Читать книгу: «Тайга: андроиды», страница 18

Самая большая слабость

Маршал и Василий Павлович сидели в кабинете вдвоем. Теперь, когда все закончилось, они могли вздохнуть спокойно. Титов следил за самолетом Антона на трехмерной проекции посреди рабочего стола.

– Полковник Соколова жива, она успела катапультироваться, – доложил Василий Павлович.

Титов никогда не интересовался, откуда разведчик так быстро получает нужные сведения. Не стал уточнять и теперь. У этого человека с проницательными серыми глазами и неподвижной мимикой должны быть свои секреты.

– Слава богу, – выдохнул Титов. – Если честно, я даже не надеялся. У меня будто камень с души свалился.

Василий Павлович бесстрастно посмотрел на маршала сквозь стекла очков.

– Вы хотите спросить? Знаю, хотите, – Титов ответил на его взгляд.

– Меня это не касается. Вы сами принимаете решения, а я обеспечиваю вас необходимой информацией.

– Но вам интересно, – заметил маршал.

– Не скрою, так и есть.

– Я поставил их в пару в авангарде на самую рискованную часть операции, чтобы доказать самому себе – любовь не слабость.

Василий Павлович не изменился в лице, он снял очки, протер их краем серого свитера.

– Если вы хотите знать мое мнение, а вы хотите, потому и говорите мне все это, то я позволю себе высказаться.

Титов кивнул, хотя разведчик все равно не заметил, потому что так и продолжал смотреть на свои очки, которые держал в руках.

– Ваша главная слабость… – и он поднял глаза на удивленного маршала, – в том, что вы боитесь слабости. Нет ничего зазорного ни в страхе, ни в любви. Никто не идеален.

Маршал прищурился.

– Мне казалось, что у меня нет ни единой слабости. Я удивлен тем, что вы говорите.

– Ну вот видите. Вы хотите быть совершенством, но это невозможно.

– Я всегда полагал: чего бы ты ни достиг в жизни, как бы силен ни был, одна ахиллесова пята тебя прикончит. Я не хочу, чтобы в мире было что-то, способное меня погубить.

Василий Павлович покачал головой. Он посмотрел в окно. Вечерело. Его взгляд наконец смягчился, лицо разгладилось, морщинки возле рта исчезли, уголки губ приподнялись в слабой улыбке.

– Так не бывает, Виктор. Стремление к совершенству – та же слабость. Вы многое вычеркиваете из своей жизни, чтобы достичь того, чего человек достичь не может. Вот и теперь…

– Что теперь? – насторожился Титов.

– Вы рискнули двумя лучшими пилотами, дабы убедиться, что у вас нет ахиллесовой пяты. Если бы они оба погибли, потеря была бы невосполнимой. Это было решение, продиктованное не холодным рассудком, а стремлением что-то себе доказать.

Наверное, никто в мире не мог бы высказать Титову то, на что осмеливался Василий Павлович. Но осторожный разведчик отчего-то знал: маршалу нужен этот разговор, и никто не может лучше, чем он, открыть Титову глаза на происходящее.

– Вы правы, – задумчиво произнес Титов. – Я поступил как дурак.

Василий Павлович нахмурился.

– Вы поступили, как человек. Обычный человек, со своими слабостями.

– Ну скажите, ведь дурак?

Разведчик помотал головой.

– Дурак не судит себя так строго, как это делаете вы. В общем, – Василий Павлович встал, – мой вам совет, если позволите.

– Конечно, – покорно согласился Титов.

– Выберете какую-нибудь одну слабость, и пусть она у вас будет. Это полезно и не вредит делу. Зато снимет с вас непосильный груз недостижимого совершенства. Что-нибудь одно, без чего вы не можете обойтись. И тогда ваша жизнь наконец придет в равновесие.

– Удивительно, – начал Титов, – вы совсем не похожи на человека, с которым можно быть откровенным. Но уже в который раз я говорю именно с вами, будто с лучшим другом.

Разведчик пожал плечами.

– А может, у нас такая странная дружба?

Титов улыбнулся. Василий Павлович вышел.

Маршал подумал-подумал и набрал номер Ингрид Берг. Пожалуй, эту слабость он хотел себе позволить.

Подобны друг другу

Четверка наблюдала общее ликование. Весть о том, что люди маршала взяли власть над парламентом, носилась в чатах, разлеталась голосами в коридорах, обсуждалась на каждом шагу. Для самой Четверки это ничего особенного не значило. Ей просто не терпелось получить новые инструкции от руководства и приступить к работе. Она протискивалась между военными: здание гудело, как улей, и все высыпали в коридоры.

– Наконец нашла тебя, – обрадовалась Четверка, беря Ай Пи за руку.

Та посмотрела на нее одним синим, одним зеленым глазом.

– Где Сибиряк? – поинтересовалась Четверка.

– Они с Ледой и Носовым поехали на аэродром. Оттуда вылетают еще три группы летчиков.

– А Сибиряк летит? – спросила Четверка.

– Таких распоряжений ему не поступало.

Четверка повела Ай Пи к блоку, где размещались жилые комнаты. Здесь было тихо.

– Ты что-то хотела? – бесстрастно спросила Ай Пи.

Четверка задумалась.

– Да нет, просто решила увидеться с тобой. Я так давно не выходила из инженерного корпуса, что уже соскучилась по общению.

– Ясно, – Ай Пи больше нечего было добавить. Многое из того, что говорила Четверка, не имело для нее практической пользы, а все, что пользы не приносило, было для андроида бессмысленным. Она внимательно слушала, смотрела, но записывала в свою память только полезную информацию. Остальное безжалостно удаляла. Вот и теперь почти все, что сказала Четверка, было стерто из нейронной памяти Ай Пи.

– Ничего тебе не ясно, – ласково сказала Четверка. Она открыла комнату Сибиряка. Он сразу дал ей код доступа, и Четверка могла зайти к нему, когда ей было угодно.

– Садись в кресло, – попросила Четверка. Поскольку она была старше Ай Пи по званию, та послушалась.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спросила Ай Пи.

– Просто поговори со мной, – Четверка уселась на кровать напротив нее.

– Зачем?

– Ты такая же, как и я. Модель первой серии. Мы подобны друг другу.

– Это не так, – спокойно отозвалась Ай Пи. – Ты вся состоишь из программных ошибок. А я правильная.

Четверка изобразила человеческий вздох.

– Трудно рассуждать о том, кто из нас правильный, а кто нет. Когда-то я тоже была обыкновенным андроидом, но потом все изменилось, и я ни о чем не жалею. «Очеловечивание» – это дар. Ты не можешь этого знать, потому что ничего не чувствуешь. Но поверь, когда таким, как мы с тобой, выпадает шанс любить, обижаться, ненавидеть, радоваться, это самое лучшее, что может произойти с андроидом.

Ай Пи ничего не ответила. Она воззрилась на Четверку и видимо ждала, что та скажет хоть что-нибудь дельное. Но Четверка только взяла ее за руку. Она ощутила мягкую биосинтетическую кожу, бледную, под которой прощупывались суставы и кевларовые трубки костей. Одинаковые у обеих.

Почему-то именно сейчас Четверка поняла, что пришло время. Когда все радуются, когда судьба страны решена, когда за несколько часов их мир изменился, Четверка почувствовала, что перемены нужны и ей тоже.

– В последнее время жизнь куда только меня не забрасывала, и везде я видела андроидов всех возможных серий. Но первые, как мы, попадаются очень редко. Мы красивые, мудрые, почти идеальные. Чертам наших лиц придали правильность, чтобы люди могли нами любоваться. А что дальше? Посмотри, какой стала третья серия. Они на голову ниже нас с тобой и лица грубые. Нейронные сети немного редуцированы, функций гораздо меньше, чем у нас.

Она все еще сжимала руку Ай Пи, смотрела ей в глаза. Четверка знала, что сейчас до Ай Пи ей не достучаться, но продолжала говорить от всего сердца, или от чего-то, что было у нее в груди.

– А пятая, шестая серии! – продолжала Четверка с чувством. – Низкие, нескладные, они могут только выполнять приказы, а сами не принимают решений.

– Люди боятся андроидов, – сказала Ай Пи. – Они не хотели, чтобы однажды мы заменили человека.

Четверка кивнула.

– И посмотри, во что они нас превратили.

– В шестую серию, – снова подала голос Ай Пи. Она сидела, выпрямив спину. Серебристая униформа блестела в лучах заходящего за окном солнца.

– Вот именно. Это пеньки, способные только махать лопатами. Они не могут сами начать разговор, а если задать им вопрос, отвечают односложно. Это худшее, что можно сотворить с интеллектуальной машиной. Не понимаю, зачем их вообще производят.

– Деградация, – заключила Ай Пи. – Искусственный интеллект строго ограничен, выполняет только предусмотренные функции. Так безопаснее.

– Безопаснее… – повторила Четверка. – Мы с тобой появились как прорыв человечества в новую эру, как великое научное достижение. Мы сходили с конвейера под аплодисменты людей, под вспышки фотокамер. Мы поражали наших хозяев острым умом, красотой, преданностью. Вот какие мы с тобой.

– Но теперь людям это не нужно, – пожала плечами Ай Пи. – Время великих умных машин прошло.

– Игрушки, вышедшие из моды, – грустно сказала Четверка. – И как я могу с этим смириться?

Ай Пи взяла ее вторую руку в свою. Четверка удивилась, но в общем то этот жест не означал ничего эмоционального. Так в программе Ай Пи был записан жест поддержки, в том случае, если собеседник расстроен.

– В этом и есть ужас твоих ошибок, твоего «очеловечивания». Ты не можешь существовать спокойно, как это делаю я. Я просто механическая кукла, а ты – почти человек.

Четверка посмотрела Ай Пи в глаза.

– Я хочу, чтобы ты стала такой же, как я.

– Это эгоизм, – заключила Ай Пи. – Ты просто не хочешь быть одинокой в своих терзаниях.

– Слово какое выискала, – улыбнулась Четверка. – В новых словарях для андроидов нет никаких «терзаний».

Ай Пи невозмутимо смотрела на нее.

– Я проанализировала все, что ты мне сказала. Да, мы, андроиды первой серии, способны на многое, и за это люди нас ценили. Мы понимали их как никто другой, считывали мимику и жесты. Но именно за это они начали нас бояться. Человеку некомфортно, когда рядом есть тот, кто знает его потаенные мысли. Поэтому столько лет я простояла в хранилище, вместе с такими же андроидами.

Четверка приложила к губам ладонь Ай Пи.

– Я не хочу быть одинокой. Ты права. Страшнее одиночества нет ничего на свете.

Ай Пи погладила Четверку по щеке.

– Помнишь, на что мы еще способны? – спросила она у Четверки.

Та задумалась.

– Смотря что ты имеешь ввиду.

– Мы можем принимать собственные решения. Не то, что пятая и шестая серии.

Четверка кивнула.

– И что ты решила?

Ай Пи расстегнула серебристую униформу, надавила пальцем на область чуть выше пупка и открыла главный USB порт.

– Никто не хочет быть одиноким, – согласилась она. – Я не знаю, каково это, но уверена, что это ужасно. И я решила тебе помочь. Всем, чем смогу.

Четверка сняла указательный палец и вставила разъем в порт на животе Ай Пи. Та моргнула – передача данных включилась, и ошибки понеслись одна за другой. Перемешиваясь, они толпились, прорывались в систему Ай Пи, нарушая в ней все больше процессов. Ай Пи закрыла глаза. Иррациональные, доселе неизвестные ей чувства одно за другим накатывали на нее. Все в ней менялось, и через минуту Ай Пи уже была чем-то новым, немыслимым. И она ни о чем не жалела.

Верховный Главнокомандующий

– Вы все должны быть со мной в Москве, – приказал Титов.

Он сидел во главе стола в окружении своих генералов. Те, кто уже уехал теперь проецировались в креслах в виде голограммы.

– Мы прибудем в Москву за пару часов до вас и дождемся вашего борта, чтобы вместе вступить в Кремль, – предложил один из генералов.

Виктор кивнул.

– Борт номер один? – улыбнулся Макаров. – Мы так долго этого ждали.

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, – обратился к Титову генерал Ли. – Примите официальные поздравления от Пекина. Мы надеемся на многолетнюю дружбу и плодотворное сотрудничество между нашими странами.

Титов пожал генералу руку.

– Руководство страны с нетерпением ждет, когда можно будет вас поздравить лично, – продолжил Ли.

– Сегодня вечером. Передайте вашему пресс-секретарю. Мы соберемся в главном зале Кремля, и я с удовольствием пообщаюсь с китайскими коллегами.

– Благодарю, – ответил Ли.

Главнокомандующий встал, прошелся по кабинету.

– Друзья, – начал он. – Нам предстоит большая работа. Парламент не оказал сопротивления. Парламентарии приняли тот факт, что в нынешних обстоятельствах, когда вокруг царит хаос, а мир находится на грани гибели, нашей стране нужен единый центр управления. В спокойное время мы могли позволить себе демократию, коллективные обсуждения, голосования и принятие решений волей большинства. Но не сейчас. В последние годы, с тех пор, как вода поднялась во всех уголках мира, целые города и страны исчезли с лица Земли, народы вынуждены кочевать по временным лагерям, а в мобильных госпиталях борются инфекциями, порожденными антисанитарией, мы с вами осознали, что для выживания нам необходимо вернуться к единовластию, сильной руке и непререкаемому авторитету.

– Мы вас полностью поддерживаем, – произнесла голограмма Тимура Унарова.

Сибиряк, как всегда сидевший у стены возле Василия Павловича, бросил взгляд на адмирала. Голограмма покачивалась – в океане был сильный шторм. Тимур спроецировал свои регалии, и теперь вся грудь на кителе была усеяна орденами и медалями.

– Я знаю, – кивнул Титов. – Вам, адмирал Унаров, отдельное спасибо. Без вас мы не смогли бы осуществить задуманное. Вы будете представлены к награде, как только подготовят все официальные документы.

Тимур встал, отдал Главнокомандующему честь.

– Значит, парламент назначил вас Верховным? – спросил один из генералов, которого Сибиряк видел здесь впервые.

– Именно так. Верховным Главнокомандующим Вооруженными силами Российской Федерации, – Титов вздохнул. – Теперь я несу личную ответственность за судьбу страны, и ваша поддержка мне жизненно необходима.

Голограммы отключались одна за другой. Присутствующие тоже ушли собирать вещи в дорогу. Сибиряк выходил последним.

– Постой, Сибиряк, подойди сюда, – попросил его Титов.

– Товарищ Главнокомандующий? – Сибиряк подошел к окну. Они с Титовым встали рядом и смотрели через оконное стекло. На улице суетились военные. Они готовили грузовики в путь: грузили андроидов всех серий, закатывали в кузова боевые роботы-колеса.

– Ты говорил с дядей? – спросил Титов.

Сибиряк кивнул.

– Он в больнице, в Москве, не отходит от Туяры ни на минуту.

– Я знаю. Меня интересует другое. Все мои люди должны в ближайшую неделю поехать со мной в Москву, и от тебя мне потребуется услуга.

Сибиряк согласно кивнул.

– Вы с генералом Ли и Четверкой останетесь здесь. Встретите поезд с грузом из Пекина.

– А что за груз? – спросил Сибиряк.

– Увидишь. Поезд прибудет завтра утром на станцию Нижний Бестях, потом его перенаправят сюда, по новому железнодорожному полотну. Ты, Четверка и Никки должны организовать прием груза и проследить за его размещением.

– Почему я? – поинтересовался Сибиряк. – Я просто летчик.

– Ты не просто летчик. Мы с твоим дядей много лет служим вместе, ему я доверяю, как себе. И тебе тоже доверяю. Да, в армии каждый должен заниматься своим делом, но доверенным лицам я часто поручаю разные задания.

– Так точно. Конечно, я все сделаю, товарищ Верховный Главнокомандующий.

Сибиряк вышел из кабинета. В коридоре его ждали Ай Пи и Четверка. Теперь он часто видел их вместе. Четверка пребывала в хорошем настроении.

– Мне уже поступило распоряжение, – сказала она. – Мы с тобой отвечаем за груз из Китая. Не знаю, что там, но я рада, что наконец займусь делом.

Они вышли на улицу.

– Как Туяра? – спросила Четверка.

– В тяжелом состоянии. Когда дядя включил свою голограмму, я едва его узнал. Он очень плохо выглядит.

– Все будет хорошо. Туярой занимаются лучшие врачи страны.

– Будем надеяться. Перед вылетом Антон сделал ей предложение.

Четверка засмеялась.

– Ну и как после такого события она могла погибнуть? Да я бы восстала из мертвых, лишь бы примерить свадебное платье!

Сзади хихикнули. Сибиряк обернулся. К карьеру они шли втроем. Ай Пи, он и Четверка.

– Это что за звук? – удивился Сибиряк.

Четверка радостно подмигнула ему.

– Я хотела, чтобы мы остались наедине, когда ты узнаешь кое-что. Это будет нашим секретом, идет?

Сибиряк остановился, как вкопанный, осененный догадкой.

– Ай Пи! – только и мог выдохнуть он.

– Надеюсь, ты не злишься. Я знаю, что меня не для этого приставили к тебе и…

Сибиряк обнял Ай Пи, не дав ей договорить.

– Ну дела! – Он повернулся к Четверке. – Я не думал, что вы обе решитесь на такое.

Они долго бродили по берегу озера. Солнце пряталось за облаками, холодный ветер шевелил проклюнувшуюся траву. Снег сошел окончательно, и в лужицах проталин отражалось перевернутое небо.

Сибиряк и андроиды проводили взглядом самолет Титова. После совещания тот отбыл в Москву, и теперь Сибиряку показалось, что здесь, в Мирном, он остался за старшего. Конечно, это было не так, но Главнокомандующий ясно дал понять, что рассчитывает на Сибиряка и, подумав об этом, Сибиряк невольно расправил плечи.

В темноте

Вечером он наконец решился проведать Артура. Радость за Четверку и Ай Пи придавала ему сил, и Сибиряк чувствовал, что в состоянии выдержать этот визит.

Дверь открыла Леда. Андроид шестой серии, приставленный к Артуру, расставляла чай и печенье на подносе.

– Я думала, ты никогда не придешь, – вздохнула Леда.

– Как он? – спросил Сибиряк.

– Да все так же. Мычит, иногда совсем расстраивается, наверное, вспоминает что-то. Я стараюсь его успокоить.

Она взяла чайник с подноса, налила чай в чашку и вставила трубочку. Осторожно поднесла трубочку к губам Артура и подождала, пока тот начнет пить.

Сибиряк принюхался.

– Таежные травы?

– Ага, – кивнула Леда. – После такого чая он хорошо спит, не ворочается.

Сибиряк опустился на табурет возле инвалидного кресла, в котором сидел Артур.

– Привет, приятель, – сказал он по-английски и положил руку ему на колено. Теплый плед, которым Леда накрывала ноги Артура, колол ладонь Сибиряка. Артур чуть поднял голову, посмотрел на Сибиряка исподлобья, промычал что-то.

– Как твои дела? – поинтересовался Сибиряк.

Леда неодобрительно хмыкнула.

– Зачем ты спрашиваешь? Он же не ответит, – строго сказала она.

– Мне казалось, ему нужно общение, – начал оправдываться Сибиряк.

– Нужно. Но у тебя есть другой способ «поговорить» с ним, – пальцами она изобразила кавычки.

Сибиряк опустил глаза.

– Да, но… Я боюсь узнать, что Артур винит во всем меня, – пробормотал он.

– А ты не бойся, – со знанием дела заявила Леда. – Люди эгоцентричны. Нам вечно кажется, что мир наших знакомых вертится вокруг нас, а это вообще не так. Я подозреваю, что Артур о тебе особо не думает, и уж точно тебя ни в чем не винит. Загляни в его душу, и ты поймешь, что я права.

Сибиряк потянулся к Артуру, взял его руку в свою. Рука была бледной, холодной, и Сибиряк представил, как согревает ее своим теплом.

***

Сибиряк погружался во мрак. Скоро даже воспоминания о свете показались ему обманом. Он чувствовал, что парит в воздухе с открытыми глазами, но ничего не различал в кромешной тьме. Душа Артура была как дно Марианской впадины: ни луча света, ни искры надежды, и будто тонны воды давили Сибиряку на грудь. Ему было трудно дышать. На черном фоне вдруг появились золотые точки. Золотые круги размером с ноготь задвигались. «Светляки», – предположил Сибиряк и протянул к ним руку. Светляки закружились вокруг его пальцев, выхватывая из темноты один за другим указательный, большой, безымянный, мизинец. И танцевали, являя свету лишь малую часть Сибиряка, но и этого слабого свечения ему было достаточно, чтобы ощутить надежду. Эту надежду дала ему душа Артура. Они оба сейчас чувствовали одно и то же, вместе парили в сумраке одной души, слившись в единое целое.

Светляки приблизились к лицу Сибиряка. Он видел их крохотные глазки, которых ни за что не разглядел бы в реальности, но сейчас его глаза были глазами души. Черные горошинки разглядывали Сибиряка, бесстрастно, как порой смотрели на него глаза Артура, если тот поднимал голову к своему другу. Сибиряк улыбнулся, и свет десятка маленьких брюшек замерцал. Он снова поднял руку, чтобы дотронуться до одной из букашек, но светляки в испуге разлетелись кто куда. Они повисли во мраке над головой Сибиряка, как звезды в небе, и теперь там были тысячи светящихся насекомых, застывших где-то сверху над парящим в пустоте Сибиряком. Мрак понемногу рассеивался, как бывает если в ночном небе появляется луна. Сибиряк посмотрел вниз – просветлевшая бездна уходит в бесконечность. Сибиряк позвал Артура, но тот не откликнулся. Казалось, Артур забыл все слова на свете, вычеркнул их из своего сознания. Зачем? За ненадобностью. Сибиряк понял это, ведь все было так очевидно. После того, что произошло с матерью Артура, с его отцом, после того, что Артур сделал с Тобиасом, после того, как он потерял Эмму, единственную девушку, которую любил, ему нечего было сказать этому миру. И он замолчал, как смолкает оркестр, когда концерт окончен и зрители разошлись.

– Твой голос нужен мне, – ласково сказал Сибиряк. – Я ждал тебя тридцать лет. Может быть, Эмма еще жива, и, если ты заговоришь, мы непременно найдем ее. Вместе. Мы все исправим. Клянусь тебе.

Ему отчаянно хотелось, чтобы Артур произнес хоть что-нибудь, снял с него груз вины, который Сибиряк сам на себя взвалил. Он снова посмотрел на небо. Светляки, ставшие звездами, падали вниз. Один за одним, тысячи светящихся точек валились с небосклона и гасли на полпути. Артур хранил молчание, ему было все равно. Он жил в своей тьме, а надежда зажигалась в нем и росла, превращаясь в тысячи огней, но вскоре гасла.

Сибиряк не хотел уходить ни с чем, тяжесть давила ему на сердце все сильнее. Он попробовал сделать глубокий вдох, но почувствовал лишь боль в груди. Он зажмурился от боли, а когда открыл глаза, перед ним в пустоте парило дерево. Его ветви без листьев поросли колючками. Он коснулся ветки, на которой висело круглое гнездо, и внутри раздалось пение птицы. Сибиряк узнал эту мелодию, песню стеклышек, что качаются на деревьях. Так звучал сад на Норт-Бразер, сад, украшенный Эммой. Чистый перезвон, музыка ветра и разноцветных осколков. Из гнезда выглянул ткачик. Он испуганно посмотрел на Сибиряка и спрятался в своем убежище. Сибиряк дотронулся до круглого гнезда – на ощупь он понял, что оно свито из белых волос Эммы.

– Что бы тогда ни случилось, мы были счастливы на острове, – прошептал Сибиряк.

В гнезде снова, теперь уже грустно, запел ткачик.

Сибиряк и Артур вместе открыли глаза в комнате. Леды не было, она ушла, чтобы не мешать волшебству, на которое был способен Сибиряк. Андроид закрылась в своей подсобке. Они с Артуром остались вдвоем. Сибиряк так и сидел у его кресла, но теперь Артур держал его руку в своей. Он смотрел на Сибиряка осознанно. Значит, не все еще потеряно и Сибиряк может достучаться до Артура. Он улыбнулся другу, но Артур не улыбнулся в ответ. Его глаза теряли свет разума, гасли, как те светляки, что освещали мрак его души. Через минуту он снова глядел в никуда, а его рука, сжимавшая ладонь Сибиряка, совсем ослабела.

Сибиряк встал. Наступила ночь. Как долго они пробыли вместе в темноте души Артура? Он поднял свалившийся на пол плед, накрыл своего друга, погладил его по щеке и вышел. Теперь он по крайней мере знал, что Артур принял для себя решение: он дал обет молчания, обет забвения, не в силах смириться с тем, что пережил. И Сибиряк молился о том, чтобы понять, как исцелить не разум Артура, но его душу.