Читать книгу: «Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров», страница 3

Переписка эта была переведена на русский и опубликована в одном из научных журналов еще в 1867 году. Строго говоря, рапорт пана Стравинского – единственное достоверное письменное свидетельство об одном из эпизодов жизни Ермака в досибирский период. В остальном же… Как выразилась героиня одного знаменитого в свое время детективного романа:

– Итак: Господин Никто. Национальность – без национальности.

Ну, предположим, определение «Господин Никто» к атаману никак не может быть отнесено. Рапорт Стравинского недвусмысленно свидетельствует: да, Ермак, да, Тимофеевич. А вот в национальности, если стремиться к въедливой точности, нельзя быть уверенным точно, опять-таки из-за отсутствия точных данных. В конце концов, «Тимофеевичем» мог быть и сын крещеного ордынца – а их на Руси жило и служило немало. А уж среди казаков кого только не было… Разве что негров – хотя парочка, учитывая реалии того времени, могла и затесаться. Ну, скажем, сбежав с турецкой галеры. Людей в те времена носило по самым причудливым маршрутам. Просто пример – судьба одного англичанина, впоследствии ставшего видной фигурой в освоении англичанами американских колоний. Из-за лютого безденежья отправился «на континент» воевать за любого, кто хорошо заплатит. В конце концов оказался в немецком отряде, действовавшем против турок. Попал к туркам в плен, из плена сбежал, и, возвращаясь в Европу кружным сухопутьем, какое-то время прожил среди запорожских казаков. Кстати, в XVIII веке русского купца Василия Баранщикова судьба швыряла по белу свету еще замысловатее, но, к великому сожалению, он не имеет отношения к нашей теме, а жаль – история преинтереснейшая…

Вернемся к Ермаку. Итак, он со своими есаулами и казаками поступил на службу к Строгановым…

Глава 5. Особенности национальных походов

В «Семенов день», 1 сентября 1582 года, отряд Ермака выступил в поход. По одним сведениям, у него было 800 казаков, по другим – около 600 (большинство историков считают правильным второе). Плыли на стругах – небольших речных суденышках, ходивших и под парусом, и на веслах (такой струг во всех деталях изображен на знаменитой картине Сурикова «Степан Разин»). Каждый струг вмещал человек 30 и был вооружен пушками – небольшими, длиной примерно в полметра. В Европе их называли фальконетами, на Руси соколами (русские, не мудрствуя, попросту перевели европейское название; «фалькон» – это и есть «сокол», соответственно «фальконет» означает что-то вроде «соколенка»). Пушечки были невеликие, но на небольшой дистанции, стреляя «дробом» (как на Руси называли картечь), могли нанести противнику немалый урон.

После нескольких стычек с местными (именно стычек, не заслуживающих названия «бой») казаки всего за два месяца преодолели немалое расстояние до реки Тобол. Там они для начала и в виде приветствия («Вы нас не звали, а мы уже пришли!») разгромили становище Карачи – великого визиря Кучума. Потом двинулись к столице Искеру.

Только теперь Кучум осознал всю серьезность угрозы. Собрал и двинул к Искеру немалое войско, значительно превосходившее казаков числом, – татарскую конницу и пешее ополчение из хантов и манси. Командовать было поручено уже знакомому читателю Маметкулу – неплохому военачальнику.

Поначалу казаки, видя столь значительное превосходство противника, «пришли в смущение». Срочно был собран казачий круг, обсуждавший один-единственный насущнейший вопрос: уходить или драться?

Позже летописцы XVII века приписали сторонникам сражения крайне цветистые речи, где немало говорилось о Боге, чести и прочих благородных поводах. Вероятнее всего, все это сочинено задним числом, как не раз случалось в мировой истории. Гораздо более убедительными выглядят слова Ермака, приведенные одним из первых сибирских историков Ремезовым, жившим в конце XVII – начале XVIII столетия. Ермак упомянул, что стыдно было бы возвращаться «со срамом», но основной упор сделал на менее романтические обстоятельства. Отступать, собственно, было попросту некуда. Стояла поздняя осень, реки вот-вот должно было сковать льдом (он уже появился на Иртыше), продовольствия осталось мало, не было удобного места, где можно перезимовать. Оставалось либо драться, либо погибать от голода и холода, а до Камы было слишком далеко…

Решено было драться. Обе стороны не могли использовать свои главные преимущества. Казаки из-за льда на Иртыше не могли маневрировать вдоль берега на стругах, перебрасывать военную силу к слабым участкам татарской обороны (татары поначалу устроили «засеку», этакую баррикаду из срубленных деревьев, за которой и засели). В свою очередь, из-за глубокого снега татары не могли использовать свой коронный прием, не раз приносивший им победу: атаку массой конницы на полном галопе (позже, когда казаки воевали уже исключительно в конном строю, они переняли этот стародавний татарский прием, назвав его «лавой», и до появления пулеметов применяли успешно).

Казаки высадились на берег. Маметкул бросил против них пеших хантов и манси – но те после ружейных залпов разбежались. Татары не питали особого страха перед огнестрельным оружием (о причинах – чуть позже). Однако вскоре Маметкул был ранен ружейной пулей, и серьезно. Упал с коня, едва не попал в плен, но татары его отбили, унесли в лодку и, кое-как пробившись сквозь льдины, уплыли.

Как случалось не раз и в более ранние, и в гораздо более поздние времена, войско, оставшись без командования, пришло в замешательство. Кучум наблюдал за боем с горы поблизости, но встать во главе войска вместо Маметкула и не пытался – явно не чувствуя в себе полководческих талантов. Он поспешил ускакать со свитой и охраной, переправился на другой берег Иртыша и ушел подальше на юг, в Ишимские степи.

Видя такое дело, татары сломались окончательно. Неорганизованное отступление как-то незаметно и быстро превратилось в паническое бегство – как случалось и в войнах XX столетия. Казаки, уже не встречая ни малейшего сопротивления, вошли в опустевший Искер, где взяли немало мехов и оружия, а заодно прихватили случившиеся поблизости табуны ногайских лошадей.

Это был конец. Сибирское ханство рухнуло. Что бы ни происходило дальше, какие бы бои ни случались, какие бы потери русские ни несли, ни Кучуму, ни «претендентам на престол» (о них тоже попозже) так никогда больше и не удалось восстановить «центральную власть» в Сибири. Она обрушилась, как пьяный в лужу.

Очень быстро, оценив обстановку, в Искер к Ермаку вереницей двинулись с пушниной и продовольствием посланцы окрестных племен и народностей: ханты, манси, татары нескольких местных мурз. Ермак брал со всех шерть, клятву верности московскому царю и обещание регулярно платить ясак. Подозреваю, только теперь до Ермака дошло, что они, собственно говоря, утворили. Поначалу речь шла только о том, чтобы нанести Кучуму парочку серьезных ударов, чтобы его джигиты не совались с грабительскими набегами. А получилось так, что казаки неожиданно для себя обрушили Сибирское ханство. Ну, как выразился в подобной ситуации герой знаменитой кинокомедии: «Что поделать? Не назад же отдавать?»

Глупо было бы думать, что Кучум и оправившийся от раны Маметкул сдадутся просто так. Не те мальчики были. Они стали собирать новое войско, благо с немаленькими силами вернулся старший сын и наследник Кучума Алей, во все время Ермаковых походов (вот парадокс!) успешно разбойничавший в Пермском крае. Людей он там потерял немало, но привез богатую добычу и пригнал немало пленных. Татары приободрились… К Искеру двинулось их немаленькое войско, превосходившее по численности то, каким Маметкул располагал в прошлом сражении.

Узнав об этом, Ермак не стал «запираться» в осаде, а выступил навстречу. Сражение, длившееся весь день, было кровопролитным и жестоким, за кем останется победа, долго нельзя было понять. Маметкул, наученный горьким опытом, на сей раз держался в отдалении, чтобы второй раз не попасть под пули, но руководил умело.

К вечеру татары побежали, и поле боя осталось за Ермаком. Это было второе, самое крупное сражение на всем протяжении Ермакова похода – и последнее. Что бы ни происходило дальше, оно уже не заслуживало названия «сражения» или «битвы» – многочисленные «бои местного значения», и не более того…

Тем временем в Москве кипел яростью на Ермака государь Иоанн Васильевич Грозный. К Строгановым уже примчались гонцы со строжайшим царским повелением: поход немедленно прекратить, Ермака из Сибири вернуть. (Строгановы, правда, с видом простачков развели руками: да где ж теперь Ермака искать?)

Причины для царского гнева были серьезные: в Москве по старой памяти считали Сибирское ханство сильным в военном отношении и всерьез опасались большой войны, которая, по мнению Грозного и его бояр, могла бы начаться как «ответка» на поход Ермака. Чуть ли не все силы и средства Московского царства поглощала затянувшаяся Ливонская война, так что «на два фронта» русские воевать были категорически неспособны.

Грозный бушевал, обещая снести головы всем и каждому – от Ермака до последнего казачишки (а впустую он такими обещаниями никогда не бросался). Палачи, видя такое дело, начали точить орудия производства…

Но тут в Москву прибыли посланцы Ермака – 27 казаков. И, низко поклонившись Грозному, сообщили: никакого такого Сибирского ханства, собственно говоря, уже и не существует, Кучум болтается неизвестно где, войсками не располагает и «высокой договаривающейся стороной» считаться более не может, клятву верности московскому царю уже принесло немалое количество татарских мурз и племенных вождей, готовых платить дань. В доказательство предъявили 2400 отборных соболиных шкурок, 50 бобров и 20 чернобурых лисиц.

Доказательства выглядели крайне убедительно. Иван Грозный, человек большого государственного ума, тут же понял, что следует развернуться на сто восемьдесят градусов. Теперь гневаться на казаков было как-то даже и неудобно, не говоря уж о том, чтобы кого-то казнить. Посланцев Ермака Грозный наградил деньгами и тканями, всем остававшимся в Сибири казакам назначил немалое жалованье. Более того, Иван Кольцо получил полную амнистию за прежние художества – как и все остальные, за кем имелись какие-то вины перед царем.

Впоследствии народные предания изрядно царские милости преувеличили. Легенды гласили, что царь будто бы при личной встрече пожаловал Ермака шубой со своего плеча (другие уточняли: еще и двумя кольчугами с золотыми орлами, которые Ермак с тех пор постоянно носил одну поверх другой). В реальности Ермак с Грозным никогда не встречался, и нет никаких письменных известий о присылке ему шубы либо кольчуг. Однако народный фольклор практически во всех странах всегда стремится как можно более красиво и романтично «раскудрявить» исторические события…

Ермак тем временем продолжал приводить к присяге улусы и племена (многие мурзы и князьки опять-таки являлись сами). Вскоре Кучум лишился своего лучшего военачальника Маметкула. Пикантность в том, что Маметкула сдали свои. При дворе Кучума (как и при любом другом) издавна плелись потаенные интриги, сановники пытались усилить свою власть и влияние. Высокому положению Маметкула при Кучуме завидовали многие высокопоставленные мурзы – воинскими талантами Маметкула они не обладали, но стать поближе к трону ужасно хотелось. Один из таких мурз, ведавший сбором налогов по всему ханству (но в связи с резкими переменами оставшийся не у дел), как раз и настучал Ермаку, что Маметкул кочует всего в сотне верст от Искера с горсточкой людей.

Ермак послал полсотни казаков, и те без особого труда взяли Маметкула в плен. Ермак принял его со всем почетом и уважением, убеждал перейти на русскую службу и в конце концов отправил под конвоем в Москву. Самое занятное, что Маметкул и в самом деле стал потом известным русским воеводой. Впрочем, не он первый, не он последний. Обычное дело в феодальные времена. Европа это уже проходила: французские рыцари поступали на службу к германским князьям, немецкие – на службу к французским королям, сербские отряды в составе турецкой армии разбили немецко-австрийских крестоносцев. Изменой все это не считалось нисколечко: вассал просто-напросто поменял сюзерена, на что имел полное право. Понятие «национальное государство» возникло только при кардинале Ришелье (некоторые полагают, что именно Ришелье его и сформулировал). Эта тенденция дожила до времен наполеоновских войн: французский генерал Жомини, будучи в отставке, перешел на русскую службу. Как военачальник он себя ничем особенным не проявил, но был неплохим военным теоретиком своего времени и администратором (именно он основал в Петербурге Академию Генерального штаба). И наоборот: известный впоследствии писатель Фаддей (Тадеуш) Булгарин, будучи отставным офицером русской армии, поступил на службу к французам, в польские части маршала Понятовского. Ни Жомини, ни Булгарин не считались «изменниками»: они не из рядов действующей армии дезертировали к противнику, оба были в отставке, так что имели право…

Весной 1584 года Иван Грозный умер – но запущенный им механизм уже невозможно было остановить. Летом этого года на соединение с Ермаком двинулись уже регулярные войска – отряд из 300 стрельцов под командой князя Семена Волховского (князь выполнял распоряжение Грозного, поскольку после его смерти не получил нового приказа, отменявшего бы предыдущий). Машина завертелась…

Причины, по которым казаки Ермака (горсточка по сравнению со способным держать оружие населением Сибирского ханства) так быстро и легко обрушили ханство, прекрасно известны и никакой загадки не представляют.

Существует распространенное заблуждение, что все дело в огнестрельном оружии казаков. Якобы местное население столь панически боялось «огненного боя», что при первых выстрелах в ужасе разбегалось.

Вообще-то такое порой случалось – но с самыми отсталыми сибирскими племенами вроде хантов или манси. Татар «огнестрелом» было не запугать. Как выражался Шариков: «У самих револьверы найдутся». Сохранились свидетельства, что царевич Алей, отправившись усмирять очередной непокорный улус, вез с собой пушки. Раздобытые, несомненно, в Бухаре – там давно уже освоили и литье орудий, и их боевое применение. Бухарские пушки именовались «тюфенг». Это настолько похоже на русское первоначальное наименование крепостных орудий, «тюфяк», что не остается никаких сомнений: кто-то у кого-то термин заимствовал. Но кто у кого, русские ли у бухарцев, бухарцы ли у русских, уже не установить.

Причины падения Кучума совсем в другом. Большинство населения Сибирского ханства, от иных мурз до простого народа, Кучума откровенно ненавидело. Он был чужой, захватчик, узурпатор. Вдобавок увеличивший налоги – а когда и где это любили? Свою роль сыграла и религиозная рознь. Кучум был мусульманином. Вскоре после взятия им власти по его призыву из Бухары приехали муллы и улемы и начали, как бы это показеннее выразиться, форсированными темпами вести исламизацию Сибирского ханства. Некоторые мурзы быстренько приняли мусульманство – наверняка исключительно, как говорили в старину, в видах карьеры. Другие (и уж тем более «широкие народные массы») предпочитали хранить верность старым языческим богам, что им отнюдь не прибавило любви к Кучуму, вдобавок ко всему посягавшему еще на веру предков.

Так что после прихода казаков большая часть и мурз с беками, и князьков, и простонародья соблюдала нейтралитет, не без легкого житейского цинизма наблюдая, чья возьмет. Будь у Кучума по-настоящему массовая поддержка населения, казаков попросту задавили бы числом, несмотря на их ружья и пушки. Самый крутой современный спецназовец, вооруженный до зубов и владеющий зубодробительными приемами рукопашной, не победит ни за что, если на него навалятся человек двести с кольями, твердо решившие не отступать, несмотря на потери. Часть нападающих он, конечно, перестреляет и вырубит левой пяткой, но оставшиеся его непременно ухайдакают кольями…

Кстати, особых преимуществ огнестрельное оружие не давало. Чтобы зарядить тогдашнее ружье и выстрелить, возиться приходилось долго: сначала засыпать порох в дуло, потом забить туда пулю, насыпать пороха на полку, нажать курок, чтобы горящий фитиль зажег на полке порох, а уж от него воспламенился тот, что в стволе… Представили? Хороший лучник за это время мог выпустить как минимум десяток стрел – причем стрела била даже подальше, чем пуля. Ничего удивительного, что во французской армии отряды лучников сохранялись еще в XVI веке, а во время войн с Наполеоном отряды башкирской и калмыцкой конницы в составе русской армии, вооруженные только луками, довольно успешно действовали против французской кавалерии. Даже к середине XIX века американцы, вооруженные однозарядными ружьями и пистолетами, сплошь и рядом проигрывали индейцам: огнестрельное оружие, конечно, стало более продвинутым, чем во времена Ермака, но все равно, пока бледнолицый свой огнестрел перезаряжал, краснокожий успевал в него выпустить не одну стрелу. Оттого-то именно в США и стали впервые применяться в широких масштабах шестизарядные револьверы и магазинные винчестеры – жизнь заставила…

Между прочим, практически по тем же причинам (разве что религиозного фактора не имелось) горсточке испанских конкистадоров удалось так легко и быстро обрушить обширные и на первый взгляд могучие государства ацтеков и майя. Мушкеты и лошади давали перевес очень недолгое время: довольно быстро у индейцев появились и свои ружья, и свои лошади. Дело в том, что иные испанские любители вовсе уж вольной жизни преспокойно бежали к индейцам – а порой и лошадей с собой уводили, и оружейных дел мастера среди них имелись.

Но главная причина не в этом. Большинство индейских племен, населявших оба государства, не добровольно в него вошли, а были покорены военной силой и присоединены насильственно. С них драли немаленькие налоги, эксплуатировали прямо-таки по-колонизаторски, да вдобавок в немалом количестве забирали людей для человеческих жертвоприношений. Любые мятежи подавлялись крайне жестоко. Так что большая часть населения «центральную власть» тихо ненавидела. И, едва они увидели в пришельцах серьезную силу, стали переходить на их сторону. Количество союзных испанцам индейских отрядов насчитывало десятки тысяч человек. Вот и рухнули в одночасье державы ацтеков и майя. Как гласит старая пословица, взять штыком власть легко, а вот усидеть на штыках трудно…

Вернемся к Ермаку, для которого настали нелучшие времена. Кучум так и болтался неведомо где, не в силах организовать мало-мальски серьезное сопротивление – но этим занялся поминавшийся уже Карача, то бишь великий визирь. Разнеся в свое время его становище, казаки весьма неосмотрительно оставили его в живых – а может, его попросту не было дома, вот и уцелел. Судя по его действиям, человек был умный, энергичный и весьма коварный…

Притворившись белым и пушистым, он демонстративно отшатнулся от Кучума. В те времена еще не был сочинен «жестокий» цыганский романс «Все сметено могучим ураганом, теперь мы будем мирно кочевать…». Иначе Карача, есть у меня сильные подозрения, распевал бы его под окнами Ермака во всю глотку.

Он действительно какое-то время мирно кочевал неподалеку от Оби со своим многочисленным родом, джигитами, слугами и рабами, «все это время искусно притворяясь порядочным человеком». А потом показал свое истинное мурло…

Отправил Ермаку слезную жалобу на обижающих его головорезов из Казахской орды и попросил военной помощи как верный данник Московского царства. На подобные просьбы, чтобы сохранять симпатии местного населения, казаки реагировали моментально, «ясачных» защищали всерьез. Ермак послал к Караче атамана Ивана Кольцо с сорока казаками. Карача закатил для них роскошный пир – а ночью его джигиты перерезали спящих русских всех до единого. Потом убили атамана Якова Михайлова, с небольшим числом людей отправленного Ермаком выяснить, почему от Ивана долго нет вестей. Было вырезано еще несколько небольших казачьих отрядов, расположившихся вдали от Искера.

Вслед за тем отряды Карачи перекрыли все дороги, по которым в Искер везли продовольствие. Начался голод и болезни, умерло немало людей, в том числе и князь Волховский. Ермак, чуя неладное и урезав рационы до предела, запретил казакам и стрельцам покидать Искер. Казаки его послушались, а вот стрельцы – далеко не все. Небольшими отрядами они ушли искать продовольствие. Никто из них не вернулся: одних перебили люди Карачи, другие заблудились в окрестных лесах и замерзли (зима стояла суровая).

Карача не унимался. Весной следующего года он с отрядами татар и хантов осадил Искер. Просидев в осаде две недели, казаки вышли из Искера и атаковали лагерь Карачи, перебили немало его людей, в том числе и двух его сыновей (сам он все же ухитрился сбежать).

Партия вроде бы была выиграна. Карача с кучкой приближенных бежал подальше от этих мест, его воинство разбежалось по своим селениям, запрятало оружие подальше и притворилось, будто ничего и не было. Наладилась поставка съестных припасов в Искер в достаточном количестве. Однако у Ермака осталось менее трехсот человек…

Через несколько недель в Искере появились бухарские купцы и сообщили, что с юга, по реке Вагай, плыл большой торговый караван – но зловредный Кучум, засевший в тех местах, перекрыл им дорогу, стремясь полностью прервать всякую торговлю меж Средней Азией и русскими.

На такие новости следовало реагировать немедленно. На сей счет имелись недвусмысленные указания Москвы: чтобы развивать нарождавшуюся сибирскую экономику, иностранным купцам разрешалось торговать и с русскими, и с местными народами беспошлинно. А казакам (как впоследствии воеводам) предписывалось «береженье и ласку к ним держати великую, и обиды и насильства б никакого не было, чтоб им впредь повадно было со всякими товарами приезжати». Русские не собирались ограничиваться сбором дани – стремились наладить полноценную мирную жизнь.

Ермак примерно с сотней казаков отправился на стругах вверх по Иртышу, к Вагаю. Он еще не знал, что уходит в свой последний поход, что его заманивают в ловушку. Практически все сибирские летописцы сходятся на том, что «бухарские купцы» были подосланы Кучумом, чтобы выманить Ермака из Искера, а никакого каравана не было и в помине…

Поначалу Ермаку везло, как не раз прежде. Он разбил два отряда, попавшихся на пути, – людей Карачи и Кучума. Потом казаки остановились на ночлег неподалеку от устья впадавшего в Иртыш Вагая.

А ночью на спящих навалились Кучумовы татары. К сожалению, казачьи часовые, судя по всему, задремали, полагая, что в такую погоду врага опасаться не стоит – ночь стояла темная, шел проливной дождь. Однако татары все же напали – есть подозрения, выбрав именно такую погоду, темную дождливую ночь, оттого что сил у них было маловато.

Началась схватка, в которой погиб и Ермак. Рассказывали (и до сих пор иные пишут), что славный атаман утонул в Иртыше – якобы его потянули на дно те самые царские подарки: две надетых одна поверх другой тяжелых кольчуги. Однако это очередная красивая легенда. И потому, что никаких кольчуг не было, и потому, что Ермак, по воспоминаниям казаков, был убит копьем в горло – в общем, по чистой случайности, каких на войне бывает немало, мог и уцелеть…

Находились долбодятлы, которые объясняли «разгром» казачьего отряда тем, что казаки якобы перепились вмертвую. Те, кто это писал, явно разбирались в истории не больше, чем самое любимое на Украине животное в иных тропических фруктах. Не было никакого «разгрома». Будь казаки пьяными, их вырезали бы всех до одного. Между тем известно совершенно точно: казаков на берегу Иртыша в ту ночь было около сотни – а погибло из них всего восемь. Как только они проснулись и стали защищаться всерьез, татары предпочли смыться.

Еще лет сорок назад историки обнаружили в архивах церковную поминальную книгу первой половины XVII века. Там содержался и «синодик» – список погибших в Сибири казаков Ермака. О последнем бое атамана на берегу Иртыша там написано подробно, и убитые перечислены поименно: «…кровь свою пролита Яков, Роман, два Петра, Михаил, Иван, Иван и Ермак». Синодик, точно известно, составлен в 20-е годы XVII века по воспоминаниям доживавших век в Сибири ветеранов отряда Ермака. Восемь убитых из сотни – это никакой не разгром…

После гибели Ермака в Искере собрался войсковой круг, в котором участвовали и казаки принявшего команду после смерти Ермака атамана Матвея Мещеряка, и стрельцы московского воеводы Ивана Глухова. Большинством голосов было принято решение: уходить за Урал. Русских осталось слишком мало, а «немирных» татар поблизости отиралось слишком много.

Отряд уплыл на стругах, потом уже пешком перевалил через Уральский хребет, или Камень, как его долго называли, – и благополучно добрался до родных мест.

Вполне возможно, они остались бы в Искере, узнав, что в Сибирь для поддержки отправлен отряд воеводы Ивана Мансурова, и серьезный – 700 стрельцов с несколькими пушками. Но никто этого не знал, с Мансуровым Глухов и Мещеряк попросту разминулись на обратном пути – Сибирь большая…

В Азии новости разносятся быстро. Как только стало известно о гибели Ермака и уходе русских за Камень, на территории теперь уже бывшего Сибирского ханства начался развеселый бардак, больше всего напоминающий известный анекдот о немцах, партизанах и леснике…

Кучум где-то болтался и на политической арене маячить не спешил, должно быть, не без оснований подозревая, что его репутация упала ниже плинтуса и слушаться его не будут. Зато откуда-то, как чертик из коробочки, выпрыгнул тот самый царевич Алей, старший сын и наследник. С небольшим отрядом он в два счета занял Искер. Считать это славной победой нет ни малейших оснований. Скорее уж происшедшее крайне напоминает одну из самых известных песен Высоцкого:

 
Объявился всем на страх вертопрах.
Добрым молодцем он был,
бабку-ведьму подпоил,
ратный подвиг совершил – дом спалил…
 

А здесь даже не пришлось никого поить и ничего жечь. Искер стоял пустой, ворота нараспашку – заходи кто хочешь. Вот Алей и зашел. После чего провозгласил себя ханом сибирским и тюменским.

Политической сенсации не получилось: к новому хану все, от знати до «черного народа», отнеслись совершенно наплевательски. Никто не спешил изъявлять почтение, платить налоги, вступать в Алеево войско. Гораздо интереснее было и дальше воевать друг с другом – добыча, меха, рабы… Алей печально сидел в Искере, как жаба на пеньке, бормоча: «Чингизид я или кто?» Особую пикантность ситуации придавало то, что его родной папенька, носивший тот же титул, обретался неподалеку, но Алея это, похоже, нисколечко не волновало – надо полагать, парень был без комплексов и сыновнего почтения к родителю не испытывал.

Тут объявился «политэмигрант» Сейдяк Бекбулатович, набравший в той же Бухаре отряд искателей приключений – то есть, называя вещи своими именами, очередную разбойничью бандочку, готовую идти за добычей куда угодно. Приговаривая «Тайбугин я или кто?», он принялся штурмовать Искер. И довольно быстро Алея оттуда вышиб. После чего… Правильно, провозгласил себя ханом сибирским и тюменским. Дело оборачивалось вовсе уж пикантно: на сравнительно небольшой территории одновременно пребывали сразу три хана сибирских и тюменских, Кучум, Алей и Сейдяк, причем все трое – самопровозглашенные. Скуки не было…

Самым авторитетным из троих оказался все же Сейдяк – в глазах очень и очень многих, что ни говори, представитель законной династии. Многие мурзы приняли его сторону, в том числе и умевший держать нос по ветру кучумовский Карача. Правда, взять под контроль все прежние земли Сибирского ханства Сейдяку все же не удалось.

Тут до этих мест наконец добрался воевода Мансуров – и узнал, что русские отсюда ушли. Увидев на берегу значительно превосходившее числом его отряд Сейдяково войско, Мансуров благоразумно решил в бой пока что не ввязываться и повернул свои струги назад, попытавшись догнать уплывавших из Сибири Глухова и Мещеряка.

Однако они успели уплыть слишком далеко. Подступала зима, реки вот-вот должно было сковать льдом, и Мансуров понял, что по воде он обратно не выберется. Продовольствия, зимней одежды и плотницкого инструмента у воеводы было в достатке – а потому он решил зазимовать здесь. А дальше видно будет.

Близ устья Иртыша его стрельцы в два счета срубили острог, названный Обским городком (при тогдашних технологиях – дело нехитрое, работы всего-то дней на несколько). Что примечательно, это был первый русский острог за Уралом.

Очень быстро объявилось довольно большое войско из остяков, хантов и манси – и с ходу кинулось на штурм с непонятным ожесточением. Приступ следовал за приступом, Мансуров отбивал их весь день. Пушечный и пищальный огонь косил нападавших, но они напирали, пренебрегая потерями.

Мансуров, человек здесь новый, местных реалий не знал совершенно, а потому понятия не имел, где его угораздило обосноваться…

Это было Белогорье, главное языческое святилище Западной Сибири, почитавшееся многими окрестными племенами. У остяков, хантов и манси с незапамятных времен существовало поверье: кто владеет Белогорьем – тот владеет всем краем. Вот они и взъярились…

Назавтра военные действия возобновились, но уже качественно иным способом. Осаждающие решили пустить в ход Вундерваффе, то есть чудо-оружие. Они приволокли огромного «белогорского шайтана» – деревянного идола, главную «священную реликвию» тех мест, предмет особого почитания. Установили его неподалеку от острога. Завопили и забренчали своими причиндалами шаманы. Осаждающие, простодушные дети природы, всерьез полагали, что их главное божество, рассердившись на дерзких пришельцев, забросает их молниями или устроит что-то другое, не менее убойное…