Цитаты из аудиокниги «Стихи», страница 3

Расстрел Небритый, смеющийся, бледный,

в чистом еще пиджаке,

без галстука, с маленькой медной

запонкой на кадыке, он ждет, и все зримое в мире -

только высокий забор,

жестянка в траве и четыре

дула, смотрящих в упор. Так ждал он, смеясь и мигая,

на именинах не раз,

чтоб магний блеснул, озаряя

белые лица без глаз. Все. Молния боли железной.

Неумолимая тьма.

И воя, кружится над бездной

ангел, сошедший с ума. 1928 г.

ВолчонокОдин, в рождественскую ночь, скулит

и ежится волчонок желтоглазый.

В седом лесу лиловый свет разлит,

на пухлых елочках алмазы. Мерцают звезды на ковре небес,

мерцая, ангелам щекочут пятки.

Взъерошенный волчонок ждет чудес,

а лес молчит, седой и гладкий. Но ангелы в обителях своих

все ходят и советуются тихо,

и вот один прикинулся из них

большой пушистою волчихой. И к нежным волочащимся сосцам

зверек припал, пыхтя и жмурясь жадно.

Волчонку, елкам, звездным небесам -

всем было в эту ночь отрадно. 8 декабря 1922

x x xМой друг, я искренно жалею

того, кто, в тайной слепоте,

пройдя всю длинную аллею,

не мог приметить на листе

сеть изумительную жилок,

и точки желтых бугорков,

и след зазубренный от пилок

голуборогих червяков. 2 января 1920

ОКНОСоседний дом в сиренях ночи тонет,

и сумраком становится он сам.

Кой-где забыли кресло на балконе,

не затворили рам.Внезапно, как раскрывшееся око,

свет зажигается в одном из окон.

К буфету женщина идет.А тот уж знает, что хозяйке надо,

и жители хрустальные ей рады,

и одного она берет.Бесшумная, сияя желтым платьем,

протягивает руку, и невнятен

звук выключателя: трик-трак.Сквозь темноту наклонного паркета

уходит силуэт тропинкой света,

дверь закрывается, и — мрак.Но чем я так пронзительно взволнован,

откуда эта радость бытия?

И опытом каким волшебно-новым

обогатился я?<5 мая> 1930

RAINHow mobile is the bed on these

nights of gesticulating trees

when the rain clatters fast,

the tin-toy rain with dapper hoof

trotting upon an endless roof,

traveling into the past.Upon old roads the steeds of rain

Slip and slow down and speed again

through many a tangled year;

but they can never reach the last

dip at the bottom of the past

because the sun is there.1956

“Окутали город осенние боги…”Окутали город осенние боги

Своей паутиной сырой;

Гляделись фонарики в лужи дороги;

Я с праздника ехал домой.Бездомная женщина в вымокшей шляпе

Шла мимо, шла будто во сне;

Собачка бездомная с кровью на лапе

Беспомощно жалась к стене.Нагнулась та женщина к бедной собаке;

Дух ночи две тени сливал;

Несчастная взором терялась во мраке,

А песик ей руку лизал.

……………………………….Остались уколы той встречи случайной;

Остались в душе навсегда

Какая-то горечь, какая-то тайна,

Какая-то к миру вражда…1916

На годовщину смерти

ДостоевскогоСадом шел Христос с учениками...

Меж кустов, на солнечном песке,

вытканном павлиньими глазками,

песий труп лежал невдалеке.И резцы белели из-под черной

складки, и зловонным торжеством

смерти заглушен был ладан сладкий

теплых миртов, млеющих кругом.Труп гниющий, трескаясь, раздулся,

полный склизких, слипшихся червей.

Иоанн, как дева, отвернулся,

сгорбленный поморщился Матфей...Говорил апостолу апостол:

«Злой был пес, и смерть его нага, мерзостна...»

Христос же молвил просто:

«Зубы у него — как жемчуга...»6 ноября 1921; Кембридж

Нет, бытие — не зыбкая загадка.

Подлунный дол и ясен, и росист.

Мы гусеницы ангелов; и сладко

въедаться с краю в нежный лист.

Рядись в шипы, ползи, сгибайся, крепни,

и чем жадней твой ход зеленый был,

тем бархатистей и великолепней

хвосты освобожденных крыл.

Посланный мудрейшим властелином

страстных мук изведать глубину,

тот блажен, кто руки сложит клином

и скользнет, как бронзовый, ко дну.Там, исполнен сумрачного гуда,

средь морских свивающихся звезд,

зачерпнет он раковину: чудо

будет в ней, лоснящийся нарост.И тогда он вынырнет, раздвинув

яркими кругами водный лоск,

и спокойно улыбнется, вынув

из ноздрей побагровевший воск.Я сошел в свою глухую муку,

я на дне. Но снизу, сквозь струи,

все же внемлю шелковому звуку

уносящейся твоей ладьи.

К РоссииОтвяжись, я тебя умоляю!

Вечер страшен, гул жизни затих.

Я беспомощен. Я умираю

от слепых наплываний твоих. Тот, кто вольно отчизну покинул,

волен выть на вершинах о ней,

но теперь я спустился в долину,

и теперь приближаться не смей. Навсегда я готов затаиться

и без имени жить. Я готов,

чтоб с тобой и во снах не сходиться,

отказаться от всяческих снов; обескровить себя, искалечить,

не касаться любимейших книг,

променять на любое наречье

все, что есть у меня,- мой язык. Но зато, о Россия, сквозь слезы,

сквозь траву двух несмежных могил,

сквозь дрожащие пятна березы,

сквозь все то, чем я смолоду жил, дорогими слепыми глазами

не смотри на меня, пожалей,

не ищи в этой угольной яме,

не нащупывай жизни моей! Ибо годы прошли и столетья,

и за горе, за муку, за стыд,-

поздно, поздно! - никто не ответит,

и душа никому не простит. 1939, Париж