Читать книгу: «Когда Жребий падёт на тебя», страница 16
9 сентября, 00:46.
Когда передо мной возник поворот, все мои тревоги ушли. Пришла пора действовать. Я стал спокоен. То, что я в отсутствие полной луны не видел бесов, не имело значения, сейчас я видел так, как научила меня Алиса.
Справа, за забором кладбище. Знакомый зеленовато-серебристый туман клубится над холмиками могил. Иногда он завивается в вихри, похожие на человеческие фигуры. От кладбища веет холодом, но холодом, скорее, приятным, как кондиционер в жаркую ночь. Средоточие дикого мороза впереди. Я остановился и спрятал велик под единственным столбом. Дальше лучше пойти пешком.
Пройдя мимо кладбища, и оставив его далеко позади, я, влекомый магнитом, выхожу к распадку между двух лесистых мысов. Там в глубине под неярким светом звёзд угадываются силуэты одноэтажных строений.
Вдруг, краем глаза, точнее, краем восприятия, я замечаю призрачный силуэт девочки. Обычная девочка лет двенадцати, только не из плоти, а из какого-то дымчато-серебристого прозрачного геля.
Вероника. О ней упоминала Алиса.
«Ты сильный, – слышу я у себя в голове, – но он злой. И он не один. Будь осторожен».
Да, детка, – он злой. Да, бедняжка, он не один: на его загривке сидит монстр. Но ты права: я сильный! Отче наш! Иже еси на небесех!
Я никогда не слышал эту молитву, но слова сами вытекали из души.
Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя! Укрепи наши души, идущие на ратный бой со злом! Не дай сломаться и отступить! И ныне, и присно, и во веки веков! Аминь!
«Он там. В дальнем доме. Приехал недавно».
Забавно. Хороший помощник-наблюдатель.
«Он убил меня ножом. Знаешь, непросто убить человека одним ударом ножа. Поэтому ему понадобилось несколько. Несколько десятков ударов. Пока ангелы-хранители могли удерживать мою душу. Боли так много, что она перерождается в спокойствие и полёт. И холод».
По распадку, устеленному густым не выше колена туманом я подхожу ближе к группе домиков. Энергия урожая говорит о том, что это дачные участки. Заборы вокруг них подтверждают это.
«А меня он бил монтировкой. Знаете, такая железная штука, – я оборачиваюсь и вижу силуэт другой девочки, Милославы, ей было одиннадцать, – было больно, пока он не попал в затылок. Тогда всё замедлилось, боль ушла, я чувствовала удары, но они были от меня всё дальше и дальше, как и моё тело с дядей Сашей над ним, поднимающим и опускающим руку с монтировкой. А перед этим он меня изнасиловал. Так, кажется, это называется. До этого меня никто не насиловал».
«Меня он тоже насиловал». Девочка тринадцати лет. Света.
«И меня»! «И меня»! «Насиловал и убил»! Любочка. Даша. Вика.
«Меня просто убил». Стасик. Девять лет. «Он хотел попробовать с мальчиком, но у него не получилось. Он схватил молоток. Я не успел ничего почувствовать».
Хор. Хоровод призраков. Как это выдерживает Алиса? Как это выдержать мне?! Те хулиганы на мосту были просто малышнёй! Впереди меня ждёт мразь похуже! Алиса говорит, что видела его. Я, как ни всматривался в снимки, в дефекты и пятна, так и не смог ничего разглядеть.
Сейчас к лютому холоду, идущему от дальнего домика, примешивается мерзкий запах гниения и высокий, на самой границе восприятия монотонный свист. От этого свиста мне становится тошно. Тянущая тоскливая боль рождается в животе. Интересно, что бы я видел при полной луне? Сейчас фосфоресцирующий туман покрывает всё пространство вокруг. Только толпа призрачных фигур обступает меня. Их хватило бы на целый университетский поток. Даты смерти тоже разные. Разбег в пятнадцать лет. Самые первые успели бы родить, а их дети доросли бы до возраста их смерти. Все – не выше уровня груди. Их фигуры преломляют свет, поэтому видимое за ними немного смещается. Я отмечаю в себе странную, доселе не свойственную мне способность видеть в темноте. При свете полной луны видимость очень хорошая, но сейчас небо лежит на земле. И, тем не менее, вижу я хорошо.
Фигурки жалобно шепчут каждая свою боль, личную беду. Всё это сливается в шелест, как на Лесном кладбище. Не думаю, что выиграл от того, что теперь вижу всё это. Честное слово: видеть бесов намного привычнее, чем видеть мёртвых. Тем более, что твоя батарейка заряжена наполовину. Тем более, что ранее таких способностей у тебя не было. У меня отобрали мою силу, но взамен дали новые умения, которыми как следует пользоваться ещё не научился. Тупо не было практики. Что практики… времени не было, чтобы усвоить всю полученную за неделю информацию. Мне информация вливалась в бессознательном состоянии и за пять минут. А здесь, наоборот: неделя сплошной информации в здравом уме. Даже во сне продолжалось это дикое обучение. А сейчас практическое занятие. Зачёт.
Дети, что обступили меня, вызывают смешанные чувства: одновременно их жаль, но намного легче от того, что им уже не сделают ничего плохого. Надо бы узнать у Алисы, можно ли самостоятельно отключать всех этих бормочущих свидетелей-жертв. Отвлекают.
Как и у тех домиков, что остались позади, окна этого были завешаны ставнями, и он на вид был таким же, как и те домики – пустым и безжизненным. Но моё новое ви́денье позволяет мне ясно зреть, что он не пуст и пока ещё полон жизни, несмотря на мороз, исходящий от его стен. Я, бесшумно ступая, обхожу дом, присматриваясь к ставням. Да. Там горит свет. Кое-где, несмотря на тщательную светомаскировку, видны крохотные пятна света.
«Осторожно». «Будь осторожен». «Он злой и опасный». «Осторожно, он не один». «Осторожней, не зевай». – их шелест лезет в уши. Мешает. Отвлекает. Я обогнул ещё один угол дома и услышал:
– Стоять! Руки! Руки подними! – знакомый характерный металлический щелчок предохранителя
Осторожно! Он не один! Идиот! Думал, что они мешают, а они предупреждали!
– Ты откуда взялся? – в затылок тычет что-то тяжёлое и твёрдое. Если бы не капюшон, шапка и кожа, был бы слышен металлический лязг. Его руки привычно проходятся по телу. Нащупывают кастет.
– Это что у нас такое?
Пора!
Уходя из-под зоны выстрела, с разворота бью правой рукой с зажатым кулаком. Чувствую, как локоть задевает препятствие и давление ствола на затылок резко исчезает. Спустя доли секунды мой кулак обрушивается ещё на одно препятствие, как монахи Шао-Линя ломают кирпичи. Это, видимо, была его голова, так как моя левая, летящая в разительном броске, не найдя цели, неловким тычком добавляет силы к ускорению свободного падения, с коим тело противника стремительно приближается к поверхности земли. Гулкий со стоном удар о землю. Готов! Наконец-то тишина! И духов нигде не видно. Смотрю на поверженного. Хоть и сознание улетело из него прочь, но будка у него соответствующая правоохранительным органам. Беглый осмотр тела. Вот. Точно! Наручники. Удостоверение МВД. Крыша, стало быть. Надеюсь, он один. В таких делах лишние свидетели ни к чему. Призрачные помощники замолчали. Наверное, больше никого нет. В тени какой-то хозяйственной постройки я вижу очертания светлого фургона. Осмотр фургона показал, что он пуст по причине отсутствия сознания обитателя фургона. Об этом красноречиво говорит рация в рабочем режиме. Молчание рации говорит о том, что пребывающий ныне без сознания сотрудник МВД не успел ничего сообщить о моём присутствии. Слава Богу! Осторожно и бесшумно перетаскиваю бесчувственное тело в фургон и пристёгиваю наручниками. Из рации вырываю все выступающие провода и забрасываю их во Тьму.
Что ж, пусто. Осталось проникнуть внутрь.
09 сентября, 01:02.
Я ударом ноги выбиваю дверь с громоподобным стуком. Это после звенящей тишины снаружи, а после темноты яркий свет больно бьёт по глазам. Кажется, что всё помещение тонет в ярчайшем свете софитов. Сейчас загремят аплодисменты.
Через секунду глаза привыкают, и я вижу просторный холл, залитый светом дюжины ламп дневного света. В интерьере преобладает дерево и соответствующие оттенки коричневого. Бросается в глаза зияющий в центре помещения квадрат, ведущий в подполье. Из него бьёт ещё более яркий свет. Вдруг прямые лучи, бьющие снизу подёргиваются рябью теней, и, совсем заслонив свет, из подполья появляется силуэт мужчины.
– Валера, твою мать, что за шум?!
Тут он видит перед собой далеко не Валеру, его лицо застывает в удивлении, а я, сравнив Алисин словесный портрет с данной личностью, прихожу к однозначному выводу: передо мной дядя Саша! Вот ты и попался! Гнев, подкармливаемый толпой малорослых призраков, рвётся наружу. В голове начинает орать сонм детских голосов. Я с огромным трудом сдерживаюсь. От его вида, меня тошнит. От него несёт неимоверным смрадом!
– Вы кто?
Круглое добродушное лицо. Действительно, есть поразительное сходство с артистом, что озвучивал Винни-Пуха!
– Я – рука справедливости!
– Стоп! – кричит он, – Что за дела?! Ты знаешь, с кем разговариваешь?!
Я в львином рывке подскакиваю к нему, хватаю его за грудки, и, приблизив свои глаза в упор к его глазам, вижу, как его зрачки на голубом фоне радужки расширяются, съедая её всю! Я вижу в них понимание! Я замечаю, что в порыве не успел надеть маску. Он видит моё лицо и это меня ни капли не волнует. Пусть увидит лицо справедливой кары.
– Постойте, – бормочет дядя Саша, весьма нехилый дяденька, теперь превратившийся в кучу теста, – постойте, можно же договориться!
Договориться?
– Всё! Ты договорился!
В ритме безумного танго раскручиваю дядю Сашу, как куклу, и в нужный момент отпускаю в свободный полёт. В результате тело дяди Саши приземляется у стены вниз головой в неудобной позе, по пути собрав ближайшую мебель. Грузно шлёпнувшись, тело обмякло. Вследствие отсутствия полной луны, я не могу видеть, какой бес сейчас покинул его. Я вижу, что он славно приложился, и ждать прихода его в сознание придётся неопределённое время. Оставив дядю Сашу отдыхать, я направляюсь к светлому квадрату в полу.
Он приводит меня в помещение под полом. Оно длинное, похоже на авто-яму. Яркий свет льётся из ламп. В конце этого подпольного коридора я вижу два детских силуэта. Один сидит на корточках. Это девочка. Она голая, и судя по разводам грязи на её тельце, здесь уже давно. Она прикована к скобе, вбитой в стену. С другой стороны цепи – ошейник, облегающий её шею. Вторую он привёз сегодня, девочка стоит, съёжившись. Маньяк успел стянуть с неё одежду, остались только детские трусики. Их огромные глаза настороженно смотрят на меня. В них страх и надежда. Они видят, что я не дядя Саша.
Слёзы подступают к глазам при виде сведённых судорогой страха маленьких тел, в которых ещё не угадываются женские черты.
– Всё хорошо! – стараюсь подпустить в голос больше ласки, – Всё хорошо, девочки! Вас больше никто не обидит!
Я бросаюсь к узнице и стараюсь расстегнуть чёртов ошейник. Вдруг пол над головой скрипнул. Я рванулся к выходу, надевая на руку кастет. Их нужно добивать! Они постоянно приходят в сознание не вовремя!
Дядя Саша мелькнул на лестнице, что вдоль стены ведёт на чердак. Живучий, паразит! Я бросаюсь вдогонку. По пути цепляюсь ногой за что-то, падаю. Боль на мгновенье ослепляет меня. Вскакиваю и бегу наверх. Когда меня и темноту чердака разделяют несколько ступеней, время замедляется, и я понимаю, что тьма впереди несёт смертельную угрозу. Несмотря на дикий холод, я чувствую, как по спине бежит капля пота. Я, мгновенно расслабив ноги, падаю как подкошенный, а в это время передо мной расцветает вспышка выстрела из двустволки. Я вовремя бросился наземь: дробь весело жужжащим роем пролетает надо мной, сбив с головы капюшон и маску. Бросаюсь вперёд и успеваю перехватить ружьё. Шаг назад, рывок на себя, разворот. Его относит центробежной силой. Он теперь на моём месте, а я – на его. Ружьё у меня. Моя очередь! Время вновь ускоряется до привычного, рассудок не успевает среагировать, а мой палец жмёт на спусковой крючок. Голова дяди Саши исчезает в грохоте, вспышке и багровом облаке. В воздухе мгновенно повисает запах железа и сгоревшего пороха. Тело дяди Саши грузно шлёпается вниз. Слышны журчащие хлюпающие звуки. Всё! Бес повержен. Месть свершилась. Меня охватывает тёплое чувство покоя. Я убил его! Впервые убил бесноватого. При этом не могу сказать, что ощущаю негативные эмоции. Скорее чувство выполненного долга. Акимыч должен упокоиться. Спускаюсь вниз к телу. Краем глаза вижу зеркало на стене сбоку.
Вдруг раздается резкий хлопок, и вспышка яркого света выбивает мои зрительные нервы за грань восприятия. Я трясу головой, прилагая немалые усилия, чтобы восстановить фокусировку, и вижу, как через выбитую мной дверь на фоне темноты в помещение вбегают чёрные фигурки, ощетинившиеся странного вида оружием. А это кто? Одно из ружей дёргается. Я успеваю заметить нечто мелькнувшее в мою сторону, и в шею что-то остро впивается. Я вырвал это нечто из шеи, посмотрел и увидел, что это небольшой шприц-контейнер. Ах, вот какие у вас ружбайки! В сердце что-то горячо толкнуло и меня начало накрывать знакомым теразиновым приходом. Очень часто меня им пичкали в «психушке».
Прежде, чем кануть в небытие, я успеваю посмотреть на себя в зеркало. Есть что-то инородное в моей сухощавой фигуре, что отражается в нём. Вероятно, это мускулистый красный торс лютого беса, выглядывающий из-за моего плеча. Он подмигивает мне. Свет гаснет.
Рыцарь
Двумя днями ранее.
Сознание… нет, осознание себя приходит, когда я вижу внизу мелькающие в быстром ритме собственные ноги. Потом я осознаю, что уже какое-то время куда-то быстро иду. В голове звучит беспорядочная какофония.
Буря, бушевавшая в душе, несколько стихла, и я теперь могу видеть, что происходит вокруг. Место, где я сейчас нахожусь совершенно мне незнакомо. Какой-то тёмный двор. Иду на свет меж домами.
Буря стихла, оставив после себя сжатые зубы и мелкую нервную дрожь. Со страшной силой захотелось героина. Идиот! На что я надеялся?! Мне не тягаться с боссом. Но он же был абсолютно равнодушен к ней, инертен, как ксенон! Если бы я знал, что составлю конкуренцию боссу, я бы даже не полез во всё это. Пока я ездил с этим гадским фотоаппаратом, мечтал о ней, отдавал ей все силы, она завладела боссом. Когда я открыл дверь и увидел их в объятьях друг друга, во мне что-то щёлкнуло, и в следующий миг я очутился здесь.
Я с тревогой прислушиваюсь к себе. Ничего не болит. Руки чистые, никаких следов крови. Я боюсь, что в состоянии аффекта мог причинить кому-нибудь вред. Похоже, я тупо вышел из дома и пришёл сюда. Дерьмово! В принципе, из-за чего? Если бы не тот поцелуй в машине, можно сказать, что она не давала мне никаких авансов, так что, возможно, я поступил как мальчишка. Обиделся! А как же твой девиз: Невозможно обидеть того, кто не обижается?! Мне бы выпить чего-нибудь. Успокоить дрожь во всём теле. Где я нахожусь? Блин, я даже не успел поесть! Надо срочно выпить и поесть! Где-нибудь должны быть кафешки, рестораны. Наличка есть. Надо выпить и выгнать мысли, адской каруселью вертящиеся в голове.
Теперь в голове звучит оркестр из духовых инструментов. Играет что-то по-вагнеровски пафосное.
Выхожу на какой-то проспект и вижу в паре кварталов от себя яркую вывеску, как маяк горящую в темноте. Какой-то кабак. Влекусь на призывные огни, как большой бескрылый мотылёк. Зайду, возьму выпить и покушать, посижу немного, и поеду домой. Какой там у нас адрес?
Кабак называется "Самара-городок". Обширное высокое помещение с умопомрачительной огромной многоуровневой люстрой, все лампочки которой источают тот свет, когда всё белое светится синим. Причём этот свет падает только на танцпол. Достаточно места для проведения банкетов. Есть даже второй ярус. Он нависает над столиками, стоящими по периметру и защищает их от света «ультрафиолетовой» люстры. В центре на танцполе меж столов танцуют под медленный хит две пары. Их зубы и белки светятся, как в «Аватаре». По градусу их опьянения они тождественны с компанией за дальним столиком. Еще трое мужиков и две девицы. Ведут себя шумно и развязно. Кроме них компаний больше нет. Занято ещё четыре стола. Парочки и деловые партнёры, а может, тоже парочка. Хочу подняться на второй этаж: я сейчас не в том настроении, чтобы кого-либо лицезреть. На подходе к лестнице, мой путь преграждает высокий плотный человек, одетый в серую пару.
– Здесь частная вечеринка. Извините.
Смотрю вверх. Отсюда почти весь ярус неплохо просматривается. И я не вижу там никакой вечеринки. Высокий плотный человек делает невинный взгляд. Фэйс-контроль я не прошёл.
– Где у вас уборная? – оставляю за собой последнее слово.
Сажусь за столик подальше от шумной компашки. Хитро устроенный светильник, тускло горевший за каждым пустым столом, разгорается ярче. Интересно устроено: понятно, какой столик занят. Видная отсюда часть второго этажа тоже пуста. Лишь столики с тусклыми светильниками.
Через минуту ко мне подходит официантка. У неё усталый вид, даже если её восемнадцать, она выглядит на двадцать пять, но она старательно улыбается. Заказываю рыбу, я же на Волге, салат и триста грамм водки. Прошу принести водку сразу. Нервная дрожь не отступает. Хоть окружающим и наплевать, мне кажется, что все, включая жлоба, что не пустил меня, украдкой на меня поглядывают. Может, так и есть. Я здесь засиживаться не собираюсь. Иду в уборную, мою руки. Когда возвращаюсь, официантка уже ставит на мой столик графинчик с прозрачной влагой, стопку и салат с приборами. Графинчик вкусно покрыт изморозью. Оперативненько! Наливаю, выпиваю. Холодная. Повторить. Не чувствую вкуса. Только после третьей стопки ощущаю, что пью водку, и меня передёргивает. После этого дрожь начинает постепенно прятаться куда-то вглубь организма. Если считать про себя по разу на секунду, то, когда досчитаешь до пятисот, тебя уже накроет. Именно столько требуется времени, чтобы алкоголь, подвергнувшись в желудке встрече с соляной кислотой, поступил в кишечник и начал всасываться в кровь. Героину хватило бы секунды. Честное слово, лучше бы это был героин, тогда бы я сразу забыл и Алису, и босса. Провалился в собственную нирвану. Но где я в незнакомом городе найду героин? Приходится пить водку. Но водка, в отличие от героина, не выводит тебя в единоличную нирвану, а превращает в того, кто кроется в подкорке под всем слоем цивилизации. В зверя. Зверем я быть не хочу и не люблю. Поэтому хватит того, что я заказал. Выпью, поем и поеду домой.
И тут меня вштырило! Я только начал поглощать салат, когда содержимое желудка с продолжительным звуком сместилось, и… мне пришлось бежать в туалет. Всё вышло быстро и через верх. Отвратительно! Когда всё при спазме попало в нос… Слёзы, сопли, удар алкоголя в мозг через капилляры носа! Как будто я занюхал бокал водки. Ужасно! Пытаюсь собрать себя в кучу. Умываюсь, стараясь больше смочить уши. Пытаюсь сфокусировать своё отражение в зеркале. Мышцы под коленями противно дрожат. Постепенно прихожу в себя. Делаю шаг, организм собирается: выводится фокус, устанавливается походка и сердечный ритм. К столику я подхожу уже вполне адекватным.
Тщательно закусываю салатом оскомину, но из ноздрей эту гадость так просто не счистишь. Чихаю. Заряжаю серию чихов. Когда я, изведя все салфетки, заканчиваю с носом, я обнаруживаю, что передо мной стоит давешний жлоб, не пустивший меня наверх.
От хмеля мне становиться весело, и я представляю, как этот мужик танцует верхний брейк.
– Извините, приятного аппетита, – говорит он, – вас приглашают наверх.
– С чего бы?
– Мне было указано передать, что вы приглашены наверх. Это всё, что я могу сказать. – Всё это с мраморным лицом.
Я смотрю на второй ярус. Там в приглушённом свете пустующих столов стоит силуэт женщины. Минуту назад его там не было.
– Пройдёмте, – слишком официальным и привычным тоном говорит жлоб.
– Я могу отказаться? – скорее по привычке оставлять поле боя за собой, говорю я.
– А зачем? – добродушно с улыбкой спрашивает тот, – Если бы меня позвала такая баба, я бы уже убежал.
– Убедительно, – говорю, – идём, только я заказал у вас ужин.
– Не беспокойтесь, ваш заказ доставят адресату.
Знаете, за последнюю неделю я разучился чему-либо удивляться, но подобному приглашению был безмерно удивлён. Алкоголь в свойственной ему манере выключил всё нужное и включил ненужное. К тому же, уязвлённый своим поражением на любовном фронте, я был бы рад отвести душу какой-нибудь барышне.
Поднимаюсь наверх. Там, посреди лоджии второго яруса, уставленного в два ряда столиками, за столом возле перил, над пропастью над танцполом, в позе, по грациозности конкурирующей с кошкой, сидит женщина. Хрестоматийное диоровское little black dress облегает её безупречную фигуру. Простенькие, но на вид ужасно дорогие туфли на среднем каблуке венчают её заброшенные одна за другую безупречные поблёскивающие ноги. В левой руке, в изящно отставленной кисти незнакомка держит длинный, в половину её руки мундштук с зажжённой сигаретой. Красноречивый символ. Прямо над её столиком висит круглый знак с перечёркнутой сигаретой.
– Привет, – мягким грудным голосом говорит она, – молодой человек, вы не здешний. А с клиентами, приходящими в первый раз, да ещё такими симпатичными, я знакомлюсь лично. Дима, спасибо, родной, ступай. Присаживайтесь…
– Иван.
– Иван? Прелестно. Ванечка. Скажите, Ванечка, вам нравится у нас?
Понятно, женщина в годах, владелица этого кабака вышла половить рыбку. Что ж… мстительно вспоминаю обнимавшихся босса и её… я не откажусь побыть рыбкой.
– Вполне неплохо, только вот персонал грубит.
– Это вы про Диму? Не обижайтесь на него. Вам грех на что-то жаловаться, Ванечка. Я Валя.
Согласен, грех жаловаться. Передо мной сидит холёная, богатая, скучающая баба в годах. Длинные, ниже плеч огненно рыжие пышные волосы, огромные горящие зелёным светом глаза, чувственные полные губы. Грациозные с длинными пальцами кисти рук. Весьма привлекательная Валя. Чувствуется порода.
Подходит официантка, Валя что-то говорит ей, а я сверху смотрю на весь этот кабак. Отличное место. Не зря я хотел сюда. И не зря Валя сидит здесь, высматривая добычу.
– Хорошее место?
– Отличное.
– Давай на «ты»?
– Я не против, – говорю, – но на «ты» переходят после брудершафта.
Валя смеётся воркующим низким смехом.
– Мне нравятся мужчины с чувством юмора.
– А мне – женщины, умеющие это ценить.
Смеёмся, в весёлом прищуре приглядываясь друг к другу.
Ей на вид лет тридцать, а дальше умной женщине возраст не помеха. В ней есть властность, грация и способность вызывать желание.
– Забавно иногда вот так сидеть и смотреть сверху на людей. Бывают весёлые моменты.
– Извините, Валя…
– Я же просила, на «ты»! Ах, да! Пока не было брудершафта! Шалун!
– Я заказал ужин…
– Всё принесут сюда.
– Спасибо.
– Пока не за что. Какими судьбами в нашем городе?
– Совсем заметно?
– Знающему глазу заметно.
– Проездом.
– Бизнес?
– Да, есть одно дело.
– Секрет?
– Нет, только вы не поверите.
– Попытайтесь, же, интриган!
– Мы ищем маньяка.
– Ого! Мы?
– Да. Я и… мои товарищи.
Повисает пауза.
– Я смотрю, в данной ситуации не обошлось без дамы, так ведь?
– Вы проницательны.
– Я опытная женщина, Ванечка. Такие, как я на вес золота. Между нами, я вешу пятьдесят три килограмма. Как вам пятьдесят три килограмма золота, или два с лишним миллиарда рублей? Это моя минимальная цена с аукциона. А то, что вы как пыльным мешком ударенный, видно за версту. С таким выражением лица встречаются люди нескольких категорий: должники, раз, но должники прячутся по норам и по кабакам не ходят; люди, лишившиеся близких, два, но такие по кабакам не ходят, так как готовят похороны; и влюблённые, потерявшие половинку, три, им-то в кабаке как раз и место.
– Логично.
В этот момент приносят еду и напитки. Какой-то момент я насыщаюсь, совершенно потеряв человеческий облик, хорошо хоть, не чавкал – сдерживался. Очень мне понравился напиток, что принесли с едой.
– Это «Драмбуи», – говорит Валя, – люблю его.
– Да, сладенький компотик.
– Осторожно, детка, основой для «Драмбуи» служит пятнадцатилетний скотч, а ты – компотик! Давай на брудершафт!
Пьём, как положено, с переплетеньем рук, с поцелуем. Валя целуется со знанием дела, с воображением. Вряд ли Алиса так может. Что же ещё может Валя? Честно? Я не прочь попробовать! К тому же в компании босса мне уготована роль юродивого и чернорабочего. Так что напоследок надо оторваться.
Мы пьём, общаемся, и я, порядком захмелев, начинаю изливать ей душу. Какой-то гнойник внутри меня лопается, это приносит облегчение.
Тут заиграла песня Криса де Бурга «Lady in red», на меня накатили воспоминания детства – эта песня была свадебной песней моих родителей.
– Пойдём танцевать, Валя?
– Я тоже жутко люблю эту песню.
«Драмбуи» понёс меня по волнам. Огромные зелёные глаза Вали, её крепкое ладное тело под чёрным платьем, Lady in red…
Я говорю:
– Хочу брудершафт! – и мы целуемся, я пытаюсь распустить руки.
– Постой, не здесь! Поехали ко мне.
А я, разве, против? Совсем наоборот!
Момента от предложения Вали до посадки в машину я не помню. Тревожный знак, промелькнуло в голове и унеслось вдаль. Также мимо пронеслось, что водитель огромный, как памятник, хотя салон просторный – мы с Валей свободно и страстно катались по заднему дивану – он собранно сидел в сиденье водителя, держа бублик руля где-то в районе колен.
Момент подъёма на этаж я тоже не помню, точнее, помню не весь, помню лишь твёрдые, как сиденье электрички руки водителя, что нёс меня вслед за одетой в красный плащ Валей.
– Зачем нам водитель? – кричал я, – Водитель нам не нужен!
Ох, и набухался же я! Даже если захочу, у меня не получится изменить Алисе.
Валя же надеялась на лучший исход, командовала водилой, как меня кантовать, как заносить, и как укладывать. В какой-то момент я выпал из рук огромного водилы и снизвергся на журнальный столик, имевший вид какого-то алтаря: свечки, благовония. Всё посыпалось.
– Твою мать! – слышу голос Вали и валяюсь, глядя под кресло.
Там, закатившись за ближнюю ножку, лежит плетёная из соломы кукла. Меня пронзает током, выбив из головы весь хмель. Валя! Валя-Виола! Виола-Вилетта!!! От ужаса у меня цепенеет затылок. Перед глазами соломенная кукла. Сила Алисы. Меня подхватывают деревянные руки водилы и усаживают в кресло. Водила бросается собирать рассыпавшиеся по всему полу причиндалы.
– Оставь это! – кричит она, затаптывая горящие свечки, – Принеси воды с нашатырём. На пол-литра пять капель.
Я, совершенно протрезвевший, закатил глаза, инстинктивно продолжая изображать пьяного, в мозгу – фотография соломенной куклы, которая лежит совсем рядом с моей левой рукой.
– Это он? – спрашивает Виолетта.
– Он, – слышно из кухни, где шелестит водопроводный кран.
Они знают меня?! Подразделение «Ы»! Как они быстро работают! Что с Алисой и боссом?!
Я слышу скрип приближающихся шагов, резкий запах нашатыря накатывает тугой волной.
– Лей в него, – говорит Валя-Виолетта.
Водила берёт меня своей дубовой граблей, я чувствую прикосновение стакана к нижней губе. В меня льётся жидкость. Делаю глоток, другой. Мерзкий запах аммиака наполняет меня, я распахиваю глаза, и содержимое желудка выливается наружу. Я падаю, извергая поток мерзости, но не обращаю на это внимания. Моя цель – соломенная кукла. Талисман Алисы. Мне удаётся незаметно подхватить её и сунуть в карман.
– Пришёл в себя?
– Да, – говорю.
– Как себя чувствуешь?
– Не знаю.
– Понятно. Горелин, свяжи его.
Горелин, я бы назвал его Гориллин, сноровисто вытащил ремень у меня из брюк и не менее сноровисто связал мне руки. Ноги он застегнул наручниками.
– Фу! Ну и напакостил ты здесь, братан!
Виолетта, выходившая, пока Гориллин обездвиживал меня, вернулась, поморщилась.
– Прибери это, пожалуйста!
Пока Гориллин выполнял роль домохозяйки, Виолетта выполняла роль медсестры: достав из сумочки шприц-тюбик, она вколола содержимое мне в плечо. Спустя минуту моя голова прояснилась, как после сна в барокамере. Весь хмель и его остатки выдуло.
– Как теперь самочувствие?
– Хорошо, – говорю.
– Вот и отлично. Сегодня ты познакомишься с передовыми разработками наших фармахимиков. То, что я тебе вколола, нейтрализует этилен и все его производные. Недельный курс этого препарата выведет твою тушку на уровень организма подростка, будешь чище, чем тогда. Через пять минут в твоём организме не останется и следа алкоголя. Правда, классно?
– Неплохо, – говорю, – к чему такая забота?
– Иван Николаевич Краснов, одна тысяча восемьдесят четвёртого года рождения, вы обвиняетесь в государственной измене и пособничеству особо опасному преступнику.
– Я имею право хранить молчание?
– Я тебя не арестовываю, но, даже если ты захочешь хранить своё молчание, ты не исполнишь желания. Повторяю, ты сегодня попробуешь всё самое лучшее.
Знаете, что-то в её голосе отбивало охоту пробовать всё самое лучшее. Плохая реклама. Я совсем недавно хотел героина, а сейчас совсем не хочу их фармахимии.
– Советую тебе, Ванечка, расслабиться. Сейчас дядя сделает тебе укол. Предупреждаю, в твоих же интересах не сопротивляться. Чем меньше будешь сопротивляться, тем меньше последствий для мозга получишь. Будешь отвечать всё гладко, только кайфанёшь.
Пока она говорит всё это, Гориллин появляется в зоне обзора со жгутом в руке. Он перетягивает руку, и вводит мне препарат.
– Это скополамин, пентотал натрия, «сыворотка правды». Не сопротивляйся. Тогда вред здоровью будет минимальным. Слушай только мой голос и отвечай на вопросы. Не думай. Просто говори правду.
Пока она говорит всё это, я понимаю, что эта штука посильнее героина… Так, на многоточии моя мысль закончилась, и меня мощно принесло на грунтовую пыльную дорогу в поле. На горизонте видны какие-то леса. Зелёная трава, кузнечики, одуванчики, жаворонки. И девочка шести-семи лет, держащая меня за руку. Мы идём по этой дороге. Пахнет чем-то приятным. Небо чистое, бледно-голубое от яркого солнца.
Кудряшки у девочки рыжие, она бежит со мной рядом вприпрыжку, на каждом прыжке оттягивая руку вниз. Иногда она подставляет солнцу своё веснушчатое лицо, и, зажмурив один глаз, другим лукавым зелёным огоньком поглядывает на меня.
– Ванечка, а ты знаешь тётю Алису?
Мне кажется странным этот вопрос, я начинаю думать, как ответить на него, и чувствую, как ноги подламываются, я падаю на колени, затем плашмя, лицом прямо в пыль. Пыль лезет везде: в рот, в ноздри, в глаза! Я пытаюсь вскочить, но мои мышцы меня не слушаются! Цементируя слюну и слёзы пылью, говорю:
– Знаю.
Тут же мышцы крепнут, девочка берёт меня за руку и помогает встать.
– Ну что же ты? Измазался весь. Не думай. Говори правду.
И мы идём дальше. Девочка снова играет в воображаемые «классики», повисая на моей руке. Я обращаю внимание на то, что я босой.
