известно кто. Губернатора верни на место-он особа древней, благородной крови, а с такими дворянами так обращаться нельзя. А я попытаюсь замять конфликт с его родней.

Дверь кареты захлопнулась, процессия, взлохматив землю клубами пыли, убежала догонять горизонт.

– Это ты не знаешь, кто он, – угрюмо проговорил Альфонсо вслед, имея в виду Феликса – а если бы знал, сжег бы нас всех, и потом еще пепел прокоптил получше, на всякий случай.

На следующий день выяснилось, что губернатор “случайно” повесился в избе, в которой жил.