Читать книгу: «Последние стихотворения. 1914–1918», страница 3

Шрифт:

Не о том

Отвечавшим

Два ответа: лиловый и зеленый,
Два ответа, и они одинаковы,
Быть может – и разны у нас знамена,
Быть может – своя дорога у всякого,
И мы, страдая, идем, идем…
Верю… Но стих-то мой не о том.

Стих мой – о воле и власти.
Разве о боли? Разве о счастье?
И кем измерено, и чем поверено
Страданье каждого на его пути?
Но каждому из нас сокровище вверено,
И велено вверенное – донести.

Зачем же «бездомно скучая» ищем
На «мерзлом болоте» вялых вех,
Гордимся, что слабы, и наги, и нищи?
Ведь «город прекрасный» – один для всех.
И надо, – мы знаем, – навек ли, на миг ли,
Надо, чтоб города мы достигли.

Нищий придет к белым воротам
В рубище рабства, унылый, как прежде…
Что, если спросят его: кто там?
Друг, почему ты не в брачной одежде?

Мой стих не о счастье, и не о боли:
Только о власти, только о воле.

1915

Молодое знамя

Развейся, развейся, летучее знамя!
    По ветру вскрыли, троецветное!
Вставайте, живые, идите за нами!
    Приблизилось время ответное.
Три поля на знамени нашем, три поля:
    Зеленое – Белое – Алое.
Да здравствует молодость, правда и воля!
    Вперед! Нас зовет Небывалое.

1915

Неразнимчато

В нашем Прежде – зыбко-дымчато,
А в Теперь – и мглы, и тьмы.
Но срослись мы неразнимчато, –
Верит Бог! И верим мы.

1915

Черненькому

Н. Г.

Радостно люблю я тварное,
святой любовью, в Боге.
По любви – восходит тварное
наверх, как по светлой дороге.

Темноту, слепоту – любовию
вкруг тварного я разрушу.
Тварному дает любовь моя
бессмертную душу.

Свет

Стоны, Стоны,
Истомные, бездонные,
Долгие, долгие звоны
Похоронные,
Стоны,
Стоны…

   Жалобы,
   Жалобы на Отца…
   Жалость язвящая, жаркая,
   Жажда конца,
   Жалобы, Жалобы…

Узел туже, туже,
Путь все круче, круче,
Все уже, уже, уже,
Угрюмей тучи,
Ужас душу рушит,
Узел душит,
Узел туже, туже…

   Господи, Господи, – нет!
   Вещее сердце верит!
   Боже мой, нет!
   Мы под крылами Твоими.
   Ужас. И стоны. И тьма… А над ним
   Твой немеркнущий Свет!

О Польше

Я стал жесток, быть может…
Черта перейдена.
Что скорбь мою умножит,
Когда она – полна?

В предельности суровой
Нет «жаль» и нет «не жаль».
И оскорбляет слово
Последнюю печаль.

О Бельгии, о Польше,
О всех, кто так скорбит, –
Не говорите больше!
Имейте этот стыд!

1915

Ему

З. Р.

Радостные, белые, белые цветы…
Сердце наше. Господи, сердце знаешь Ты.

В сердце наше бедное, в сердце загляни…
Близких наших, Господи, близких сохрани!

1915

Он

Он принял скорбь земной дороги,
Он первый, Он один,
Склонясь, умыл усталым ноги
Слуга – и Господин.

Он с нами плакал, – Повелитель
И суши, и морей.
Он царь, и брат нам, и Учитель,
И Он – еврей.

1915

Второе Рождество

Белый праздник, – рождается предвечное Слово,
белый праздник идет, и снова –
вместо елочной, восковой свечи,
бродят белые прожекторов лучи,
мерцают сизые стальные мечи,
вместо елочной, восковой свечи.
Вместо ангельского обещанья,
пропеллера вражьего жужжанья,
подземное страданье ожиданья,
вместо ангельского обещанья.

  Но вихрям, огню и мечу
  покориться навсегда не могу,
  я храню восковую свечу,
  я снова ее зажгу
  и буду молиться снова:
  родись, предвечное Слово!
  затепли тишину земную,
  обними землю родную…

1915