Читать книгу: «Жених и невеста. Отвергнутый дар», страница 3
– Да. Мы решили, что раз огонь пригас, то нет и той любви. А она была, просто нужно было принять новые правила. Но куда там…
– Мы расстались…
– Расстались. Очень надолго, многое произошло, с нами, и вообще… Везде.
– Ты не расскажешь?
– Прости… Нет. Но…
– Чему ты улыбаешься?
– Кое-что скажу, думаю, можно…
– Скажи!
– Спустя много-много лет я тебя нашел. Не спрашивай, как и где…
– Что с нами стало? Я поняла, что у тебя семья, дети. Ты их любишь?
– Люблю. А ты любишь своего мужа и двоих детей.
– А кто у меня, сын, дочка? И где ты меня нашел? Ну не качай головой! Скажи!
– Нет. И так уже, боюсь, наговорил лишнего. Не изменить бы теперь будущее, твое, мое…
– А ты бы… Не хотел этого? Изменить…
– Врать?
– Правду!
– Не хотел бы. Нельзя. И – нечестно. К тебе, ко мне, к тем, кого мы там любим и кто любит и ждёт нас.
– Тебя ждут там… Что с тобой вообще… Эта мина… Может, ты…
– Мертв там? И ожил здесь?
– Ну… Да.
В итоге мы начали говорить, а как же иначе? Да, очень многого мне знать нельзя, и если подумать – я и не хочу знать. Не нужно. Покосилась снова на книжные полки, там немало фантастики, мы оба ее любим. Многие сцены из 'Конца Вечности' Азимова мы даже в лицах разыгрывали, читали вслух на два голоса. Там много есть про это, время, переносы и прочее… Он перехватил мой взгляд, усмехнулся, подошёл к шкафу и достал именно эту книгу. Кинул мне, я поймала на лету.
– Слушай, но всё-таки…
– Что?
– Я понимаю, мина… Взорвалась. Ты здесь. Но…
– Как так вышло?
– Да. Ну… Не бог же это сделал, в самом деле…
Я невольно улыбнулся, услышав это. О, да, все мы были твердокаменные атеисты. При этом запоем читали о сверхъестественном, мечтали о Запредельном и Чудесах. А встретив чудо – вот, отбрыкиваемся изо всех сил. Потому что это чудо – непрошенное и совсем не доброе. Сказал бы я пару слов тому, кто это сотворил… Будь ты проклят, слышишь? Проклят! Я замер. Похоже, я понял, если и не кто… То почему.
Когда он внезапно замер на полуслове, я было снова испугалась, не случилось ли чего… Я уже не знаю, а вдруг и он сейчас исчезнет и появится… Кто? Мамочки… Захотелось убежать. Нет, глупости какие… Вот, он просто снова подошёл к полке и вытащил… О, нет… Ну сейчас-то зачем о ней говорить?
Что? Что?! Ненавижу… Ненавижу ее! Сжечь бы эту проклятую книгу! Он там, у себя, написал целый роман как раз о том, как некто… Ха, некто… Он. Именно он внезапно перенёсся в книгу, к этой… И спас ее, как романтично… И остался там, и жили они долго-счастливо, тра-ля-ля, кто бы сомневался… И что-то он этим романом, наверное, затронул. Что-то где-то сдвинулось, кто-то на него взглянул. И нате вам, получите и распишитесь – сами отправляйтесь. Рады? Нет, не рады. Совсем! Там хоть все по справедливости произошло, убийцу изгнали, все счастливы. А тут? Меня не нужно спасать! У меня все хорошо, у нас все было хорошо! Зачем было лезть, кто просил?! Я никого не звала, я не рыдала в ночи, не писала отчаянных писем, я таблетки принимаю, в конце концов! Нет и не может быть никакой такой проблемы, а если бы и появилась – мой любимый не такой, он меня никогда бы не бросил. А уж чтобы убить… И вообще, сейчас совсем другие времена, и врачи есть, и… Ой, не туда меня несет совсем. Так – зачем все это, зачем, зачем? Нет ответа.
– Нет ответа. Не знаю. И ты права.
– В чем?
– Ты не звала. Я не просил. Ни тебе, ни мне это было не нужно. С чего бы? Все между нами было ясно, мы расстались спокойно. Ну… Почти.
– И там, у тебя… Ну, у нас. Вас… Мы счастливы. Да?
– Да. Во всяком случае, надеюсь на это. Ты достаточно мне рассказала, чтобы я мог так думать. Поверь.
– И мы общаемся, мы там друзья?
– Иногда общаемся. Надеюсь, мы друзья. Если хочешь спросить, вспоминаем ли мы прошлое, нас в нем…
– Хочу. Спрашиваю.
– Нет. Нет у нас этих 'а помнишь, как… ' Не нужно. Зачем? Это и есть не приступ, а…
– Расчет и оценка?
– Да. Только потому мы и можем общаться, быть друзьями. Понимаешь?
– Теперь понимаю. Теперь…
Вот так. Мы думали, что все навсегда, а оказалось – нет. Если жить только этим самым 'приступом' . Ничто не может длиться вечно и оставаться неизменным. Жизнь меняется и нам нужно меняться вместе с ней. Иначе… Иначе будет так, как с нами – мы отбросим друг друга… Как наскучившую игрушку. В школе была ещё не любовь, поняла вдруг. Прелюдия к ней, большой, настоящей, долгой, может, на всю жизнь. Хорошая, радостная, счастливая прелюдия, мало кому достающаяся. А мы… Не оценили, не сберегли. Как он сказал? Выпили. То, чего должно было хватить на всю жизнь, умей мы 'оценивать и рассчитывать' – мы бездумно выпили до дна. И отбросили опустевший сосуд. Но… Все эти мысли, конечно, хороши и поучительны. Здесь и сейчас – что нам со всем этим делать? Что? Что мне с ним делать, а ему со мной? Он устало вздохнул, потёр ладонями лицо, пожал плечами.
– Я не знаю, что делать, правда.
– Ты же написал о таком роман целый, думал, размышлял…
– Я должен в этом разбираться, по-твоему?
– Ну, да… А роман большой?
– Больше тысячи страниц.
– Ого… Ничего себе, даже больше, чем этот. Так… Что?
– Все пишут, как переносятся. И что-то не попадалось мне о том, как перенесшийся захотел вернуться обратно и сделал это.
– Почему?
– Ну, – тут он замялся и ответил, явно тщательно подбирая слова, – в тех книгах, что читал, они рады переносу и совсем не хотят вернуться. Остаются.
– Зачем?
– Нуу… Занимаются они тут, ээ, не только тут, в общем… Разным. – он поморщился, вспомнил прочитанное? Не хочет об этом говорить?
– Слушай, – он снова твердо посмотрел мне в глаза этим своим взглядом, – ты можешь уйти.
– Что? – от неожиданности я пролепетала это еле слышно, – уйти?
Он кивнул.
– Я не имею права тебя удерживать, раз такое дело, понимаешь? Ты любишь не меня, а я… – он запнулся и только махнул рукой, дескать, сама все понимаешь.
Да. Понимаю.
– Я люблю его, а ты не любишь меня. Меня ты только помнишь. Ты втрое старше, даже больше. Я тебе в дочки гожусь, в маленькие. Мы чужие. Все сказала?
Глаз он не опустил. Только кулаки сжались. Я невольно пригляделась, так он их раньше не сжимал. Сейчас от них чем-то повеяло… Опасным. Он ответил, хрипло так, словно заставляет слова выходить наружу. Ответил то, что должен был.
– Да. Все сказала правильно. Ты можешь уйти, прямо сейчас. Если…
– Если что?
Он глубоко вздохнул и отвёл глаза. Тихо произнес, глядя в темнеющее окно. Мы и не заметили, как прошло время. Наступил вечер. Так незаметно… Он почти прошептал, глядя в неторопливо сгущающиеся вечерние сумерки.
– Если хочешь уйти.
Он встал со стула, подошёл к окну, несколько мгновений смотрел на горящие напротив окна, повернулся ко мне черным силуэтом без лица. Без лица… Я сейчас могу встать и уйти. Он сейчас освободил меня. Я ничего ему не должна. Ведь передо мной – не тот, кого я знала. Любила. Нас ничего не связывает. Ну же. Вставай. Иди. Разум шепчет так ласково, настойчиво и убедительно. Но прежде, чем я дала вкрадчивому голосу набрать силу, помимо воли спросилось. Само.
– Ты хочешь, чтобы я ушла? Да или нет? Говори. Сейчас. Да или нет?
– Нет, – похоже, и он сейчас заглушил в себе такой же вкрадчивый голос.
И я поняла, что этот голос утром убеждал его молчать, скрыть от меня произошедшее. Тихо устроиться. Использовать меня, наивную, глупую, ничего не знающую. И он – отказался. Как отказался бы и будучи самим собой. Я знаю. Ты теперь другой. Но есть вещи, которые не уходят, не меняются, даже и спустя тридцать пять лет.
– Тогда я не уйду.
Он ещё пытался меня убеждать. Честно пытался. Но я – выбрала. Здесь и сейчас. Да, я подросток, многого не знаю и не понимаю. Я глупая. Но… Он не предал меня, не солгал, не использовал. А я в ответ развернусь и уйду, бросив его? Перед глазами вдруг совсем некстати возник тот самый 'Вася из параллельного' … Ооoo, вот кто просто соколом кинется завоёвывать… И сегодня в школе чувствовала его взгляд в спину, неприятный такой. Круги пошли, что у нас что-то случилось нехорошее. Засуетился сразу, шакал Табаки. Рожу ему набить надо. Стало противно, захотелось плюнуть. Была бы на улице, так бы и сделала. Снова покосилась, представила, как этот совсем небольшой, но опасно сжатый кулак врезается в физиономию Табаки. Понравилось. Нет уж. Я не брошу его. Сейчас приду домой, тихо поплачу в подушку. Пройдет ночь, наступит утро. И мы встретим его вместе. Решусь ли ночью позвонить? Что я ему скажу? Не знаю. Не знаю. Вот так, наверное, взрослеют.
Я посмотрел на мерно тикающие в нише серванта часы. Почти восемь, основательно стемнело. Свет мы не зажигали, так и сидели, разговаривая в полумраке комнаты. Ее силуэт на диване, поблескивающие глаза. Этот трогательный комсомольский значок, который она то теребит, то оставляет в покое. Ей пора домой. Вот тоже покосилась на часы, тихонько вздохнула.
– Проводишь?
– Конечно.
Она посмотрела на меня, склонив голову, прищурилась. Или показалось в полутьме?
– А дорогу ты помнишь?
Я усмехнулся, встав со стула и потянувшись, все тело затекло. И ещё кое-куда надо. Ей, думаю, тоже. Включил лампу, вспыхнувший свет больно ударил по глазам, она сморщилась и заслонилась ладонью.
– Все я помню, и тебя не заведу никуда, и сам потом не потеряюсь.
– Ага… – она протянула это, тоже встав, и посмотрев куда-то мне за спину, – Саш… Можно, я зайду на минутку? Ну…
Я только и мог, что пожать на это плечами.
– Давно тебе нужно разрешение, чтобы куда-нибудь здесь зайти?
Она не ответила, мгновение поколебалась, шагнула вперёд. Остановилась. Я понял, почему. Загораживаю дорогу, а ей не хочется проходить вплотную ко мне. Ей сейчас со мной очень, очень неуютно. Она старается справляться. И это очень заметно. Невозмутимо отошёл в сторону, на ее лице заметил секундное выражение облегчения. Негромко стукнула дверь, щёлкнул шпингалет. Так она раньше никогда не делала. Забежала, дверью хлопнула небрежно, выбежала. Все. Теперь она тщательно закрылась. Это место перестало быть родным, перестало быть домом. Здесь чужой.
Всю недолгую дорогу до ее дома молчали. Все сказано, говорить не о чем. Не взяла за руку, под руку, никак. Разумеется, я не пытался тоже. Просто шли рядом, портфель она несла сама, я не навязывался. Глядел прямо перед собой, мне ничего не интересно, я ничего не хочу видеть, слышать. Не хочу никого встретить. Отвести ее домой. Все. Что будет дальше? В ответ на этот вопрос – звенящая тишина в голове, холод в душе. Да, был момент дома, когда говорили. Он испугал меня. Словно лёд слегка нагрелся, начал таять. И снова зашептал этот вкрадчивый голос. Надеюсь, она ничего не заметила, не почувствовала. Скорей бы уже дом…
Она помедлила, прежде чем вставить ключ в замок. Я молча стою рядом, не пытаясь ничего сказать. Повернулась. Прошептала, протянув руку.
– Хочешь, я верну ключ?
Я стиснул зубы, кулаки сжались. Если бы сейчас мне попался тот, кто устроил весь этот кошмар – убил бы, разорвал на части. Это не по-людски, не по-божески, это даже не по-дьявольски, творить такое. Это… Словно гадкий испорченный ребенок дорвался до Силы и… Играет. Господи… Это же просто игра, игра в куклы. Перед глазами огнем вспыхнуло написанное им когда-то…
Дети играют в куклы. Дети ломают куклы.
Играешь, мразь? Хорошо, мы сыграем! В эти быстрые секунды, когда она протянула мне ладонь, на которой поблескивал ключ… Ключ, который я ей дал когда-то. В эти секунды, когда я достал из кармана ключ, который дала мне она… В эти мгновения, когда я вспомнил тот день, тот час, ту минуту, когда мы обменялись ими, как кольцами, своим, только своим ритуалом обручения… Детским, наивным. Ставшим для нас самым святым, самым дорогим. И сейчас сломать, уничтожить все это? В эти быстрые мгновения я все понял. Играешь, сука? Будет тебе игра!
Я покачал головой и медленно сжал ее горячие дрожащие пальцы. Она позволила мне коснуться себя. И я так же медленно, чтобы она видела все, сжал свои пальцы на ее ключе.
– Нет. Не хочу. И ты не хочешь. Да?
Она помолчала. И тихо произнесла, зябко поежившись.
– Сейчас ты уйдешь. Пока мы были там, у тебя… Пока говорили… Все как-то отступило, посветлело даже. А теперь… Будет ночь. Долгая-долгая ночь… Мне больно и страшно, Саш. Прости… Я… Я не знаю, как сказать… Ты иди. Хорошо? Не заблудишься?
Ох, девочка… Как же хочется тебя обнять, прижать, защитить. Нет. Нельзя.
– Не заблужусь, не волнуйся.
Она слабо усмехнулась бледными губами.
– Не волнуйся, как же… Может, проводить тебя обратно?
Я не смог сдержать улыбки, на сумрачной площадке словно стало светлее.
– Так и будем до утра бродить, провожая друг друга туда и обратно?
Слабая улыбка погасла, она махнула рукой.
– Иди. Я… Может, позвоню. Может, нет. Не знаю, снова не знаю. Ну иди же!
Маленькая ладонь подтолкнула меня к лестнице, быстро провернулся ключ в замке, тихо скрипнули петли. Дверь распахнулась и сразу захлопнулась. Все.
Обратно шел очень медленно, думая, думая. Приводя в порядок мысли и чувства, валом обрушившиеся на меня в момент, когда она предложила вернуть ключ. Да. Так я и поступлю. Точка. И будь, что будет. Я не дам тебе сломать ее, крыса. Слышишь? Не дам.
Полумрак. Трель звонка, снятая и медленно поднесенная к уху трубка.
– Не спишь…
Короткие гудки. Пора.
Дверь в комнату неслышно распахивается, он входит. Щелчок выключателя, ее озаряет яркий праздничный свет люстры. На этот раз – включена вся. Он хочет видеть все. Толстый красный ковер на полу, большой стол, стулья вокруг него, дверь на балкон, секретер, сервант, диван. Красно-серебристая скатерть, бахрома местами осыпалась. Телевизор, музыкальный центр. Книжные шкафы. Две книги, лежащие на диване. Они так там и остались. На них он смотрит дольше, чем на остальное. Взгляд переходит на стену. На ней висит ростовое зеркало в резной раме полированного дерева. Семейная реликвия, ему почти сто лет. Он медленно подходит, неслышно ступая по толстому ковру. Долго смотрит на свое отражение, вглядывается… Что он пытается увидеть, высмотреть? Там ничего нет, кроме той же комнаты, освещенной ярким жёлтым светом. Это просто зеркало. Просто отражение в нем. Он сел на диван, открыл забытую на нем книгу. Усмехнулся, наугад посмотрев на первый же подвернувшийся абзац. Гадание по книге. Случайные слова якобы являются предсказанием судьбы, надо только истолковать правильно. Он прочел увиденное. И захлопнул книгу, отложил в сторону, покачав головой. Посмотрел на свою правую руку, поднес ее к глазам, облизнул костяшки пальцев. Они содраны и кровоточат. Откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза. Глубоко вздохнул. Все. Будет. Хорошо. Невольно поморщился от этих избитых и затертых слишком частым употреблением слов. В тишине комнаты отчётливо прозвучала длинная фраза. Произнесенная на гортанном древнем языке. Языке, который никогда раньше здесь не звучал. Языке, которого он не знал в юности и слова которого он так опасался случайно произнести сегодня в школе. Рука протянулась к стоящей рядом на тумбочке игрушке-метроному, пальцы передвинули регулятор в нужное положение. Тихое дыхание. Негромкий мерный стук, отсчитывающий мгновения. До чего?
Солоноватый привкус крови на костяшках пальцев. Когда я шел домой, мне навстречу из какого-то подъезда вывернули трое. Даже не помню, что они сказали. Или спросили, исполняя нехитрый уличный ритуал 'докапывания' . Честно хотел уйти спокойно, без проблем. Не получилось. И только пройдя квартал от лежащих на земле постанывающих тел, я понял очевидное – что-то не так. За все наши пять лет ни разу. Ни разу ни она, ни я, ни мы вместе – ни на что подобное не наткнулись. Никто никогда не приставал, к ней, ко мне. Нигде, никогда. Словно вокруг была зона безопасности. Или ангел-хранитель, отводящий от нас зло и неприятных людей. А тут… Не успел появиться – и пожалуйста, получите. История стала иной…
Когда я подошёл к зеркалу и вгляделся… Ничего особенного не заметил. На первый взгляд. На второй. Мое отражение, комната. Яркий свет. Прикрыл глаза. Со мной произошло в точности то, что с моим героем. И я так же стою сейчас перед зеркалом. И если есть хоть крупица истины в том, что я написал тогда… Если я и впрямь что-то затронул, кого-то пробудил. Тот мир и этот – связаны. Рывком распахнулись глаза и я увидел…
Негромкий стук метронома, тихое дыхание. Глаза закрыты. Что он делает? Заснул? Ждёт чего-то?
Я увидел! Эту же комнату, мебель, обстановку, ковер, стол, телевизор. Но все – бледное, зыбкое, выцветшее, почти лишённое жизни. Тающее. Исчезающее, почти не видное под ярким праздничным светом люстры. Негатив, который не проявляется, а наоборот, готов исчезнуть в небытие. Навсегда. А где же я? Меня нет? Вот… Я здесь, ярко освещенный, живой, здоровый, стою перед зеркалом. И вот он. Тот, кого я изгнал сегодня утром, которого предательски заменил, украв тело, жизнь и все, что ее составляло… Он не стоит передо мной в бледно мерцающем зазеркалье. Вот, ничком лежит на полу, размытый силуэт, лишенный сил, души, всего. Только едва намеченные очертания, скоро и они исчезнут. Навсегда. Он заперт здесь, в призрачной темнице, он сам теперь – бесплотный призрак. Ненадолго. Чем ярче здесь я – тем бледнее, призрачнее он становится там. В моих силах уничтожить его, прямо сейчас. Изгнать, развеять в неведомых и недосягаемых пространствах. Он лежит неподвижно, лицом вниз, рука неловко подвернута. Его ударили в спину. Он лежит. Молчит, не зовет, не проклинает, не борется. Беззащитный. Oдинокий. Обречённый.
Тук-тук-тук-тук. Метроном отсчитывает секунды, минуты. Тишина в комнате отчётливо сгущается, глаза закрыты, тихое дыхание.
С усилием оторвал взгляд от серебристо мерцающего зеркала. Снова зазвучал этот масляный вкрадчивый голос. Все уже почти закончилось, подожди до утра, ничего не делай. Ляг, усни. Или не спи, так будет ещё лучше. Просто погаси свет, укройся одеялом. Дождись утра. И она ждёт. Да, она ещё любит его. Но это пройдет, и она так же полюбит тебя. А ты вспомнишь, вернёшь свою любовь к ней. Ты все сможешь переиграть! Разве это не шанс, не дар? Бери его, не отказывайся… Не отказывайся… Вспоминай, вспоминай… Все прекрасное, что между вами было за эти долгие и такие короткие пять лет. Вспомни, увидь, что ты можешь вернуть и сделать ещё прекраснее… Ты дашь ей то, чего не дал когда-то – счастье! Вспоминай!
Тихий, вкрадчивый, такой убедительный, убаюкивающий голос… Он дал себя увлечь этим теплым ласковым потоком. Он вспоминает… Вспоминает…
Как он хотел к ней подойти, заговорить, куда-нибудь позвать… Всегда в походах, на экскурсиях, старался стоять поблизости, рядом. Вот сейчас взглянет, заметит, обратит внимание. И дальше все будет очень хорошо. Но никогда ничего не происходило, она всегда была окружена друзьями, подружками. Красивая популярная девочка. Ещё один 'поклонник' ей был не нужен. Детство…
А потом судьба усмехнулась… Случай. Она попала к нему домой. Разговор. Безобидный, по сути, ни о чем. И назавтра – все изменилось.
Вот он стоит, прижавшись к стене, перед ним – крепкий белобрысый мальчик, его губы кривит презрительная усмешка. Страшно… Белобрысый шевельнул плечом – и скула взрывается болью, второй удар в живот швыряет на колени. Как страшно и унизительно… Весь класс видит. И она тоже. Белобрысый не понимает, что произошло, почему она больше не сидит с ним, а пересела к этому невзрачному бледному мальчику. Его надо проучить и все вернётся. Она вернётся. Разве может быть иначе? Вот прямо сейчас она видит, что он валяется на полу, слабый, не способный даже слово произнести… Разве такой ей нужен? Она не сказала ни слова, не взглянула. Просто присела рядом на корточки. Погладила ладошкой по щеке и спросила.
– Больно?
И стало очень тихо. Мальчик попытался улыбнуться, но вышло не очень. Тошнит, голова раскалывается и в глазах слезы.
– Больно.
Девочка протянула руку.
– Идем.
– Куда? Зачем?
– Умываться. Нет, сиди пока, я твои вещи соберу, рассыпалось все.
Окружающие молчали. Белобрысый молчал. Девочка прошла мимо него, подобрала упавший портфель, рассыпавшиеся учебники, пенал. Аккуратно сложила, в тишине отчётливо щёлкнул замок.
– Теперь идём. Можешь? Вот, обопрись на меня. Нормально?
Он был счастлив. По роже получил? И ладно!
– Больно же!
– Не вертись! Вот так.
– Теперь рубашка мокрая, надо домой сбегать переодеться.
– Ну побежали тогда.
– Ээ…
– Я с тобой. Ты против?
– Слушай…
– Чего? Ну идём быстрее, звонок скоро!
– Пошли сегодня в кино?
– А пошли!
Под мерный стук метронома перед его мысленным взором сначала медленно, потом все быстрее сменяя друг друга, понеслись картины. Лица, голоса, звуки, краски, ощущения. Места… Его дыхание участилось, пальцы дрогнули.
День рождения. Как он волновался… В прошлый раз так хотел пойти, но она его не пригласила. Даже думал, плюнув на гордость, сам напроситься. Разумеется, он этого не сделал. В тот день просто ушел гулять и бродил, бродил по темнеющим улицам. Ноги упорно пытались повернуть к ее дому, он не уступал и упрямо шел в другую сторону. Тогда он решил – все, хватит. Разве на ней свет клином сошелся? Нет. Есть и другие. Верно? Разумеется, назавтра эти правильные и логичные мысли замолкли. День рождения… Они уже несколько месяцев неразлучны, а все равно глупо боялся, что – снова не пригласит. И что тогда? Чем ближе этот день, тем угрюмее он становился. Тому не было никакой причины, но… Это было сильнее доводов рассудка. В юности часто все усложняешь. Ну а потом…
– Ты чего такой? Заболел?
– Да нет, просто устал, наверное.
– Точно? А то смотри, не сляг в мой день рождения. Обещаешь?
– Да!
– Не, ты какой-то странный. То смотришь букой, то прямo расцвел… В чем дело? Признавайся!
– Да ни в чем, перестань.
– Нет, в чем! Я же вижу. Ну!
Врать он не хотел. Собрался с духом, и…
– Я боялся, что и сейчас ты меня не пригласишь.
– Чегоо?
– Ну, мало ли…
Она уже открыла рот, собираясь что-то сказать – и не сказала. Очень внимательно на него посмотрела, улыбнулась. Прошептала только одно слово.
– Дурак…
А ему захотелось ее поцеловать. Не решился. Пока не решился. Когда-нибудь… Все будет, он твердо в это поверил. Подарил ей книгу и большого мохнатого медвежонка. И снова волновался, снова гулко колотилось сердце – понравится ли?
– Ой, какой забавный, меховушка! Спасибо!
Она зарылась лицом в густой мех, прижалась щекой. От удовольствия зажмурила глаза, а когда открыла, лукаво улыбнувшись… Ее взгляд обдал его жаром. Шепот.
– Спасибо. Я с ним спать буду.
– Правда?
Не ответив, она оглянулась, словно хотела убедиться, что рядом никого нет. Осторожно прикрыла дверь в ярко освещённую гостиную, где весело шумели ребята, играла музыка. Взяла его за руку, молча потянула за собой. В ее комнату. Сердце замерло. Сейчас? Зачем она ведет его туда? Гости ждут, вот-вот заметят, что их нет. Он нерешительно остановился на пороге, а девочка… Подбежала к своей аккуратно застеленной кровати, отогнула угол пушистого зелёного одеяла. Во рту внезапно пересохло, он сглотнул, увидев краешек белой простыни. Словно… С усилием отогнал незваную мысль. Она бережно уложила медвежонка, укрыла его, оставив снаружи смешную мохнатую мордашку. Ласково погладила, поцеловала в пуговичный носик. Он завороженно следил за ней, это словно… Словно… Додумать не успел. Она выпрямилась и обернулась, на лице мечтательная улыбка.
– Ну все, пошли, пока нас не потеряли.
Снова горячие пальцы в его ладони, изумрудный искрящийся взгляд. В нем появилось что-то новое, совсем не детское.
Картины, образы, места… Он вздрогнул, почувствовав порыв холодного ветра. Да, в тот день было зябко и пасмурно.
Эта старая заброшенная церковь всего в пяти минутах от его дома. Их первый поцелуй… Они уже год вместе. По-детски, наивно, но – вместе. Прогулки, разговоры, кино, книги, уроки, мороженое, школа. Они быстро привыкли к шуточкам 'жених-невеста' . Перестали обращать внимание и на взгляды в спину, совсем не шутливые, завистливые. Они вместе, им хорошо. Что ещё нужно? А первый поцелуй… Было ясно, что он произойдет. А случился он все равно неожиданно. Старая церковь, стрельчатое окно высоко над городом. Они любили туда забираться и смотреть сверху. Было холодно и она прижалась к нему боком, положила голову на плечо. Рука неосознанно обняла, и… Они посмотрели друг другу в глаза, близко-близко. Теплое дыхание… И это первое касание, едва-едва. Само собой, словно случайно… Через мгновение они целовались, как безумные. Быстро, наспех, неумело, куда попало. Лоб, нос, щеки, глаза. Сухие напряженные от волнения губы… Словно это – в последний раз, словно сейчас – их оторвут друг от друга навсегда и надо успеть, успеть… Столько всего надо успеть в эти короткие секунды в холодной выгоревшей башне высоко над городом. Дрожь замершего в его объятиях тела, дорожки слез на щеках, крепко зажмурившиеся глаза. Эта трогательная зеленая вязаная шапочка, съехавшая набок… Он испугался, что обидел ее. Что сейчас оттолкнет и уйдет. Ее шепот.
– Саш… Я…
– Что?
Как он боится слышать дальнейшее… Что – 'я' ? Я не хочу? Я хочу домой? Я… Что?
– Я люблю тебя.
– И я… Люблю.
– Хочу домой. К тебе. Идём? Тут холодно…
Веки дрожат все сильнее, пальцы сжимают покрывало на диване, дыхание… Стук сердца. Метроном. Безмолвие.
Первые поцелуи. Первые робкие, неумелые прикосновения. Познание друг друга. Доверие, радость, смущение. Все вместе. Наивно, по-детски. Но это сблизило их ещё больше. Картины несутся, несутся… Нельзя их видеть никому. Не нужно. А если кто-то сейчас видит вместе с ним – отведите глаза, никому не говорите. Ты, кто все это устроил, ты ведь тоже видишь? Смотри. Смотри. Молча. Картины несутся…
Солнечный летний день, море сверкает тысячами слепящих искорок до горизонта. Далеко выдавшийся волнорез. Она стоит на нем, тонкая крепкая фигурка выпрямилась, глаза щурятся. В руке кулёк. Пока пустой.
– Я сейчас!
Всплеск – и она вертикально уходит вниз, на глубину, только мелькнули загорелые щиколотки. Русалка, блин… Он поморщился, не любит, когда начинает вот так выпендриваться. Там донное течение, может утащить мимо волнореза в море. Бывали случаи. Да, она плавает и ныряет лучше… Ну где же она? Уже больше полуминуты! Сердце ёкнуло, он наклонился, вглядываясь в темно-зеленую воду. Зараза такая… Убью. Вот, явилось, чудо в перьях. Сначала выныривает рука с кульком, уже почти полным больших мидий. Следом – улыбающееся лицо, облепленное мокрыми волосами. Она нетерпеливо убрала их с глаз, отфыркиваясь. При взгляде на его лицо улыбка исчезла.
– Ты чего?
– Вылезай. И тут стой, я сам нырну.
– Но я же быстро, и там полно их! Щас ещё разок… Смотри какие, дома зажарим!
– Вылазь, сказал! И посиди. Руку дай.
Таким тоном он никогда раньше с ней не разговаривал. Явно собравшаяся спорить девочка осеклась и послушно вылезла. Раз сказано – значит нужно. Спорить ей почему-то расхотелось и это вызвало не обиду, а теплое чувство спокойствия и… Она не знала, как сказать. Просто стало очень хорошо. На надувшихся было губах снова появилась мечтательная улыбка.
Пальцы на покрывале немного расслабились, тот давний минутный страх за нее прошел. Картины, видения… Тук-тук-тук-тук. Тишина. Яркий свет люстры. Серебристо поблескивающее зеркало. Тонкий звон, словно где-то дрожит перетянутая струна. Лопнет? Выдержит?
Время шло. Вот один год позади, второй близится к завершению. Она расцвела первой девичьей красотой, той, которую иногда называют "красотой дьявола"… Давно позади их первый робкий поцелуй холодным ноябрьским днём. Многое уже между ними, запретное, тайное. Но последнего шага навстречу они ещё не делали. Они знали, что он будет и им этого было достаточно. Было. До того дня, когда…
– Я хочу этого и ты тоже. Давай. Сегодня.
– Слушай, но… Ты уверена?
– Да забудь ты свою книгу! Ты – не он, и я – не она.
– Это да. Сегодня?
– Сегодня!
Его губы тронула улыбка. Это 'сегодня' растянулось на четыре дня. Он боялся причинить боль, а она… Боялась этой боли, и думалось, что они делают запретное. Совсем запретное. Четыре дня… А потом… Быстрое горячее дыхание, сухие лихорадочные губы, вспотевший лоб, срывающийся шепот…
– Все. Да, сейчас. Зажми мне рот!
– Что?
– Зажми, кричать буду! Ну! Нет, сейчас! Не бойся. Не бойся!
Кому она это шепчет, обжигая горячим дыханием? Кого убеждает не бояться, его? Себя?
– Да? Можно?
– Да!
Потом они смеялись, глядя на его аккуратно забинтованную ладонь. Дома и в школе что-то сочинили про разбившуюся чашку. Или тарелку, неважно. Он не отнимал руку, пока она сама не разжала зубы. Их боль смешалась, как взгляды широко раскрытых глаз, как жар слившихся тел. Как было больно… И прекрасно. Тихие голоса.
– Мы обменялись кровью, видишь?
– Вижу, родная. Кровью и болью.
– Родная?
– Да.
На ее лице алел отпечаток ладони и она не спешила его стирать. Они смотрели друг на друга и улыбались.
Cледующие несколько дней были нелегкими, особенно в школе. Никто не должен был знать. Он ухаживал, суетился, баловал как мог. Ей это нравилось и она капризничала, больше в шутку, конечно. Но когда вдруг он стал просить прощения… В этот день ей было особенно нехорошо. Ее лицо посерьезнело и заострилось.
– Перестань сейчас же, слышишь? Я этого хотела, мы оба хотели. Я не жалею ни о чем. А ты жалеешь?
– Нет. Не жалею. Просто тебе плохо, я и…
– Льда ещё принеси, а? Вот и все, что мне сейчас нужно. А ещё чаю. И бутерброд хочу, большущий, с сыром! И давай что-нибудь смешное посмотрим, с Челентано.
– Ну, слава богу, хоть поешь что-то за три дня. Челентано, Челентано… О, есть!
– Лед!
– Могу газеткой помахать. Или как в первый день – вентилятор поставим?
– Убью, студент! Сам сиди тогда и дуй.
– О, класс! Давай. Ну-ка…
– Я же пошутила! Ой, дурак… Иди уже!
В него полетела подушка, он поймал на лету и со смехом запустил ее обратно. Попал.
– Ну, всё…
– Бегу за льдом!
О 'прощении' больше не вспоминали. Когда же нелегкие дни прошли… Но, нет. Не нужно. Это только их.
Дальше, дальше… Время коротко, а нужно столько всего вспомнить. Пробиться через десятилетия, взломать прочные замки, пробудить то, что, казалось, надёжно и навсегда скрыто за ними. Тепло руки, звук шагов рядом, голос, шум моря, соль на губах, ветер в лицо… Голос, смех. Задумчивое молчание. И протяжный тихий стон в жарком полумраке. Вспомнить все! Снова стать тем, кем был когда-то… Снова пройти с ней вместе теми залитыми солнцем или вечерними сумерками улицами. Снова оказаться… Где? Где угодно. В кафе-мороженое, кинотеатре, музее, школьном классе, на чьем-то дне рождения, в его или ее комнате. Всюду – вместе. Всюду – рука об руку. Метроном равнодушно отсчитывает секунды. Звенящая тишина.
Вот они идут по шумной улице другого города. Впервые они вдвоем так далеко от дома, предоставленные сами себе. Конечно, рядом учителя, экскурсоводы, галдящие одноклассники. Летняя поездка. Но вечером… Эти два-три часа перед сном – только их. Нарушение распорядка. Но им позволено. Просто погулять, поесть мороженого в тихом уютном кафе, купить oткрытки, сувениры. Они вместе со всеми – и сами по себе.
