Читать книгу: «Нам больше нравится ночь», страница 4

7

– Этого никто не знает. – Ответила она, нервно хлопая по столу в поисках завалившихся за конспекты часиков. – Задание!

Нюта уже утратила интерес к теме. Она увлечённо смотрела на свои часики, такие же, как у Софьи Михайловны.

Девочки записали в дневники: «выучить конспект», так как темы этой в учебнике не сыщешь, пусть бы даже буря перелистала все страницы.

В небольшом узком помещении перед спортивным залом – «спортзал» говорить не рекомендовалось, Анна Станиславовна не любила сокращений в словах, – тесновато, так как сбоку к стене лепились кабинки для переодевания.

Сейчас из полудюжины доносились шелест и звук сбрасываемой обуви. Несколько дверец оставались приоткрытыми, и домовой – если он тут водился, а из посторонних мужеска рода здесь могло бы прогуляться разве что существо потустороннее – видел бы, как девичья фигурка по-змеиному извивается, вылезая из тесного коричневого платья, всегда очень узкого в подмышках.

Санька-Кавалеристка, существо вполне материальное при любом освещении, с сумрачной бодростью ответив на «здрасьте, альсансанна» Киры, Лили и нескольких других девочек, вошедших в помещение, прикрыла дверцы одну за другой, назидательно пробормотав:

– Кафешантан устроили. Актрисы…

Она прошла в зал, распрямив плечи, обтянутые курткой военного покроя со следами от споротых погон.

Лиля рванула на себя первую попавшуюся дверцу, но оттуда донёсся визгливый смешок и протестующий вскрик. Кира огляделась.

– Крайние свободны.

Лиля поморщилась:

– Да ну, там морилкой пахнет. Подождём.

Кира обвела взглядом ходящие ходуном кабинки, кое-как выкроенные плотником из ветхих досок, и предложила, понизив голос:

– Лилька, ты бы потише, в самом деле…

Рыжая, расхаживая по комнатке и так настойчиво глядя на дверцы, будто видела их насквозь, удивилась:

– До звонка можно успеть надеть бальное платье и зашнуроваться.

Она показала, ощерив зубки, как шнуруются.

Кира с раздражением втянула воздух.

– Я не о том. Ты бы поосторожнее… я про…

Тут из кабинки, третьей справа, высунулись локоть и голова, полузакрытая спортивной курткой. Кира замолчала.

Голова повертелась, и растрёпанная Светка Чах явилась на свет.

– Кавалерия ушла? – Сквозь зубы спросила она.

Лиля показала глазами, мол, тише. Та испуганно втянулась.

– Чисто. – Громко объявила Кира.

Каштановая Светкина коса повисла на ручке.

– Ну, тебя. Испугала.

Поглядев на Киру, Светка зашипела:

– Так что, сошло?

– Ты о чём?

Лиля тем временем обнаружила искомое и заколотила в одну из дверец.

– Нютка, живо вылезай! – Приказала она в дверцу.

Оттуда донёсся возмущённый писклявый голос Нюты, убеждающий подождать.

– Ты что там, наголо раздеваешься? – Рявкнула Лиля.

– Ну, вы даёте, тётки. – Изумилась Светка и, поглядев на Лилю, которая бешено тянула дверь на себя, преодолевая сопротивление изнутри, добавила. – Записочка-то… мы так и ахнули.

Кира промолчала и прикрикнула:

– Лиля, прекращай.

Из-за двери предбанника Санькин голос надрывался:

– Быстро в раздевалку.

Слышно было, как она осеклась. Говорить «раздевалка» запрещено – это правило внесла завуч, заметив, что «это сленговое словцо звучит вульгарно».

– Переодеваться! – Как ни в чём не бывало продолжала Санька. – Чтобы без опозданий!

Она влетела в предбанник, погоняя двух девочек.

– А вы что стоите? До потолка вырасти хотите? – Кинулась она к Кире.

– Мы сейчас, Александра Александровна. – Кира умела надеть на себя интонацию послушания так, что это не звучало пораженчески. Она знала, что учительницы это замечают и в большинстве своём, реагируют одобрительной ухмылкой. К этому большинству Санька не принадлежала, и её большой рот слегка покривился без намёка на одобрение.

В этот момент Нюта открыла дверцу и вылетела наружу. Вид у неё был то ли сонный, то ли напуганный. Лиля тотчас, отстранив ее, вошла в кабинку, предварительно зашвырнув туда ранец.

Нюта, столкнувшись с «альсансанной» и пробормотав невнятные извинения, направилась к Кире.

– Кир, я так сейчас испугалась… – Начала она.

Кира, мягко её отстранив, твёрдой рукой открыла крайнюю дверцу, откуда, и правда, донёсся тяжёлый запах чистящего средства с чесночным придухом. Такие мелочи Киру не останавливали. Нюта сунулась следом, торопливо и невнятно говоря о том, как её сейчас щипнуло что-то…

– За какое место? – Осведомилась Кира, закрывая дверцу пред вздёрнутым носиком белявки.

Оставшись одна в смрадной полутьме, где сквозь щели в досках почти не проникал свет, она нащупала выключатель, и издыхающая десятиваттовая лампочка слабо окрасила деревянные, в занозах стены. Поставив ранец в тёмный угол, Кира всё же потёрла нос. Да, запашок здесь будь здоров. И крючка не надо.

Впрочем, крючок наличествовал. Вбитый в стену ржавым гвоздём, он зловеще чернел в жёлто-сером полусвете. Кира принялась расстегивать платье, изогнув за спину руки. В других женских школах города общие раздевалки, пардон, комнаты для переодевания. Там девчонки могут помочь друг другу: со школьным платьем, затянутым на спине, самой управиться трудновато. Дома даже Кира просит маму застегнуть мелкий крючок у талии. Для этого ей приходится вставать раньше, до того как мама уйдёт на дежурство в госпиталь.

Ну, а уж как управляется Нюта, это поглядеть. Потом, после физкультуры (урока физического развития) подружки все оставшиеся перемены перезастёгивают ей пуговки на платье.

Кира подумала, что это очень приятно, когда мама о тебе заботится, ну, в меру, понятно. В этот момент за дощатой стеной что-то сильно зашебуршилось. Кира, влезая в горловину майки и придерживая косу, чтобы не зацепилась, прислушалась. Нелепо, ведь она помнила, что в соседней кабинке никого – там морилкой не пахнет, но стены очень уж грубо оструганы, того и гляди, посадишь затяжку на платье, а это уже проблема.

Шебуршение тут же прекратилось, что-то тихонько стукнуло, еле слышно, внизу у стены. Кира, завязывая пояс брюк, нагнулась и прислушалась. Потом успокоенно поправила на гвозде свою одежду и, свернув, сунула в ранец тёплый комочек чулок.

Слышимость уж больно хороша. А в этих утлых отдельных комнатках всё же лучше, чем, если бы приходилось переодеваться при всех, подумала она. Если бы так не воняло санитарной смесью и ещё какой-то острой мерзостью… запах, показалось ей, усилился, он обогатился новым оттеночком… непохоже на морилку… наверное, просачивается сквозь доски.

Кира поспешила взяться за ручку.

Нет, нет, не то, чтобы она отличалась застенчивостью… и заштопанное бельё вовсе не повод стыдиться. Просто ей неловко почему-то смотреть на подружек в этой невольно домашней интимной обстановке в то время, когда стены школы напоминают, что ты под надзором.

Она вспомнила школьный бал и Лильку в костюме волка. (Красную Шапочку изображала Нюта). Когда Лилька стащила, запыхавшись с головы маску, и спустила с плеч мохнатый комбинезончик, Киру пробрало непонятное чувство – белые и худые Лилькины плечи производили тревожное впечатление над серым косматым телом чудовища. Лилька смеялась, рыжие, ничуть не смятые головой волка волосы падали ей на плечи… что-то в этом было такое, на что Кира предпочла бы не смотреть.

Дверца не поддалась. Кира дёрнула снова. Старые доски затрещали. (Только такие и нашлись, чтобы соорудить по требованию Анны Станиславовны эти кабинки, долженствующие, по её словам, о которых, конечно, не знали дети, обеспечить чувство уюта и мирного быта нашим школьницам, пережившим военные годы.)

Дверца застряла, Кира ударила кулаком возле ручки, и тут же дверь потянули с той стороны. Она вырвалась, почти задыхаясь. Перед ней стояла с вопросительным лицом Лиля, тоненькая, похожая на дорогой цветок, зачехленный от мороза в безобразный газетный кулёчек.

– Где у тебя застряло? – Спросила она. Кира что-то пробурчала.

– Фу, ты вся провоняла морилкой. – Дёргая носом, сообщила Лиля.

В помещении пустёхонько, в зале уже слышался командный голос Саньки. Кира поспешила туда, чтобы скрыть своё смятение. Входя в зал, полный яркого сентябрьского света, бодро бившего сквозь высокие затянутые сеткой от мячей окна, и окунувшись в тихий гул голосов вдоль шведских стенок, Кира призналась себе. Да, она испугалась. А кто бы не испугался, услышав этот звук?

Он и сейчас звучал у неё в голове – совершенно непонятный, режущий, будто кто-то провёл мокрым пальцем по стеклу. Он был похож… да, похож на смех. Но так противно не смеётся даже Санька, когда кто-нибудь из учениц не может выполнить фигуру «мостик».

Она заняла своё место в строю, четвёртая с конца, со вздохом подумала она. Когда Санька перестраивала их на прошлой неделе с учётом того, как кто подрос за лето, Лиля, раньше стоявшая рядом по правую руку, была втиснута на передний фланг, третьей от начала. Ну, Нютка, та известная макаронина, ещё в прошлом году она вытянулась, как хилое растеньице, дорвавшееся до света. Правда, рост и изящные формы не спасали её от придирок Саньки – уж больно белянка неуклюжа, просто корова на известной гладкой поверхности.

Мельком Кира отметила, как растолстела Света Чах, стоявшая посредине. Недавний обрывочный разговор у кабинок неприятно кольнул… Кира не любила досужей болтовни и Светку недолюбливала по этой причине. А та вовсе и не растолстела – просто умеренно округлилась там и сям. Вот что значит, когда не любишь человека, назидательно укорила себя Кира.

Прозвенел звонок. Девочки сразу затихли у линии. Санька-Кавалеристка прошлась вдоль строя. Два десятка пар глаз следовали за изумительными Санькиными ногами – взгляд оторвать трудно. Санька пребывала в обычном настроении – как всадник, приподнявшийся на стременах с занесённой шашкой – но к настроению что-то примешалось. Что-то рассеянное мелькало в Санькиных движениях, то есть, приходилось предполагать, что учительница физического развития застряла в редкостном для неё состоянии – состоянии размышления.

О чём может думать Санька, никто не смел и предположить, и потому девочки следили за синим с красными полосами Санькиным костюмом, блуждающим вдоль строя, как львы на тумбах за не очень любимым дрессировщиком.

Теплилась надежда, что Санька начнёт с речи. Поговорить она очень любила и, с первым же словом впадала в транс, как попугайчик, открывший для себя это искусство. О чём она говорила, никто, включая Саньку, не знал. То есть, слова были, и речь текла… но уловить главную мысль не сумела бы даже Кира Крепко, обладающая чуткостью военной рации. Что уж там Кира, эта бедная умная девочка, городская плебейка, пытающаяся покинуть своё сословие – даже Таня Беляшова, выросшая в дипломатической среде и сызмальства умеющая читать между строк – и та пасовала в потоке Санькиного сознания.

Но, ради справедливости, такое распутство учительница позволяла себе редко и на прошлом уроке, произнеся вступительную речь, израсходовала своё право до следующего семестра или хотя бы до Праздника начала зимы.

– Сегодня, – загрохотала она, наконец, – у нас козёл. Мы обучимся, девочки, как, так сказать, к нему подойти и чего от него ждать. Прыгать, стало быть, будем. И всё такое.

Словечко мы, конечно, говорило о милосердии Саньки. Уж она-то, с тоской думали девочки, с козлом обходиться умеет.

Санька вызывала у девочек неприязненное чувство уважения, ибо всегда непременно начинала с «показа фигуры».

Вот это честно. Вот это класс.

Одно дело оставаться в осаде за кафедрой, под защитой указки и авторитета. Совсем другое – подставить себя всю двум десяткам напряжённых взглядов, ревнивых и не прячущих затаённой мыслишки любого зрителя – мыслишки, которой стоит, конечно, стыдиться.

Вот и сейчас, покончив с ораторским мастерством, молодая женщина смело направилась к наглому на вид и противному «козлу», установленному ближе к противоположному концу зала, чтобы после прыжка оставалось положенное по инструкции место для «инерционного движения учащихся».

Похлопав неодушевлённый предмет по загривку, она вернулась к началу разбега и, сосредоточившись, промчалась, сотрясая пол, к замершему козлу. Ударив ладонями по его серому крупу, Санька без малейшего, казалось, усилия, поместила свои уникальные ноги в позицию «четверть десятого», или, простите, «двадцать один пятнадцать».

Повиснув, как привидение, в воздухе, она опустилась, сомкнув кеды сорок четвёртого размера, на коврике за козлом.

– Уловили технику? – Спросила она, ничуть не запыхавшись и поворачиваясь спиной к присевшему от страха козлу.

Девочки затрепетали.

– Первая! – Властно вскидывая руку, проорала Санька.

Сима Крюкова, самая высокая девочка в классе, робко направилась к линии разбега.

– Повеселее. – Радостно завопила Александра Александровна. – Так к вечеру дойдёшь! В темноте не напрыгаешься! Подстраховочку!

Дух ажиотации, не вполне санкционированного празднества, поселился в зале, смешавшись с хорошо проветренной вечной смесью для дыхания – сентябрьский утренник плюс, само собой, непременная хлорка.

Лиля усмехнулась и с соседней девочкой направилась к козлу, где обе встали на подстраховку.

Сима побежала и от страха сразу повалилась на козла.

Девочки нервно засмеялись, Санька завертелась, как ведьмино помело, и, не переставая вопить, бросилась разъяснять Симе и «ставить ей ноги».

Повинуясь властному окрику, девочки прыгали – кто чуть поудачливей, но многие просто оббегали страшное устройство, боясь упасть.

Когда дело дошло до Нюты, переминавшейся с ножки на ножку, будто ей куда надо, Санька, вконец измотанная от грохота собственного голоса, сумасшедшим эхом метавшегося по залу, прервала пытку. До неё дошло, что она, видать, что-то упустила. Нахмурившись и яростно оглядывая задыхающихся запаренных девиц, Санька внезапно приступила к редкостному удовольствию – начала толкать речь.

– Эдак никуда не пойдёт. – Мрачно толковала она козлу. – Эдак мы никогда норматив не сдадим. Вот что…

Она повернулась к детям и от непосильного напряжения нахмурила хороший широкий лоб, напоминавшей Кире страницу из цветных приложений к прошлогоднему учебнику. Цвет, увы, обещал желать лучшего, но изображение древней мозаики всё же позволяло разглядеть молодого царя, тёзку училки.

– Прыгать с умом следует. В природе как прыгают? Как обезьяна, скажем… а то и птичка… все по-своему… придумайте себе, кто как будет прыгать и вообразите, стало быть…

– Рыбки тоже прыгают. – Сказал кто-то, почувствовав, что Санька не серчает, а искренно жаждет, чтобы они все попрыгали через этого отвратительного козла.

Санька, слегка ополоумевшая от неудачного урока, совершенно не по-взрослому изумилась:

– Да?

– Лососи, когда на нерест идут – Пояснила девочка. Это была пышная Катя Смуглых. – Нам на уроке Тамара Марковна рассказывала.

Санька хмыкнула.

– Ах, Тамара Марковна. Ну, что же. Прыгайте, как рыбки.

Она показала рукой на забывшуюся и весело смеявшуюся Нюту. Та, повинуясь бешеному окрику и цепляя спортивные туфли за мат, нехотя поплелась к разбегу.

Потоптавшись и отдувая пряди волос, девочка опрометью бросилась к козлу, и – никто засмеяться не успел – легко, почти не коснувшись, перемахнула через него.

Лиля на подстраховке только губы выгнула.

Ошарашенная Нютка смотрела вокруг себя, не зная, будут ли её ругать…

Санька вдруг захлопала в ладоши, как ребёнок.

– Как птичка! – Вырвалось у неё. – Ишь, Тарасик.

Она даже похорошела. О да, персонал шкрабов в старой гимназии в городе на берегу великой реки, недаром числился на отличном счету в генеральной инспекции. Знала ли Санька или в её институте не преподавали постулат «учитель умирает в ученике», но она всегда словно бы и впрямь обмирала от удовольствия, когда видела успех ученицы.

Опомнившись, она буркнула с напускной суровостью:

– Ну, добровольцы?

Кира подняла руку и неторопливо подошла к разбегу. Тщательно упомнив все движения Саньки, она почти пошла к козлу, ударила об него руками и сама не поняла, как оказалась по ту сторону.

Санька сияла.

– Можете, ежли захотите. Прямо как обезьяна.

Девочки хихикнули, но Санька так свирепо посмотрела на них, что смех обморочно увял. Взгляд Саньки остановился на Лиле.

– Подружки вы, кажется. Ну, давай, нечего на подстраховке прохлаждаться.

Кира подошла и заняла Лилино место.

Рыжая направилась к разбегу танцующей походкой, как на прогулочке по набережной. Не получится у неё, с тревогой подумала Кира.

Лиля постояла на месте, небрежно поглядела на подруг и вдруг с такой скоростью, что по залу не успевая, дико метнулась тень, бросилась к козлу, будто хотела пробежать сквозь стену. Кира потом не могла вспомнить, коснулась ли она руками козлиного крупа, так заморочно выглядел прыжок. Ещё ей показалось, что Лиля не была похожа сама на себя – точно это кто-то другой промчался по залу и прыгнул, извиваясь высоко в воздухе гибким и очень сильным телом. Что-то чужое успела усмотреть Кира в Лилиных движениях, как если бы внутри у той раскрутилась чёрная пружина.

Санька стояла молча.

– Ну, это, прям, дракон какой-то. – С некоторой неуверенностью выговорила она впервые употребленное слово. – Прям, какое-то чудище. Отлично, Каменева.

8

Тёплым послеполуднем девочки спустились по школьному крыльцу. У седьмого класса под литерой «Б» в пятницу по расписанию числилось пять уроков, но Почечка С Листочками ещё не вернулась с курсов повышения квалификации, на которые её спешно послали в связи с изменением Покорения природы на Биологию, а урок ритмики – дело тонкое.

Администрация ещё не сговорилась с длинным, проглотившим дециметровую линейку учителем со стороны, который вёл свои занятия частным порядком, по мере оплаты родителями курса танцев (народные, бальные и прогрессивные современные) и его аккомпаниатором, крохотным толстяком, которого ученицы всегда видели только сидящим на специальном стульчике с великолепным союзническим аккордеоном на коленях, и потому не представляли в других позициях.

Ходил слух, что Дециметр активно ведёт переговоры с кинотеатрами и другими зрелищными учреждениями, предлагая свои услуги – дескать, в лучших городах принято давать концертик перед киносеансом. Но вроде бы у него ничего не выходило, его предложения не оценили по достоинству. К счастью для Анны Станиславовны, которая не мыслила воспитания без умения двигаться под музыку, и для её питомиц, которым, в сущности, ужасно нравилось прыгать и чинно приседать в рекреации под надзором добрых глаз князя, глядевшего устало, и акулообразного создания, помещённого произволом архитектурной фантазии на потолке, Дециметр обещал подумать.

Таким образом, девочки освободились пораньше и были распущены после предварительных, ставших почему-то ежедневными, наставлений Лидии Анатольевны «сделать уроки и погулять, по городу зря не бегать».

– Если мама в магазин попросит сходить или к подружке вместе разобрать, что непонятное, – спокойно говорила всегда несколько отстранённая и высокая женщина с худым некрасивым лицом, освещённым прекрасными тёмными глазами. – И помните о наших разумных правилах.

Девочки молчаливо подтверждали, что внимают каждому слову. При слове о правилах самые почтительные закивали гладенькими и ершистыми головами, так что косы принялись ползать по школьной форме, – целый выводок змеят. Им очень нравилось, когда Лидия Анатольевна говорила, это вам не Санька с её ораторскими способностями и даже не Анна Станиславовна, которая до смерти пугала девочек своей холодной манерой изъясняться, так что не поймёшь, чем это всё кончится – иронизирует она или, взаправду, серчает.

И потому упоминание о разумности правил, якобы она говорит со взрослыми, всё понимающими людьми, не вызвало обычного глухого протеста, когда о них говорил кто-то другой, кто по умолчанию считает подростков слабоумными.

– С наступлением сумерек вы можете выходить на улицу только в сопровождении взрослых. А в девятнадцать ноль-ноль вас вообще никто не должен видеть вне дома и, в крайнем случае, закрытого двора.

Она подумала и добавила:

– Разумеется, для каждого правила есть исключения… например, посещение аптеки, которое, увы, иногда бывает неотложным. Но, полагаю, в таких случаях… да, в подобных случаях…

Она замолчала и распустила девочек.

Лиля и Кира задержались из-за Нюты, которая долго возилась в гардеробе и сетовала, что у неё с нового пальто оторвалась пуговица.

– Как же это… – Расстроенно приговаривала Нюта. – Мама давеча проверяла и заново всё укрепила.

Кира поучительно подергала её за льняной косичкин хвост.

– Самой надо пуговицы пришивать, тетеря. Может, мама нарочно некрепко пришила, чтобы тебя от тунеядства отучить. А, Лилька?

– Или домовой оторвал. – Заметила Лиля, спокойно ожидавшая в своём сером плащике, воротник которого она подняла, несмотря на то, что день за открывающейся то и дело дверью мелькал светлый и тёплый.

– Ну, я в домового не верю, – говорила Кира, когда они, наконец, отлепили Нюту от стойки с одеждой и все вместе протиснулись в основательную, как ворота, дверь.

Умирающий полдень ранней осени сразу завладел ими. Даже Нюта прекратила крутить осиротевшую петельку и рассеянно оглядела широкую улицу, в ярком золоте акаций неторопливо спускающуюся к реке. Нежное солнышко, как клубок жёлтой шерсти, висело над городом. У реки, наверное, светлее и ярче – серые волны окрашиваются на срезах, точно камни с ценной рудой.

– Верь-не верь, это факт твоей биографии. – Лиля, не щурясь, сквозь густые ресницы поглядела на солнце.

– Это что значит?

– То, что ему без разницы, веришь ты или нет.

Кира ухмыльнулась.

– Его нету.

– А он, – тихо улыбаясь своим мыслям, невыразительно продолжала Лиля, – думает, что тебя нету. К примеру. И он в тебя не верит.

Нюта радостно засмеялась – в спор она не вникала, но, как птица на ветке, следила за интонациями. Природа без спросу наградила её приличным музыкальным слухом, дома у неё громоздился в столовой рояль, на который Нюта смотрела, как на Анну Станиславовну, – с тоской и благоговением.

Кира не сердилась.

– Ежли он не верит, зачем он Нютке пуговицу оторвал.

Лиля пожала плечом.

– А может, не отрывал. Может, кто другой оторвал.

Киру без предупреждения посетило диковатое ощущение. Несмотря на солнечный день, её, как утром в учительской, пробрал холодок. Почему, она не знала – но в том, как Лиля это произнесла, послышалось что-то ненужное, цепляющее. До чего же Лилька любит валять дуру.

Кира и вообще не любила попусту болтать. Она заговорила о другом, забыв обернуться:

– Так что насчёт вечерних планов?

Лиля, шедшая чуть позади, громко и небрежно отвечала:

– Это ты насчёт библиотеки?

Кира хотела возразить, мол, сколько можно дурачиться, но тут же услышала дыхание за спиной и шаги. По чьей-то спине молотил ранец – звук, по которому сразу узнаёшь, кто тебя догоняет.

– В какую библиотеку? – Спросил громкий голос.

Кира поняла, что зря не обернулась и, скрывая неприязнь, посмотрела на безвредную, но утомительную каким-то насекомым любопытством Светку Чах.

– В городской мало, что осталось. – Сразу влезая в разговор по самые локти, которые она ловко вклинила между Нютой и Кирой, торопливо говорила Светка. – У них только и понту, что лампы на каждом столике с шалью… и лампы-то через одну светят.

Девочки молчали.

– А в школьной-то никто работать не хочет. Мой папа говорит, мол, за такие гроши разве мыша какая захочет, да и то, если бесплатное блюдечко с молоком ставить.

И Светка захохотала, явно воспроизводя такие же шумовые помехи своего отца.

– Так куда вы?

Лиля вмешалась. Лениво и широко зевнув, так что высунулись клычки, она сообщила:

– А мы шаль пощупать. Мне бабушка вяжет, так я обещала ей петельки посчитать.

Светка немедленно заглотила наживку.

– У тебя бабушка есть?

– Ну.

С опозданием бедняжка учуяла каверзу.

– Я что-то не помню, чтобы ты говорила про бабушку. – Подозрение придало ей вовсе неописуемый вид.

Здесь по всем правилам, но не по тем, которые упоминала Лидия Анатольевна, полагалось ответить:

– А тебе что за дело до моей бабушки? Жениться, что ли хочешь?

За сим следовал краткий обмен репликами и ссора, иногда на неопределенно долгий срок, ибо девочки этого города, в монастыре они учились или в обычной школе, были, как говорили, схватчивы на язык и отличались злопамятностью.

Но Лилька, доброжелательно поглядев на Светкины вздрагивающие от назойливости щёки, промычала:

– А разве нет? Она в деревне живёт. Хочешь, она и тебе чего свяжет? Носочки, к примеру?

Светка замерла, ощущая, что её дурят особым жестоким способом, когда придраться и затеять ссору с вытекающими последствиями, ну, никак нельзя. Она, задышав, обдумывала, как поступить. Кира хранила ледяное молчание. Нюта с интересом рассматривала Светкину беретку.

Лиля ласково смотрела, опустив рыжие ресницы, куда-то мимо Светки. Та сообразила, наконец, что не выгорело, и торопливо распрощалась.

Она покатилась колобком вперёд, и скоро аллея смыла её за поворот. Кира незаметно покачала головой в маленькой перешитой пилотке. Лиля встретилась с ней таким равнодушным взглядом, что Кира не сразу рассмотрела золотые искорки, плясавшие у неё в глазах. Девочки тихонько прыснули. Нюта еле выговорила:

– Вот ду-ура прицепливая.

Лиля возразила:

– Нет, это не она.

– А кто? – С величайшим любопытством осведомилась, вытягивая шею в расстегнутом воротнике, беленькая.

– Тот, кто говорит, забыв посмотреть за плечо.

Кира возразила:

– А ещё тот, кто…

Лиля подняла брови и закашлялась. Кира оглянулась, пугливо подняв плечо. Никого. Извивающаяся, как река, дорога лежала пустая за ними. Только они – три маленькие монастырки – шли сейчас между дрожащими в солнечных лучах деревьями.

Кира облегчённо вздохнула и ткнула кулачком Лильку в плечо.

– Иностранка. – Проворчала она.

Это было давнее забытое прозвище Лили, причем, прозвище семейное, и то, что оно всплыло сейчас у Киры в памяти, говорило о том, как далеко уходит дружба этих детей.

Нюта не помнила прозвища и принялась расспрашивать. Лиля, не отвечая, подняла палец. Девочки прислушались. Они прошли мимо развилки и на сей раз не взглянули на тающий в высоком небе знак защиты. Из города, где вдоль улицы прятались среди деревьев крыши домов, доносился слабый звук. Он напоминал тончайший свист и струился вместе с тёплым потоком воздуха от неостывшей реки.

На оживлённой части улицы, где прибавилось горожан, им следовало попрощаться, но они остановились. Проезжали военные серебристые, как волосы Нюты, эмки.

Слева помещалась за сквером небольшая площадь для ярмарок. На мешках с песком, которые готовили для зимы, сидел мальчуган, двумя годами моложе барышень, и дудел в извилистый стручок акации.

Девочки послушали. Мальчик типа шантрапа не обращал на монастырок ни малейшего внимания, хотя приметил их. Он выглядел совсем по-детски и, очевидно, пребывал в официальном статусе «не водись с ним». Подруги невольно увидели себя со стороны «теми большими девочками, совсем большими», как сами они смотрели на девятиклассниц.

Закончив играть, «шантрапа» бросил стручок – они всюду валялись во множестве – и, пройдя мимо девиц, тщательно озвучил страшное ругательство. Смысл его сводился к тайнам любви и выражал отношение некоторой части горожан к женской школе со строгими правилами.

Кира, выслушав, поглядела в его плоское, как блин, неоформившееся лицо и, понизив голос, внятно ответила ему. Мальчик хмыкнул и, добавив отдельно Кире:

– Уродина, – смылся, прихватив портфель, носивший следы многочисленных харизматических выплесков владельца.

Нюта хихикала без передышки.

Лиля крикнула вслед:

– Без пряника не заигрывают.

Потом отправила Кире затяжной взгляд и уважительно протянула:

– Воительница…

Девочки спускались к реке, хотя ещё не видели её. Кира так и не увидит. Возле подслеповатого переулка она сказала:

– Ну, милые, не выходите в темноте, а то банда Штурмютцеля поймает и заставит посуду мыть.

Она после этого сурового напутствия собиралась уйти вниз в петляющий мимо маленьких перекошенных домов скос улицы, но Лилька окликнула:

– Насчёт библиотеки.

Кира мигом обернулась. Всё говорило о том, что это очередной розыгрыш, и потому она, подчёркнуто незаинтересованно, уставилась сумрачными умными глазами на бледное лицо рыжей – солнце по-всякому играло с тенями, и Лилькино лицо казалось сильно подкрашенным.

– Тут кто-то утром хотел побольше узнать про ЭТО.

– Не помню. – Ответила Кира. – Чтобы кто-то изъявлял такое желание.

Нюта вмешалась.

– Нет, ну, как же. Вы всё утро с Лильком стрекотали.

– Устами блондинки… – Подхватила рыжая.

Она поближе подошла к неподвижной Кире.

– Я накнокала одно местечко.

– Не буду спрашивать, как это произошло.

– Библиотека при казармах.

Кира, забыв сохранить выражение безразличия, грубо переспросила:

– Врёшь?

Лиля серьёзно предложила:

– Хочешь, на голову встану?

Нюта алчно воскликнула

– Да! Да! Валяй!

Кира отмахнулась. О казармах как-то не принято было упоминать в бытовом разговоре. Сейчас они постепенно пустели. Подразделение, стянутое в войну сюда, в их огромный приречный город, которому прочили статус столицы «в случае чего», стало за последний год незаметно рассасываться. Похоже, громадные военные силы и масса влиятельных людей, собранные в локусе, напоминающем естественную крепость со своим речным флотом и ограждающими цитадель с трёх сторон света холмами, вызвали у кого-то сомнения. Война кончилась, необходимость в городе – как двойнике столицы – отпала.