Читать книгу: «Бремя версий», страница 32

32

Игорь Климов с трудом привыкал к своей новой роли члена следственной группы. Перенаселенная чиновниками всех рангов высотка, в которой располагалось и главное следственное управление, жила своей особой жизнью.

Первый массовый прилив обитателей здания падал на девять утра. С улицы волнами поступали всё новые и новые партии жаждущих поработать на благо родного следственного комитета. У лифтов вырастали длинные очереди, и только обладатели кабинетов на втором и третьем этажах пользовались лестницей. Правда, находились и такие, что топали пешком и на десятый этаж, но это были работники старшего возраста, пытавшиеся сохранить остатки здоровья. Молодёжь поднималась на нужный уровень исключительно лифтами.

Некоторые из прибывающих, едва успев освободиться от верхней одежды, устремлялись в столовую на четырнадцатом этаже, чтобы основательно подкрепиться в предверии предстоящих трудовых подвигов.

После завтрака движение на этажах замирало. Длинные темноватые коридоры пустели. Только изредка пробредал кто-нибудь из прикомандированных следователей с грузом растрёпанных томов.

Обеденный перерыв вызывал всплек нового оживления. Основной поток устремлялся по этажам ввысь, чтобы занять место в длинном хвосте посетителей столовой. А какая-то часть выходила из здания, чтобы подкрепиться в многочисленных кафе, разбросанных по окрестным переулкам.

Игорю в столовой нравилось. Длительное стояние в очереди скрашивалось болтовнёй с коллегами и, зачастую, в этих беседах Игорь узнавал для себя много нового и о политических событиях, и о сплетнях внутри самого следственного комитета. Но потом, выбрав блюда по душе, Игорь стремился занять место у одного из больших окон, чтобы, не отвлекаясь на разговоры, за неспешной трапезой полюбоваться Москвой. Если день бывал солнечный, то северная панорама города просматривалась вплоть до окраин. Высотка комитета стоит особняком, обзор ничего не застит, поэтому при желании можно выискать даже знакомый дом, если, конечно, в нём достаточно этажей, чтобы возвыситься над массовой застройкой.

Игорь научился такие минуты отдыха ценить. После обеда приходилось возвращаться в тесный перенаселённый кабинетик на шестом этаже, чтобы раз за разом мусолить листы свезённых туда уголовных дел.

Привыкший к отдельному кабинету и размеренному течению времени в любимом Калашине, Игорь с трудом свыкся с необходимостью постоянно быть среди толпы, причём иногда буквально локоть к локтю. Наверное, одичал вдали от Москвы, улыбался он про себя.

Игорю поручили, выискивая в строках протоколов малейшие штрихи, найти любые общие признаки в обстоятельствах убийств на дорогах.

Его коллеге Никулину выпала задача попроще, но побеспокойнее. Тому приходилось ездить по всем следственным отделам, на территории которых совершались эти серийные преступления, и стараться собирать любые крохи информации, по разным причинам ускользнувшей при расследовании «по горячим следам».

Игорь старательно фиксировал все возможные совпадения: по выбору преступниками времени и места нападения, по характеристике жертв и их транспортных средств, по удалённости от Москвы и постов дорожной полиции, но пока всё впустую.

Сидящий за противоположным торцом стола такой же прикомандированный следователь разбирался в схемах установки на трассах камер видеонаблюдения, чтобы таким способом постараться вычислить автомашину убийц.

Работа шла ежедневно и по многу часов, но информационного прорыва всё не было. Предугадать, где будет очередное нападение, чтобы постараться его предотвратить, явно не получалось.

Сознание собственного бессилия, так или иначе, угнетало всех. Те, кто знал материалы расследования, понимали, что новые убийства будут, но остановить затеявших эту кровавую гонку нелюдей не могли. Патрули на дорогах каждый вечер раз за разом докладывали об отсутствии происшествий, но никого это не успокаивало.

Апрельские вечера были долгими и светлыми. Игорь обычно поздно заканчивал работу и, выходя из служебной высотки, вдыхал полной грудью, согретый асфальтом воздух, а потом неспешно брел к машине, оставленной в дальнем переулке.

Находясь за рулём, он переключался на мысли о доме, о Марине, у которой он теперь постоянно жил. Иногда, на работе за обедом, он в ясные дни мог рассмотреть её многоэтажный дом, который с такого расстояния казался не толще спички. В последнее время их с Мариной отношения претерпевали полосу отчуждения и непонимания. Игорь никак не мог разобраться в причинах охлаждения, во всём винил себя и теперь старался задерживаться на работе, чтобы не мелькать у Марины перед глазами и не спровоцировать размолвку.

33

Как-то в самый разгар рабочего дня, когда Игорь погрузился в разложенные на столе листы протоколов, раздался звонок внутреннего телефона. Сидевший ближе всех следователь снял трубку, выслушал звонившего и коротко буркнул:

– Хорошо, – и, подняв глаза на Игоря, добавил, – бросай, Игорь, свой пасьянс, тебя шеф срочно требует с материалами.

Игорь поднялся, сложил в стопку самодельные таблицы, в которые он вписывал выуженные из протоколов данные, стремясь найти хоть какую-то систему в совершенных нападениях, и, зажав их подмышкой, отправился на четвёртый этаж.

В кабинете Кулагина оказался ещё один посетитель. Этого толстого юридического генерала Игорь уже встречал в коридорах, да и то сказать фигуру под сто двадцать килограммов, было трудновато не заметить в узких проходах. Как его звали и чем он прославился, Игорь не знал, но из корпоративной солидарности его заранее уважал, как бы авансом.

Кулагин показал вошедшему Игорю на стул, чтобы садился, а не маячил, а сам продолжал слушать речь генерала.

– Пойми, Андрей Иванович, это для нас с тобой очевидно, – с напором продолжал свою речь толстяк, не обращая внимания на присутствие Игоря, – а мне на предзащите объявляют: раз в уголовно-процессуальном кодексе записано, что следователь – участник уголовного судопроизводства со стороны обвинения, то и нечего изобретать, что следователь обязан устанавливать какую-то объективную истину при расследовании, его работа собрать уличающие доказательства. А я им говорю: зачем тогда вообще наукой заниматься, диссертации писать, если мы видим явно ошибочную статью закона и не вправе предложить, как это недоразумение поправить? Для этого и нужен научный поиск, а вы его под запрет?

– Да, перемудрили законодатели. Забыли, что в России наша должность уже называлась судебный следователь. Наша задача собрать для суда доказательства, а дальше Фемида на своих весах должна прикинуть, насколько они весомы, – согласился Кулагин и задумчиво добавил, – когда следствие от прокуратуры отделяли, нужно было бы и указать, что обвинитель – это прокурор, а следователь собирает и оценивает полученные доказательства по закону и внутреннему убеждению, а не потому, что кого-то нужно непременно обвинить. Мне, например, кажется, что роль следователя ближе к роли суда. Поэтому и дали право следователю дела прекращать, если нет состава преступления или в других законных случаях, и такие полномочия имеют только следователь и суд. Прокурору кодекс этого не позволяет. Так что ты давай, дерзай, пиши свою диссертацию, мы за тебя будем болеть.

– Легко тебе говорить – пиши! А если на защите прокатят? – засомневался его собеседник.

– Ты же сам говорил про объективную истину, вот и добивайся её на собственном примере. Вот у Климова поинтересуйся, сколько нервов ему стоило дело об убийстве в состоянии необходимой обороны прекратить, но он это сделал и был прав! А сейчас, прости, уважаемый, работать надо.

Генерал, не прощаясь, вздыхая, пошёл к выходу, а Игорь, не ожидавший, что его приведут в пример, даже покраснел от косвенной похвалы, и старался сообразить, откуда Кулагин разузнал про дело с расчленением. Но, дождавшись, когда за генералом закроется дверь, спросил не об этом:

– Андрей Иванович, а что это генерал так озаботился теорией?

– Знаешь, Игорь, когда над тобой годами висит груз ответственности, причём могут спросить не только за то, что сделал своими руками, а и за то, что наворотили твои коллеги, поневоле задумаешься о том, что впереди. Вот и этот человек большие дела поднимал, а сейчас понимает, что выработался, а на пенсию семью не прокормить. Надеется диссертацию защитить, чтобы была возможность подрабатывать преподаванием, только ведь лекции читать – это тоже серьёзная профессия, её, как и следствие, годами осваивают.

– Понятно…– озадаченно протянул Игорь.

– Ладно, раз тебе это понятно, хотя мне самому не очень, давай к нашим скорбным делам, – предложил Кулагин, не обращая на реакцию Игоря, – докладывай, что удалось нарыть?

– Да мало что удалось, – огорчённо признался Игорь, – общих признаков почти нет. Единственное, что позволяет объединить дела в одном производстве – это изъятые с мест убийств гильзы от патронов. На капсюлях выявлены характерные следы от бойка, что чётко разделяет гильзы на две группы и подтверждает, что использовались два пистолета. С пулями, извлечёнными из трупов сложнее. Все пули самодельные, изготовлены из мягкого свинца и поэтому сильно деформированы при ударе о ткани тела и кости. Следов от нарезов канала ствола на них нет, и эксперты-баллистики предполагают, что и стволы самодельные. Единственное, что достоверно установили, свинцовый сплав по составу идентичен во всех случаях.

– Уточни, Игорь, больше ничего общего, кроме того, что ты сейчас перечислил?

– Время нападения во всех случаях одно – поздний вечер, точнее тёмное время суток, потому, что первые нападения произошли ещё зимой, а тогда смеркалось уже в семнадцать часов. Больше никаких совпадающих признаков. Дороги, ведущие от Москвы разные. Расстояние от Москвы тоже отличается, от тридцати семи до четырнадцати километров, если считать от Московской кольцевой автодороги. В двух случаях жертвы ехали в город, в двух других – в область. Все пятеро убитых, кроме последних: мужа с женой, знакомы между собой не были, вместе никогда не жили и не работали. Автомашины все подержанные, отличаются по цвету, и их марки не совпадают. Дорогих иномарок нет. Из салонов пропали сумки, в основном хозяйственные, с продуктами и бытовыми предметами, из карманов одежды – наличные деньги. Самая крупная сумма – тридцать две тысячи рублей, и у женщины из мочек ушей вырваны золотые серьги с сиреневыми камнями. Да, забыл упомянуть, ещё один, главный, общий признак – у всех машин проколоты колёса. Повреждения похожи на небольшой линейный разрез, но одним ли орудием их нанесли эксперты-трассологи пока сказать не готовы. Преступников или их машину никто ни разу не заметил. В одном случае свидетель заявил, что вроде бы видел на дороге тёмно-серую иномарку, стоявшую неподалёку от места преступления. Наш Никулин его передопросил и выяснил, что машина просто показалась подозрительной, а свидетель услышал о нападениях и сообщил в полицию про машину, но как она связана с убийствами, он объяснить не может, да и номера не запомнил.

– Да, Игорь, маловато информации. То, что ты докладываешь – это очевидно. Так сказать, лежит на поверхности. Корыстный мотив присутствует, хотя, как мне кажется, убийства совершаются не из-за денег. Машины тоже не предмет посягательства. Их бросают на месте, да и с пробитым колесом недалеко уедешь. Ну, а главная проблема в том, что мы не можем понять, по какому принципу преступники, а мы по количеству стволов сделали вывод, что их, по меньшей мере, двое, выбирают своих жертв. Когда поймём, сможем просчитать, где и когда снова могут напасть, и выставим засаду.

– А когда мы поймём?

– Пока не знаю, и никто не знает. Ты ещё раз все бумаги перелопать. Может, какой-нибудь штришок мы упускаем из виду. Может быть, Никулин что-нибудь новое нароет. Или случится самый худший вариант. Они снова проявятся на трассе и кого-нибудь грохнут.

– Материалы дела я ещё раз перечитаю. Но это скорее, чтобы себя перепроверить. А чтобы совесть не мучила, нужно как-то людей предупреждать, чтобы опасались. Раз мы не можем убийц поймать, нужно честно объявить, что они ещё на свободе, и угроза есть.

– Как ты себе это представляешь? По телевизору народ оповестить, чтобы на машинах по вечерам не ездили? Тут такое начнётся, мама не горюй! Да и боссы наши не отважатся расписаться в полном бессилии.

– Ну, может, не так в лоб. Хотя, чего мы боимся? Убийцы пусть боятся.

– Эх, Игорь, хуже нет, когда начинают прописными истинами сыпать. Это у тебя, я думаю, от усталости. Давай так договоримся: ты сосредоточься на том, что в нашей ситуации можно сделать, и подготовь предложения. Любые, пусть самые абсурдные. Завтра утром руководство собирает большое совещание с участием полицейского начальства, там и доложим.

34

За длинным полированным столом начали собираться приглашённые на заслушивание уголовного дела.

Сам этот термин – «заслушивание» возник, если верить такому известному знатоку русского языка как Даль, ещё в приказные времена, и означал чтение дела в судебном присутствии. Как этот анахронизм пролез в современность и прижился в следственном комитете, остаётся загадкой. Что он в точности обозначает, наверное, никто из действующих сотрудников объяснить не возьмётся, но каждый с трепетом ощущает, что по результатам такого действа могут и от дела отстранить, а, бывает, что и от должности. Заслушиваний опасаются, поскольку при непосредственном общении с руководством угадать реакцию этого самого руководства на доклад о ходе расследования предсказать невозможно. Часто одно неосторожное слово меняет всю направленность обсуждения и оборачивается безжалостным разносом. Про такие случаи Игорю уже успели порассказать.

Самому Игорю казалось, что словом «заслушивание» удобнее было бы назвать, например, предварительный просмотр выступления какой-нибудь клубной самодеятельности или народного хора. Но собиравшиеся сегодня утром в светлом кабинете, специально подготовленном для заседаний и защищенном о возможной прослушки, правоохранители были серьёзны и сосредоточены.

Какой-то молодой сотрудник с майорскими погонами на плечах второпях переписывал прибывших совещаться, не забывая уточнять их высокие должности и звания.

Кулагин, спокойно раскладывавший перед собой бумаги, потихоньку шепнул присевшему рядом Игорю:

– Знаешь, ты лучше здесь не отсвечивай. Твои предложения я озвучу, если вопрос об этом встанет, а ты дождись меня в кабинете, а то по-неопытности что-нибудь брякнешь, как тебе свойственно, – «в лоб». Всё, скоро начинается. Давай, топай.

Игорь расстроился, что не сможет лично увидеть, как происходит принятие ключевых решений по особо важным делам, но просьба Кулагина его не обидела. Понимал, что все «на нервах», а его никто не знает, и никакого авторитета у собравшихся он не имеет, поэтому всерьёз выводы рядового следователя из района не воспримут. Да признаться, и выводов-то особых нет, гордиться нечем.

Обо всем этом Игорь раздумывал, шагая к себе в кабинет. По дороге он неожиданно, что называется нос к носу, столкнулся с Кириллом Богопольским, тем самым из областного следственного управления, из-за которого и начались у Игоря неприятности с прекращённым делом об убийстве.

Игорь первым вежливо поздоровался. Кирилл вздрогнул, не ожидая в темноватом коридоре встретить кого-то знакомого, но быстро сообразил, кто перед ним и, переложив сложенный пополам плащ с правой руки на левую, протянул пятерню для рукопожатия:

– А, Климов! Рад тебя видеть! Ты здесь, какими судьбами?

– Прикомандировали к следственной группе по делу об убийствах на дорогах.

– Понятно! Ну, желаю успехов. А я здесь по кадровому вопросу, – с некоторым намёком на возможное карьерное повышение сообщил Богопольский, – ты на меня, Игорь, зла не держи за то дело с расчленёнкой. Я не сразу разобрался, а Проскурин наседал, чтобы поскорее. Да и жалобы шли косяком. Видно ты серьёзно этого потерпевшего зацепил. Никак он не успокоится.

– Да ладно, что старое вспоминать, – остановил поток слов Игорь, – вот, в этом кабинете я сейчас сижу. Если что нужно, всегда можно здесь найти, или ребята подскажут, где искать.

На этом и расстались. Игорь, заходя в кабинет, подумал, сколько ещё таких Кириллов «не сразу разобравшихся» на его служебном пути встретится?

Ожидая, когда призовёт Кулагин, Игорь начал просматривать свежие протоколы следственных действий, которые накануне привёз Никулин. Сам Николай с кружкой горячего чая расположился на подоконнике и рассказывал следователям о прелестях весенней охоты:

– Нет, вы представьте: выберешься вечерком, когда только темнеть начинает, на заранее присмотренную опушечку и поджидаешь. Холодно, конец марта, местами в лужах ледок схватился. А ты от азарта ничего не замечаешь. Только замри и слушай. Весной, как вы понимаете, с собакой охотятся. Она к твоему колену прижимается тёплым боком, вся от возбуждения подрагивает. В ней тоже вековой инстинкт охоты просыпается. Если с местом повезло, и там у вальдшнепов тяга проходит, то ждать недолго. Самец низко над деревьями летит и хоркает. Листьев-то ещё нет, ветки голые. Его темный силуэт хорошо на фоне неба различается. Мушку на ружье даже и не видно. Так, по блеску на стволах наводишь. С упреждением, конечно, примерно корпуса на два, они весной медленно летают. И из правого ствола – бабах! Правду сказать, бывает, не удержишься, и из левого тоже шандарахнешь. Хотя это уж лишнее, из-за темноты от вспышки первого выстрела всё равно ослепнешь. Собака сразу срывается в кусты, чтобы птицу вынюхать и тебе принести. Если, конечно, попал…

– Коль, а что это за зверь такой – вальдшнеп? – поинтересовался кто-то из глубины кабинета.

– Птичка небольшая с длинным клювиком. Если дословно с немецкого, то лесной кулик. У нас в деревне её вообще зовут крехтун, потому что кажется, что она кряхтит, когда летит на тяге.

– Вот-вот – на тяге. Значит, самку ищет для продолжения рода. А тут обалдуй с двухстволкой и патронов полные карманы, да ещё барбоса притащил за компанию. Вдвоём-то справятся. Ведь дичь-то граммов двести весит, не меньше. Стыд и срам! И ещё похваляется своим геройством. Тьфу, противно слушать! – вдруг завелся Игорь.

– А тебе, что птичку жалко? Подумаешь, Айболит нашёлся. Не понимаешь ты прелести общения с природой. Одно слово – городской. Звонок трамвая для тебя лучший звук окружающей среды, – отрезал Николай, и посетовал,– эх, я тут с этой работой всю охоту пропустил.

Он одним глотком допил остывший чай, вытащил из пачки сигарету с фильтром и демонстративно заложил её за ухо, показывая этим, что у него законный перекур, и он удаляется в курилку на первом этаже.

Заслушивание завершилось через два часа, и Игоря сразу вызвал Кулагин. Игорь в нетерпении ждал, что тот расскажет, но Кулагин был немногословен и говорил быстро:

– Значит так, Игорь! С сегодняшнего дня создаётся штаб по раскрытию убийств на дорогах. Кроме тебя и меня в него включили оперативников из уголовного розыска и представителя из управления по безопасности дорожного движения. Штаб собирается в моём кабинете ежедневно в шесть вечера. Договорились, что дорожная полиция на всех трассах, где происходили убийства, поставит временные посты, чтобы фиксировать весь автомобильный трафик, а уголовный розыск организует на автомобилях подвижные засады, которые с наступлением темноты будут по челночному принципу двигаться по дорогам. Сначала от города, потом обратно. И так до полуночи. Ты остаёшься на анализе информации, которая будет стекаться сюда. При малейшем указании на возможных преступников, отсюда будет выдвигаться группа из числа наших следователей. Машину нам выделили «Форд-фокус» с двухсменными водителями. Ты сейчас подготовь списки наших на дежурство, как положено с телефонами и адресами, а к шести подтягивайся сюда. Будем знакомиться с коллегами из полиции. Так что, как видишь, большинство твоих предложений реализовать удалось. Идею с оповещением населения по телевидению и в печати отвергли. Опасаются паники и провокаций. Ну, давай за работу, времени мало совсем, а мне, хоть сдохни, нужно успеть к стоматологу, а то временная пломба выпала, и зуб ноет и от холодного, и от горячего.

Как ни торопился Кулагин, но к началу штабного совещания всё-таки опоздал. Игорь поначалу как мог, развлекал собравшихся общими рассуждениями, потом предложил попить чаю, пока Кулагин подъезжает к зданию следственного комитета.

Кулагин стремительно вошел в кабинет, на ходу снимая куртку и обращаясь по всем, громко сказал:

– Прошу извинить за опоздание, не рассчитал, что будут такие пробки на дорогах. О том, какие решения приняты на утреннем совещании у руководства, вы знаете. Наша задача их реализовать. Поэтому хочу услышать ваши предложения.

Приглашённые полицейские, прихлёбывая налитый Игорем чай, высказались в том смысле, что начальство мыслит высоко и широко, а на деле обеспечить подвижными засадами все дороги, где случились убийства, нереально. Достаточного количества машин и оперативников для этого нет. На скудость средств пожаловался и представитель дорожной полиции. Один, ну, два поста, они худо-бедно выставят, но на большее рассчитывать не надо.

– Печально это слушать, коллеги, – подытожил Кулагин, – не ровён час, снова упыри нападут. Нам тогда придётся ответить. Поэтому не пугаю, а предупреждаю, разразится большой скандал. Ваше руководство никто за язык не тянул, когда они обещали технику и людей. Взрослые люди под протокольную запись это говорили, а теперь вы сообщаете, что все точки перекрыть невозможно. Короче, не буду агитировать за советскую власть, мы здесь организуем дежурство, вот следователь Климов сейчас раздаст списки и графики дежурства, там все телефоны указаны. По первому вашему сигналу мы будем готовы выдвигаться. Транспорт нам выделили. Если через два дня я не увижу, что схема ловушек заработала в полную силу, доложу руководству. Всё на этом. Если вопросов нет, все свободны.

Когда за последним закрылась дверь, Кулагин сказал:

– Ну, Игорь, сам видишь, энтузиастов на выполнение придуманных тобой мероприятий, не нашлось. Дай Бог, если они хоть что-то будут делать. Ну, ладно, война план покажет. Поздно уже, поедем по домам. Ты кого первым в график вставил?

– Следователя Никулина, – улыбнулся Игорь, – он охоту любит. А то жалуется, что работа ему проявить инстинкты помешала.

Домой к Марине Игорь приехал быстро. Из-за позднего времени количество машин на улицах поиссякло.

Войдя в квартиру, он первым делом глянул, где Марина. Она сидела в глубоком кресле, подогнув под себя ноги, и при свете торшера читала какой-то иллюстрированный журнал.

– Привет, как ты? – привычно поинтересовался Игорь.

– Да ничего, день прошёл и ладно. Я давно уже дома. На кухне в микроволновке ужин, – отозвалась Марина.

Игорь наскоро умылся в ванной и отправился на кухню, оттуда крикнув:

– Ты сама-то ужинала, а то давай со мной.

– Что-то не хочется, я только с тобой посижу, чаю выпью.

Они долго молча сидели за столом друг напротив друга. Игорь с показным аппетитом ел приготовленную Мариной картофельную запеканку, которую, и правда, очень любил. Марина, задумавшись, машинально помешивала ложечкой чай. Верхний свет не включали, обошлись настенным бра. Его рассеянный неяркий свет очень точно соответствовал общему настроению, и они оба это пронзительно почувствовали.

– Спасибо, вкусно получилось, – поблагодарил Игорь, отодвинув тарелку.

– На здоровье, – тихо произнесла Марина, так ни глотка и не выпившая из своей чашки.

– Марина, что случилось, ты какая-то печальная?

– Ну, скорее задумчивая, – улыбнулась в ответ Марина, – печалиться, причин пока нет.

– Ну, а задумалась о чём? – Игорь, перегнувшись через стол, потянулся поцеловать её в лоб, но Марина отстранилась.

– Скажи, Игорь, я тебе нужна и, если да, то зачем?

– Конечно, нужна. Я тебя люблю и хочу быть с тобой, а почему ты вдруг спросила об этом?

– Да, странно всё.

– Что странно?

– Твоё отношение ко мне…

– А какое-такое моё отношение к тебе? По-моему, очень хорошее отношение. Тебе, что со мной плохо?

– Нет, с тобой мне хорошо. Мне без тебя плохо. Ты и сам, я вижу, не замечаешь, что я для тебя как предмет домашней обстановки. Сижу в квартире – вроде я есть, не сижу – тоже не велика потеря. Мыслями ты где-то далеко, может на службе своей любимой. Я понимаю, ты устаешь. Голова забита работой. Но я-то тоже живая, мне хочется быть с тобой рядом не в те крохи времени, когда ты не занят, а всё время.

– Ну почему ты так? Работа действительно много времени отнимает, но по вечерам я дома.

– Ты дома физически, а мыслями всё витаешь в своих уголовных делах. Да и физически – это громко сказано. Уходишь чуть свет и возвращаешься к полуночи. Мы толком и не видимся. Не умеешь ты переключаться на волну человека, с которым делишь и стол, и кровать. Я уж не помню, когда мы по душам разговаривали или вместе мечтали, что куда-нибудь съездим. Я вроде и рядом с тобой, а всё равно одна, как до твоего переезда. Вот я об этом подумала и спросила: зачем я тебе нужна?

– Ну, погоди, будут выходные, просто сейчас запарка на службе, будет отпуск, в конце концов. Мы обязательно куда-нибудь вместе поедем. Ты куда бы хотела?

– Ты знаешь, если честно, сейчас я бы хотела просто побыть одна.

С этими словами Марина вышла из кухни.

Игорь остался сидеть, обдумывая услышанное. Он старался понять состояние Марины, отчасти признавая справедливость её упрёков. Жизнь уже научила его не отвергать сходу мнение другого человека, только потому, что оно неприятно. Тем более такого человека, как Марина, ближе которой не было. Но как изменить самого себя, не знал. Точнее понимал, что если начнёт прикидываться бодрячком и фонтанировать идеями, скажем, насчёт совместного времяпрепровождения, то это будет настолько фальшиво, что и Марина эту игру сразу раскусит, и сам он окажется последним обманщиком. Он её любил искренне, хранил ей верность и тянулся к ней, но ежеминутно сюсюкать об этом был по характеру просто неспособен. Она же, видимо, ждала от него именно внешних проявлений привязанности. Как же она не видит, не чувствует его отношения к ней? Разве только словами человек может сказать, что любит? Наверное, нужно сейчас пойти в комнату, сесть у её ног, долго снизу-вверх смотреть ей в глаза, потом подняться, обнять и просто гладить её волосы, пускай даже молча. Может быть, Марина оттает, поймет его и примет таким, каков он есть? Да, сейчас он встанет и именно так и сделает. Вот сейчас… Вот он встаёт…

…но, так и не собравшись с духом, Игорь, по-прежнему, сутулился за кухонным столом, повесив голову и упираясь в жёсткий диванчик ладонями. Внутри уже ворохнулся и крошечный червячок чёрной обиды. Он с Мариной честен? Честен. Что он может ей предложить, кроме самого себя, вот так, целиком, без остатка? Ничего. И, откровенно говоря, самому понятно, что этот жертвенный дар – невеликое сокровище. Да и Марина ясно дала понять, что это её не устраивает, она хочет большего. Ну а поскольку свободный служебный график или золотые горы у него как-то не предвидятся, всё равно остается только он сам и его работа. Из-за которой, якобы, и весь сыр-бор. Это она, разлучница, делает его чёрствым, замкнутым эгоистом. Но другие следователи рядом с ним работают и семьи имеют. Может, дело вовсе не в сложностях работы, а в собственном его характере? А может это Марина завышает планку и поэтому требует, чтобы он принадлежал только ей? Как ему в этом разобраться, Игорь не понимал.

Пойти к Марине, которая, судя по звукам, доносящимся в кухню, готовилась ко сну, Игорь сейчас не мог. Почувствовал, как по ногам прошла волна холодного воздуха, значит, Марина открыла балконную дверь, проветривая спальню. Он мысленно представлял её движения в полумраке комнаты, но заставить себя оказаться с ней рядом в эту минуту был не способен. Что говорить в такой ситуации, Игорь не знал, а молча прийти и завалиться в общую постель, посчитал для себя унизительным.

Стараясь не шуметь, Игорь поднялся с диванчика, осторожно прошел в ванную и собрал в пакетик свою бритву и зубную щётку, а сверху комком сунул подвернувшиеся под руки трусы и носки. Также тихо он вышел в прихожую, забрал пиджак и куртку, а связку ключей от входной двери аккуратно повесил на декоративный крючок у зеркала. Стараясь не хлопнуть дверью, он придерживал её рукой, пока не щёлкнул язычок автоматического замка.

Игорь чувствовал, что голова как будто налилась свинцом, а мышцы шеи задеревенели. Мысли скакали, и сосредоточиться на чем-то конкретном Игорю не удавалось. Стараясь размять шею, он крутил и покачивал головой, что со стороны, наверное, выглядело довольно комично, будто он ведёт внутреннюю дискуссию и, постоянно кивая, сам с собой соглашается.

Запустив двигатель машины, он наконец определился и решительно порулил в сторону работы.