Читать книгу: «Дневник Лисы. Мой 2008-й», страница 6

27.11.Четверг

Я устала. Изнутри, душой, сердцем. Устала делать вид, что ничего не происходит, притворяться, что со мной все в порядке. Я НЕ В ПОРЯДКЕ!!! Я измотана, но всем наплевать.

Пашка лежит в больнице, едва ли не с диагнозом «порезался при бритье» Ага! От запястья до локтя. Его папаша чокнутый, я в этом и раньше не сомневалась, теперь же никто меня в том не переубедит. Он не сообщил его матери, чтобы не отвлекать от важных дел. Это ведь так, мелочь! Он приезжал в больницу, Вадим говорит, пока Пашка был без сознания, на коленях у бога прощения просил, а когда Пашка в себя пришел не зашел ни разу в палату. Впрочем, сомневаюсь, чтобы Пашка хотел его видеть. Он никого видеть не хочет, ни врачей, ни нанятого за бешеные деньги психотерапевта, общается со всеми через мою маму, которой вечно все больше всех надо. Меня к нему не пускают, хотя вроде бы он обо мне спрашивал, телефона у него нет, ни позвонить, ни sms отправить нельзя.

По славной традиции в школе ничего не знают, Пашка в аварию попал и сломал обе руки. Я не могу поговорить даже со Светкой. С мамой я тоже говорить не могу, она твердит как попугай: «Выкинь все из головы, Пашка напился и совершил необдуманный поступок. Это вышло случайно и никто не виноват». Я знаю кто виноват – его отец, что он сделал такого – это вопрос по существу, я не знаю на него ответа

В школе все как обычно. Весь класс говорит о прошедшем дне рождении, как все было здорово и дорого. Я уже не могу слышать о деньгах. Все продается, все покупается, у кого есть деньги, тот рулит. ЗАДОЛБАЛО!!! Деньги деньгами, без них никуда, но они не согреют, не утешат, не скажут: «не бойся, все пройдет». Они не живые.

Моя голова забита мыслями. Классуха твердит, что наша единственная обязанность – думать о школе. Какая школа? Что это?

Федорова возомнила, что мы с Пашкой поругались из-за нее, а поскольку руки он «сломал» сразу после праздника, значит, с расстройства, что у него с ней ничего не склеилось. Оказывается, она его «бортонула». Я не сдержалась и сказала ей, что она дешевая потаскушка и что Пашка ее уступил приятелю. Все, Федорова – мой злейший враг. Зато я окончательно помирилась с Ленкой и Машкой. Только мы почти не общаемся, не о чем. Школа, Самсонов, Интернет, «кто что сказал» – совсем не те темы, которые меня в данный момент интересуют.

Мама считает меня наивным ребенком, Вадиму не до меня, он, кстати, сегодня опять улетел в командировку.

Я каждый день встаю в 7 утра, во сколько бы накануне не легла, умываюсь, крашусь, трачу кучу времени на выбор одежды, прихожу из школы и заваливаюсь спать вплоть до прихода мамы. Сегодня ходила на английский, там тоже тоска, мне очень нужно было увидеть Лешку иначе бы я не пошла (есть одна идея). Я не понимаю, зачем мне одеваться, ходить в школу. Я знаю одно, если я с утра не накрашусь и не оденусь, то никуда не пойду, раскисну и как следствие – доведу маму до ручки. Ей трудно, но мне тоже не сладко.

Я хочу к Пашке.

28.11. Пятница

После школы я поехала в больницу. Чихать я хотела на запреты неодаренных умом и сообразительностью людей. Мое присутствие способно спровоцировать стресс. Черта с два! Он был рад меня видеть. Отдельная история, как я пробивалась к нему в палату. Джеймс Бонд отдыхает. Сначала я позвонила, назвалась службой доставки кондитерских изделий, узнала в регистратуре № палаты, Лешка одолжил мне белый халат, один его преподаватель по физиологии как-то связан с этой больницей, толи диссертацию пишет, толи подрабатывает там, точно не знаю. Я прикинулась студенткой, которую послали найти этого Романа Анатольевича и отдать ему нечто конфиденциальное. Таких ухищрений не потребовалось, препятствий я на своем пути не встретила. Больница частная, посетители ходят, когда хотят, главное, чтобы пациенты возражений не высказывали.

Пашка выглядит даже хуже, чем я ожидала: бледный, глаза ввалились, щеки ввалились, руки по локоть забинтованы. В палате он лежит один. Я разбудила его своим приходом, думала тихо посижу рядом, но, выгружая шоколадки и вафли, перевернула бутылку с минералкой. Он проснулся и вместо приветствий мы минут десять молча целовались.

Отлегло. Это мой Пашка, живой, теплый, рядом. Так легче верить, что все в порядке и все плохое рано или поздно пройдет.

– Скажешь, что я дурак? – усмехнулся, в конце концов, Паша, поднимаясь на подушках.

– Сам знаешь, не хочу об этом, скажи лучше, когда тебя выпишут? – фыркнула я в ответ, устраиваясь удобнее на краешке его постели.

Изголовье кровати приподнимается, при желании можно подлокотники поднять и сидеть, как в кресле, я таких еще не видела.

– Уже могли выписать, чего-то тянут, буду лежать, пока швы не снимут, неделю еще то есть. Расскажи чего-нибудь…

Я смотрела на него, чувствуя, что-то сломалось. Он говорил бодрым, веселым голосом, улыбался, а глаза оставались грустными. Он не раскаивается в содеянном, он жалеет, что ему помешали, хоть вслух об этом не скажет и повторять попытку не станет. У меня ощущение, что он забил. На проблемы, на себя, на жизнь… Хорошо бы я ошибалась.

– Прости, что говорю об этом, но ты мне очень-очень-очень дорог. Не бросай меня одну, обещай, что не бросишь.

– Обещаю, – он сжал в руке мою ладонь, – Для тебя все, что угодно, – он говорил искренне, я это чувствую, нет, я просто знаю.

Больше ни о чем серьезном мы не говорили, я трещала о школьном мюзикле, заваленной контрольной по алгебре, стычках с Федоровой, повторных президентских выборах. Пашка быстро устает и ходит, в буквальном смысле держась за стены. Трудно на это смотреть и еще труднее сохранять невозмутимость, будто все так и надо. Ничего. Пройдет. Я собиралась пробыть у него час-полтора, а вместо этого просидела весь день. Врачи и медсестры, заходившие в палату, на меня косились, но ничего не говорили. Только одна красота попыталась напомнить мне о времени и нежелательности моего присутствия. Пашка ее послал, грубо и откровенно. Нас разогнала моя мама, заглянувшая к Пашке после работы. В больнице она кричать на меня не стала, дождалась вечера, когда я вернулась с танцев.

Понимаю ли я серьезность ситуации?! Здрасте, а кто твердил, что ничего особенного не случилось? Пашку ограждают от всех внешних влияний, бояться рецидива, а я при чем? Как будто школьные дрязги способны довести до самоубийства! Я высказала маме все, что думаю по этому поводу. Если бы она и Вадим принимали меня всерьез и слушали внимательнее, то давно поняли, что я не угроза его жизни и здоровью, в отличие от его собственного отца. Я впервые почувствовала, мои слова не улетели в никуда, от меня не отмахнулись как от надоевшей мухи. Мама наконец-то поняла меня правильно.

Мы сидели на кухне, все серьезные разговоры в нашем доме происходят на кухне.

– Я хочу оградить тебя от лишних переживаний, – призналась она, сменив в итоге гнев на милость.

Я хотела ответить, что если бы это было так, она не забеременела бы, но промолчала. Это было бы нечестно, это ее жизнь, она вольна поступать так, как считает нужным, только пусть при этом не пытается контролировать меня и мои переживания.

– Когда Пашку выпишут, он вернется к нам?

– Вообще-то Игорь надеется забрать его домой, – задумчиво обронила мама, – он хочет все исправить. Он неправильно повел себя, узнав, что Паша творил в Болгарии… – она выжидательно посмотрела на меня, очевидно ожидая града вопросов или откровений.

Основное я знаю, вероятные подробности меня пугают, и говорить об этом я не хочу.

– Поздно, ничего уже не исправить. Да и не сможет он, кишка тонка. Пашке лучше жить отдельно. Или он вам надоел?

– Дело не в этом, мы не его родители, мы ничего не решаем. Думаю, я напрасно согласилась, чтобы он у нас жил, получится теперь, что мы его выгоняем. Его мать так просила уговорить его вернуться…

– Мать просила?! – удивилась я.

Мама поморщилась как от зубной боли.

– Мы не в праве судить, мы все совершаем ошибки. Игорь посоветовался со специалистами, взглянул на ситуацию с другой стороны, он жалеет…

– И что это меняет? – снова взвилась я, – Значит, Пашка тут же обязан перевернуться, отряхнуться и все забыть?

Мама долго и пристально смотрела на меня, будто не узнавая, наконец-то выдала фразу, сделавшую мне честь (пусть это мелко, но приятно).

– Когда ты успела повзрослеть?

Я налила себе чаю и вновь присела за стол, стараясь не выдать распиравшей меня гордости.

– Пашка не согласится плясать под дудку предков ни за какие деньги. Сделай так, чтобы он остался у нас, пожалуйста.

– Я подумаю, – вздохнула мама, будто подводя итог нашему разговору, – подумаю, что можно сделать.

Мама у меня замечательная. Просто все время от времени совершают ошибки.

30.11. Воскресенье

У меня на подбородке вскочил прыщ. Жуть. Целый день пыталась вывести лосьонами и экспресс средствами, не помогло, пришлось выдавить. У меня прыщи выскакивают редко, только если я несколько дней подряд забываю пользоваться очищающими лосьонами. Ладно, надеюсь, до завтра пройдет.

Приехал Вадим. Днем шел дождь, к вечеру похолодало, и лужи затянулись ледяной коркой. В городе гололед, машины бьются и целуются, хорошо, Вадим успел проскочить по лужам. Мама приготовила пирог с яблоками.

Я кое-как разобралась со всеми домашними заданиями. Без Пашки я снова запустила алгебру, я в ней ничего не понимаю, а списать не у кого, скорее бы его уже выписали. Сегодня звонила Светка, звала в кино. С прыщом и без Пашки мне идти не хотелось, поэтому я заманила ее к себе. Она не была у меня дома с первых дней сентября, она не должна была знать, что Пашка живет у меня. Сейчас по дому не разбросаны его вещи и все же Светка углядела под моим письменным столом его школьный рюкзак. Я наврала, что он лежит у меня «на сохранении». Светка гадала, зачем мне это.

Чихать на Светку, но вопрос интересный. Зачем мне это?

Разве мне плохо, оттого что никто не роется в ящиках моего стола, как в собственных, переворачивая все подряд так, что после я ничего не могу найти, не сидит за моим компом, не мешается под ногами, пока я убираюсь, не дрыхнет на моей кровати; что я не нахожу его одеваные майки среди своих чистых вещей в шкафах и свои джинсы, приспособленными под коврик для кошки; я уже не говорю о патологически быстро заканчивающемся шампуне и моем любимом геле для душа с ароматом морской свежести. Эти мелочи раздражают меня куда меньше, чем я привыкла думать, точнее, совсем не раздражают. Сама не знаю, почему я так по нему скучаю.

Светка предложила мне заменить заболевшую Олейникову на репетициях мюзикла (она играет одну из подруг Оксаны, роль заключается в том, чтобы вовремя хихикать), я отказалась. Не хочу.

Вечером я пересмотрела фильм «Сладкий ноябрь». Раньше я воспринимала его по-другому. Смерть казалась романтическим приключением, я считала, что не боюсь ее.

Слова. Смерть – самое жуткое, непоправимое событие, которое может произойти. Нет в ней романтики. Все эти прощальные речи, венки, красивые памятники – глупая мишура. Мертвому этого не нужно, это забава для живых, верящих, что есть нечто большее, чем жизнь. Я не верю.

Я боюсь даже представить, что могло случиться, если бы мы нашли Пашку чуть позже. Это тоже эгоизм, я думаю, прежде всего, о себе. Все люди эгоисты, если бы никого не заботили собственный комфорт и желания, то никто бы не подумал считаться с желаниями и комфортом других. Если человек уважает себя, он вынужден уважать других. Немного не связано. Это оттого, что у меня закрываются глаза. Пойду спать.

1.12. Понедельник

Я впервые «наехала» на классного руководителя. Она придумала «фишку» для школьного концерта – шутливые номинации. Пашке планируется навесить ярлык «Самый большой прогульщик». У него много пропусков. И что? У Самсонова их мало, а оценки хуже, пусть бы он попробовал, как Пашка получать по русскому языку четверки, после пяти лет общения на болгарском и английском. Не получится, для этого надо мозги иметь и память хорошую.

Коровина наша «мисс город» начала вопить, что идея хороша, а за мои возражения мне следует дать медаль «За преданность неверному возлюбленному» (это она на историю с развратными танцами на дне рождении намекнула, наслушалась сплетен). Я ее послала туда же, куда Пашка послал врачиху, пытавшуюся выставить меня из палаты. Классуха от меня такого не ожидала, разгорелся скандал. Мне пришлось сделать вид, что я раскаялась. Дурацкая история, зря я не сдержалась.

Если «фишку» примут, я на Новый год не пойду. Это я объявила всем. Светка меня поддержала, чем обеспечила себе несколько дополнительных голосов на завтрашних выборах. У всех есть недостатки, и объявлять о них на всю школу поспешит не каждый.

Еще немного о школе. Нам объявили результаты тестирования. Мне можно идти в шоу-бизнес или журналистику, Пашке лучше сидеть за компом и клепать новый Microsoft, может, Биллом Гейтсом станет. Ах, как мне помогла эта информация! Сейчас пойду, наймусь в шоу-бизнес, и буду втихаря строчить статейки для желтой прессы.

После школы заехала к Пашке. Он совсем расклеился, узнав о планах родителей перевезти его домой. И после этого мне говорят, что это я расшатываю его нервы?! Да не приди я в обед, до вечера он так бы себя накрутил, мало бы никому не показалось.

– Нет, скажи, чего им от меня надо? Чтоб я не забывал, что за деньги со мной можно делать все что угодно? – буркнул он, пристально и бесцельно глядя в окно.

Мы сидели на подоконнике друг напротив друга, упираясь коленками в коленки. По стеклу расползались потоки несуразного для первого дня календарной зимы дождя, ветер ревел в водосточных трубах, раскачивал стонущие под его натиском ветви давно растерявших листву деревьев. Погода не способствовала хорошему настроению и радужным мыслям.

– Скажи, что хочешь жить у нас, они согласятся, вот увидишь.

– Я уже сказал, толку не будет. Они всегда поступали так, как им удобно. В лучшем случае мне заплатят за согласие с их требованиями. Мне придется уехать.

– Куда?

Пашка неопределенно пожал плечами. Я спустила ноги с подоконника и, обняв его колени, сложила на них голову.

– Не выдумывай, все проще чем кажется, они понятия не имеют, что с тобой делать. После того, что ты устроил, они не станут давить на тебя.

– Типа я псих, чуть что не так, повешусь? – усмехнулся Пашка, но в глазах загорелся злой огонек.

– Почему нет? Ты только вслух об этом не говори, сомневаться начнут, тоньше надо, полунамеками.

– Коварная кошечка, – он нежно погладил одним пальцем меня по носу, как заправскую кошку, – не ожидал от тебя.

– А то! Жизнь одна, ты имеешь право сделать ее лучше. Если с тобой поступают по-свински, ты обязан это прекратить.

– Они не понимают в чем их свинство. Не дано, – прицокнул языком Пашка, – Если бы я не видел своими вот глазами, что бывают нормальные семьи и люди, мне было бы по барабану. Тогда, в день рождения отец пришел извиниться, сунул мне денег, чтоб я купил себе подарок и не забыл упомянуть, что я не стою таких масштабных трат. Я неблагодарная подлая сволочь с вывороченными извращенными мозгами, что самым правильным было бы запихнуть меня в клинику для промывки мозгов или вовсе забыть о моем существовании.

– Так и сказал? – ужаснулась я.

– А что тебя удивляет, брось, ничего нового он мне не сказал. Мне тут одна мадам в душу дуром лезет, психолог, наверное. Уже не знаю, как ее послать, она не обижается, зараза. Папаня приветливым вдруг стал, не к добру, значит, с клиникой уже договорился.

– Вадим говорит, он раскаивается…

– Ага, сщаз! На публику работает, да и в чем ему раскаиваться? Того, что я чмо болотное, не прибавить не отнять. Мать сегодня тоже слезами меня поливала, как ей плохо, как она сожалеет. О чем? Она прекрасно отдохнула и загорела, о чем жалеть? Вернись она раньше как предписывают правила хорошего тона, ни ей бы кайфа, ни мне покоя не было бы.

Пашка искренне убежден, что безразличен своим предкам. Я тоже иногда так думаю, но от злости или от обиды, на самом деле я знаю, что это не так (в такой ситуации мои предки вели бы себя по-другому, не сомневаюсь).

Какое-то время мы еще мыли кости его предкам, потом переключились на моих, потом на школьные события, английский, танцы, Пашкины подарки, которые я разобрала только в субботу, их дарителей, смешные случаи и, в конце концов, телевизионные хохмы. Постепенно, Пашка успокоился и повеселел, даже алгебру за меня сделал. Вечером Мама проговорилась, что завтра ему снимут швы, но выпишут не раньше пятницы. Что будет после этого пока под большим вопросом. Посмотрим.

3.12. Среда

Самсонов проиграл выборы. Светка – наш президент. Теперь они не разговаривают. Светка переживает, я гадаю почему. Андрюха (Пашкин приятель) бросил Федорову, оказывается, во всем виновата я. Хочется воскликнуть ВАХ! Но мне лень. Математичка грозится мне трояком в семестре по алгебре, если я не возьмусь за ум. Как же мне за него взяться, если мой ум отлеживает бока в больнице. Не поставит она мне трояк, по оценкам, как ни крути, четверка выходит.

Ленка как-то разорялась, что оценки не важны, главное знания. Как бы не так. Мне не нужна алгебра, окончив школу, я думать о ней забуду (ну, может на первых курсах ВУЗа будет такой «проходной» предмет для общего развития), а оценка будет стоять – в аттестате, потом в дипломе. Зачем мне такая гадость? По этой оценке кто-то будет судить обо мне, типа я дуб и считать не умею. Что же делать, если так устроен мир, без бумажки ты букашка.

У меня мама менеджер по персоналу. Принимая на работу, она помимо всего прочего смотрит на наличие диплома и на оценки во вкладыше, особенно, если человек молодой и без опыта работы. Может, она это в педагогических целях говорит, но в любом случае, о людях судят по внешней атрибутике, а в моей реальности ОЦЕНКИ – весомый атрибут.

Машка сообщила мне страшную тайну, она познакомилась в сети с молодым человеком, наплела ему, что топ-модель в смысле фигуры и теперь боится с ним встречаться в реальной жизни. Додумалась мне предложить пойти на свидание вместо нее. Ага, сщаз, как Пашка говорит: «Слышите топот? Это я бегу». Маша описала себя красивой стройной «почти блондинкой», я под это описание подхожу, с ее точки зрения, идеально. Мне, конечно, лестно, но увольте.

К Пашке я сегодня не попала, в школу за мной заехал мой папа. Мы давно не виделись, я соскучилась, мы проболтали до вечера. Он предлагает мне поездку в Шотландию на зимних каникулах. У них на работе многие своих детей отправляют туда, это модно. Мне нужно это переварить. Я в жизни не уезжала из дома одна, две недели в чужой стране, совсем одна…

Отказываться я, разумеется, не стала. Я хочу посмотреть мир, я не против опробовать свой английский на реальной практике. Это здорово, интересно, только мне очень страшно. Мама была в курсе, папа ей вчера звонил, она не возражает, но советовать мне, что делать не хочет, говорит, чтобы я сама решала. Ей тоже страшно отпускать меня одну. Она даже предложила мне ехать с Пашкой, если тот согласиться. Его родителей она обещала «взять на себя». С Пашкой, конечно, спокойнее, ему учиться там придется, он о Великобритании знает много.

Я в растрепанных чувствах. И хочется и колется. Только бы Пашка не придумал в гордость поиграть.

4.12 Четверг

Ура! Я еду в Шотландию! Пашка согласился и с гораздо большей готовностью и желанием, чем я сама.

Вместо бинтов у него на руках марлевые пластыри, останутся тонкие и длинные шрамы, он говорит, что зарисует их татуировками. Психолог все-таки развела его на приватный разговор. После этого он сам не свой. Она обещала, что дальше этот разговор не пойдет, только он ей не верит. От систематических встреч с ней он отказался, она не настаивала. Завтра Пашку выпишут к нам домой. Почему-то его родители согласились на это достаточно легко. Наверное, Пашка прав, он им не нужен и все эти разговоры о «примирении» – показуха, самооправдание или оправдание перед моими впечатлительными предками. Вадим вернулся после разговора с Пашкиным отцом такой мрачный и подавленный, что мама переполошилась не на шутку, они спать сегодня чуть ли не после «Спокойной ночи малыши» улеглись.

Лешка и Альбинка собираются в новогодние праздники в Абзаково, кататься на горных лыжах, оба никогда на них даже не стояли. Захотелось в полет бегемотикам. С другой стороны, все когда-то бывает в первый раз.

Бояться глупо – это мое жизненное кредо. Наверняка, Шотландия не страшнее горных лыж и уж точно безопаснее. Завтра я лечу с папой в Москву, буквально на один день, сфотографируюсь в посольстве и вернусь. Я боюсь самолетов.