Читать книгу: «Когда Жребий падёт на тебя», страница 38
– ДВА! – рокочет бас, а на сукне лежит единичный дубль. Доказательство, что Добро всегда побеждает. Жизнь сильнее смерти, Свет сильнее Тьмы.
– БРОСОК СУДЬБЫ ЗА ДЕВОЙ! ДЕВА ПОБИЛА ЖРИЦУ, – вещает рокочущий бас, и каждое его слово ложится на плечи Виолетты тяжким грузом.
– ДЕВА, НАШИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ, ЖРИЦА, ПРОШУ ПОКИНУТЬ ИГРУ! ПО ПРАВИЛАМ ИГРЫ, ВЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ ВСЁ ЧТО ВЫИГРАЛИ, А ВАШИ АРТЕФАКТЫ ПЕРЕХОДЯТ В СОБСТВЕННОСТЬ ИГРЫ.
Совсем поблёкшая Виолетта встаёт, высоко задирая нос, придерживая платье и остатки достоинства, достаёт из лифа Баркху с силой бросает на стол, Она подпрыгивает и застывает. Моя Баркха. А Виолета, как ковбой револьверы достаёт из рукавов карты и бросает рядом с Баркхой. Одна из карт, планируя и кувыркаясь, исчезает под столом, а вторая ложится рубашкой вверх. Виолетта плюёт на стол и удаляется во тьму, растворяясь в ней. Чернота вокруг меня расцветает умопомрачительным букетом фейерверка. Крепкие дубовые стены теперь освещены свечами в развесистых канделябрах. Стол, ставший вдруг обычным игровым столом с зелёным сукном, тоже освещён множеством свечей, появившихся неизвестно откуда. Игра. Кто они, эта Игра? Те, кто может поставить игорный стол в пустоте. Это уровень намного выше моего. Тут уже даже не магия, а, не знаю, Естество. Я ничего не ведала про Игру, а Виолетта знала, и вызвала меня на дуэль. Я оказалась сильнее, несмотря на отсутствие знаний.
– АЛИСА, КОРОЛЕВА ОСТРОВА, СПАСИБО ЗА ИГРУ. ИДИТЕ С МИРОМ.
Обнаруживаю, что одета в какое-то невероятное синее вечернее платье, как на бал. Я понимаю, что Игра была моей инициацией. Или инаугурацией. Теперь у меня есть Остров, то, что я могу поставить в следующей Игре. Помещение вспыхивает ярким светом, и я чувствую, как меня засасывает в световой водоворот. Идите с миром.
Мой день рождения истёк, я возвращаюсь на Землю, я чувствую это всеми порами кожи, и фибрами души, как после сырого подвала выходишь на яркое летнее солнце. Я возвращаюсь домой. Я представляю, как брошусь спать на мягкую перинку, потому что мои силы на исходе. Я сделала всё, что смогла, а, может, и, сверх того. Я возвращаюсь домой.
7
Обнаруживаю себя в неизвестном пространстве. Такого со мной ещё не было. По идее, мы с Максимом должны вернуться на Остров. Серое нечто, взбаламученное моим стремительным полётом в никуда, клубится сзади и снизу. Cквозь бурую круговерть слышу голоса. Они кажутся знакомыми. И говорят что-то почти понятное.
– Ты видела её ногти? – слышу уже ясно женский голос.
– А колготки? Машина вдребезги, эта, что с ней была – тоже, как паззл собирали, а она как с картинки.
– Да, бывают чудеса… она пришла в себя!
– Ой!
Что? Не может быть!
Мне становится дико страшно, я боюсь открывать глаза, но я их открываю, и вижу перед собой лица Гавриила и Бёрни. Они настороженные и испуганные.
– Где он? Где Макс?
– За рулём была женщина. Вы с ней три часа назад попали в автокатастрофу на шоссе. Вам повезло. Вы сейчас в больнице. А вашей спутнице не повезло. Но вы успокойтесь. Всё лучше, чем выглядит.
За рулём? Женщина?
– Она заснула за рулём? – спрашивает медсестра.
– Вскрытие покажет.
– Гавриил. Бёрни, – кричу, – что за балаган?!
Они не реагируют, будто видят меня впервые. Что происходит?!
– Бредит?
– Возможно. Сестра поставьте ей фенозепам.
Они не слышат меня, не узнают меня? Что, вообще происходит?! Я жду, что они крикнут хором что-то типа: сюрприз, или розыгрыш. Какая авария?!
Гавриил светит мне в глаза фонариком, щупает пульс, заставляет показать язык. А медсестра подкатывает ко мне с одноразовым шприцем.
– Эй, не надо лезть ко мне со всякими уколами! – кто эти люди, и почему я их знаю, а они делают вид, что не знают меня?
– Голубушка, – говорит Бёрни, или кто он там на самом деле, – не надо так, право! Мы всё делаем для вашей пользы. У вас парадоксальная реакция на стресс. Вам нужно успокоиться, и мы вам поможем.
Чёрта с два! Что происходит? Срываю с себя путаницу медицинской фигни. Где я? Кто я? Где Макс?
И тут я понимаю, что Виолетта, уходя, отправила меня туда, где тамошние Бёрни и Гавриил не знают меня и работают где-то врачами скорой помощи. В каком-то из великого множества миров. Я понимаю, что Игра не закончилась, а только начинается. Новый тур. Новые испытания. Причём, у каждого – своя Игра. Игра не кончится никогда – пока ты жива, Игра продолжается до конца, которого ты уже не сможешь описать. Как-то всё неожиданно и сногсшибательно. Максим. Где ты? Что я за дура?! Надо было жить и любить, а не играть в эти игры!
– Сестра, укол!
Возня, невозможность пошевелиться, укол, толчок в сердце, затем в голову, затем… нет никакого затем… Макс…
Эпилог
31 декабря 2012, 23:32.
Всё готово к переезду. Вещи уложены в тюки и сгружены в большой прихожей; книги увязаны в аккуратные полутораметровые стопки и маленькими небоскребами торчат возле горы тюков, над которой возвышаются скрученные в рулоны и увязанные ковры, похожие на гусениц; стеклянная и фарфоровая посуда обернута газетами и уложена в детской пластиковой ванночке, стоящей на кухонном столе, а посуда из металла по принципу матрешки собрана в большой оцинкованной выварке. Комод и платяной шкаф, увешанные гроздьями перевернутых ножками вверх стульев, занимают вкупе с разобранной кроватью и матрасом, белеющим во всю стену пятном, почти все пространство коридора. Из открытых в зал дверей на них падает свет луны, выхватывая из темноты складывающиеся в картины фрагменты мебели. В зале, по самый потолок заполненном сияющей ртутью полной луны, стоят более громоздкие части интерьера: старая полированная стенка, старый книжный шкаф, диван. Остальные комнаты уже пусты. Одна, что на южной стороне, как и зал, купается в лунном свете. Она похожа на аквариум, наполненный серым сиянием. Мерцают взвешенные пылинки. Другая комната, что напротив, погружена в темноту, но вспышки фейерверков нарушают её, скачут по обоям цветными тенями.
Вдруг в серое сияние вмешивается жёлтый свет со стороны входной двери, мгновенно разбивая лунные чары. Сказочное сияние становится грязным.
– Ну, вот, здесь и можно встретить Новый год, – слышен голос девушки.
– Это и есть сюрприз? – уже другой женский голос, немного ниже первого.
– Да, мы бабулю в деревню перевозим, а тут у неё со здоровьем стало плохо, ждём, когда отпустит. А чего зря месту пропадать?
– Свято место пусто не бывает, – третий женский голос.
Загорается свет в прихожей.
– Тесновато здесь.
– Это в коридоре с прихожкой, а так уже все комнаты пустые.
– А телик где?
– На месте, где ж ему ещё быть? До последнего работает.
– Это хорошо, что мы у них закуски с бухлом набрали.
– Слышишь, Гамова, а неплохо твоя бабуля жила. Вы её в ссылку, что ли в деревню отправляете?
– Она сама попросилась. Говорит, купите мне домик в деревне, хочу напоследок свежим воздухом подышать.
– Ага, как кошка помирать куда-то уходит.
– Юль, а где у тебя бокалы, и вообще, посуда?
– Ой, Даха, нужно вот здесь где-то поискать.
– Ладно, я найду.
– Девки, расскажите, чего мы с вечеринки-то сбежали?
– А ты что так и не просекла? Ну, ты даёшь, мать! Юлькин устроил там, нажрался в зюзю экстерном, начал к Синицыной приставать, и прямо на глазах у Юльки!
– Э! А я где была?
– Кто же тебя знает?
– А, вспомнила, точно, вот умора, как я могла забыть, это вы меня сбили своим бегством. Мне же Митин чего-то там сказать хотел, взял шампанского, икры, завёл меня в комнату отдельно. Не успели мы с ним шампусика врезать, вы уже убегаете, и меня на прицеп прямо из лап Митина берёте. Фух! Головокружительные кульбиты! Но, Гамова, твой жжёт! Что будешь с ним делать?
– А не знаю. После решу. Как говорила Скарлетт О'Хара: не хочу думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра.
– Вот, Гамова, всегда тебе удивляюсь, как ты можешь так? Я б его уже порвала бы в клочья.
– Да ну! Ты его видела? Он же стоит, вихляется как шнурок, что с ним разговаривать? Наверняка, он им там заблюёт всё. А я такой Новый год не хочу!
– Это ты точно сказала, мать. Как встретишь, так и проведёшь. Нам и так, вон, чуть его не испортили этим календарём майя!
– Да бред! Конец Света! Просто майя надоело вести свой календарь, а тут развели хай: календарь майя заканчивается, всем кирдык! Бред!
– О, я стекло нашла, тут и бокалы есть. Кто бы догадался искать бокалы в детской ванной?
– Это если разобьются, из ванны просто стекло высыпала, и всё.
– Логично.
– А я фотки нашла. Старые. Юль, видела?
– Это, наверное, прабабка моя.
– Какие женщины красивые были!
– Как будто сейчас страшные.
– Нет, ты посмотри, глаза какие!
– Так моя прабабка известная шептунья была.
– Ох, ты! Расскажи!
– Потом, время!
– Ой, да, девки, кто умеет шампусик открывать?
– Кстати, Юль, как там твоя знакомая, ну, что карты угадывает.
– Алиса? Давно что-то не видела её. Как отец у неё умер, так и пропала.
– Ужас! Совсем пропала?
– Телефон не отвечает, В интернете тоже её нет. Дома дверь не открывают.
– Вот пипец! Может, переехала?
– Может, но она бы меня предупредила.
– А вы с ней близкие подруги были?
– Да. Поэтому и странно, что она мне не сообщила?
– А я другое слышала, говорят она в аварию попала.
– Насмерть?
– Не знаю.
– Так! Заканчивайте тут страсти всякие рассказывать. Новый год на носу! Держи бокал.
– Пенится!
– Ты бокал-то наклони!
– Кто скажет тост?
– Я скажу. Давайте отправим старый две тысячи двенадцатый год в Историю под звон бокалов! Интересный был год.
– Ага, особенно его концовка с этим календарём майя!
– И не говори, вспомни, всего десять дней назад невозможно было купить спички. Да и соль повымели всю за неделю до двадцать первого.
– Русский человек такой: если у него есть спички и соль, он выживет в любых условиях!
– Так что концы света эти – чушь!
– Ага, такое впечатление, что его заказали продавцы соли и спичек!
– Ну? Всё? У всех?
Игристое вино ударило в головы трёх девушек безудержным весельем. А старые стены квартиры, набрякшие чужими жизнями, впитывали новую вспышку живой энергии. За узорами инея и слоем стекла плавно спустилась первая снежинка, а вслед за ней повалил снег. Повалил густыми пушистыми хлопьями. Начинался новый год.
Конец?
2017, июль
Брянск-Торревьеха.
