Цитаты из аудиокниги «Время жить и время умирать», страница 31
- И вовсе русские не арийцы, - вдруг заявил человек, похожий на мышь, у него было острое лицо и маленький рот. Он до сих пор молчал. Все посмотрели на него.
- Нет, ты ошибаешься, - возразил плешивый. - Арийцы. У нас же был с ними договор. - Они - ублюдки, большевистские ублюдки. А вовсе не арийцы. Это установлено. - Ошибаешься. Поляки, чехи и французы - вот те ублюдки. А русских мы освобождаем от коммунистов. И они арийцы. Конечно, исключая коммунистов. Ну, разумеется, не господствующие арийцы. Просто рабочие арийцы. Но их не
истребляют. Мышь растерялась.
- Да они же всегда были ублюдками, - заявила она. - Я знаю точно. Явные ублюдки. - Теперь все уже давно переменилось, как с японцами. Японцы теперь тоже арийцы, с тех пор как сделались нашими союзниками. Желтолицые арийцы. - Вы оба заврались, - заявил необыкновенно волосатый бас. - Русские не были ублюдками, пока у нас с ними был пакт. Зато они стали ими теперь. Вот как обстоит дело. - Ну, а как же тогда ему быть с ребенком? - Сдать, - сказала Мышь с особой авторитетностью. - Безболезненная смерть. Что же еще? - А с женой? - Это уж дело начальства. Поставят клеймо, голову обреют наголо, а потом - концлагерь, тюрьма или виселица. - Ее до сих пор не трогали, - сказал Бернгард. - Вероятно, еще не знают. - Знают. Моя мать сообщила куда следует. - Значит, и начальство непутевое, расхлябаннее. Люди разложились, значит, им и место в концлагере. Или на виселице. - Ах, оставь ты меня в покое, - вдруг обозлился Бернгард и отвернулся. - В конце концов, может, француз - это все-таки было бы лучше, - заметил плешивый. - Они только наполовину ублюдки - по новейшим исследованиям. - Они - выродившаяся промежуточная раса... - Бас посмотрел на Гребера. Гребер уловил на его крупном лице легкую усмешку.
Какой-то парень с цыплячьей грудью, беспокойно бегавший по комнате на кривых ногах, вдруг остановился. - Мы - раса господ, - заявил он, - а все остальные - ублюдки, это ясно. Но кто же тогда обыкновенные люди? Плешивый помолчал, размышляя.
- Шведы, - сказал он наконец. - Или швейцарцы. - Да нет, дикари, - заявил бас, - конечно, дикари. - Белых дикарей больше не существует, - возразила Мышь. - Разве? - И бас пристально посмотрел на нее.
Я кричу, - возразил Гребер. - Но вы меня не слышите"
Мы, как и он, воображаем, что мы хорошие. И нам, как и ему, хочется немножко тепла, и света, и дружбы.
Еда. Во врем войны все представления людей о счастье всегда всегда связываются с едой.
— Хотела бы я знать, где мое настоящее место!
Всё — дело случая.
...В какой мере я стану соучастником, если я знаю, что не только война проиграна, но мы должны ее проиграть, чтобы было покончено с убийством, рабством, концлагерями, эсэсовцами и штурмовиками, массовым уничтожением и бесчеловечными зверствами - если я это знаю и все-таки через две недели вернусь на фронт и буду опять сражаться за прежнее?
...с чего начинается соучастие? - спросил Гребер. - С какой минуты то, что принято называть геройством, становится убийством? Когда перестаешь верить, что оно оправдано? Или, что оно преследует разумную цель? Где тут граница?
Бог милосерд,- было в ней написано ,-всемогущ, всеведущ, премудр, бесконечно благ и справедлив...
чувствовалась глубина и сила, это было бытие, явное и открытое, без вопросов
Я думал о том, как это чудесно, что человеческие руки, вот эти пальцы могут делать и что-то другое, а не только стрелять и кидать гранаты.
