Читать книгу: «Охота на охотника», страница 3

Женщину обнаружил дворник, пожилой узбек, заглянувший в подвал заброшенного дома на окраине, с целью справить нужду. К тому моменту она пролежала там уже несколько дней, и вполне возможно лежала бы и дальше. Орудие убийства было обнаружено непосредственно в теле. Это была острая заточка, сделанная из большого треугольного напильника, заточенного на конце и загнанного в сердце по самую рукоятку, так, что острие его показалось с другой стороны.

И у этого трупа имелся небольшой отличительный знак, который загнал в суеверный ступор всех, кому довелось лицезреть труп. Была грубо выломана и отсутствовала нижняя челюсть. Черный, подверженный разложению язык болтался на шее чудовищным аксессуаром. Перед руководителем оперативного штаба Нимбергом встала непростая задача. Объявить, что все три случая – совпадение, или объединить их в одно дело.

Собственно, это и решалось сейчас за столом, на даче семейства Лариных, в пригороде Тосно. Результаты экспертизы Петр Григорьевич узнал по телефону, уже по дороге сюда. Процентов на восемьдесят, по заключению экспертов, можно было утверждать, что все три страницы из одной книги.

Попытки решить что бы то ни было на месте прекратились, когда закончилась первая бутылка. Дальше пошли воспоминания молодости, байки, рассуждения и сравнения опыта.

– Я не могу понять, что за человек способен одновременно убить молодую девчонку, старую бомжиху и накачанного амбала, – взгляд Нимберга был устремлен в одну точку. – В голове не укладываться.

Все промолчали. Даже Земцову было понятно, что убийца необычный. Он неплохо знал принципы работы правоохранительных органов. В основном все преступления раскрываются, когда определен мотив. Сыщики, в первую очередь ищут его. Мотив – это залог раскрытия. Конечно, немалую долю превозносят тайные сотрудники, они же стукачи, но их к делу не пришьешь и на допрос не вызовешь. Мотив в преступлении – основополагающий фактор.

Тем и сложны поиски серийного убийцы, особенно маньяка. Мотив ему не нужен. У его он свой, не подвластный человеческой логике. И если он никак не пересекается с криминалом в обычной жизни, а такое зачастую встречается, то оперативники остаются практически слепы и глухи. Все присутствующие это понимали. Молчание нарушил Алексей Николаевич Ларин.

– Петя, я все понимаю. Тайна следствия и все такое, но…

– Знаю, что ты хочешь спросить, Леша. Как ловить его будем? А вот на это ничего тебе не могу ответить. Потому что не знаю. Понимаешь, поимка маньяка – это лотерея. У него любой билет выигрышный, а у тебя один шанс из миллиона. И сколько он людей положит, пока ты его вытянешь? У нас не рассчитана система на поимку таких преступников. Знаешь, сколько их уже было? И до сих пор не придумали, как ловить. Вон, американцы в семидесятые годы создали целый отдел в ФБР, изучали их, допрашивали уже пойманных, деньги и время на это вбухали. И что? Как орешки щелкают, их ловят. Начальник отдела этот, даже книгу написал, не помню название…

– «Охотники за умами», – рискнул вставить свои две копейки Земцов.

– Во, точно! – ткнул в него пальцем Нимберг. – А мы? Поймали, сразу к стенке. Зачем изучать? У нас же нет преступности. Социализм! Развитой! – Он сокрушенно покачал головой. – Столько дураков у власти сидело, такую страну умудрились развалить. Ее ведь за семьдесят лет отстроили с нуля практически, в страшнейшей войне человечества она победила, и снова расцвела после этого. А вот с внутренними врагами бороться не научилась. Идеалисты сидели у власти. Вон, Никита наш, Сергеевич, даже сроки установил, когда милиция последнего жулика поймает. И что? Кончились у нас жулики? Что уж про маньяков говорить. Не может в стране развитого социализма быть таких персонажей! А Хрущев сам контролировал милицию, когда Ионесяна ловили. Неужто ничего не дрогнуло в голове?

Петр Григорьевич замолчал, словно готовясь к исповеди. Никто не перебивал его и на кухне воцарилась звенящая тишина. Даже Марина, перестала возиться у раковины, повернулась и переводила взгляд с одного хмурого мужчины на другого.

– Знаете, как мы Чикатило ловили? – наконец проронил Нимберг. – Никак! Сети расставили и ждали. Двенадцать лет ждали. Он больше полусотни человек выпотрошил, это только доказанных. Детей, женщин. А мы ждали. Предпринимали, конечно, какие-то действия, психиатров приглашали, экспертов. Костоев, вон, даже в тюрьму к Анатолию Сливко на консультацию ездил, как к Ганнибалу Лектору в «Молчании ягнят». Что толку? Тот только руками развел, не поймаете, сказал. А попался Романыч к нам ведь в восемьдесят четвертом, три месяца просидел, а не смогли привязать его. Что там было, ошибка эксперта или у него что с группой крови было, уже и разберешь. Выпустили чудище на свободу. И дальше ждали. А он опять резать пошел. Да больше скажу, его в 78-м могли взять после первого убийства. Там и искать-то почти не надо было, все на виду. Нашли козла отпущения, расстреляли и успокоились. А через три года началось…

Не было еще операции, масштабнее «Лесополосы». Да и будет ли? Нужно было задуматься, ведь вся наша система показала свою несостоятельность на этом деле. Сколько людей посадили, одного расстреляли ни за что, – полковник вытер тыльной стороной ладони выступившие слезы. – Сколько зверей за то время расплодилось, – выставил перед собой обе руки и начал перечислять фамилии, для наглядности загибая пальцы.

Остальные молча смотрели на него. Эти фамилии знала наизусть вся страна. На восьмом загнутом пальце резкий звон посуды оборвал Нимберга на полуслове. Все взгляды устремились на побелевшего Максима. Тот смущенно откашлялся и поднял выпавшую из дрогнувшей руки рюмку.

– Макс, ты чего? – обеспокоенная Марина подошла и села рядом с ним.

Земцов убрал руки под стол, чтобы никто не видел подрагивающих пальцев и медленно обвел взглядом всех собравшихся…

Конец лета 1990-го года. Десятилетний Максим, скучая, прохаживался по перрону маленькой железнодорожной станции Перхушково. Уставший от длинной прогулки, отец присел на лавке у ограждения. Они выехали вместе на электричке, рано утром, чтобы побродить по лесу, поискать грибы, может быть искупаться. Максим, редко выбирающийся на природу, таскал отца по лесу весь день, и под вечер, Николай Тимофеевич, и так не выспавшийся из-за ночных кошмаров, уже не чувствовал под собой ног. Но, он был доволен – сын просто светился от радости. В это нелегкое для семьи, да и для всей страны время, такие минуты спокойствия и безмятежности были большой редкостью.

Направление прогулки они выбрали спонтанно. Сели в первый же автобус, который и довез их до Белорусского вокзала. Дальше на электричке они ехали до тех пор, пока у Земцова-младшего не кончилось терпение. Выйдя, они углубились в лес и бродили там до сумерек. Заблудиться не боялись – район густонаселенный, куда-нибудь да вышли бы. В лесу часто попадались старушки, бродящие с ведрами и корзинками.

До электрички было еще минут сорок, и Максим отпросился у отца прогуляться до ближайших коммерческих ларьков. Тот нехотя разрешил, велев ни с кем не разговаривать и сразу идти обратно.

Спустившись с платформы, мальчик развязным шагом направился вдоль дороги в сторону светящихся вдалеке витрин. На ходу он достал из кармана перочинный нож средних размеров, раскрыл его и принялся подбрасывать, стараясь, поймать за лезвие. Такой прием он видел в кино и загорелся желанием научиться так же.

Однако, вредная тяжелая железка не хотела слушаться, норовя выскользнуть из рук или рубануть остро отточенным клинком по пальцам. Один раз чуть не порезавшись, Максим с досады плюнул и уже собрался убрать нож, когда услышал:

– Осторожнее играться надо с ножом. Не порезался? Хорошая у тебя игрушка. Дай посмотреть.

Земцов обернулся. К нему подходил высокий, темноволосый мужчина, одетый в ветровку цвета хаки и черные штаны. В нос ударил резкий запах пота. В свете фонаря Максим хорошо разглядел мужчину. Спокойное выражение лица, уверенная походка. Мальчик не заметил, откуда он появился, словно материализовался в воздухе. С другой стороны дороги, на обочине, стоял неприметный «Жигуленок»-тройка бежевого цвета. Может быть, он сидел в нем?

Мужчина без интереса повертел в руках ножичек и, возвращая его, спросил:

– А чего ты тут с таким тесаком гуляешь, ограбить кого-то хочешь? – он указал взглядом на ларьки.

Земцову стало смешно. Он представил, как десятилетний шкет, как его называли взрослые, с трудом доставая до окошка, грабит ларек. В силу возраста, он не видел, как горят глаза у этого болтливого дядьки.

– Слушай, – тот перешел на заговорщицкий полушепот, – я знаю одно место, где и правда, можно разжиться. Курево там, спирт. Только мне помощь нужна будет. Ты, вроде, парень смышленый, справишься.

Максима, словно, что-то кольнуло внутри. Спустя годы, он, размышляя об этом, пришел к выводу, что это был инстинкт самосохранения, который со временем и опытом, превратился в чуйку. Вряд ли бы какой-то мальчишка его характера, отказался бы от такого приключения. Вот только, Максим сразу подумал, что этот странный дядька неспроста позвал именно его.

– Давай, это быстро, смотри, я на колесах, – мужик, дружески улыбаясь, указал на «Жигули» – ты вообще один тут?

Земцов молча смотрел на него во все глаза. Чувство безотчётного страха, вынырнувшее непонятно откуда, все усиливалось. На дороге, как назло никого не было, ни людей, ни машин.

– Чего застыл-то? Пойдем, – мужчина, развернувшись, сделал два шага к своей машине и оглянулся, – или не хочешь?

– Мне домой надо. Меня родители ждут, – пискнул Максим, пятясь от него. Он вдруг, всем своим детским сознанием ощутил, что к этому человеку опасно поворачиваться спиной.

Человек не шел следом. Он стоял на месте и молчал, буравя мальчика глазами. Дружеской улыбки уже не было, на Максима смотрела холодная черная бездна. Это лицо врезалось в память десятилетнего ребенка на всю оставшуюся жизнь, как и сама встреча, каждое слово разговора. Не раз еще это воспоминание придет к Земцову в ночном кошмаре, пропитает холодным потом подушку, заставит вскрикнуть.

Пройдя спиной вперед метров тридцать, Земцов развернулся и бросился бежать к лестнице на платформу. Добежав, он рывком взлетел наверх, после чего, позволил себе обернуться.

Мужчины уже не было, машины тоже, лишь вдалеке мелькнули красным светом габариты, словно передавая прощальный привет.

Все оставшееся время до электрички Земцов не отошел от отца, в самом поезде он сидел, словно в воду опущенный, глядя в одну точку. Николай Тимофеевич заметил, как изменилось поведение сына, но списал это на усталость.

Мама, весь день прохозяйничав на кухне, встретила их накрытым столом. С ожиданием восторженного рассказа она посмотрела на сына. И изумилась, насколько тих и бледен он был. Под ее взглядом стушевался даже отец. Максиму ничего не оставалось, кроме как, рассказать об этом случае. Он старался говорить ровно и спокойно, но, видимо, не получилось. Глядя, как бледнея и хватаясь за сердце, рухнула на табуретку мать, как, посерев лицом, бросился к телефону отец, мальчик понял, что произошло нечто совсем не обычное и не хорошее.

Он так и не понял, что случилось с матерью, куда звонил отец на протяжении двух часов. Его насильно уложили спать, но Максим долго вслушивался в голоса за плотно закрытой дверью, силясь разобрать хоть слово.

Много позже Максим узнал, что звонил Николай Тимофеевич в милицию, долго пытался узнать номер прокуратуры города Одинцово. В конечном счете дозвонившись куда-то, он передал рассказ сына оперативнику, поднявшему трубку. Честный, до мозга костей, верный солдат государства, он собирался сам выехать в ночь на поиски, но прислушался к голосу разума и жены, остался дома.

Спустя день, в квартиру заявился вежливый оперативник в штатском, с целью допросить мальчика. Земцов без утайки, хоть и с удивлением, рассказал о человеке, предложившем совершить воровство, припомнил внешность, машину, хоть и не запомнил номер. Его изумило, что милиция отреагировала даже на неудачную попытку сговора о мелкой краже. Оперативник внимательно записал все в протокол, после чего удалился. На этом все и завершилось. Возможно, этот протокол хранится в огромном многотомном деле, оставившем след в мировой криминалистике. А возможно он был банально утерян в лихорадке государственных органов рушащейся некогда великой империи. А возможно, он был принят за глупую шутку и выброшен в корзину из-за нежелания тратить время на ерунду. Время, которого было впустую потрачено до безобразия много, на выходе дав преступнику лишь его кличку, которая, впрочем, стала страшилкой у маленьких москвичей, да и у больших – тоже. Максим так и не узнал в тот раз, кто же был этот человек, просто предложивший украсть сигарет и спирта, и почему его за это так усердно разыскивает милиция.

Он узнал это гораздо позже, через пять с лишним, лет, из «Криминальной России», сериала, ставшего главным ужастиком на всем постсоветском пространстве. Музыка его заставки, написанная виртуозом Назаруком, до сих пор наводит на людей ностальгический ужас. Земцов, увлекавшийся детективами, в то время не пропускал ни одного выпуска.

Лицо, мелькнувшее на экране в одной из серий, показалось ему удивительно знакомым. Хорошая тренированная память, покопавшись в своем архиве, услужливо подала требуемую информацию. Максим запомнил свои чувства в тот момент на всю жизнь. Уже порядком забытая загадка детства разрешилась, словно обухом по голове рубанула. По позвоночнику прокатилась волна ледяного ужаса, руки и ноги ослабли и онемели от мысли, чем могла закончиться та встреча на маленькой подмосковной станции далеким прохладным летним вечером 90-го года.

Мужчину звали Сергей Головкин. По оперативным сводкам он проходил как «Удав», народная молва прозвала «Фишер». Тот самый! Фишер, которым родители пугали непослушных детей, которым дети пугали друг друга, сидя у костра. Живая легенда и ужас ночных кошмаров, он наводил страх на жителей Москвы и Подмосковья в течение шести лет.

Его поймали в девяносто втором, двенадцатилетний Максим об этом ничего не знал. Прошло два года после памятной встречи, ребенок просто выкинул из головы непонятный эпизод и жил дальше. Он не догадывался, чем все могло для него закончиться.

Догадался только сидя перед телевизором, спустя еще три года, вглядываясь и вслушиваясь в признания маньяка. Головкин признался в одиннадцати убийствах, все его жертвы – мальчики школьного возраста, от десяти до пятнадцати лет. Сколько жертв было на самом деле, не смог сказать никто.

Всех материалов дела за серию, меньше чем в полчаса длительностью, разумеется, не могли показать, но и имевшихся хватило. Когда с работы пришла уставшая мама, она увидела сына сидящим без движения перед черным экраном.

– Мам, а я … – только и смог проговорить он.

Мама все поняла, сердце не обмануло. Рывком притянув к себе ребенка, она разрыдалась. Такими их и застал пришедший со службы Николай Тимофеевич. В тот вечер он постарел лет на десять. Осознание того, что Максим, отпросившись погулять на десять минут, мог исчезнуть навсегда, причем тогда, когда отец был рядом, надломило его сильнее, чем все военные раны, вместе взятые. Его никто не обвинял, но сам себя он простить так и не смог. Этот случай сплотил семью сильнее чем любое другое событие. Всегда ведь бывает, только с потерей люди начинают ценить. Николаю и Надежде повезло. Как не повезло многим другим.

Зверь больше не вышел из клетки. Его расстреляли, спустя год, в девяносто шестом. Он стал последним преступником, казненным в России, после чего в силу вступил мораторий.

Через года, уже став криминальным журналистом, Земцов снова вернулся на эту платформу. Он не узнал места, не смог найти тот фонарь, под которым они стояли. Все было иначе. Был и на конном заводе, где работал Головкин, у места, где когда-то стоял его гараж, в подвале которого приняли страшную смерть восемь маленьких детей. Восемь! Помимо троих, убитых в лесах. Это не может уложиться в голове!

Всю свою жизнь Максим запрещал себе думать, что мог стать девятым. Ко времени их встречи, кровавый зоотехник уже оборудовал свою пыточную в подвале гаража и переместил свои «развлечения» из леса в сырой и холодный каземат.

Как объяснял сам Головкин, он выбирал жертв среди детей, которых считал хулиганами, проверял это просто – предлагал совершить мелкое преступление. К отказавшимся детям он терял интерес, согласившихся же ждало нечто страшное. А какой подросток откажется от приключения?

В отделении полиции, куда Земцов пришел ни на что, не надеясь, действительно уже не было людей, работавших по делу «Удава». Уголовное дело из девяноста шести томов, он разумеется запрашивать не стал.

В памяти сохранилось и имя следователя – Евгения Бакина, работавшего с маньяком на «выводках». Один из истинных героев этой истории и профессионалов своего дела, как и многих ему подобных. Он смог говорить спокойно и твердо со зверем в человечьем обличье, хотя для этого нужна огромная сила – задавить в себе отвращение и ненависть к детоубийце. Это и есть профессионализм.

Земцов написал большую статью, пытаясь таким образом откупиться от воспоминаний или страха. Но, разумеется, не получилось. Тень высокого человека со спокойным лицом и дружеской улыбкой, осталась с ним. Она могла отдалиться или стать невидимой, но не могла оставить его совсем. Максим соприкоснулся с этим миром – миром безумия, страха, жестокости и всепоглощающего ужаса, не за себя, так за близких. Он знал, что этот мир уже не отпустит его, нет возможности вырваться из его цепких и липких лап. Но он так же знал, что, с одной стороны разрушая, а с другой, этот мир дает возможность подняться над страхом, противостоять ему. И если не победить, то хотя бы уровнять шансы. Насколько, у него это получится, Максим тогда не знал, как не знал и сейчас.

Закончив говорить и вынырнув из воспоминаний, Максим вдруг резко ощутил сильную боль в руке. Оказывается, Марина неосознанно вцепилась ему в плечо с такой силой, что он не смог бы и разжать пальцы. Ее глаза напоминали два аквариума, полные воды, но жена мужественно боролась со слезами, не желая по-бабьи разреветься прямо за столом. Земцов высвободил руку, приобнял Марину, она уткнулась ему лицом в шею и всхлипнула.

Сидящие напротив менты были, как один, мрачнее тучи. Молчание, как ни странно, не было тягостным. Рассказ Максима в каждом пробудил какие-то свои эмоции и мысли. Их нужно было обдумать не спеша.

– Да, дела-а! – шумно втянув воздух, протянул Нимберг. – Эка как бывает-то!

Он твердой рукой разлил водку по рюмкам, даже Марина протянула свою, после чего встал. Все последовали его примеру.

– Эту я хочу выпить за то, – начал Петр Григорьевич абсолютно трезвым голосом, – чтобы ни одна мерзкая гадина, ни один выродок рода человеческого, больше не смог подобраться ни к вам, – он взглянул на Максима с Мариной, – ни вообще, к твоей семье, Алексей Николаевич, – взгляд на товарища, – и к тебе тоже, Кира! – пихнув в бок Андрея, он поднял рюмку.

Все чокнулись, выпили. Рассаживаясь, услышали, как затрезвонил телефон Нимберга. Взглянув на экран, тот извинился и вышел из-за стола. Его не было минут пять. Вернувшись, Петр Григорьевич обвел всех осоловевшим взглядом, остановил его на Кириллове.

– Случилось что-то, товарищ полковник? – тот заерзал на стуле.

– Андрей, собирайся, нам пора. Машина уже подъехала. Жду на улице, – Нимберг кивнул оставшимся и быстро вышел. Ларин поднялся и направился следом. В окошко было видно, как мерцают в темноте две зажженные сигареты. Полковники переговаривались на полутонах, поминутно оглядываясь по сторонам.

Кириллов тоже поднялся, попрощался со всеми, пока не видит начальство махнул на посошок, обещал Земцову позвонить сразу, как появится время и, накидывая куртку, пошел за Нимбергом к машине.

К стоящему на крыльце Максиму подошел Ларин, прикуривая уже вторую.

– Чего их так выдернули? Случилось что? – спросил Земцов.

– Случилось… – Ларин хотел промолчать, но, словно мысленно махнул рукой и продолжил, – из семи регионов разом ответы на запрос пришли.

– Какие ответы?

– О похожих делах. С общей составляющей. Вырванная страница… Тридцать восемь дел. И это только начало…

Глава 5

Приятный полумрак, легкая ненавязчивая музыка, изысканная еда, первосортная выпивка, и красивая женщина напротив. Любой мужчина хотел бы сейчас поменяться с ним местами. Кидзиро бросил взгляд на часы.

Зал дорогого ресторана был многолюден, что неудивительно для вечера пятницы. Солидные дяденьки и тетеньки восседали за столами, поглощали пищу и алкоголь, переговаривались, иногда смеялись и были все на одно лицо.

Его спутница, Аркадия Левенсон была здесь как рыба в воде. Он терпеливо ждал, пока она со всеми поздоровалась, раскивалась и разулыбалась. В эти моменты ее лицо, с уже явственно видными морщинами, с которыми не справлялся дорогой крем, превращалось в маску, сливаясь с общей массой посетителей. Так хамелеон, подстраиваясь под окружающую среду меняет цвет. В ресторан они попали тоже по ее записи, в списке метрдотеля значилось «Левенсон +1». Кидзиро настоял на том, чтобы она выбирала ресторан, в целях конспирации, разумеется.

Он представился ей, как Юрий, помощник заместителя олигарха Ланского, пообещав поделиться историей убийства его дочери. Все держалось в строжайшей тайне, по крайней мере, он об этом просил. Хотя знал, что такая персона, как Аркадия Левенсон – не самый подходящий для этого кандидат. Многочисленные скандалы были частью ее профессии, или даже нескольких. Но на то были свои причины.

В миру она, Ария Левкова, тридцати девяти лет от роду, работала на телевидении редактором новостной хроники и была почти всегда на виду у публики. Не чуралась появлений во второсортных попсовых передачах, политических и общественных мероприятиях, как-то засветилась в реалити-шоу с баснословным рейтингом, словом, строила из себя настоящую светскую львицу. В газетах и Интернете часто появлялись ее высказывания, впрочем, не отличавшиеся глубокими познаниями или работой мысли. Она вела передачу на местном канале, приглашая известных людей города. Задавала вопросы, слушала с умным видом ответы. Сама же, всеми правдами и неправдами, всю свою карьеру старалась быть интеллектуальным критиком. С переменным успехом. Одна из первых обзавелась своим психотренингом и в деньгах, надо понимать, не нуждалась. Однако, оставалась завидной невестой вот уже ближайшие лет десять, катаясь с многочисленными бойфрендами в Монако, на Сейшелы, светя постепенно увядающим лицом и тратя на показ неприличные суммы. Даже сейчас, сидя напротив Кидзиро, была в образе, томно и снисходительно поглядывая на него, роняя изредка колкие замечания. Снисходительно разрешив перейти на «ты», она тем не менее не выходила из образа женщины у ног которой весь мир.

Кидзиро же сыпал неловкими показными комплементами, рассказывал что-то не сильно интересное, просто чтобы тянуть время, и внимательно ее разглядывал. Его взгляд она расценивала, как похотливый, вероятно, с легкой улыбкой решая, обломится кавалеру что-нибудь или можно повременить с этим. Ей было невдомек, что потирание рук, покашливание, разглядывание, вызвано далеко не смущением перед ней, и не желанием овладеть.

– Юрий, может быть мы уже перейдем к сути дела? – вопрос был ожидаем, и означал, что спектакль из двух актов начался. Это была странная игра, начавшаяся два дня назад по телефону, где обе стороны словно бы сгорая от страсти, договаривались о важной, судьбоносной для них встрече.

– Ну что ж, раз настаиваешь, – он отпил из бокала и начал, – речь идет о неких документах, проливающих свет на убийство Натальи Ланской. Все не так прозаично, как может показаться на первый взгляд. В силу некоторых политических и общественных моментов, было принято решение опубликовать их именно на вашем… твоем канале. И твоя кандидатура, Ария, была выбрана неслучайно, – Левенсон поморщилась, она терпеть не могла свое настоящее имя.

– Можешь хотя бы вкратце рассказать, что это за документы?

– К сожалению, нет. Я не владею всей информацией, да и не уполномочен распространяться о ней. Я всего лишь прислан сделать предложение и сопроводить в определенное место, где и произойдет основной разговор. По его итогам и будет решено подходит ли твоя кандидатура.

– Ты сказал много, но не сказал ничего. Юра, – она резко вскинулась, – тебе не надо со мной играть, я уже не девочка…

– Я и не собираюсь, – развел как можно искреннее руками Кидзиро, – говорю лишь то, что велено.

– Ладно, допустим. Кто эти люди? Что это за место, куда мы поедем?

– Это пока все, что я могу тебе рассказать, все остальное сможешь узнать только после согласия на переговоры.

Он видел, что она клюнула, дело оставалось за малым. Демонстративно взглянул на часы и достал телефон.

– Я вынужден звонить сейчас и передать ответ. Прости мне мою хитрость, что не оставил времени подумать. Конечно, ты вправе отказаться, у нас есть еще варианты, кому можно предоставить информацию.

Последняя фраза, как он и ожидал, подстегнула Аркадию Левенсон, словно бичом. Она даже подпрыгнула на стуле, желая выхватить у него телефон, но вовремя опомнилась.

– А ты, Юрий, заядлый интриган! Ладно, я согласна, давай расплачиваться и поехали в ваше секретное место.

Кидзиро подозвал официанта и попросил счет. Краем глаза он наблюдал, как Аркадия допивает вино из своего бокала.

– Юрий, у тебя пятно на рубашке! – провозгласила Аркадия на весь зал, вставая из-за стола. – Экий ты … свин! – пьяно покачиваясь, женщина направилась к выходу. Она не видела, как Кидзиро осматривает сначала белоснежную, без единого пятнышка, рубашку, а затем переводит взгляд на ладони, на которых остались кровоточащие следы от ногтей, после того как он разжал кулаки.

– Хрк!

Кидзиро вздрогнул. Твою мать, он опять забыл о нем! А меж тем его спутник все еще стоял на входе в зал, покачиваясь на тонких кривых розовых ножках. Мелкие глазки-бусинки насмешливо буравили Кидзиро, не оставляя его ни на секунду. Невозможно было разглядеть под пятачком, улыбается он или нет, он никогда не видел рта.

– Не хрюкай! – процедил Кидзиро чуть слышно, проходя мимо него. Метрдотель, стоящий чуть поодаль все же услышал эти слова и удивленно посмотрел вслед человеку, так странно и аляповато одетому. Но, он одернул себя, его привела сама Левенсон, и раз ее не смущает вид спутника, значит это не его холуйское дело.

На улице, придерживая Левенсон за руку, Кидзиро неспешно повернул в сторону стоянки, где посреди роскошных тачек посетителей ресторана, стоял, ничем себя не выделяя, его «Гелендваген».

– Я такая пьяная! – глупо хихикала светская львица, – Мужчина, куда вы меня ведете?

Кидзиро промолчал. Он улыбнулся швейцару, получил кивок солидарности и аккуратно, но твердо продолжал вести Аркадию к машине.

Остановившись перед открытой дверцей, Левенсон развернулась к нему лицом и неожиданно заявила:

– И все-таки, где это место? Хватит ненужных тайн! Либо говори, либо я иду ловить такси!

– Что ж, сюрприза не будет, для встречи заказан люкс в «Астории». Отсюда ехать минут десять. Теперь ты довольна?

– М-м-м, «Астория», – протянула Аркадия, – это там, где убили Есенина?

– Именно, прошу, – сделал приглашающий жест в машину Кидзиро.

Хихикнув, Левенсон забралась в машину и спустя минуту они выехали со стоянки. Теперь Кидзиро, наконец, смог перевести дух. Записей с камер наблюдения он не опасался, пусть менты потом ищут высокого широкоплечего блондина в дымчатых старомодных очках и шляпе. Свидетели тоже навряд ли запомнили хоть что-то в его внешности, кроме цветастого, не в тему костюму, галстука. Кидзиро умел раскрасить себя под кого угодно. Обладая заурядной физиономией, он мог превратиться и в серого неказистого мужичка, и в истинного арийца, и в неформала-наркомана, было бы желание.

– Странный выбор для помощника олигарха, – Аркадия провела рукой по приборной доске. – Или он тебе не так уж много платит?

– Это машина отца, – буркнул Кидзиро, в очередной раз бросив взгляд на часы и вслушиваясь в посвистывание под капотом.

– А ты? Безлошадный? Эх, мужчины… А все туда же.

Он промолчал, заметив, как Левенсон зябко поежилась и протянула ладони к работающей печке. Удовлетворенно кивнул, все шло по плану. Спустя еще пару минут, не доезжая пары кварталов до Малой Морской улицы, он развернулся и поехал в обратном направлении.

– Ты чего, Юра? Забыл что-то? – подала голос со своего места Ария. Она выглядела осунувшейся и сонной, но глаза при этом пылали удивлением.

– Планы поменялись, – бросил Кидзиро. Убрав одну руку с руля, он снял очки, стянул с головы белесый парик, швырнул их на заднее сидение. Оттуда сразу же донеслось раздраженное хрюканье. Остановки машины и работников ДПС он не боялся.

– Какие планы? Юра что ты делаешь…

– Заткни… тесь!

Это словно бы проговорил десятилетний мальчик. Голос треснул, рассыпался ворохом сломанных колокольчиков, которым не суждено вновь зазвонить. Запал вышел, словно закончилась заводка у механической игрушки. За рулем сидел некто… другой. Маска медленно сползала с лица. Робкая заискивающая улыбка тронула губы.

– Повелись… Вы все ведетесь. Привыкли к … к уверенности. А мозгов совсем не осталось…

– Что-о!? Что ты несешь? Что тебе надо? Кто ты? Куда мы… – ее голос слабел, вялыми движениями она пыталась плотнее закутаться в свою дубленку, не понимая, что не может.

– Знаете почему вас морозит? – улыбка стала шире, буквально исказила лицо Кидзиро на секунду. – Ни за что не догадаетесь. Это специальный состав, на основе паралитика. Двигаться не сможете, зато чувствовать будешь…те все. А едем мы в одно укромное место, где узнаем друг друга получше. А потом вам нужно будет передать послание. Вы же журналистка, вы же несете новости миру. Теперь передадите мою новость, самую главную…

Ария ничего не отвечала, откинув голову на подголовник сидения, она сверлила его взглядом. Он бросил на нее один взгляд, второй, потом весело засмеялся.

– Знаете, вы – мерзкая, поганая, лживая, двуличная сука! – колокольчики гремели, звук голоса был самой настоящей какофонией, словно это было неестественно для него – пользоваться голосом. – Что вы сделали хорошего за всю свою жизнь? Вы кого-нибудь сделали счастливым? Не слышу… Нет? Вы только разбиваете судьбы, идете по головам, все средства для вас хороши. И чего вы добилась? А? Что у вас есть к сорока годам? Стоило только пальцем поманить, побежала как собачонка на встречу непонятно с кем, за свежую новость готова даже ноги раздвинуть. Этого всю жизнь добивались? Поздравляю! Кто заплачет, когда вас не станет? Недоделанный рэпер? Или вы уже разбежались? Извини…те пожалуйста, я не слежу. А может кто-то из бесконечных пахарей, сколько их у те…вас было? Думала – лучше всех, а я говно? Лыбишься мне из телека, какую-то хрень мелешь, а в душе презираешь. Не человек я для тебя, холуй, унтерменш, низшая раса, сброд, помои, – каждое слово он вколачивал словно гвоздь в крышку гроба. – Ха-ха-ха! Ты еще не поняла? Меня нет! Нет! Нету меня… Поняла? Ха-ха-ха! Скоро поймешь. Поймешь, что…